Правда имеет много лиц

      Не успел Савада в сопровождении Гокудеры и Ямамото дойти до нужного места (лазарета), как у Хаято зазвонил телефон. Звук отдавался громкой вибрацией, слышной даже на фоне рассказа Гокудеры, но был проигнорирован Хаято и, соответственно, всеми остальными. Когда звонили уже, наверное, в третий раз, Гокудера, с каким-то непередаваемо недовольным лицом, выключил телефон полностью, что сообщалось тихой музыкой, извинившись за созданный шум. Ямамото отреагировал на действия друга как-то безразлично, но Тсуна видел, как он бросил непонимающий взгляд вскользь, словно видел такое часто, но редко, в исключительных случаях. Сейчас был не такой случай.       — Хаято, ты уверен, что там нет ничего важного? — попытался Савада, он чувствовал, что Хаято не уделил этому внимание именно из-за него, вернее, потому что не хотел оставлять его наедине с Ямамото. Тсуна был благодарен за заботу, но думал, что сможет не ошибиться перед бейсболистом, выброс адреналина из-за спарринга с Хибари сменился на умеренное состояние и эмоции вернулись под контроль. Более не нужно было опекать его, Савада сможет подавить любой неправильный импульс.       — Это был Газон-трава, не стоит беспокойств.       Если бы Тсуна услышал такое минутами тремя-пятью ранее, он бы определённо взглянул на Гокудеру, как на умалишённого и громко воскликнул своё подростковое «чё за…?». Сейчас Тсуна только согласно кивнул, но попросил не игнорировать людей. Кто бы не был «газон-травой», он был важным человеком, и не только потому что все люди важны, но и потому что в словах Хаято был намёк на привязанность.       Ямамото сверкнул глазами, определённо сдерживая ухмылку, перехватывая его руку поверх руки Гокудеры.       — Я окажу помощь, можешь мне довериться, — излишне весело проговорил он, с каким-то намёком добавляя:       — Ты же не хочешь, чтобы Тсуна беспокоился?       Беспокойства у Тсуны по поводу звонка были слабыми, исчезли бы совсем через пару минут, он считал, что Гокудере лучше знать, как реагировать на свои звонки, но промолчал. Хаято, видимо потому что не захотел провалить маскировку, сузив взгляд и раздражённо цокнув, извинился, пока Ямамото, чересчур оживленно рассмеявшись, отправился вместе с Боссом прочь. Тсуне казалось, что он пропустил кусок в этом маленьком взаимоотношении, отсылки к которому пролетали прямо над его головой, но все они точно касались Натсу-сана, поэтому он не выдавал своего удивления. Прекрасно справляясь с произошедшим, не сопротивляясь и чуть улыбаясь на извинения, где-то внутри считая, что его поджидает ловушка. Было прекрасно видно, что Ямамото-кун хочет остаться с ним наедине.       Неужели, он как-то неправильно отреагировал, и именно поэтому Такеши хочет удостовериться, проверить его? Остаться с ним наедине и спросить что-то такое, о чём он и, вероятно, Гокудера, просто не могли знать. Что-то только между Натсу-саном и его близким другом. Мысли были мрачными, заканчивающимися где-то на том моменте, когда Такеши вынимает меч и подносит к его горлу, с весёлой — потому что в его глазах Ямамото навсегда останется тем весёлым парнем — улыбкой, спрашивая, кто он такой и куда дел Босса.       Внутри образовался какой-то холод, войдя, в даже на вид в стерильную комнату, напоминающую внутренним убранством лазарет в школе, Савада первым делом запомнил пути отступления. Два больших окна, скорее всего тоже из пуленепробиваемого материала, какие есть во всём доме, и две двери — одна, ведущая в мини-хирургический кабинет, не имеющий выход в дальнейшем, и дверь, которая закрылась только что рукой Такеши.       Ему показалось, или хлопок и скрип, сопровождающие закрытие, были излишне громкими и пугающими?       — Честно говоря, я до последнего момента сомневался, что это и правда ты, Тсуна.       Это намёк или угроза? — Выдавив смешок, отведя взгляд, типа в неудобстве и извинении, в действительности пытаясь найти чем отвлечь Ямамото от опасного разговора, Савада дёрнул рукой, пытаясь освободить её из цепких пальцев и отойти уже.       — Я много раз пытался с тобой заговорить, но ты всегда куда-то исчезал, а потом и пропал вовсе. Если бы не твой характер и не твои слова, я бы подумал, что ты меня ненавидишь…       Слова сопровождались смехом, но что-то Тсуна не увидел в них ни грамма радости, хоть и звучали они именно радостно. Савада всё ещё смотрел в сторону, не желая встречаться взглядом, без понятия что сказать, но киллер словно и не думал, что он ответит, подождав пару секунд, смотря на него, затем отпуская и отступая.       Обрабатывал рану на лице Такеши с какой-то непонятной нежностью, Тсуна буквально чувствовал, как бежит кровь по венам, ускоряя поток. На лице у киллера была слабая улыбка, ностальгическая, но он не смотрел в его глаза, будто не хотел увидеть что-то, будто думая, что Савада забыл нечто дорогое Ямамото. Тсуна пользовался этим, рассматривая чужое лицо.       Ямамото, которого он знал, был весёлым, немного одиноким, но очень оптимистичным парнем. Между ними двумя не было каких-либо взаимоотношений, Тсуна бы сказал, что если Такеши и знал его имя, то только потому что они часто оставались на дополнительные занятия в первом классе средней школы, только они вдвоём.        Первый раз, когда они действительно разговаривали, был и их последним, по иронии и вине Тсуны, разговором одновременно. Тогда день был излишне неудачным, хуже, чем бывает, Савада и сам не понял почему захотел подняться на крышу, кто-то вновь толкнул его и, и так косо сделанная домашка, была полностью испорчена. Нецу-сан, их бывший учитель, всегда придирался к нему, громко и предвзято относясь, не хотелось слушать его голос вновь. Тсуна решил забить на это, отдохнуть хоть один раз от повторяющегося день за днём плохого сна. Тогда он вроде ещё услышал что-то про префекта, Савада сейчас не помнил что, единственное, что осталось в памяти, что крыша свободна — возвращаться домой и огорчать маму не хотелось, в городе он наткнулся бы на ещё одни неприятности, а вот на крыше никто не стал бы тревожить. Даже если префекта не было в школе, все знали, что тот всевидящий, всё, что происходит там, он знает или узнает за счёт страха, живущего в остальных.       Тогда он уснул там, на той крыше, а проснувшись, мысленно подумал, что может простудиться из сна на холодном камне, решая, что урок математики, который он хотел прогулять, уже должно быть окончен, потому можно было и спуститься. Было лень и неохота, но другого пути не было. Когда он вышел из-за угла (первоначально он лёг именно так, чтобы в случае чего его заметили не сразу), Тсуна увидел парня, стоящего у края крыши. Раньше там находился забор, но буквально на днях префект обнаружил поломку и отправил его на ремонт, запретив кому-либо выходить на крышу. Не то чтобы до этого кто-то поднимался в это священное место. Все мысли исчезли, сумка сползла с плеча, и Тсуна понял, что бежит, сам того не понимая, бежит вперёд. Подбегает, хватает незнакомца за пиджак и тянет на себя, вынуждая отклониться, покачнуться, падая на спину. Удар сумки о землю прозвучал почти в тот же миг, когда Тсуна ощутил тяжесть на теле, тогда, когда вид загородила приближающаяся спина. Савада не успел удивиться своей скорости, пытаясь сдвинуться, но не смог пошевелиться под тяжестью.       — Зачем? — вопрос прозвучал пусто, совершенно без эмоций. Такое безразличие напугало, Тсуна почувствовал необъяснимый холод в груди.       Этот парень был знаком, но со спины Савада не успел его рассмотреть, да и для него было безразлично кто это был.       — Потому что могу, — прекратив дёргаться, погребённый под чужим весом, способный только шевелить головой, ответил Савада. — потому что так надо. Каждая жизнь бесценна, и ты собирался этой драгоценности лишиться! Совсем дурак? Что скажут твои родители? Твои друзья?! Увлечения, влюблённость? Нельзя всё просто так бросить! — гнев появился из ниоткуда, так же быстро погаснув. Хотелось встать и ударить за глупость, хотелось обнять и сказать, что всё хорошо, хотелось разреветься.       Порой самому хотелось завершить так же, как пытался завершить жизнь незнакомец, но в отличие от этого парня, Тсуна был уверен, что его никто не спасёт. Никто не придёт на помощь, даже случайно, не то что специально. Его будут подбадривать, говоря, что ему не хватит смелости, и он, определённо, просто на зло убьёт себя. Хотелось не умереть, а чтобы кто-нибудь обратил на него внимание.       — Что бы ни произошло, ты же должен понимать, что не хочешь умирать. Умереть — это легко, это просто — ты хочешь быть услышанным. — Именно этого хотел Савада и отчего-то тогда был уверен, что этого хотят все.       Парень ничего не отвечал, не двигался, и Тсуна тоже молчал, смотря в небо, кроме чужой макушки, он ничего не смог рассмотреть, а незнакомец, словно и не понимал, что причиняет неудобство весом. Да и как об этом помнить, если ты всё ещё думаешь завершить начатое?        Слова совершенно не внушали доверия и не помогали — Тсуна не являлся мастером-оратором, для него самого они звучали криво и жалко.       — У меня нет смысла жить, — вот и всё что сказал парень. Звучало так, словно это ответ на все претензии, на все вопросы — это говорило, что он закончит задуманное.       — Я тоже хочу умереть, — согласился с парнем Тсуна, — у меня тоже нет смысла жить, — хотелось сказать, что у него больше причин совершить самоубийство, но не хотелось жаловаться, и Савада чуть вздохнул, чувствуя шевеление и удивление, но не реагируя. — Я много раз думал об этом, но есть то, что меня останавливает — есть определённые люди.       — Друзья? — спросили с какой-то неестественно плоской, пренебрежительной интонацией, тут же отвергая возможность переубеждения, — у меня нет друзей.       — Не друзья, у меня их тоже нет, — сглотнув и несмело улыбнувшись, чуть смущённо начал говорить Савада, — в моём классе есть популярные люди, ну, знаешь, идолы нашей школы, смотря на них у меня появляется желание жить. Сасагава-чан и Ямамото-кун — они кажутся мне идеальными людьми, если бы у меня хватило смелости, то я постарался бы подружиться с ними… или стать на них похожими. Я знаю, что Сасагава-чан девочка, но — эй! — она такая красивая и милая, добрая и идеальная девушка.       — Ты влюблён в неё… — в голосе не было насмешки, лишь какой-то противоречивый интерес; Тсуна кивнул, но опомнившись, поняв, что парень его не видит, хрипло ответил согласием. — А Ямамото, чем он тебе нравится? Он же такой, — махнув рукой, словно не зная, что сказать, а затем что-то вспоминая и тут же добавляя, спросил парень, — вечно такой весёлый, что аж бесит?       Тсуна нахмурился и дёрнулся, не будь его конечности под чужим телом, Савада бы ударил незнакомца, плевать что он никчёмный — пока у него есть смелость, он готов сделать многое.       — Не смей говорить так о Ямамото! Ты его совершенно не знаешь, — да, слова были, казалось, подходящими для бейсбольной звезды, но Тсуне казалось кощунством, что кто-то может так думать о таком добром человеке, — Да, Ямамото-кун кажется весёлым, порой даже излишне, но это то, что делает Ямамото-куна самим собой! Он самоотверженный, оптимистичный и очень добрый, когда люди не смотрят, он выглядит грустным, но он старается не показывать этого! Не хочет беспокоить никого! Он чудесный, а его улыбки, даже не всегда искренние, являются самыми красивыми из видимых мной.       — А ещё он идиот, — как-то глупо добавил парень, вставая, начиная смеяться.       — Эй! Я же сказал тебе — не смей… Ямамото-кун?       Тогда, на такую подлянку Тсуна только непонимающе замер, покраснев с головы до ног — он признался в своей любви к самой красивой девочке школы, другому идолу, да ещё и отчитал того самого идола за оскорбление самого себя. Ямамото улыбался, но Тсуна видел во всём произошедшем только ещё большие проблемы, было так неудобно и так стыдно. Когда Такеши протянул ему руку, Савада отреагировал самым привычным для себя способом. Завизжав, испугав всех птиц в округе, он быстро встал, хватая сумку и выбегая прочь, оставляя непонимающего бейсболиста на крыше. Стало плевать, что он там спас кое-кого от самоубийства, плевать, что комитет может предупредить о прогуле — Тсуна бежал из школы, как самый настоящий трус, всё это слишком смущало. Тогда он встретил И-пин, затем Фууту и пошло-поехало, не было времени оставаться в школе, а видимые сигналы и желание пообщаться от Ямамото, казалось, будут затрагивать тот разговор на крыше, отчего Савада краснел и старался скрыться.        Позднее он услышал из слухов, почему Такеши мог захотеть закончить свою жизнь — из-за сломанной руки — и грел уши о вскользь сказанные, после встреч с Тсуёши-саном, мамины слова о кумире школы. Да, это был первый и последний раз, когда Савада общался с одноклассником, вспоминая сейчас, его поведение было глупым и странно храбрым, но Тсуна никогда не жалел о том разговоре. Это являлось самым счастливым его воспоминанием за всё время обучения в средней Намимори.       Воспоминания придали уверенности и слегка растопили тот холод в груди, который Савада сам себе надумал — даже если он не понимал о чём говорил Такеши, убивать его не будут. Вроде не планируют. Он уверен, что помнит их встречу менее отвратительно чем было тогда — тогда Такеши очень сильно старался посмеяться над ним после своей попытки самоубийства.       На лицо наложили марлевую повязку, перед этим обработав и закрепив всё пластырем, из-за чего половина лица была неподвижна, в смысле, попытайся он ярко улыбнуться — и вся конструкция рухнет. Рука была слегка опухшая, и вообще следовало бы наложить шину, но Тсуна не согласился с этим, сказав, что простого бинта хватит. Шина, гипс или повязка, фиксирующая руку о шею, мешали и придавали бы травме излишне болезненный вид. Узнай, чем он сейчас занимается и что он так пострадал, учитель или, что ещё хуже, Дьявол, приедет по его душу. По Ямамото было видно, что он сомневается, но Савада сказал «пожалуйста», и это волшебным образом подействовало.       Власть Натсу-сана над советом была действительно впечатляющая, «он» забыл кое-что очень важное — его даже не упрекнули — не то что обидеться, и это, беря во внимание слова киллера о том, что Натсу-сан сперва избегал всех (или по крайней мере Такеши) и только потом исчез. Действительно большая власть.       — Вот и всё, — завязав бинт в виде бантика, чуть улыбнулся Ямамото, вставая, — но я всё ещё считаю, что тебе нужна…       — Такеши… — голосом полный неодобрения и намёка, перебил мечника Тсуна, — ты кое-что забыл, — судя по слабому развороту в его сторону, его не понимают, но Савада был не против напомнить, — твоя рука. Ты остановил Кёю голыми руками, тебе должно быть очень больно.       Последний удар был минимум в два раза сильнее, чем тот, который стёр кожу на его ладони и сломал палец. Ямамото, каким бы сильным он не был, определённо был ранен.       — А? Это? — махнув рукой, которая даже на вид была не в порядке, рассмеялся мужчина, — со мной всё в порядке.       С данным заявлением Савада был не согласен, склоняя голову в предупреждении. Не подействовало или его намёк был не понят, особо Тсуну это не волновало. Приподнявшись, подойдя к убирающему предметы мечнику, Савада дёрнул Такеши на себя, удивив, подставив подножку и повалив на стоявшую рядом постель, вытягивая пострадавшую руку и прижимая кисть коленом, осматривая.       Ямамото попытался ударить — не от злости, рефлекторно — но Тсуна, даже не смотря, поймал кулак ладонью, крепко сжимая. Надобность действия пропала только через пару мгновений, когда Ямамото осознал, что делает.       Рука была красной, как ошпаренная, скорее всего из-за большого трения воздуха, но не имела мелких ранок по всей поверхности, какие есть у самого Савады. Повреждения были не на всей ладони: немного красноты на пальцах с внутренней и с внешней стороны, два небольших пятнышка на самой ладони — будущие мелкие синяки.       — Ты очень силён, — констатировал Тсуна, повернув голову, поймав удивлённый, не из-за слов, из-за чего-то другого (может из-за его действий?) взгляд, замечая опущенный уголок губ.       По данным Шоичи и со слов брата, видевшего Ямамото-куна лично, мечник был серьёзным человеком, улыбки которого были резкими и пугающими, он уже не был тем весёлым малым, каким помнит его Савада. Все показанные им улыбки, были сделаны только для него, для Натсу-сана, чтобы не беспокоить.       Также как в подростковые годы, когда Ямамото-кун не хотел беспокоить людей.        — Я благодарен тебе, Такеши, но не стоит, — тихо проговорил Тсуна, перестав избегать чужой взгляд, сам установив контакт. — Твои улыбки заставляют меня чувствовать сожаление, и хотя я сам виноват в этом, видеть тебя, пытающимся против своей воли показать мне счастье, — очень больно. Не стоит показывать фальшь никому — она не приятна. Такеши, которого я знаю — удивительный человек, а его улыбки самые красивые из мною видимых, но особенно они прекрасны, когда он по-настоящему счастлив.       Ничего более небольшого расширения глаз не показало, что его слова были услышаны. Дёрнув плечом, чувствуя себя неудобно, что из-за незнания взаимоотношений между Ямамото и Натсу-саном воспользовался своими словами, Тсуна внутренне вздохнул, внешне вернув взгляд руке. На вид напоминало ожог, не такой, как у него, второй степени, первой.       — Подожди секунду, я возьму мазь, — вновь посмотрев в глаза мечника попросил Савада, но реакции не было. Тсуна непонимающе моргнул, хмурясь. — Что-то случилось? Я тебя обидел?       — Тсуна… — хрипло прошептал Такеши спустя пару секунд беспокойств, удивляя.       Ямамото мягко улыбнулся, попытавшись освободить руки, но Тсуна, удивлённый, чтобы не солгать, сказав испуганный, непонятно-туманной атмосферой, появившейся в воздухе и тоном слов, не дал этого сделать, видя, как ускользает от него понимание. За ту пару секунд, что он смотрел на мечника, что-то произошло. Савада не знал что, но видел отголоски неизвестного. Мягкая улыбка, казалось, имела резкий край, пугающий, словно счастья стало настолько много, что оно стало нести разрушение, уничтожая своего обладателя изнутри, и причиной этого огромного всплеска эмоций служили его, Тсуны, слова. Тело было напряжено, и появилась та непонятная эмоция во взгляде, та смесь эмоций, которую пока не получается расшифровать.        На третий рывок Савада вздрогнул, крепче придавив коленом руку, наверняка пережав кровоток, и сильнее стиснул ладонь, отводя другую руку в сторону, наглядно показывая, что освобождать мечника он был не намерен. Сейчас ему было безразлично, что это было не в его характере — ни в образе, ни в реальности — Тсуна был уверен, что нельзя было допустить сделать нечто, он не знал что, но того, что хотел сделать Ямамото. В глазах напротив появился какой-то мистический отблеск, словно какая-то энергия подсвечивает глаза, тёмная радужка стала отливать светлым синим оттенком и это, чёрт возьми, пугало. Происходит какая-то хрень, какая бывает только в экшен манге и всё внутреннее чутьё стало кричать об опасности. Савада вновь вздрогнул, чувствуя, как становится труднее дышать из-за повеявшего в воздухе напряжения, из-за тяжёлого запаха проливного дождя. Вокруг лежащего начал образоваться ареол, пока неясный, но точно имеющий тёмное начало, что не могло говорить ни о чём хорошем. Сопротивлялся Такеши беззвучно, было только слышно как он дышит — тихо, размеренно, словно сидящая в засаде собака. Не мелкая и домашняя — свирепая, страшная, специально выдрессированная, но сейчас потерявшая всякий намёк на контроль. Видеть молчаливое сопротивление было крайне жутко, боязно. В голове набатом била кровь, а спина стала неестественно прямой, ещё чуть-чуть, и начнёт образовываться холодный пот.       — Такеши? — еле дрогнув губами, не издав ни звука, молчаливо позвал мечника Савада — ему становилось действительно не по себе.       Резко, словно в огромном раздражении, распахнулась дверь — Тсуна стоял буквально в четырёх метрах от неё, полубоком — вздрогнув, испугавшись, Савада успокаивается только когда признаёт пришедшего. Осознание приходит не сразу, словно отстало, но когда Гокудера подходит ближе, уже не нельзя отрицать, что кто-то правда спас его от ужаса реальности, пусть даже и случайно. Раздражение вокруг подрывника быстро меняется спокойствием, наверное, пытается подавить удивление их позой, и Хаято приподнимает бровь, спрашивая:       — Что-то не так, Босс?       Тсуна мог много сказать, что не так, но лишь вернув взгляд Ямамото и заметив его неестественную расслабленность, отличную от его действий ранее, покачал головой.       — Всё в порядке… — кашлянув, ибо слова были не слышны, Савада повторил:       — Всё в порядке… просто кое-кто не хочет обрабатывать свои раны… да, Такеши?       Такеши моргнул, казалось, не поверив в происходящее, и чуть запоздало рассмеялся, пожимая плечами, как бы показывая, что грешен. Тсуна, проигнорировав обмен взглядами за его спиной, беззвучно выдохнул, освобождая мечника. Ещё пару рывков и Ямамото бы вырвался. Савада не знал, что произошло, но не хотел, чтобы у Такеши были проблемы, если Гокудера узнает, что произошло на самом деле. Тсуна сам хотел бы узнать, что произошло, но был уверен только в одном — такая реакция была не в порядке вещей. В один момент, когда он отвернулся на звук открытия, напуганный резким шумом, все противоестественно возникшие вещи исчезли, растворились в никуда. Только в воздухе всё ещё пахло слабой свежестью, словно после долгого ливня, доказывая, что всё было реально. Савада был уверен, что мистики не существует, но отблеск в глазах мечника, всё ещё имеющий синеватый вид, говорил об обратном.       Поверил Хаято или нет, Савада не знал, но тот ничего не спрашивал, и Тсуна также сделал вид, что ничего не происходило, доставая убранную Такеши мазь, обрабатывая красноту на руках, пока странно тихие мужчины следили за ним, за каждым его движением. Хотелось свалить куда-нибудь подальше — документы там разбирать, в спальню, а лучше сразу домой, в свой настоящий дом, но Тсуна только мягко улыбнулся, поинтересовался, было ли что-то важное в звонке Хаято. Делая вид, что не замечает переглядывания за его спиной, что не видит оскалов.       — Нет, повседневные дела… — небрежно пожав плечами, ответил Гокудера; Савада не стал говорить, что повседневные дела не задержат на столь долго, понимающе склоняя голову.       Было интересно, что сейчас они планируют делать, Тсуна вот, допустим, хотел пойти разбирать документы, но сказать этого не мог, ибо только встретился после долгой разлуки с Такеши, в принципе, как и с Гокудерой. В иных случаях, со своими настоящими друзьями они бы поговорили о делах и как проходило время пока их не было, но такую тему было опасно затрагивать. Если Ямамото скажет «а помнишь…?» или «когда мы…», или ещё что-то в таком духе, ему придётся туго, ибо ничего он не мог помнить и знать. Даже со всей имеющейся у него информацией, могли попасться моменты, которые были ему неизвестны или даже очень мелкие, которые знал ограниченный круг лиц. В воздухе висело молчание и это дало Тсуне понимание, что ни Гокудера, ни Ямамото тоже не знают, что делать, но их нежелание уходить было ему видно. Похоже, как Боссу придётся именно ему искать занятие — так, чем обычно интересуются взрослые люди в эти дни?       — Если возражений не имеется, то я не хотел бы выезжать в сам город… — Тсуна сомневался, что Хаято или Такеши соскучились по городу или ещё что-то там не видели, а самому ему не особо нравились новые местности, да и лучше не высовываться — вдруг здесь есть любимые места, о которых он обязан знать? — займёмся чем-нибудь дома.       Судя по одинаковой реакции удивления, парни ожидали, что их кинут здесь и сейчас. Савада бы так и сделал, если бы не понимание, что не имеет права так поступать, по сказанной ранее причине, чуть смеясь и словно в удивлении спрашивая — может, ребята против провести с ним время. Протест оба высказали громко, заставляя засмеяться ещё более радостно, внутри горестно вздохнув. Уж лучше бы отказались.