Правда имеет много лиц

      Сорок минут - это малое количество времени, ничтожное, в сравнении с годом, и не особо огромно, в сравнении с одним днём. Час — это малое количество времени, так как за час всё могло измениться? Нет, ничего не изменилось, вошёл он в поместье как обычно один, с ним всего-то один человек поехал, не как он опасался, видно, Хаято понимал, что ему туда и обратно и потому ничего изменять не нужно — смысл не в этом — смысл в том, что этот день и место были отличны, и вовсе не потому что он обычно этой дорогой не ходил, мимо лишь дважды проходил.       Столпотворение, — вот что отличало сегодняшний день, этот коридор, от другого дня и коридора — большое скопление людей было необычно. Увидеть десятки людей, собравшихся на повороте и далее по коридору, все из которых были угрюмы, бросали друг на дружку жалостливые взгляды; увидеть, как они тихо шепчутся между собой, словно замышляя что-то, было удивительно и, чего таить, пугало. Слава Богам на него не обратили никакого особого внимания, продолжая внимательно смотреть в конец коридора. Прошло два часа и, может, два часа назад он здесь не проходил, но это вовсе не означает, что видеть то, чего ранее не было, было нормальным. Это не было нормальным.       — Извините, могу ли я узнать, что случилось?       Не то чтобы он хотел вмешиваться во внутренние дела или там знать что-то лишнее, но и незнание тоже было не тем, чего хотелось. Вдруг на них напали, а он это пропустил (и хорошо)?! Узнать, что происходит, нужно было для себя, да и было любопытно, почему все смотрят на дверь так, словно оттуда может выскочить, минимум, дикое и очень опасное животное. Всё, что он видел - это простая дверь, от которой, наверное, шёл запах гари, что витал в коридоре слабым ароматом. Дверь не опасна, чутьё молчит, но смотрели все на дверь, смотрели, потому что внимание он тут же, после слов, почувствовал на себе. Почувствовал он полный ледяной раздражимости взгляд от девушки, к которой он обратился, милой красавицы, с которой он уже не раз общался, и которая никогда так на него не смотрела. Вежливая улыбка дрогнула, Савада почти что сам вздрогнул, непроизвольно отступив на пол шага назад, попросив извинения вновь, мысленно рассмеявшись над своей наивностью.       Добрая и милая девушка, как же — ересь.       В главном поместье Аллерон, в этом поместье, нет ни единого гражданского, и знал он это по фактам указанным в их досье, по тому, что жители дома умели. Он сам читал, что Оливия Гриппи, девушка, к которой он обратился, обученный снайпер, хорошо владеет двумя кинжалами и пистолетами, которые всегда носит собой, прикрывая их длинной юбкой, формой, что носят горничные, коей она является. Не на словах, а на деле является, но все обычные жители в доме - в первую очередь охрана, а потом уже всё остальное, те, чьи обязанности им назначили — жуть.       — Синьор Тсунаёши! — раздражимость исчезла, как несуществующая, даже скрещённые на груди руки девушка убрала в этом разрывании полушага, пространство между ними, которое было вновь потеряно, — как я счастлива вас видеть!       Я - напротив, — это Тсуна не говорит, только думает, наблюдая за милой улыбкой девушки, за её сверканием, почти как у Хаято, но отчего-то без звёзд, думая, что зря он вообще обратился к этой девушке, и дело было не в личности, а в том, что нужно было пройти мимо вовсе — Гриппи стояла дальше всех. Было бы невежливо обратиться к кому-то другому, пропустив её.       — Что-то случилось, Госпожа Оливия? Вы все такие напряжённые, мрачные…       Он тоже мило улыбается, вежливо, не зацикливая внимание на смене поведения, делая вид, что того и не было, предлагая следом помощь, если он, конечно, может помочь — просто убейте его, такого идиота. Понятное дело же, что-то плохое случилось и следовало бы пройти мимо, но нет, там, где пятнадцать человек (их здесь шестнадцать) не могут ничего сделать, он точно сможет помочь.       — Просто Оливия, синьор Тсунаёши, — вновь весело поправляет девушка, и он, также, как разы до этого, кивает, словно соглашаясь, не собираясь этого слушать, следуя предупреждению. Не говоря «синьорита» или «синьора», звучание которых с её именем портит Гриппи настроение, что выглядит жутко, как сказала ему Беатри; поправка - вовсе не ответ, но вопрос он не повторяет, просто переводит взгляд в сторону двери, замечая, что все уже прекратили смотреть на него, переговариваясь между собой, хотя до того, как он повернулся, все смотрели на него, — помочь? — девушка спрашивает, словно размышляя, и внимание ей он возвращает, чуточку неуверенно сжимая руки за спиной, говоря, что понимает, что ничего не может сделать, но если он может, то готов приложить свою руку помощи.       Я просто хочу узнать, что происходит, — вот что хотелось сказать, но это Тсуна не говорит, надеясь, что девушка хоть пространно, но скажет что-то, за что можно будет зацепиться, надеясь, что не солжёт ему прямо в лицо — девушка не лжёт.       — Я была бы признательна, если бы вы нам помогли, — вот что говорит девушка, и этого Савада совершенно не ожидает, почти показав свой мимолётный страх — в дела мафии вмешиваться он не хотел, — на кухне… нашу кухню захватили, и мы не можем её вернуть — прошу, помогите!       Что за… бред? Нет, тут дело не в том, что в словах фигурирует «кухня» и «захватили», здесь как раз всё было в порядке — дверь вела на кухню и захватить её в доме могли — бред, потому что девушки, которые присутствовали здесь и три мужчины, были большей силой, что один он.       — Я постараюсь, — это Савада говорит и разворачивается, идя к двери, зная, что никакого захвата не было, чувствуя по молчаливости чутья и отрицанию угрозы, даже не представляя, как это «захватили», если кухню и правда захватили. Чутьё не подало сигнал, что девушка солгала, а значит, она сказала правду.       — Ты уверена? Они же там… — это говорят не ему, а девушке, с которой он общался секунду назад, и это Тсуна слышит также прекрасно, как ответ:       — Не получится - не страшно.       Не страшно - не отправляла бы! — вот что хочется воскликнуть, но Савада только делает вид, что глухой, преодолевая эти несколько метров и открывая дверь, входя. В комнате, исходя из беглого осмотра, никого не было, а потому дверь он закрывает, чтобы никто не увидел, как он застыл на пороге. На пороге он застыл, застыл, потому что здесь кто-то был, и слышал он это по голосам, которые были далеко и что-то говорили, вернее, говорил один голос, но что - он не разбирал, вздыхая и думая, что могло здесь произойти, учитывая, что кухню захватили и десяток человек не смогли повлиять на это.       В коридоре было шестнадцать человек, которые стояли и смотрели на дверь, в раздражении, а не страхе, и причина могла быть одна — это кто-то из своих. Может, это он пессимист, но ему казалось, что это сделали кто-то из вышек Аллерон, а то, что он не слышал грохот разрушения, но в помещении и последующих комнатах витал неприятный запах гари, показывало, что предположение верно. Кто-то кого-то вырубил и сейчас насмехается над ним, а потому второй голос и не услышан. Не могли найти другое место что ли для развлечений?       Всё было намного хуже, чем Тсуна представил и дело тут было не в том, что чем ближе он пробирался к самой кухне, пройдя раздевалку, склад, пару отделов, и приблизившись настолько, что узнал голос говорившего. Нет, дело было не в том, что говорил Хаято, который владеет динамитом и взорвал бы здесь всё, убив потом их вспышкой газа, здесь дело было в том, что он дошёл до комнаты, где происходил процесс готовки и увидел всё.       Верить своим глазам или всё же не стоит, было весьма сложное, но одновременно и такое простое решение. Тсуна точно знал, что глаза его не обмывают, хотя и видеть то, что он видит не хотелось, вернее, с трудом принималось в итак расшатанную реальность. Хаято готовил, а Такеши внимательно смотрел за тем, что делает другой мужчина и время от времени что-нибудь спрашивал или помогал. Даже смотря более нескольких минут на открывшуюся картину, сдвинуться с места не было сил, не откуда было им взяться. Шокировало не то, что эти двое готовят, или, вернее, пытаются готовить; шокировало то, как они это делают. Рядом с плитой стояла доска, на которой были начерчены формулы, определяющие температуру и зависимость готовности от нагревания металлической посуды. Надписи часто стирали и рисовали вновь, в зависимости от их надобности и, судя по тому, что некогда белая доска была вся измазана, нужны были формулы весьма часто. Хаято, который их писал, очень подробно и очень научно объяснял своему помощнику, зачем и что он делает. Объяснял он быстро, подробно и очень непонятно, зачем. Тсуна уж точно не понял, зачем всё это надо Такеши, но тот внимательно слушал, не перебивал, но, похоже, ничего не понимал.       Реальность была странной вещью, но её было необходимо принять; даже если не хотелось, выбора особого не было. Кто-то должен послужить примером, кто-то должен помешать развращению картины мира, и этот «кто-то», судя по отсутствию других здравомыслящих в пределах видимости, именно он.       По всей столь огромной кухне, даже если Хаято с Такеши заняли лишь небольшой участок, везде уже образовался хаос от этой парочки. Из одного шкафа валил чёрный дым, другой, даже на вид, был в нерабочем состоянии — из него что-то капало, а на полу образовалась серая лужица, что, почему-то, не растекалась, а застыла немного ввысь. В остальных был виден взрыв пищи, и как такое можно провернуть, следуя рецепту, было просто непонятно - это был сверхъестественный навык. Хаято следовал рецепту, определённо, это было видно по тому, как он не выпускал из своих рук книгу, даже когда указкой объяснял влажность воздуха в духовом шкафу, во время запекания курицы. Зачем им нужно запекание, когда они подогревают или, что сейчас видится, кипятят алкоголь, судя по запаху и стекающей на плиту массе, было непонятно. Хотя частично и стало ясно, откуда столько разрухи: как иначе, если они так часто отвлекаются? Алкоголь, или скорее даже винная смесь, продолжала кипеть, ровно до того момента, пока Хаято не заметил этого и, отбросив указку, стал мешать смесь, из-за чего та начала менять свет.       Мистика, — согласился сам с собой Савада, подходя ближе и, подхватив полотенце, переставил кастрюлю на стол. На удивлённо-возмущённый звук от стоявшего рядом мужчины, Тсуна не отреагировал, с мысленным удовлетворением, что ему не показалось, и ещё с растаявшим ошеломлением от видимой им картины, замечая, что винная (а винная ли?) смесь действительно претерпела изменения. Стала коричного цвета, а запах изменился на какой-то гнило-сладкий.       Наверное, было что-то на ложке, — пришёл в голову моментальный вывод; кивая и обернувшись, оглядев разруху снова, Тсуна перевёл взгляд на дуэт.       — Что готовите? — непринуждённо спросил Савада, решая не показывать, насколько он шокирован уровнем посеянной разрухи. Нет ничего удивительного в том, что многие решили избежать этого места, сказали, что кухню захватили — эти двое привели в негодность три духовых шкафа, а одна плита была залита слоем непонятной жидкости, которая всё ещё булькала.       Жесть.       — Хотели что-нибудь японское сделать, но готовить Хаято не умеет! — радостный голос Такеши действовал не хуже холодного душа: при желании спать — бодрил, но желание закрыть глаза хоть на пару минут, не убирал, ровно также, как ледяная вода, и он мигом посмотрел на Хаято, как бы из-за сказанного.       Хаято - брат Бьянки, а Бьянки готовит очаровательно-прекрасную пищу (только для тех, кто хочет сдохнуть или имеет иммунитет) так что в порядке вещей, что Хаято готовить не умеет — не в порядке. Не только потому что Хаято не владеет навыком убийства Ядовитого Скорпиона не в порядке, но и потому что так заявил сам Хаято.       — Рыло закрыл, ублюдок, сам нихера готовить не умеешь! — так отбросил слова Такеши Хаято, схватив мужчину за грудки, вызывая беспокойство, но Такеши рассмеялся, но сказал, что он не думал, что у Хаято с готовкой всё ещё хуже, чем у него — какого…?       — Это всё Хаято натворил, у меня всё только подгорает! — оправдание было сказано с лёгким поворачиванием головы в его сторону, и хотел бы он сказать, что это бред, но Гокудера уже стоит рядом, а не в полуметре от него, показывая истинные цвета Ямамото.       — Этот ублюдок, Босс, когда готовит, всё взрывает! — слова сопровождаются резким взглядом за спину, сопровождаются словами, что Гокудера давно не готовил, а потому немного не получается. Сжимать чужую одежду Хаято прекращает, подходит к нему, говоря восклицательно, но это походило и на жалобу, и на давление одновременно.       Немного? Здесь словно толпа детей развлекалась! Едкий запах палёного пластика, гари и градусной смеси, витающий в комнате, пробудил бы даже не спящего недели! Савада кивает, как бы принимая оправдание, и Гокудера улыбается, довольно сверкая, бросая на Ямамото-куна, ставшего уже также рядом с ним, самодовольный взгляд, типо «смотри, мне верят». Взгляд точно выражал не такое значение, но важен не взгляд и его значение, а важно то, что Ямамото не отрицает слова про свою готовку.       Ямамото Такеши, точно сын Ямамото Тсуёши, точно его бывший одноклассник; и его бывший одноклассник пищу умел готовить на «ура». Такеши превосходно готовил десятилетие назад, знал все блюда японской кухни, и его нынешняя неспособность готовить вызывала мрачные мысли. Очень мрачные мысли и предположения почему так. Отец Такеши мёртв, и он готовил чаще всего с ним. Мать Такеши была убита, когда ему было четыре года, он с ней, вероятно, не готовил, а в школе готовили девочки, не мальчики. Не Такеши, которому готовила каждая, а уж потом? Такеши - один из лучших бейсболистов в прошлом — сейчас убийца, из тех, которых тоже любят.       — Я довольно неплохо знаю японскую кухню, могу помочь? — японскую кухню он знает больше, чем неплохо, но мало ли Натсу-сан готовить не умеет? Нужно быть осторожным, потому неплохо. Натсу готовить умеет. Придумывать оправдание, что пока вдали был научился, а потом писать записку, чтобы научились, было не нужно. Ямамото улыбается, улыбается и говорит, что было бы неплохо попробовать его готовку.       — Ч-что вы именно хотите приготовить? — запинание случайно покидает губы, но Такеши так очаровательно улыбнулся! Увидь эту улыбку ночью, в переулке, он бы принял Такеши за маньяка-потрошителя, а не просто плохого человека, но это ночью, а не сейчас.       — Мы хотели приготовить что-нибудь питательное, — блюдо с картинкой Гокудера показывает, стоит только того спросить, открывает книгу, показывая выбранный рецепт, впрочем, закрывая в тот же миг, давая увидеть только название — соус Якисоба, — но что вы выберите, нас не особо волнует!       Гокудера-сан смотрит весело, вроде весело — в реальности с серьёзностью в глазах — и, может, он неправ, но это точно не вера в его силы, а намёк выбрать что-нибудь полегче, раз подписался. Походу, Натсу-сан знает японскую кухню больше, чем неплохо. Намного больше.       — Якисоба довольно легко готовится, — использовать приготовление блюда, чтобы Хаято перестал видеть в нём Натсу можно, но проигрывать Натсу, особенно в готовке, он был не согласен. Не согласен, а потому использовал именно такие слова, показывающие, что готовить он будет именно этот выбранный рецепт. Не такой-то тот и сложный.       Якисоба не запекалась в духовке, ни один из ингредиентов не проходит через тепловую обработку в духовом шкафу и, походу, рецепт, который ребята использовали, был не один, но раз они остановились на этом, то он будет готовить этот.       Соус, который готовил Гокудера, был неподходящий даже на взгляд, но к готовке он приступает вовсе не сразу, из-за перчаток, которые уже который день носит, скрывая переломы, которые сейчас приходится снять. Хорошо хоть он бинтами ладони не перематывал: ожидал, может и не такую, но схожую в чём-то ситуацию. На схожую в чём-то ситуацию, у него были одноразовые перчатки, которые он и надевает, таскал Савада их с собой пусть и ранее времён встречи с Гокудерой, который застал его в образе учёного, но лишними они не будут. Беленькие перчатки были плотные, подходящие для готовки лучше, чем кожаные или демонстрация бинтов, да и правильно их надевать, учитывая, что он левый человек. С перчатками он снимает пиджак, не закатывая, впрочем, на рубашке рукава. Ребята ничего не сказали, так что значит всё нормально. Сотейник Тсуна берёт в соседнем шкафу, куда его направило чутьё, стоило только спросить — он ведь Натсу и, наверное, готовил, раз умеет и значит, нормально знать, где что. Вино, соевый соус и сахар лежали на стоящем рядом с плитой столом, откуда их, видно, не убирал Хаято, и смесь он размешивает. Всыпает и размешивает, лишь потом ставя на горячую плитку, чувствуя на себе внимание, но даже не собираясь концентрироваться на этом. Он идёт за нужной ему посудой. Соус должен готовиться пятнадцать-двадцать минут и беспокоиться о нём особо не требовалось, а вот лапшу и мясо нужно было не только приготовить, но и поставить варить.       Температуру он у соуса сбавил, так что, несмотря на первоначальные её показатели, всё равно беспокоиться не нужно. Сбавил же Савада температуру, ещё только отойдя от плиты. Кастрюлю и сковородку он достаёт, достаёт, но оставляет на столе, чтобы пройти чуть дальше, взять с другого стола предметы, что Гокудера приготовил себе, приступая к подготовке имбиря и картофельного крахмала, лишь потом ставя лапшу вариться, а мясо с овощами разделывать и жарить.       Готовка не составляет труда — да что тут трудного, если он всегда ею занимается? Он всегда занимается готовкой, уборкой, стиркой и шитьём — его друзья домохозяином хорошим считают, так что опыт у него, несмотря на отсутствие посещения кулинарных учреждений, огромен. Он не один раз на курсы ходил, есть с кем и для кого. Огромен, и потому таких ошибок, как перекипятить смесь, вызвав её покидание тары, у него не возникает, а вопрос, почему Гокудера не подготовил имбирь и крахмальную кашицу, Савада не задаёт, лишь спокойно перемешивает продукты, закрывает использованные. Якисоба готовится около получаса, если всё находится под рукой, а всё находилось под рукой, и потому соус он вливает в сковородку, где уже находится лапша, закрывая крышкой и мысленно ставя себе таймер на три минуты. За эти три минуты можно спокойно перейти в другую комнату и взять тарелку для подачи, а также предметы для устроенного беспорядка, который ребята, почему-то, не убирали. Хаято то ладно, смотрел, чтобы он не попортил репутацию, но Ямамото-кун мог бы и сказать другу, что верит в него, заставить того убирать за собой.       — Наслаждайтесь, — блюдо он выложил в одну тарелку, но вилки принёс две, и блюдо всучил в руки Хаято, как хотевшего это блюдо, стараясь уйти подальше от этих подозрительных глаз, которые точно интересуются, откуда он знает, где всё лежит. Скрываясь от Такеши, он открывается Хаято, и это был лютый пиздец.       — Ты не хочешь есть? — этот вопрос задают каким-то непонимающим тоном и то, что он готовил ребятам, Тсуна говорит чуточку рассеянно, слыша и видя, как соседняя плита всё ещё жужжит, являясь при этом выключенной, а плита, на которой он готовил, была почти не испачкана, достаточно будет одной губки, чтобы всё прибрать. Стол Савада ещё в процессе убрал, а потому спокойно подхватил закрытые продукты, чтобы отнести их по местам, в доготовочные цехи, а не на саму кухню. Продукты он не относит, оборачивается раньше, уточняя:       — Вы только якисобу хотите или вам что-нибудь ещё приготовить? Я не только в японской кухне разбираюсь, могу что-нибудь и итальянского приготовить.       Да, это он точно показывает, что типо не забыл место своего «дома», но если что, он может сказать, что хороший повар и много кухонь мира знает, что он действительно много знает, и Натсу-сан, раз умеет готовить японскую кухню, точно умеет готовить итальянскую, значит, проблем со своими словами он никаких не заимеет.       — Ты умеешь готовить итальянские блюда?       Ну что ж, он подозревал, что придётся создать ящик, куда он все свои промахи писать будет, так что обращать внимание он на это не будет. Учитывая, как мрачно на него смотрит Гокудера, точно не понимающий, какого хрена он не заткнулся, беспокоиться ему всё же надо.       — Я подумал, что знать нужно больше, чем одну кухню, — вот что отвечает он на вопрос, улыбаясь, прямо таки чувствуя, как блики Гокудеры усиливаются. Он же не сказал, что хорошо умеет готовить итальянскую кухню, или много её блюд, просто сказал, что умеет готовить и эту кухню! Он действительно средне готовит итальянские блюда, отвратительно, как некоторые говорят, даже ошибаться не придётся специально. У него и без ошибок всё не очень на вкус, Хаято не стоит злиться.       — Если это не из-за непривычных вкусов, то почему ты перестал питаться?       Моргнул Тсуна раз, потом ещё раз, и с силой сжал зубы, гася вопрос, готовый вырваться изо рта, непонимающе смотря на своих собеседников, крепче прижимая к себе продукты, теперь имея смутное подозрение, что готовили ребята для него. Гокудера последние два месяца искал Босса в Японии, а, значит, Натсу живёт там и отвык от итальянской пищи, и потому он типо не посещал приёмы пищи. Что-то он не знал, что эта сторона его жизни раскроется. Его работодатель искал своего Босса, если те два редких приезда в Италию проходили во время поиска, по всему миру, не задерживаясь больше чем на пару дней в городе и больше чем на полтора месяца в стране. Слишком обширно то путешествие, чтобы у них хватило времени вычислить, собрать кусочки, наверняка, и в реальности стёртых данных. В семье Аллерон есть и иллюзионисты, порой перетаскивающие людей, не только одного из вышки, делая глубокий разрыв.       Зачем они вообще поинтересовались, принимает он пищу или нет? Семейные сборища Гокудеры и те, которые выбрал, он посещал всегда в семье, к несчастью, не своей, не были семейными сборищами — все дни он ел и утром, и вечером один.       — Я… — глаза Савада отводит, совершенно непроизвольно отводит и всё же не говорит, что одному находиться в большой обеденной комнате жутковато, ведь ребята встретились с ним после долгой разлуки и, разумеется, не хотят видеть. Он вообще один редко ест — в чём здесь приятность? Много воспоминаний. Говорить истину было бы глупо, но солгать обладателям пламени, не активируя своё собственное, невозможно, что было бы опасно, и опущенный взгляд Тсуна поднимает, произнося оправдания:       — Я забыл, — это тоже было истиной, и эта истина была неприятна, а потому Савада вновь отводит взгляд, чуточку пожимает плечами, говоря, что слишком потонул в документах и, когда хотел пойти поесть, было уже очень поздно, а потому он и не попадал на всеобщие приёмы пищи. Звучит, наверное, неубедительно, а потому он смущённо улыбается, не смотря на ребят, не собираясь показывать своё безразличие, что стало бы понятно, увидь кто-то ясный, без какого-либо помутнения или чего-то подобного, взор.       — Вы забыли о приёме пище несколько раз подряд? — этот вопрос, заданный Гокудерой, имеет лишнее недоверие, слабый намёк на раздражение, по его мнению, но своё мнение Тсуна не говорит, не озвучивает вонзившуюся мысль, лишь кивает, оправдываясь:       — Я немного отвык от всего этого, — чего «этого» Савада не говорит, будь руки свободны, он бы просто махнул в сторону, показывая, что имеет виду пафос, еду по расписанию. Он, конечно, понимает, что это для того чтобы собрать людей или если что обсудить важные вещи. То есть он понимает, что может попросить что-нибудь поесть и не по расписанию, но здесь, не у друзей, и мало ли Натсу-сан так не делал? — я, если вы беспокоитесь, обычно встречи провожу в ресторанах, как это ни странно, назначенные не мной, — Хаято каждые считай два-три дня назначил ему встречи, и того он был на таких встречах трижды и ещё на две их с Альбертом пригласили после проверки, куда он принял приглашение. Тсуна бы без Альберта и в начале все пропустил, о чём ответил с всё той же искренней незначительной улыбкой — он может всегда искренне улыбаться, он с лёгкостью может вспомнить тех, кому хотелось бы улыбаться и Хаято с Такеши хотелось улыбаться, не вспоминая дорогих ему людей.       Он актёр.       На скрытый вопрос о местоположении Альберта, о чём была надежда, не ответили, и нынешний его сопровождающий не ответил, зато на нескрытый вопрос, повтор вопроса, будут ли ребята ещё что-нибудь, отвечают согласием, и этому Тсуна не был особо рад, даже если Ямамото-кун ответил согласием. Очень интересным согласием.       — Франгу на пукара, франго шадрез, франго ком куиабро, вирадо де франго, арроц ком франго, франгу пири-пири? — Савада бы ещё спросил из какой страны рецепт, но разве его вопрос - недостаточный показатель, что смеяться на нём можно, но он вообще-то понимает насмешку. Ямамото попросил «франго», которое он знает как готовить, не раз готовил и не раз получал похвалу. Хороший всё же повар, но, вообще, цыплёнка по-разному готовят — действительно много схожих-несхожих рецептов.       Почему не сказали в переводе название блюда — знает язык, что не знает Натсу?       — Несладкий соус? — Ямамото смотрел на него пару мгновений, ответив, посмотрел на своего друга, видно, поняв, его понимание, что тот его проверяет, а Гокудера всё хмурился, смотря на него, не выглядя, впрочем, как тот, кто участвует в насмешке. На ответ Савада поднимает бровь, полностью непроизвольно, в немом вопросе, поднимает бровь, перед тем как понять, что ему сказали нахмуриться. Поняв, что над ним не смеются, просто не запомнили наименование. Ямамото богат, он мог и, наверняка, не раз ездил в другие страны, не спрашивая наименования здесь — не запомнил, путая. Ямамото-кун попросил блюдо не итальянской кухни, Такеши не смеётся над ним, прося блюдо не той кухни, которой он предложил.       — Я сготовлю эмпадао де франго, — для ком куиабро не хватает окры, специи, чьё наличие в этом доме имеет очень низкий шанс, шадрез слишком простой, и суп, когда обычно франго называют не маленькие кусочки курицы, каким почти является арроц ком франгу, а франгу пири-пири - острая, что Саваде, кажется, мужчине не понравится, пусть даже тот не первый год живёт в Италии. В Италии пища неострая, Ямамото состоит в Аллерон почти шесть лет. Франго на пукара должна мариноваться три часа, вирадо де франго - два. Пирог не будет сладким, не лучшим, но более хорошим, чем остальные варианты из известных ему. Более вероятным из-за своей близко расположенной родины. Ямамото Такеши три года жил в Канаде, находящейся в северной Америке — ему как раз блюда из самого западного государства Европы не могут быть знакомыми.       Реальность показывает, что он многое не знает — пропустил.       — Я хотел курицу в вине, — видно, не вспомнив название, поняв, что он не то делает, не маринует, а тушит принесённую тушу, разделав её совместно с подготовленными ингредиентами, сготовив тесто, сказал мужчина, точно шокировав своим не должным существовать знанием. Ямамото-кун, насколько Тсуне известно, из Италии поехал сразу же во Францию семь лет назад, на восток двигаясь, а не на запад.       — Франго на пукара была предложена тебе мной, друг мой, — не прерываясь в смене перчаток от теста, подготовке, пока жарится мясо, места для готовки, сказал Савада, вовсе не собираясь готовить это блюдо, даже для Такеши — не сейчас, не сегодня.       — Ты мог объяснить, — точное несогласие, видя его уход, передвижение от стола к плите, где гнилой запах застывшей смеси стал чётким, прозвучало в комнате.       — Согласен, ты мог мне объяснить своё желание, раз не запомнил название, — он вот своей вины здесь даже как типо Натсу не видел, навряд ли это блюдо у Такеши любимое. У людей бывает и свыше шестисот блюд любимых, а уж того, кто готовит не сам? Ямамото-кун более понятно почему не может готовить сам — неприятно думать об этом, — птица маринуется в вине три часа, тушится, готовясь, ещё пол часа, будешь столько ждать? Я приготовлю, мне не сложно, — ингредиенты он знает есть все, ничего же сложного не требуется, а время у него три месяца. Задумчиво остановившись около точно чего-то непонятного, но такого схожего с ужасами кулинарии Бьянки, совместно с которой у них к концу обучения готовки начали получаться вкусные блюда, спросил Савада, уверенный в отказе и не только потому что долго - потому что на кухне готовят для всех, а она разрушена. В плане приведена в негодность — капля чистюли, изобретение, вообще-то, мужа сестры как раз Гокудеры, также как последствия отравленной кулинарии убирает: капля и всё превратилась в труху, пыль словно по волшебству — это убрать легко, это магия.       Магии в их мире не существует — это изобретение гения.       — Что ты готовишь? — казалось, не обратив на произошедшее резкое изменение, что, возможно, было видно часто, точно отказались от предложения, напомнив, что лучше бы позже заняться плитой.       — Переводится как пирог с курицей, я выбрал португальский, а не бразильский рецепт, — что тебе теперь я понял привычно — правильно выбрал, — готовиться около сорока пяти минут — минуты восемь, и я поставлю его запекать на тридцать минут. Мне хватит времени здесь всё убрать, — а восемь минут должно и хватает времени убрать наименее пострадавший духовой шкаф, сменить ещё одни испачканные перчатки начиная раскатывать тесто бросив в подготовленном количестве творог. Тесто заполняет форму, бешамель выключается, добавляясь к тушёным помидорам с курицей и с жаренному луку. Нужно бы дать конечно остыть, но учитывая, что шкаф не нагревался, а был минуты три назад поставлен на нужную температуру и что запекается в среднем двадцать тире тридцать минут, а не ровно тридцать страшно не будет если он сразу выложить, что он делает. Он даёт остыть две минуты — время есть. Бешамель добавляется стоит только раствориться творогу, что на вкус казался почти нормальным — щепотка соли и нормальный — а тот растворился, когда он раскатал тесто, не выложил. Плита выключается, давая эти две минуты на остывание что он выкладывает, доделав тесто. Сверху ссыпается потёртый сыр, потом укладывается оставленный круг теста, что защипывается — блюдо отправляется в духовку, тридцать минут засеклись как привычно в разуме, но не при взгляде на его любимые часы, а телефон. Привычка у него ужасная смотреть на пламенные с клятвой часы, когда нужно время что стало причиной почему в споре, что их можно с собой взять он проиграл — отобрал у него даритель подаренные им же ему часы соберись он в Аллерон. Воля была даже не причиной почему «нет».       Савада кривится краем замечая-вспоминая что в комнате не один полу-оборачиваясь к наблюдателям, молчаливым каким-то, интересуясь снимая испачканные перчатки:       — Вы собираетесь оставить свои шедевры? — не то, чтобы он ожидал что уберут живя в пахнувшем богатством видно и внутри, и снаружи здании, но они забрались на кухню, помешав работе как раз тех кому поручили заниматься готовкой веря, что не отравят — это было бы казалось немногим неправильно. Нет, тут не простая квартира, не дом где ты живёшь один — здесь как в ресторане или гостинице где ты заплатил и для тебя всё делают, но действительно? Гокудера понятно богатый мальчик, Ямамото понятно тоже, но вообще-то по дому помогал, простыми делами иными словами интересовался, не строя из себя богатея и теперь, что, смотрит на людей сверху вниз?       На него также как в их единственный совместный год обучения посмотрел знай бы кто он? Он для того навряд ли стал лучше — уж не в тех оппозициях в которых состоят, репутации друг у друга.       — Нет? — обменявшись взглядами, точно мыслями, резко и будто бы одновременно спросили-ответили ему, видно, не умея лгать — он обман видит, слышит, чувствует, — мы всё за собой уберём!       И как же хочется сказать, что Натсу, видно, имеет много власти; и как же хочется сказать, что «молодцы» с одновременным «мешаете» — убрать ребята действительно не собирались, что видно по их колеблющемуся ответу, по их действиям. Мужчины, должные заботиться о своих людях (они уничтожили место пропитания для многих жителей в этом доме), не знают где здесь предметы для уборки лежат, ругаясь, копаясь в других комнатах, а потом, как видно с неудивлением — со стороны Гокудеры — и удивлением — со стороны Ямамото — пытаясь убрать сделанную разруху. Не то, чтобы чистюля убирала только ядовитую кулинарию, с лёгкостью выводила и кровь, и грязь, и многое странное, но так, насколько ему известно, там не один Реборн создателем был — Реборн чистюлю совместно с Верде, издеваясь-используя Черепа, создали. В его семье чистюля без труда создаётся, поделённое, как он понял, по не идущим тратам соавторство и то ли неизвестное Аллерон, то ли Хаято действительно до этого готовил нормально. Судя по его спокойствию, к невозможности разрушить вытекшее из духовки нечто, готовил часто и привык к сделанному, но, судя по достланному с телефона вспышкам и его словам о внеземном вмешательстве, сопровождающиеся усмешкой, удивившие только его слова, видимое - не норма.       Какая двоякая реакция.       — Может, ты что-то добавил, не заметив? — подойдя, бросив своё полуготовое дело, не согласился Такеши, присев на уровне собрата по несчастью, сидящего, словно у мелкого цветка, на корточках, как Ямамото и присел, — оно жутко воняет, — и с трудом разрушается, чего он не говорит - видел силу, что прилагают — мышцы, даже скрытые одеждой, видно напряглись и у одного, и у второго — сам спокойно, как в прошлый раз, с невидимого ракурса капнув, но в этот раз не близ себя, разрушая неразрушаемое, а на перчатку, касаясь, разрушая. На вкус, что не застыло - гниль, а что застыло - тает во рту, точно травя, заставляя выплюнуть, кашляя, к несчастью, только в голове — это точно отравленная кулинария. Это неизвестный ему яд.       — А вкусно, — успев убрать кусочек другой рукой, не смазанной разрушающей смесью, подойдя, сказал Савада, смущённо улыбнувшись на внимание — застывшего было только убранное ранее, самым первым, где запекался пирог, духовой шкаф и тот, который поднимался-опускался, коснувшись, он трухой вниз. Всё остальное воняло гнилью — гнило и на вкус было гниль — не отравленная кулинария, как кипячёный сахар, с трудом смывающийся с блюда, в котором готовился, а как чернила, лишь с огромной приложенной силой смываясь с дерева.       Фотографирует Гокудера со вспышкой — его точно неслучайно сфотографировал, пассивно уточняя, что он сказал, будто бы не услышал.       — Слабо солёный, но приятный вкус, — улыбаясь, видя, как ссыпается пепел, сказал Савада, определённо не уточняя, что он не об отраве, что проглотил только потому что, взглянув в зелёные, точно изумлённые глаза, ему показалось, что он портит свою и так низкую репутацию — его глаза сверкнули, да? Зачем работодатель его сфотографировал? Его глаза могли сверкнуть, показать несуществующий блеск, отсутствие красноты зрачка, что есть у людей при фотографии.       Гокудера про его глаза ничего не спрашивает, не говорит, смотря только на экран телефона, заставляя внутри поджать губы в неудовлетворении на прокол и закрыть глаза на это же неприятие. Ничего, он оправдается. Гокудера и так имеет ненужное знание, Гокудера на его стороне.       — Слышал? Я вкусно готовлю.       В каком только месте? — Савада это не спрашивает, позволяя радоваться выигрышем в этом соперничестве, впрочем, защищая, говоря, что и угли Такеши (типо же всё взрывается у того — чушь) были бы вкусные, после чего Ямамото-кун уходит, выглядя решительно-хмурым, а не обиженным. Ямамото взрослый и хорошо скрывает эмоции, но что такое уход, если не обида? Он испортил свою репутацию не в глазах Гокудеры — попортит свою и так низкую репутацию в глазах того друга, своего, хотелось бы, друга, что не хотел, вовсе не желая. Он Ямамото и так обидел не должным существовать недоверием и непониманием. Обидел Такеши с помощью него Гокудера, задавая, видно, не одну минуту прокручиваемый вопрос:       — Зачем вам знание иностранных кухонь? — этот вопрос - точно намёк на Иемитсу снова, дела, для которых он по его представлению мог ездить, и этот вопрос звучит следом за вопросом-уточнением с последующей расползающейся, казалось, усмешке, довольстве.       Савада возвращает убранное внимание, понимая причину, по которой задают вопрос, понимая неслышное недоверие к его ранее высказанной ненависти, незнанию Вонголы, когда его отец - второй человек в Вонголе и виделся с ним тот за четыре дня до первой встречи — для того — с Гокудерой. Его отец как раз предупреждал о приезде, он Иемитсу как раз, когда тот не Вонгола и не как он запомнил своего отца (алкашом), любит. Терпимо относится. Иемитсу сказал ему о слежке, которую он сам чувствовал и уже тогда дня четыре не беспокоясь, не чувствуя вреда, что сказал Иемитсу, гуляя с тем в парке, качаясь на качелях, пока тот как раз серьёзные дела, затрагивающие и Вонголу, проговаривал — как грустно. Он не ради Иемитсу научился готовить блюда европейских кухонь, чего незнание этого у работодателя немногим печалило, ведь начал он учиться для того друга и радовало, ведь научила его готовить того сестра, знания о которой у него он не хотел, чтобы у кого в этой семье было.       — Неприятно об этом говорить, Гокудера-сан, но, раз вам так любопытно, я напомню, что мои дети - приёмные, они иностранцы, — с отсутствующим опасением трудностями вопроса, на который он проговаривал ответ, посмотрел на работодателя Савада, чувствуя более раздражение на такую очевидную и для того лёгкую атаку, — моя дочь предпочитает еду восточных кухонь, относясь к японской пище весьма благосклонно, но мой сын предпочитает европейские кухни. С детства я заметил, несмотря на их молчание, что они предпочитают не развлекаться, как развлекаются на моей родине, не питаться, как мы с ними питаемся, сторонясь употреблять вне дома более чем мороженое, — что вообще-то было из-за тех известности даже детьми, но он же типо не знает о плохой стороне мира — он хотел не знать; было немного любопытно, как его защиту будут пытаться разрушить, — мои дети любимы мной, я не подгибаю их под устоявшееся, — что равно знание больше чем одной кухни мира, чего проговаривать не требуется — готовить он учился не для них. Мама его знает много кухонь и стряпает божественно, готовя ему - им - еду не только какую предпочитают в Японии употреблять, но у неё готовить он не учился, они давно не живут с ней. Он умеет готовить, но, когда забрал своих друзей, иностранные блюда не умел, да и они редко имели место где готовить, путешествуя. Они питались в кафе и ресторанах, против чего его дети не возражали из-за его отвратительной готовки (уровень как-то спал), желания их компаньонов, их недолгого задерживания на одном месте и его состояния. И-пин нашли из-за его той беспечности, а она порой лишь сейчас и спокойно тогда, когда он подвёл её, называет его по имени, сейчас чаще называя папой, чем отцом. И-пин не винит его за ту беспечность, которую, исправляя, он, появившись, довёл её до очередных, вторых, видимых им, её слёз, а уж после? Он подарил своим друзьям, ставшим детьми, пару очень ужасных воспоминаний — пару месяцев очень ужасных воспоминаний, из-за которых, наверное, они и сторонятся его, редко живут в месте, что он купил и обустроил как их дом, сторонясь его вмешательства в их жизни, порой, даже в самых обыденных вещах. Он даже сейчас не может назвать себя хорошим родителем, а рейтинг говорит иное, и он видел не подделанный, как некоторые какие Рейтинговый Принц подделывает, продавая — он видел, как тот создавался.       Его защиту даже не пытаются разрушить, не говорят, чтобы он прекратил прикрываться детьми, что И-пин и Фуута на тот момент находящиеся дома, узнав о его поездке к преступникам не-друзьям, сказали ему, не стесняясь, делать. Он это и, не стесняясь, делает и вовсе не из-за их должного, как те считают, вмешательства-вины делает, а потому что его дети не противостояли против защиты, которую он захотел у них усилить. Гокудера, связанный с его семьёй, мог в любой момент-случайности узнать о Фууте, о котором он более беспокоился чем о себе: пусть к нему опасности ближе, но чем он может привлечь внимание? Он средний актёр, Фуута - Рейтинговый Принц. Хаято задаёт вопрос иного рода.       — Вы не думали создать семью? — это вопрос может вытекать и из их разговора, детей, которые у него приёмные, когда ему двадцать восемь скоро исполнится, даже не в намёке на Иемитсу, но идёт ли тот оттуда? Общеизвестно в тёмной стороне мира, какую кровь носит Внешний советник Вонголы, на что могут претендовать его кровные родственники. Занзас, что единственный выживший сын умершего Девятого, наследником объявил потомка Первого Вонголы по другой линии и, конечно, он был неизвестным, пока не встретился с Иемитсу, для мира (Гокудеры-сана и Натсу-сана) наследником Вонголы из-за подделанной биографии и местонахождении и старой фотографии Иемитсу в досье, но сейчас то известен. Иемитсу не может из-за его должности руководить Вонголой, а он может, и он одного почти возраста с Боссом Вонголы и с наследником, у которого также нет детей, что для неслабого его отца, возможность захвата власти хоть через него, пешку, хоть через его дочь-сына, пешку. У него нет родных детей, что для его положения ненависти неправильно, ведь кто поверит в ненависть из-за отсутствия присутствия?       — У меня есть семья, — моргнув, ответил Савада, делая вид, что не понимает, что у него спрашивают. Вопрос — это уточнение взаимоотношения к Иемитсу, знает ли он о наследовании.       Он не знает — не-а, не знает.       На сказанное Гокудера посмотрел, может, и не в сомнении в его разуме, но то точно промелькнуло, судя по мелькнувшей на лице ноте удивления на слышимое, словно задавали не этот вопрос. Задавали этот вопрос. Позади, ещё на кухне, при их то открытой двери, раздалось ругательство, когда что-то упало, точно голосом Такеши, что, он надеялся, не рушит свою же, частично, собственность. Дом принадлежит его работодателю, но Ямамото Такеши в семье не первый год, богат и один из главных. Ямамото-кун - весьма эмоциональный человек, способный обидеться из-за глупости; когда-то Такеши из-за сломанной руки пытался совершить самоубийство. Он точно слышит не хуже Гокудеры, а значит возникла нота по его вине, что подтверждается сказанным:       — Вы не хотите воспитывать своих детей, жениться? — это точно показатель, что в его разуме или, более точно, уме сомневаются, так уточнив, и так правильно. Он не тупой, но для Хаято, гения, он точно туп — сейчас он это докажет.       — По закону И-пин и Фуута - мои дети, — нахмурившись, ответил Савада, пренебрегая несказанным «с вашими генами детей воспитывать», что и не обязательно в их век прогресса должно быть при супружестве, что было и не обязательно в ранние века, правда, не так человечно как сейчас и что должно быть самим собой понятно, — у моих детей нет недостатка женской любви или женского воспитания, — что бывает причиной отказа одиночке усыновлять ребёнка из детского дома, из которых, по документах, его дети оказались в его доме, что, вообще-то можно и по сказанным словам о раннем их воспитании понять, фальшивые. Гокудера мог ведь и подумать, что его детей у него забрали, Гокудера мог подумать, что его дочь, бросившая вызов когда-то Демоническому Императору с его сыном, водящимся со стражами мафии, не вкусили женской мягкости, любви, выращенные лишь в мужской строгости, став такими, со стороны, самоубийцами. Хаято если только краем и не сейчас об этом подумал, но пускай сейчас подумает, что значит заботиться с тринадцати о детях не многим-то младше него, чтобы сейчас его и на того глазах называли мягко «папа» и «отец», — я утешал их, читал им, когда им снились кошмары, я учил их читать и писать, я купал их, расчёсывал им волосы, одевал их, ходил с ними по магазинам, научил готовить, шить, краситься, убираться, в конце концов! Я помогал маме заботиться о них. Я запоминал, как мама заботится о нас, недели через две взяв большую часть заботы о, своих тогда друзьях, на себя — я не забрал бы их не будь уверен, что со мной им хуже, чем с Наной. Я и строгий отец, и ласковая мама — мои дети любят меня. Мне не нужна жена, чтобы воспитать моих детей — мои дети сказали, что они, даже будь у меня жена, не будут называть незнакомку мамой. Мои дети сказали, что видят во мне маму и другой им мамы не нужно, — чему он знатно удивился, когда услышал, считая тогда не любя, но разделив вину, что в их глазах его мама останется только мамой, и он с Карен, тогда вообще-то случайно, а не специально с ними встретился. Не считал их отношения слишком близкими, чтобы с семьёй знакомить (он был прав — она была не той, кто может с его семьёй поладить). Он себя, впрочем, девушкой не считает, обучился, конечно, быть идеальной девушкой, но так там для дела нужно было (некоторые удивительно хорошие психологи, но странные) и это не применяется в обыденной жизни, ибо как это умение быть покорным, тихим и мирным может применяться, когда ты Глава семьи и самый безобидный в семье, не предупредив, начал работать с Вендиче? Радость, что Фуута сказал тем о своей с ним связи, не попав, как мог, в капкан, ведь он не говорил подчинённым Бермуды, как, впрочем, и самому Бермуде о своей связи с Рейтинговым Принцем. Фуута слушал его рассказы, вообще, являясь умным парнем, помогал ему с учёбой, передав он тому понятную себе основу, сообщив стражам о связи, заключая с теми контракт. Фуута стал причиной, почему он начал краситься и перевоплощаться в девушку, учиться, того известная репутация, приход к гражданскому, каким он себя считал, в поисках помощи. Фонг, как потом стало ясно, специально так долго ученицу искал, а И-пин волновалась, без размышлений убивая охотившихся, но он то не сразу узнал, что те были, что охота действительно происходит и кем этот беглец из детского дома (по его мыслям) является. Он думал, Фуута - друг И-пин по его «ты - Савада Тсунаёши, занимающий первое место состоящих в мафии, кто не откажет в помощи» (или как-то так) совместно с просьбой о помощи, что может и показатель для умных, но так он умным не является, а учитель И-пин, должный ту найти, не появлялся. И-пин убила на его глазах людей, когда люди требовали Фууту, с серьёзностью на её детском лице произнося извинения, пойдя, как он наблюдал, идя за ней шокированный, выбрасывать тела в реку, привязав к тем камень. Тогда он резко понял, что край близко, что мир не безопасен, и взрывы И-пин лишь волшебством не причинят ему вреда — он, отойдя, пошёл в магазин. Более привлекательный девушкам, чем парням, ибо был тупым смотревшим аниме подростком, в котором парни в других парней не переодеваются, переодеваясь в девушек. Он научился, попросил маму и научился краситься за пару дней, сносно крася каждое утро Фууту, которого с его протестом переодевал, переодеваясь порой за компанию. Криво, не очень получалось, но три клоуна (И-пин, пока была маленькой, на мальчика больше походила) меньше в толпе заметны, чем один, а потом появился Фонг и, оказывается, переодеваться девушкой - базовое умение, то умение, которое ему впихнул Реборн, идеализировав потерянные знания с новоприобретёнными, вправляя психику. Он не очень стабилен, для незнакомца даже понятно, что нестабилен и пусть будет ещё тупым, чем умным, хоть тупого и тоже жить не захотят оставить.       Работодатель, видно, проглатывает не такую-то и ложь, ругательства его тупизма, не произнося ничего обидного. Вообще ничего не произнося, смотря на него и так минуты полторы видного размышления, через полминуты которого, он делает вид, что его слова приняли, осознав ошибку, продолжая прерванную уборку.       Саваду чужие неправильные мысли не интересовали, тот более чем требует данная ему «его» характеристика, делать не планировал — себя раскрывать контракт их не требовал. Да не будь работодатель знаком его дочери, Тсуна бы никогда с тем не познакомился, за ним бы не следили столь долго в его ново-родном городке (шесть дней — остальные два, следуя за ними), что уж раскрывать о себе! И-пин нередко уничтожала следившим за ним людям, которых он с чистой совестью ей сдавал — её же город. И-пин обычно не бывает в их городе, сдаёт он обычно хулиганов той Правой руке, что как раз в городе по собственному желанию осталась и Ячиру, когда Тсуна сказал той сообщением о слежке, то есть проблемах, в которые он может вмешаться, но так та любит тоже сражаться, пришла к нему вечером с вопросом-уточнением, что делать. Он - отец И-пин, что её Босс, а за ним следит друг Босса И-пин. Скажи Савада, Гокудеру бы может и не младшая сестра Кёи — та против сказала победителем не выйдет — а его старший брат или мать словом иль делом заставили бы убраться от него подальше. Надавив на Кёю, а, может, появившись самим, ведь Симоноока - их город, пусть является городом-основателем второго корпуса Дисциплинарного комитета, что все территория Хибари Кёи, не первый год под властью семьи «Хибари», к которой Кёя четыре года не имеет отношения. Место штаба, И-пин, по воли Хибари Кёи, перенесла в другой город, правя с позволения Главы клана Хибари и на их территории, взяла наследницу в ученики, о чём Гокудера, видно, не знает. Гокудера не стал объясняться подчинённой И-пин, что, считай, владелица города, лишь сказав, кто тот, о чём сказали ему, а он, члена главенствующей ветви клана, на территории которого живёт, ничего не попросил сделать, позволяя за собой следить, просто накормив бедного подростка, извинившись за ложную тревогу. Сказал, что вреда не чувствовал, но мало ли «кто»? За ним многие вот совсем не по его вине следят без злого умысла и без его знания тех; он Хибари Кёе ни один год поэмы в присутствии И-пин и его сестры пел, он не мог бросить тень на репутацию того, кто за ним следит, раз уж это друг Кёи. И-пин по плану приехала на следующий день, имея власть вызнать, зачем друг пожаловал, что могли не сказать, потому что неважная подошла фигура. Хибари, видно, не говорил, что из клана его выгнали или, что более вероятно, не говорил, что его сестра работает на него, недолжная пересекаться с ним. Гокудера сказал, что проверяет её семью, как сказала ему И-пин, потом угрюмо уточнив, что это на некоторое время затянется и, может, стоит в этом году не выступать? Фуута то известен, должный был приехать, что увидели бы и узнали того, мелькает тот внешностью, делая рейтинги с вендиче будто бы в плену, уже давно не прячась в их городе, в котором даже на драки и убийства обращают внимание только приезжие — пассивный городок. Фууту жители Симонооки не признают, даже знающие о мафии, как делали жители Намимори. Фуута пришёл не как обычно из-за своего знания, что за домом следят (вот вам рейтинговая звезда), связавшись с их четвёртым выступающим, а сам. Сам, когда за домом следят, открыв дверь, присоединившись к маленькому совету пятым. Ячиру у них часто оставалась, семью хорошо знает, являясь своей, но как бы не своей, из-за её принадлежности к клану Хибари. Они выступили, как всегда, не беспокоясь о мелких проблемах, а проверки семьи оказывается не было! У-у-у, лжец! Он паниковал. Он думал, что Хибари Кёя узнал, почему того семью попросили покинуть, придя мстить, когда понял, что мстить за создание второго корпуса Дисциплинарного комитета тому вообще-то не выгодно, а оказалось из-за внешности. За ним следили, потому внешность тех Босса сейчас стала такой же как у него — Саваде интересно, сколько тому лет.       Через минуту внимание от него исчезает вовсе, не от того, что к уборке присоединяются, а потому что возвращается Такеши, как он видит, неся продукты для готовки: пару овощей, пачку яиц, маргарин. Тамагояки, что легка в приготовлении, стоит только принести нужные предметы, думается, собираясь готовить. Лучше бы он рот не открывал. Такеши действительно эмоциональный, обиделся и того можно понять. Натсу то сколько не было, а они что? Кухню уничтожили, источник пропитания.       Ямамото-кун, очистив морковь, что, помыв, подбросил, словно не ножом под исчезнувшему следу на мелкие кубики, как должно было быть, как учил и делал Тсуёши разрезал, следом также, мелко нарезав зелёный лук, закончив этим основную часть приготовления — как он хотел увидеть того мастерство в детстве. Яйца взбивались до состояния пены, также грациозно и быстро, как и процеживались, смешав, овощи, с которыми тех начали жарить, что просто до безобразия красиво. Ни одного лишнего движения, колебания, отвлечения — точность, безразличие однотипного движения и взрыв. Взрыв, не задевший его только потому что его вовремя толкнули, упав сверху, придавив. Тсуна видел огненную волну, идущую в его сторону, он видел, как горели глаза Ямамото, как его пламя в бесконтрольности вместо успокоения, поднимаясь вверх, разрушало, взорвало плиту без прикосновения к ней. Плита, скорее, даже не успела нагреться; почти как сломанный обладатель — потенциал Такеши заперт.       — С вами всё хорошо? — приподнявшись, но нависая над ним и так заботливо-обеспокоенно спросил мужчина, будто бы удар о пол что-то стоит, будто бы не понимает в каком состоянии того друг и где тот был. Такеши пытали, похитили, пытаясь надавить на Тсуёши — Тсуёши мёртв, Такеши, должный был быть гражданским, преступник.       — Со мной всё хорошо, — согласно, но вовсе ни не обдумав, проговорил Савада, немного толкнув в грудь, после чего сдвинулся, садясь, размышляя, вставая, слыша будто бы вдали извинение. Такеши - мафия, воля Тсуёши не соблюдена, у Такеши есть пламя — то не сломано, лишь заперто. Погашен у Такеши потенциал. Пламенем гаснет начавшееся горение разрушенной аппаратуры, лёгким взмахиванием катаны, оружием, каким у Такеши в роду пользуются не одно поколение, пламя гаснет. Такеши не мог знать стиль своего отца, его прародителя; Такеши не обучался у Тсуёши, Такеши не обучался в развивающим им того наследстве, оставленном Тсуёши. Такеши вообще лишь раз могилу своего отца посетил, какого-то чёрта отказавшись от наследства в его сторону, вторым записанным наследником в завещании, даже не зная, почему его Тсуёши туда записал, даже его не зная! Он учился с Такеши в одной школе три года, общался с его отцом, словно со своим отцом, считая Иемитсу мёртвым, однако Такеши этого не знает. Такеши ни его отца, что друг Тсуёши, ни его мать, что подруга Тсуёши, не знает; Такеши с ним лишь раз разговаривал, ещё раз они обменялись одной фразой перед тем как он сбежал — Такеши его не знает, раз отказался от наследства, оставленного тому, в его пользу. Он раньше был известен как никчёмный Тсуна, он раньше загубил бы дела Тсуёши.       Савада подходит к Ямамото, пренебрегая оружием, пламенем, лицом и аурой убийцы спрашивая всё ли хорошо, случайно царапаясь, пытаясь вытащить осколки застрявшей железяки, где-то с задумчивостью, поцарапанной ладонью вынимая все видимые им осколки, что позволяли делать, видя, как перчатки на кончиках рвутся, окрашиваясь алым — неплохо. Тсуна улыбается, потратив две секунды на вынимание около тридцати кусочков, будто бы по инерции касаясь окровавленной ладонью окровавленного лба, к счастью, лишь очерка, говоря, что сейчас принесёт аптечку, обработает раны.       Род Асари Угетсу поклялся роду Первого Вонголы в верности, Тсуёши был до смерти верен его отцу, а вот Такеши о клятве не знает, приказал Иемитсу забыть о клятве, останься у того лишь Тсуёши из друзей. Он тогда, в тот год, подумал, что его отец якудза, что что-то сделал и труп — в тот год уверенно об этом подумал, а не рассеянно, как когда-то, оказывается, шутила мама. Другом его Такеши, каким был друг Тсуёши для его родителей, не был, не стал и не знает о клятве, когда он знает, помнит клятву вечной дружбы более важной его предку. Он не Занзас, он за потомками не следит, и Занзас сказал ему своим посылом, молчанием, последующим после слов Скуало (тот должен был сказать, рассказать, куда он поедет — выслушал ведь его), что он может делать, что хочет. Занзас знает его ненависть к мафии, он такой же как Занзас, потомок Первого Вонголы, у него есть право не принимать клятвы, и клятва Такеши была дана не их роду, не Вонголе. Такеши - обладатель пламени Дождя, что успокоение, что никогда не должно было пробудиться, что Тсуёши не хотел, чтобы у Такеши пробудилось.       Тсуна снимает перчатки, в задумчивости, которые вместо рук, помыв, вернувшись с найденной аптечкой в соседней комнате, выбрасывает точным попаданием в урну, не глядя, промывая руки. Он касается тех ран, что касался, наклеивая пластыри, обработав обеззараживающей смесью.       — Оно само по себе взрывается, — точно не оправдываясь, а констатируя факты, сказал Такеши, забираясь на второй наклеенной ране пластыри, ножницы и смесь, взятую на инстинктах, обрабатывая чуть кровоточащие осколки, — я хороший повар — старик учил меня готовить — но за что бы я не брался - всё взрывается. Даже то, что не огнеопасно, взрывается, — Ямамото-кун на эти слова вовсе не весело смеётся, похоже действительно не зная, что сам желает сделанное уничтожить, не контролирует свою силу, как Скуало, усыпляющий собеседников, разговаривая спокойно, — я хотел тебе приготовить, — и оскал такой опасный, каким тот был в напугавшей его фотографии, сверкая — Тсуна благодарно кивнул, извинившись, сказав, что чуточку удивился, наблюдая как кончики его пальцев склеивают.       — Ты, я уверен, вкусно готовишь — твоё мастерство было видно невооружённым глазом. Ты мой кумир, Такеши, — подняв голову ярко улыбнулся Савада, на мгновение закрывая глаза, зная и видя, что этого мгновения хватит освободить от весьма вообще-то болезненной — да ещё об плитку с размаха ударился — хватки-помощи. Такеши был в колебании, так не напоминающем у некоторых страха, вида, что увиденное нечто не как вчера секунд на восемь обездвижил, уже на пять. Пяти секунд хватает спросить о самочувствии Гокудеру, увидеть у того отсутствие осколков и уйти, относя обратно аптечку. Слухи не врут, а он так надеялся, что и в этом Дино его обманул, что у Такеши пламя не активно — сверкающие глаза и убийственная аура ничего не значат — но не обманул. Такеши - активный пользователь пламени, и ему отчего-то кажется, Бовино Ламбо тоже умеет активировать пламя. Пламенем Грозы, сильным владельцем которого была его мама, также владеет его отец и опекун — только Сасагава был неожиданным пламенным владельцем, без и лёгкого намёка в собранной информации.       Натсу - Небо, да? О его пламени знают? Подозревают минимум — отец Небо, предок Небо — доказать точно не смогут, использовать себя он бы не советовал.       — Хаято, поищи по нашим контрактам такие же плиты, договорись о их приезде, — вернувшись, решив, что плохого сейчас растерять свою «рассеянность» не будет первым делом, сказал Савада, надевая перчатки, коих у него теперь с собой пару сотен пар, — Такеши, ты найди себе и Хаято кружки с чаем и сахаром — я поставлю чайник. Я всё сам уберу, — место где посидеть здесь есть, недалеко от горячего цеха, места, где они находятся, пригодно для чаепития, где скорее ждали пока всё приготовятся, делая минутные паузы. Помощники, грубо говоря, были бесполезные — он за те три минуты, что те не пойми что делали (у Такеши кусочек сантиметров пятнадцать лишь отмылся) убрал свой беспорядок. Помыл посуду, отнёс посуду и плиту, рядом с которой использовал, убрал, а виновные разруху только усилили — как знакомо. Дома не то чтобы так происходит, но так взрывы, после которых образуется разруха, убираемая не ими, но и не им — ради этого, точно, Моску изобретал, а не чай себе подносить — весьма часто. Два раза в месяц в среднем. Сделанное так напоминает дом, что становилось как-то смешно, забавляло раздавать незнакомцам приказы, заботясь о тех. Он своими словами заботится, как бы это было ненужно взрослым, как бы он не должен убирать и слово «постараюсь», не значит убираться, но грязь — грязь! После ублюдков, он, увидев грязь, в шок впадал, сознание почти теряя.       Хаято, когда он ставит чайник, набрав воды — тот электрический — видно в телефоне, слышно разговаривает по телефону, смотря также внимательно на него, как начинает смотреть Такеши, сев за стол, приготовив сказанную тому посуду. К нему ненужная помощь, к счастью, не приходит. Здесь шесть плит, соединённых в одну, пять боковых, разделённых на две (разрушенные) и три, плюс три духовых шкафа (один занятый, чистый), плюс горы грязной посуды, не отнесённые продукты, исчезнувшая доска и осколки. Если ему будут мешать, он не успеет за отставшиеся двадцать три минуты всё убрать, Такеши лёгким вмешательством работу на десять минут прибавил, а если ещё вмешается? Окна, к счастью, были не таким красивыми как у него и в пару комнат у него дома, пуленепробиваемые, какие поставил во всём доме Верде (он такие как раз в своей комнате заменил), заменив стены, а потому не разрушенные, добавив к уборке лишь осколки. Каменные стены были покрашены, не обои, в которых единицы воткнулись, больше оцарапав. В карнизы окон, мебель лишь что-то воткнулось — легко.       Чайник вскипятится за пять максимум минут, быстрее короче Гокудера поговорит, чем он уберётся, потому Савада, подойдя, просит того сделать чай, перекусят пусть якисобу, а не запекающийся, более подходящий, пирог, пока он занят. Он и чайник то поставил потому что мало ли и это у Такеши поломается? Двадцать минут (восемнадцать) и он победитель: ничто не торчит, ничто не воняет (окна открыл, чтобы проветрить — слабый запах), ничто не стекает и не заполняет в ожидании собой уборки — Савада был горд. Уборка ему нравится не больше документов, встреч и остальной бредятины нужной в его нынешнем положении, но куда деваться, если он сказал, что разберётся с захватчиками? На кухне захватчики те, которых, может, и не сложно, но долго усмирять — те разговоры которые неизбежны, но тянул Савада так долго как мог. Савада не особо любил убираться, но грязь ненавидел сильнее, даже если чистота напоминала те времена, когда он отчаялся. Савада не знал о чём говорить, но, закончив уборку, принеся посуду, которую знает через пару минут использует, начинает разговор.       — Вам новую воду поставить кипятить? — и, да, мужчины взрослые, самостоятельные, но что ещё он должен у них спросить? Спросить можно многое, многое он знает и о нём ничего, считай, не знают — что хотелось спросить, спрашивать нельзя.       — А ты неплохо со всем разобрался — быстро! — даже если это произнёс не Гокудера, менее намекающей речь не прозвучала и может быть он прав — от него скрывают не просто как от Савады, как от Натсу тёмный мир. Спрашивают ведь не про мытьё посуды и пола, а про уборку мусора, последствия после взрыва, что нормой не был.       — У меня не всегда получалось готовить хорошо. Я помню, как посуда, которую я использовал, плавилась, стекло выпадало, разбиваясь, раня. Я помню, как микроволновка разлеталась, положи я туда разогреваться продукты. Немного контроля, немного подумать над причинами ошибок, и ты снова, уверен, сможешь готовить, не разрушая, — у Такеши вовсе не его забытые знания и неуклюжесть причина разрушения, у Такеши, действительно, то взорвалось, что взорваться не могло, что дымилось в разы хуже, чем было задымлено и оставалось здесь от творения Хаято и это было немного знакомо. У Скуало пламя Дождя и настолько приятный голос, что, когда тот не кричит, люди засыпают; у Такеши пламя Дождя и, зная пример (утрату Занзаса), Тсуне стала понятна причинно-следственная связь. Ямамото Такеши пытали не один день, у того наверняка много шрамов, ставших причиной сейчас взрыва. Место, где того держали, было покрыто кровью, металлический запах которой даже на осколках здания был явен. Такеши готовил только с отцом, тренируясь, или в школе, ему не было смысла готовить. Такеши потерял отца, это стало травмой, а готовка сейчас - напоминание его могилы.       Савада Тсунаёши любил Ямамото Тсуёши, Савада Тсунаёши искренне сожалеет, что убил своего — второго и только в мыслях — отца.       — Если было бы всё так просто, Тсуна, — Такеши усмехнулся, словно выдохнул воздух, ответив ему, намекая на своё известное, скорее, не только его Боссу, а всем его друзьям прошлое. Такеши, вестимо, от него ничего не скрывал, он не знает, как не знал Альберт, ставший его нянькой, что он фальшивка. Он разбирал документы у Сасагавы, связанные с мафиозным бизнесом, и Вольтер ему ничего не сказал. Такеши Тсуна мог и не лгать, но Гокудере нужно лгать — слова, смотря на Такеши, говорились не Такеши.       — Извини, — но эти слова, как и предыдущие, говорились Такеши, что смеётся и говорит «пустяки», что лжёт, говоря это, пока на них смотрит его друг, спрашивая, через сколько его готовка завершится. Он вовсе не за то, о чём думает Ямамото-кун извиняется, но сказать это? Нет, Савада не жаждет сейчас смерти.       — Полторы минуты, — всё также, казалось, спокойно, даже немного мягко, с улыбкой, отвечает Савада, повторяя вопрос, будет ли кто чай пить. Ему отвечают согласием, на секунду казалось так ведь он не лжёт, посмотрел на экран телефона, но потом Гокудера говорит кое-что иное и это намёк:       — Твой чай остыл, — намёк свалить ему, уйти от этой ненужной ему темы — он ведь, типо, идиот, а Ямамото-кун видно печален, говорит не о готовке, что он не понимает. Тсуна всё прекрасно понимает, улыбается, проговаривая благодарность, схватив чайник и кружку, а не блюдце с чашечкой, как напиток подаётся в обеденном зале, которую ставит на тарелку, видно, с той частицей якисобы, есть которую не хотели, разворачиваясь. Говоря, что не хочет, относя к раковине взятые предметы. Вода на кухне набирается, как он понял, из кулера, но одну и ту же воду для сохранения своего здоровья лучше не пить. Тсуна выливает воду и из чайника, и из заимствуемой для него кружки. Моет, набирает для чайника воду, ставит его, включив и лишь выключив духовой шкаф, моет кружку, что кладёт, как он сам, а не с помощью чутья знает, стоит на столе, за которым сидели мужчины. Савада, выложив пирог, что, уже с помощью чутья знает, готов, подносит тарелку, два блюдца, разрезав ранее его, уходя за вымытой тарелкой, еду из которой выбросил, и испачканными приборами, которые помыл, спрашивая, будут лишь ещё что-нибудь мужчины. Раковина находилась неподалёку, если ему что скажут, Савада услышит — слышит, когда его спрашивают, что он будет делать.       — Если вам ничего не нужно, то мне бы хотелось поговорить с Оливией. Оливией Гриппи. Она, не думаю, что меня уже ждёт, но думаю была бы рада со мной поговорить. Я обещал ей кое-что, — к несчастью, не привезти пусть и было понятно почему — они не близки, считай незнакомы — но лучше было бы привезти. Полтора часа. На кухне он провёл почти полтора часа, успокаивая захватчиков. Они ещё не сказали, что уходят.       Савада, подходя, повторяет вопрос, нужно ли от него что-то, спросив, приедут ли плиты сегодня. На кухне работают, как повара, шесть девушек и три парня, готовя по ходу на всех изысканные блюда (это на человек двести сорок дома — их количество меняется, но не менее сотни здесь точно живут постоянно), плиты проблемой не будут, но неудобство принесут, да доложить хотелось бы чётко, без вопросов. Гриппи точно спросит, чем он заполнил два мешка мусора, но это мелочи — не он виновник.       — Что вы ей обещали? — точно подозрительно спросил Хаято, вовсе не приступая к еде, и оно понятно — кто он? Он - никто и имеет дела с той, кто может убить, сделав ловушку? Гриппи не повар, она горничная, но это не менее опасно, предай она их. Они с Гокудерой почти переспали и это делает того ещё более подозрительным, а не наоборот — обманываться было бы глупо.       — Освободить захваченную кухню, — спокойно отвечает Савада, следом уточняя, чуть приподняв уголки губ, словно в насмешке склоняя голову:       — Вы ведь её освободите, поев? — итальянцы едят вечером только нормально, до вечера ещё далеко — на часах, когда Савада смотрел, было тринадцать пятьдесят один. Он, даже быстро не справившись, сильно-то не испортил ситуацию, исправил же сделанное (это если плиты сегодня и скоро привезут).       У него есть и не капля секретной информации, но он на готовке не концентрировался, Шоичи, Верде и Спаннер, добывавшие информацию, не концентрировались на таких бесполезных вещах (Верде концентрировался, но только на Ламбо). Не засоряли его мозг; он не знает, как поведут себя его собеседники, покинь он их область видения. Тех люди, видно, своих Боссов знали, с печалью смотрели на кухню и не одну минуту, когда его в поместье не было чуть более ста минут. Встреча пол часа, поездка туда минут сорок и обратно сорок и это на их средней, а не скоростной скорости, без пробок. Поместье не на окраине, за городом, а встреча, в очередной раз, на окраине, в среднем по качеству обслуживания ресторане. Люди в семье Аллерон были напряжены, а значит, возможно, смотрели всё время на дверь, из которой шла невыносимая вонь, понимая, что их планы придётся передвинуть - заготовки то делаются заранее.       — Она подошла к вам и попросила выгнать нас? — хмуро спросил Гокудера, заставляя внутри усмехнуться и где-то даже детски подпрыгнуть с сжатым, поднятым вверх кулаком — он правильно понимает людей. Не подозревай он, этот вопрос разве задал бы? Нет, не задал.       Саваде нравилось, когда он готов к происходящим событиям.       — Оливия не подходила ко мне — я сам подошёл к ней. Я спросил её, могу ли помочь, и она сказала, что я могу, что кухню захватили, и она была бы благодарна мне, освободи бы я её. Она не просила вас, как ты выразился, выгнать — лишь намёком способствовать вашему уходу из неё. Как видишь, я не торопился, — не мог выгнать в действительности, не его же кухня, пусть и с той его порой выгоняли. Он вообще здесь ничего делать не может, а Гриппи на него и не рассчитывала.       — Где ты её встретил? — недоверие работодателя было явно.       — У поворота на кухню, который я проходил, вернувшись, стояло свыше десятка людей — Оливия была одной из них, — вопросы были лёгкие, но видно подозрительные и это видно не ему одному. Ямамото посмотрел на своего друга, смотревшего на него скорее в недоумении от такого допроса, пусть лицо его это не выражало, а он не выглядел чем-то обеспокоенным. Савада не забывал с кем разговаривает, выглядел скорее чуточку задумчивым, чем насмешливым, каким являлся в реальности, разговаривая со своим нанимателем. Пусть нанял в действительности его Натсу, Босс Гокудеры, но тот с ним не встретился, не разговаривал. Тсуне нравилось, когда всё шло так, как он ожидал, и не было особой разницы, что это начало, а начало легко понимается — навряд ли в будущем ему кто-то, кто знает его, будет здесь доверять. Гокудера будет становиться только подозрительным, появись у кого-то симпатия к нему, пусть он и должен хорошо сыграть его Босса.       Ямамото понимает из-за Гокудеры его совершенно не так.       — Тебе Гриппи нравится? — задал бы этот вопрос Гокудера и Тсуна бы решил, что это, как и ранее, уточнение, не спит ли он с уже девушкой, но вопрос задаёт человек, наблюдавший, как он вчера почти переспал с «их» общим другом, и Савада думает, что Такеши ошибся. Гокудера бы тоже ошибся, предположив, что он к незнакомке испытывает чувства, но Ямамото-кун вчера отстаивал его честь, потому имел больше оснований предполагать, что девушка ему нравится и Тсуна улыбается, немного мягче говоря, что нравится, но не в романтическом плане. Оливия Гриппи, женщина двадцати шесть лет, работает в семье шесть лет, перейдя из полевых работников в домашние, четыре года назад став учителем для прибавляющихся девушек в поместье. В каждой семье нужны девушки для отвода глаз, для использования и отвлечения, чем Оливия занималась, когда была не в семье Аллерон. Девушка - бывшая наёмная убийца, псевдоним «Розмарин», не пользовалась телом для «сна» с жертвами, но пользовалась телом, отвлекая внимание, приближаясь, убивая жертв. Тёмно-каштановые волосы спускающиеся ниже задницы, которая на фотографиях (здесь та ходит во всё скрывающем платье) тоже на его взгляд ничё так, да и ухоженное спортивное тело, смугловатый красивый цвет кожи, красивое лицо, грудь, которую та приподнимает не здесь — влюбиться в неё - минутное дело. Девушка ходит в шортах и топике, обучая здесь, в минус первом этаже поместья он, как Натсу, как он сам, мог её увидеть (видел вообще-то), но вкус у него немного другой. Девушки ему нравятся поболее мужчин, но связь с преступниками и её, откровенно говоря, слабая сила были минусами в ней. Не с мафией и слабая норма, слабая и в мафии не норма, но для D-рангового среднего обладателя девушка сильна, возможно, даже подходящая непламенному Боссу семьи, пусть и в утехи — Ямамото-кун же на это намекает, спрашивая? Савада думает, надеется, что собеседники его правильно поймут, перестанут задавать такие неудобные, пусть и лёгкие, вопросы. Гриппи его не интересовала, какой бы та красивой (реально горячая штучка) не была, та преданна и неплохая охрана и это Саваде нравилось в ней.       Ямамото-кун то ли намекает на что-то не то, то ли он отвечает, как-то не так смотрит на Гокудеру, и тот тоже смотрит на того, давая чёткую мысль, что те обмениваются мнением, обмениваясь взглядами — а чё ещё он должен сказать? Гриппи его скорее настораживает, а не нравится, пусть в Аллерон помимо неё не один десяток бывших одиночек присоединились к семье, но так не все с десятилетнего возраста убивать начали. Гриппи - специализированный убийца (снайпер), обучали которую не один год. В Аллерон все обученные, но снайпер, хорошо обращающийся с оружием и в близи и не только огнестрельным, не как золотые шахты редок, но и не как облаков на небе в облачную погоду в мире, не то что уж в одной семьи част. Обычно круты в одном направление, а та ещё три боевых искусства знает. Принёс в семью Гриппи Ямамото, здесь та увеличивает знания.       Савада, смотря на обмен взглядами, закатывает глаза, говоря, что пойдёт положить посуду, что и делает, возвращаясь лишь за пиджаком и перчатками, поправляя рукава белой, как у его ранних собеседников, рубашки.       — Во мне теплится надежда, что вы ничего не хотите, — слыша тишину (было лёгкое гудение, но не голоса) и чувствуя взгляды на себе секунд десять, которые в комнате заняли время надевания перчаток, сказал Савада, берясь за пиджак, что специально не трогал, ожидая, что его если нужно спросят.       — Что захотим попросим пришедших приготовить, — точно посылом отвечает Гокудера и намёком разрешения пускать людей; ему совсем ничего не говорят, от чего хотелось уйти, вот совсем многим. Его ничего и нормальное не спрашивают, просто смотря, как тогда, когда он убирался, но тогда он занят был и не ответил бы, но сейчас он свободен и на него смотрят. Просто смотрят. Молчать могут по многим причинам, с ним, возможно, провести время, как ранее, желая, возможно, Гокудера хочет спросить его о делах, результатах, но тому доложит Курете и без него, а может в желании его обсудить или ещё чего.       Савада, приняв слова, посмотрев на сказавшего их, желает приятного аппетита, не собираясь готовить чай, ожидать пока вода вскипит, даже если было слышно, что чайник закипает, уходя. В спину напоминая, что, если что, он сидит в кабинете, доступен по телефону. Днём ранее даже для Гокудеры не было очевидно, где он может быть, когда он не в комнате; Гокудера его номер знает, он ему писал и тот говорил про телефон, а значит в данном ему телефоне было прикреплено устройство слежения — он это знал, а Спаннер, осмотрев его, это подтвердил. В его телефон Гокудера ничто поставить не сможет - не тот уровень и как-то тот узнал скрытое? Кибер схватка, должно быть, будет интересная.       Гриппи, ожидаемо, не ожидала, когда он вышел, та отправила и изначально не верила пусть кто-то и ожидал, стоял по обе стороны в коридоре. Из полтора десятка ожидающих (шестнадцати) ждать, те же были, остались в размере девятерых сегодняшних как раз поваров. Работают день через день, живут в поместье все восемнадцать, Гриппи не ожидала — о её местоположении Савада спрашивает, когда немного осмотрел окружение, прикрыл дверь. В коридоре тоже запах поубавился, не зря он несколько окон открыл.       — Боссу нужна она сейчас или позже в кабинет? — вопрос задаёт мужчина, один из трёх в этой смене (пять в той) и так профессионально бесстрастно задаёт, что его и так не очень настроение рушится, желая таблетку от головы, но голова не болела. Мафия была слишком близко, раздражая.       — Нет, Хаято присутствие Оливии не важно, не нужно, — он, когда спрашивал, произнёс полное имя сейчас из-за их доверительных отношений, не имея права произносить того в обращении; искренняя, построенная лишь на воспоминаниях улыбка, не падала от твёрдости вопроса. Собеседник, программист по специальности, был одним из многих поменявших профессию, став поваром, обучившись уже в семье убивать. Омерта священна, но хорошие программисты на дороге валяются только из-за своего нежелания (как его Шо-кун), своей глупости (как его Шо-кун) и потому что семья идиотов умирает, набрасываясь не на тех. Кевин Саторам был хакером, о мафии из-за своих дел, кажется, добровольно узнав, но в семью, недобровольно от которой сбежал, прячась здесь, пусть всё подделав, забывая своё хакерское мастерство вступил. В семью Аллерон добровольно пять лет назад вступил, был найден на территории и выгнан бы, но тот попросил измениться, и Хибари изменил, отправил Гокудере, что в записях никогда его услугами не пользовался, на компе у Саторамы зашифрованные файлы о семье Аллерон только уроки данные тому. Пустяки, короче, зашифровал, вернее, «отрезал» же лица, дабы не узнали находящихся на уроке, как и преподавателей, — я хотел сказать ей, что Хаято сказал, что вы можете заходить — то есть они скоро выйдут — и что поломанные плиты приедут сегодня, Хаято договорился. Она же со мной разговаривала, передайте ей, когда встретите, это, хорошо? — да даже если не хорошо, Савада уходит, закончив говорить: не видел смысла, не общался, считай, с рядом находящимися и не хотел, впрочем. Гриппи здесь не было, а он искать её не будет, объяснять какого не помешал уничтожить не его собственность не будет — да ну его, он ей ничего не обещал. Как обещание обещания не было, а его «постараюсь» исполнено и может быть и будет сказано не им как.       Савада насторожено покидает коридор, но всё-таки не прижимается к стене и не замедляется, не проверяет стороны, выходя за угол. Кухня расположена на первом этаже, как и обеденная комната, его кабинет на третьем, до которого идя, сейчас большой шанс наткнуться на Сасагаву, пусть он и обходит, поднимаясь не по главной лестнице, девять часов скоро пройдёт, как тот спит. Сасагава, скорее всего, не спит; лестница с коридором и ещё одна лестница преодолевается без видения Сасагавы, чему Савада радуется, стоит только закрыть дверь, своего на три месяца, кабинета. Наплевать, что Сасагаву он сегодня или завтра или позже встретит, видеться с тем не хотелось, настолько сильно не хотелось, что возникало и немаленькое сожаление, что он в день не попросил несколько встреч назначить. Свалить отсюда хотелось, но встречи короткие, поездки более длинные и его кабинет - его типо крепость — крепость, которую не так давно штурмом взяли. Поломанная Гокудерой дверь была отремонтирована, но ранее Такеши с Кёей были в комнате, зайдя без его знания, и пусть те иллюзии комната, проверенная им тем вечером, была не фальшиво покоцанна. Царапинки с вмятинами отремонтированные и уже закрашенные видны, какими были и вчера — как удобно жить с деньгами. Могли бы и попрочнее стены сделать во всём доме, а не на нижних этажах, что, считай, последняя линия обороны, коль так часто ломают. Сегодня сломанный от взрыва Гокудеры кусок был отремонтирован; у него в доме Верде, переехав весь дом, пока он был не дома, неразрушимым сделал, а не только лабораторию, которую построил в построенном не тем нижнем этаже. Верде территорию им большую сделал, купив дома соседей, которые снёс для ловушек, а здесь, в Аллерон? У него то понятно почему все ловушки были перенесены по периметру города, не преступники ведь, обычные ведь, но семья мафии была какой-то, ну слишком незащищённой, раздражая. Он сыну учителя такую защиту создал, столько людей преданных, сильных отправил, а тот отказался — на вот эту не очень семью отказался.       Савада раздражённо продолжает разбирать не его, но теперь его документы.       Боссы семьи Аллерон, брат Бьянки, что хороша в кулинарии, и Такеши, отец которого научил его готовить, готовить, оказывается, не умеют — это немягко удивляло. Бьянки его учила и научила готовить европейскую кухню, взамен его знаний японской кухни, а Хаято, сбежавший из дома в возрасте десяти лет, конечно же, ничего без помощи такого обыденно не сможет — там всё понятно, но Такеши? Жизнь того знатно потрепала, но Тсуёши мёртв не один год, можно было и отойти — Мукуро вон отошёл, к мафии присоединился, схожая семья, которая экспериментировала на нём. Такеши, ожидаемо, оказался слабаком, он об этом давно знал, подозревал. Такеши вступил в семью своего спасителя и это было в действительности неожиданно, он думал, тот далеко от мафии. Такеши по данным сильный, вышка по данным сильна, но в реальности? Савада думал, что его первая, но на деле вторая, любовь живёт в Америке, которой он отправлял людей, достойную охрану, средства на существование, а тот оказался в семье, убить которую хотелось просто из принципа. В Аллерон были многие, возглавляли многие близкие его друзьям и от этого нельзя было грохнуть тех, и не то чтобы те у которых он спрашивал мнения насчёт людей, знали, что решался вопрос убить или не убить, но так хотелось же убить. Тсуна помнил, как у него получалась не гниль, но очень схожая еда, он помнил, как шокировался, когда его наученные Тсуёши онигири получились на вкус мерзотой, которую только один человек, помимо него, не поморщившись, вкусил, проглотил даже. Они — он и его тогда не-дети — шокированы были, наблюдая как мужчина (для него и девушка для остальных) спокойно ел, лишь после спросив их, повторивших попытку, хотят ли они в общепит сходить. Они захотели, он чувствовал сам неприятие к еде, хоть ел ту хуже на вкус, а его любовь его пищу спокойно ел. Они все попытки тогда его готовки захотели поесть не его еду, пока его сердце таяло, смотря на его тогда для всех (для него тоже) галлюцинация благодарила его за старания. Девушка, которую он видел совместно с остальными, еду, как и они, предпочитала не есть. Его воображение было таким красивым, обходительным, что он потакал тому, делал всё, что тот хочет, следуя за тем, упав в яму безумия, не раз оказавшись в больнице, к счастью не психбольницы, хоть его хотели туда отправить (к счастью, не дети), прописывая лекарства, которые он пил, борясь с невидимым. Его любовь в этой семье, он бы того не убил — он того, опоздав, нашёл. Он семью Аллерон уничтожит, не пройди вышка этой семьи проверку.       — Что такое? — и не было разницы, что документы не его, что ему, их рассмотрев, нужно будет краткое содержание написать — это не портило настроение. Савада лишь с каплей больше удивления, а не раздражения посмотрел на руки, ладони, ударившие стол, подкинув воздухом и вибрацией немного документы. Он руки вовремя поднял, почувствовал колебание, сейчас посмотрев на причину своего рефлекторного действия, поднял взгляд, смотря на, с одной стороны, такого же, как многие в этой стране, городе и доме преступника, а с другой, смотря не на такого же. Был на том не классический чёрным костюм, не классический белый или какой-либо иной костюм, одежда была обычная. Обычная серая, чуть склоняющаяся к синеве с глупым рисунком-росчерком, футболка и видные джинсы, тёмно-синие — мужчина словно не мафиози, но тот мафиози раз здесь, в этом доме. Красивый, кстати, шатен. Он его не знает.       — Вы, поехав в Вивалентию, вели записи? — мужчина выглядел агрессивным и не только своим действием, взглядом, спокойным голосом — сотрудник Организации? Тупая корова? Ну, а чё? Больше некому так от него что-то требовать, обращаться так с ним в просьбе документов, затронувших его проверки Вивалентии, которые Гокудере не понадобились плюс внешний вид. В мафии классика чёрные костюмы, кровь хорошо скрывают, даже девушки в этой курортной стране ходят, в этом доме, в тёмных платьях, как горничные.       — Вёл, они в архиве, — утром отнёс, относя всё скопившиеся. Савада опускает удерживаемую стопку, вставая, не показывая, как и ранее, удивление, которое испытывает, будто бы происходящее в порядке вещей. Мужчина ему, несмотря на желание видное в карих его глазах, ничего грубого не произнёс, выпрямился, становясь бесстрастным, вежливо спросив. Записи он вёл, почерком Ламбо, что переписал пока никто не видит, вёл. Из-за Вольтера он писал лишь заметки, что расшифровывал, расписывая после, а не сразу. Савада за этим фальшивым, но уже настоящим отчётом идёт, как бы с радостью отправив за документом мужчину, но так тот не ушёл, стоял и ждал, наблюдая за ним. Идя вслед за ним, что он чувствовал и даже увидел, полуобернувшись, хотя спросить от Гокудеры ли тот узнал, что проверку он проводил или от кого-то ещё, подумав и поняв, что голос не похож на голос того, кто ранее с ним разговаривал: слишком тот эмоционален. Эмоциональнее, чем безразличие его утрешнего собеседника. Савада ничего не спрашивает, останавливается, полуобернувшись, Сасагаву увидев, к счастью, не за спиной, не позади — вдалеке, в окне. Его линзы и иллюзии показывают и увеличивают, увеличив расстояние движущейся фигуры на мгновения — те мгновения, которые стали любопытны даже открой он рот для вопроса. Рот Савада прикрывает, многим и не открыв, обращая внимание не на людей в саду, считай оранжерее, а чуточку дальше. Проснулся, Сасагава проснулся и сейчас бегал недалеко от схожего в его доме высокого неметаллического, пусть и с копьями, а не ровностями наверху забора. Сасагавы выглядел потным, сильным даже в своей светлой спортивной одежде, бегая быстрее, чем простой доктор, не мафиозный смог бы — быстрее чем многие.       Боксёр-доктор, мафиозный доктор, заметивший издалека внимание, остановился, возможно, посмотрев не на него, не в его сторону, но Савада, стоило остановиться мужчине, присел, прячась от внимания. Он утром порой и днём и вечером смотрел в окна, не видя до этого ни одного бегуна, на Сасагаву не он один мог смотреть. Он для Сасагавы незнакомец, тот его взгляд как кинжалы бы ощутил, как он его внимание ощущал. Незнакомец для него, подошёл к окну ближе, следом посмотрев на него, и этот взгляд был понятен — спешит.       — Даже могучий дракон не может справиться со здешними змеями, — ответил на скрытое, но понятное по резкому взгляду, раздражение Савада, на корточках удерживаясь за стену, преодолевая окна, что могут показать Сасагаве его. Савада бы не стеснялся и перед незнакомцем проползти на коленях, что было бы быстрее, но так незнакомец станет ему знакомым. За порчу репутации его прикончат и человек здесь и человек дома — Савада, преодолев лишь коридор с окнами, встаёт, доходя как раз до архива, встаёт. Тот находится на третьем этаже; вопрос, откуда информация о его проверке, как-то не успевает задаться. В архиве были люди, незнакомец, взяв папку, быстро покинул комнату, оставив его в кругу всех знакомцев (тут было помимо него двое), с которыми он поздоровался, войдя. Странный незнакомец, какой-то будто бы не свой. Не поздоровался, не попрощался и выглядит отлично от них.       — Идиоты, — не тихо, очень явно хлопнув дверь, сказал мужчина, перебирая или просто просматривая документы у иностранной собственности, швейцарской. Совместная с другими территориями зона. Не незнакомец, уходя, это сказал, про незнакомца это сказали, но «идиоты» слово вроде множественное — его похоже тоже обозвали. Незнакомца Этторе признал, не видел он взгляда ни у его, ни у Фирмино вопроса. Он то понятно может любого приводить сюда, но незнакомца бы на территорию поместья не пустили.       Савада, бросив косой взгляд, достаёт телефон из внутреннего кармана пиджака, идя к выходу, замирая, выйдя не у первого, а где-то третьего окна. Расстояние между архивом и его кабинетом метров пятьдесят из-за расположенности того на восточном крыле, как его комната и кабинет Гокудеры. Его кабинет был в западном крыле. Сасагава не бегал, но он ему и не нужен был. Савада отправлял просьбу данных на человека, описание которого написал, увидев сегодня в первый раз. Ему документы на многих прислали, но он в большинстве читал документы на близлежащих, точно тех, с которыми он может встретиться, а не на всех. В семье Аллерон много людей, у него в течение той недели, пока он «готовился» сыграть Натсу-сана, были свои дела. Документы на возглавляющих нашлись быстро.       Савада, увидев, как уезжает машина с парадного входа, что, может, и не незнакомец, но, кажется тот, отправляет ещё одно сообщение. Пишет время, номер машины и марку машины, чтобы было проще найти, сдвигаясь.       — Добрый… день, — чуть улыбнулся Савада, не пройдя и секунд двадцать, остановившись рядом с тем, с кем разговаривать не хотелось, но было понятно нужно. Сасагава попался по пути и, это было видно, специально: тот стирал пот накинутым полотенцем, смотря на него не в удивлении, увидев его, ожидая, Тсуна знает, его. Стоял тот на первом повороте от места, где он его увидел, и Савада понимает, что незнакомец Сасагаве не незнакомец, тот сказал, почему на него смотрел. Кто на самом деле смотрел. Не страшно, Сасагава был страшным. Пламя Солнца раздражало, оно мутило разум, а при воздействии на рану, его тело кровоточило. Кровь его порой становилась из-за пламени Солнца белой, прозрачной, как стекло. Солнечное пламя, попадая внутрь организма, разум отбрасывает в прошлое. Пламя Солнце Тсуна, разумеется, ненавидел. Обладателей пламени Солнца ненавидел, а тем более врачей, обладающих Солнцем, терпеть не мог.       Сасагава Рехей - врач, обладающий пламенем Солнца, рост у которого сто семьдесят четыре сантиметра — Сасагава Рёхей ему не нравился.       — Какой-то ты маленький, — это, ярко улыбнувшись, сообщил ему человек, решивший поздороваться с ним в пять утра, когда он спал, — очень маленький!       Нет, дело было не в том, что от присутствия Сасагавы его корёжит — таблетки ему передали, и их уже он выпил — мужчина заявил, что он маленький, маленький! Где в Японии вы встретите высокого человека? Нет споров, что у всех рост разный, но он статистический японец с мелким ростом, а не маленький — это в Европе все гиганты, а в Японии небольшие люди! Да даже Хибари Кёя имеет рост сто семьдесят, что, по сравнению с остальными, самый маленький рост — его сто шестьдесят три не такой-то и маленький рост — это остальные гиганты.       — Я тоже рад тебя видеть, — улыбка дёргалась, но только внутри — на правду не обижаются, — выспался?       По сравнению с Сасагавой он, конечно, маленький и дело тут не только в росте. Сасагава шире его в плечах, он состоит из мышц и тот ослепительный красавчик с пластырем на носу — какого чёрта?! Почему это воплощение идеала мужского тела, Аполлон стал врачом? Да, тот был боксёром, но на врача вообще не похож — где в Сасагаве проглядывает доктор?! Нигде. Улыбка яркая, в глазах была серьёзность и ни капли улыбки, Сасагава смотрел серьёзно и это пугало, потому, после собственной шутки на тему сна, Савада улыбнулся чуточку мягче, говоря, что в следующий раз он лучше ему читать будет, потому что вырубать людей - это всё-таки странный способ уснуть.       Сасагава разрывает и так маленькое расстояние в шаг, в один шаг своими длинными ногами — у Такеши длиннее, у Гокудере длиннее и те вообще этого мужчины выше — положив руки на плечи, сжав, почти вызвав задушенный писк и вызвав ощущение грядущего пиздеца.       — Ты действительно смог меня вырубить — молодец! — похвала, без капли весёлости, вернее, на губах яркая улыбка, красивая между прочим, а вот в глазах хмурость, даже улыбка дёрнулась, словно Сасагава что-то увидел или увидел отличное от того, что тот думал увидит — может, он его по прозвищу какому-нибудь называет? Кёя его называет, — да и спать меня уложил, словно каждый день мужчины в твоей постели оказываются!       Каждый день мужчины в его постели? — глаза расширяются, выдавая с головой его шок, и головой он чуть дёргает, мигом скрывая эмоции — да он максимум лежал с мужчиной рядом, только если планировал ещё раз заняться сексом, не иначе. С теми мужчинами, с которыми он спал в плане секса, он не доверял спать рядом, а с те, кому доверял, с ним спать не хотели, когда он хотел. Два, три и даже четыре таких ублюдка.       — Я… в… в одежде неудобно спать, да я и не спал с-с тобой, я просто раздел тебя и укрыл одеялом — я, я прекрасно понимаю, как неприятно было бы тебе, да и…       Раз ты понимал, то почему не отнёс меня к себе? — это Сасагава думает, но тот не поймёт, что он не знает, где его комнаты — он же Натсу.       Извинение такое же шатающееся, как и слова — понятно дело, что это месть за его стёб, но у него был безобидный стёб, не такой, такой слишком жесток для его и так запуганного сердца. Руки вновь подверглись обездвиживанию, а при свете дня и тогда, когда Рёхей нависал над ним, а не он над мужчиной — Сасагава пугал. Пугала его мощная фигура, серьёзность в глазах и безрассудное использование силы. Чутьё говорит, что тот не специально и это говорит, что это обыденность, что Сасагава даже понятия не имеет, что причиняет неудобства.       — Последую совету Хаято, придёшь ещё раз ко мне, — взяв себя под контроль, чуточку усмехнувшись, произнёс Савада, разорвав их пересечение взглядов, гордо поднимая голову, сжимая запястье удерживающих его рук, гася в себе замешательство. Гася раздражение, что мигом поднялось из-за последующего на его оправдания молчания, из-за своей реакции и из-за сказанных ранее слов. Савада констатирует неизвестную мужчине истину. Он от всего сердца, сдыхая от смущения, раздевал, чтобы одному неблагодарному боксёру было удобно спать, а тот ещё и злится, даже с мужчинами спать, наверняка, тому неприятно — пошёл он на хер, сволочь. Сам к нему пришёл!       — Погоди, — руки сжимают сильнее, вынуждая поморщиться, но более никак на вспышку боли внимание Тсуна не обращает, ожидая, прекращая сжимать запястье, молчаливо спрашивая «что». Показывая, что слушает, не имея желания и ранее разговаривать, а уж сейчас? Разве Сасагаве не достаточно назвать его шлюхой? Спасибо. Вот реально, такое слово, намёк на это ожидалось от Хаято, который ничего не произнёс, не от Сасагавы, который и сказал, попросил, считай в его «что будешь делать с моей беспечностью?», чтобы его вырубили. Он ведь переспросил, Сасагава согласился, чтобы он его вырубил — за что тот его оскорбляет? — Где ты был?       Где он был? Что за странный вопрос? Савада моргает, точно не понимая смену темы, чуть хмурясь — какая разница, где он был?       — В архиве, документы Вивалентии смотрел, — Тсуна улыбается, произнося это, он должен улыбаться, ведь улыбка — это доброжелательность, ведь он виноват, а не врач. Причина вопроса была непонятна, вот совершенно, как и непонятно усиливающиеся на мгновение сжатие плеч, а потом отпускание его и улыбка, не яркая и фальшивая, а мелкая и более напоминающая усмешку, полную недобрых намерений — вопрос, куда он идёт, звучит в воздухе — к-куда он идёт?       Губы вновь сами по себе дёргаются, выдавая его волнение с головой — от взгляда Тсуна старается отвернуться, смотреть куда-то в сторону, но вот как это делать правильно? Если смотреть в сторону, это оскорбит Сасагаву, а смотреть в лицо не хотелось самому, да ещё эта грёбанная розовощекость стыда, что он конечно подавил, но страх подавить было трудно и бежать хотелось. Он вообще-то лёг рядом и, когда Сасагава узнает, что он полез к Хаято, тот просто его уничтожит, словами иль делом. Смотрел Савада, чуть опустив голову, в сторону тела Сасагавы смотрел, чуть в сторону, но как-то прямо. Сасагава злится, да? Верно, тот злится. Несмотря на то, что они типо друзья, не виделись они два года, Сасагаве противно, что его он увидел уязвимым, боксёр злится даже не за раздевание, а за уязвимость. Он не должен злиться на родных, считать их неприятелями, являясь виновным, но те имеют права, те приняли его.       — В кабинет, к себе в кабинет — у меня много работы, документов, информацию в которых стоит проверить, — разобрать, а не информацию которых стоит проверить, Савада, идиот — ты не столь слаб, как был много лет назад! Ты убьёшь его, сделай он что-нибудь тебе, расслабься! Он не расслаблялся, не мог, ибо иначе как раз убьёт, не расслабиться в таком отвратительном присутствии, — я, ах, немногим занят, — к несчастью, не спешу; вопрос скорее из-за их не встречи, не разговора, которого нужно было ему, предателю, организовать и то, что он видел, видел, что Сасагава не спит, но видел, когда тот был занят, стало причиной, почему он к тому не подошёл. Савада отвечает, пожав плечами ни на чуть не успокоившись — это что, допрос? Где он был узнали, куда он идёт узнали — что дальше? Нет, его типо не было два года и доверие к нему нулевое, но тогда какого чёрта никого не было, когда он приехал? О-у, обиделись бедняжки — срать он на их чувства хотел.       — Занят? — голос звучит не уточняющее, хоть вопросительно, лишь, казалось, намекающее — Сасагава был до сих пор улыбчив и видно груб, — не буду тебя отвлекать, — и по плечу еле сросшейся руки так сильно ударяет, что Савада прям чувствует: ломается всё то, что за день немножко склеилось. Скрип был слышен. Голову Тсуна склоняет, вообще не врубаясь с какого перепуга его оскорбили, а сейчас делают вид, что ничего не было, ярко сверкая, светясь телом изнутри. Савада с подозрением посмотрел на мужчину, не проявив и кроху своего беспокойства. Чё то тут не так, специально ломает, наверняка, но не знает. Шестое чувство говорит, что не знает. Сасагава, смотря в его глаза, хмурится и, казалось, то ли хочет вновь ударить (на драку нарывается?), то ли расхотел его оставить (ублюдок) — Савада спрашивает, что мужчина собирается делать. Этот вопрос перевешивает вопрос, нормальный ли его собеседник или нет, который хотелось задать и который не задаётся.       — Посмотрим, — схватив опущенное полотенце, чтобы сломать ему кости, сказал боксёр, шагом отступив в сторону, уходя от него в ту сторону, от которой он пришёл. Походу, ему не верит, не разговаривал с незнакомцем, увидев его в окне — быстрая же реакция, дальняя зоркость — захотев убедиться, действительно ли он из архива идёт, но в целом откуда ему идти? Там тупик.       Савада покачал головой, понимая, что, возможно, никто не сможет сказать, какие документы он смотрел, брал, не вносятся те в реестр, стоит просто камера на подходе, как раз где они стоят, а не в архиве, не дав сделать что-то глупое. Сасагава как бы из-за этого раздражённым не стал. Тсуна продолжил свой возврат в кабинет, встретив, конечно, и не одного человека по пути, но вот никто более не захотел с ним пообщаться, до самого ужина не захотел с ним пообщаться. Это было неплохо пусть немногим и досадно. Он занимается чтением, прерываясь, чувствует лёгкую вибрацию, не проходя и получаса, пришедшего сообщения, сообщение в чате не зашифрованное, но и не высветившееся. Телефон его не всем «откроется», что как Натсу понятно почему и что как Савада понятно почему. Сообщение было стопкой документов на мужчину, что он попросил найти, его близких и направление, по которому он ещё не читал и, казалось, читать не собирался, имея все документы у себя, не додумав посмотреть сейчас.       Незнакомец, подчинённый Бовино Ламбо, о котором он знает, если не всё, то многое, не зная только волнующее о том, основное, это того опекуна — Бовино Ламбо ученик члена его семьи, Верде ученик. Незнакомец, Модесто Тэлмуи, не очень-то и близок к Бовино, тому, по словам Верде, остальные наследники близки (Мукуро ближе всех), Ромео Бовино и Верде чем его семья. Бовино Ламбо - Глава семьи Бовино, что влилась в семью Аллерон, исчезнув, тот гений изобретение, одно из которого, переделанное под него, сейчас на его глазах. Модесто Тэлмуи двадцать три, он является старшим сыном Дэмиэно Тэлмуи, что один из семнадцати членов совета Бовино Ламбо. Умён, обладатель А-ранга пламени Урагана, боец, как ближнего, так и дальнего боя, владея пистолетом и своим телом. Коробочка - белка-летяга из созданных первыми создателями и тройка крупных животных из средних копий непревзойдённых шедевров — Бовино, похоже, на свиданиях отрывается. Синьор Тэлмуи живёт в Брешиа, Бовино в Кремоне, что ближе к Генуе, но так есть пламя Тумана и Босс, что главный. Встреча проходила, где расположена Вивалентия, а та расположена в Лоди, с краю, но так по краю города не менее оживлённо чем в центре: торговый комплекс стоит. Развитая культура города. Синьор Тэлмуи одного возраста с Бовино Ламбо, на два месяца даже старше и приехал к нему, подойдя, выглядел нежелающим здесь находиться, хоть по данным влилась семья Бовино без протестов. Как «вовремя» Ромео его звать перестал; может, это на него такая реакция? Он в документы надолго уходит.       Савада возвращает внимание с телефона в документы, отправив благодарность, мельком осмотрев, а не подробно присланное, даже не дочитав, понимая, что сейчас не время. Ночью будет время, сейчас у него документы, в рукописном виде которых тоже немало. Они не очень полезные, но коль он взял их на себя придётся делать, да и те отличное прикрытие, обнаружь его кто, скажет, что ими занимался, откладывает частицу проверенных к не проверенным о чём из-за отсутствия здесь камер знает единственным. Савада, пока за ним не следили, без особого труда проходил в архив незамеченный, войдя его семья в сервер семьи Аллерон через брешь Галло, а сейчас вообще угрозы не будет. Сам Савада ставил камеры в кабинете и по коридору, чтобы его семья смогла его предупредить нужно будет уйти, не подключаясь к чужой локальной сети.       Синьор Тэлмуи возвращается не проходит и дня, немного удивив, но удивили его сперва не этим. Пару минут назад сработал будильник, предупреждающий об ужине раз Хаято раздражённый на его пропуск, которого нужно будет посетить несмотря на нежелания. Ругаться из-за глупости с Гокудерой не хотелось; Сасагава ублюдок, но может его, как и всех остальных не будет. Ему тогда оставалось дочитать пару страниц, он будильник в половину седьмого завёл, в семь начинается ужин, на который он спешил, обрисовывая главную мысль, попросив попросившего его внимание время подождать его. Тот этого не сделал. Ему осталось буквально полторы строки, он опаздывал. Длинная черта, разрезающая строчку почти посередине на несколько сантиметров, плюс ещё и верх-вниз и то, что он сказал, попросил десяток секунд подождать? Его ушедшее время.       Савада буквально замирает, видя испорченное окончание, сломав бы пишущий предмет, не будь тот пером и не каким-нибудь пером, а пером Натсу-сана! Савада его прибор был счастлив увидеть; он его убрал, взяв себе обычное перо, а не ручкоподобное перо.       — Ты считаешь, что вместо того, чтобы записать основное содержание пятидесяти двух страниц, я должен обратить внимание на тебя и твоё важное дело ко мне? — вопрос Тсуна задаёт, сжав перо, чуть искривив в раздражении губы, добавив же это чувство в голос, так и не подняв головы, — я попросил сорок секунд, что может случиться, если ты подождёшь сорок секунд? Ничего. Ничего смертельного не случится — жди.       Перечитывать текст из-за какого ублюдка он не станет и не потому что собирается дочитывать текст вопреки чужому мнению, а потому что не нужно перечитывать с его то памятью — отвлекаться от того, что можно сделать, сейчас он не планировал. Переписать займёт полторы минуты, о чём Савада говорит, положив перо в чернильницу, без колебаний скомкивая страницу, беря новый листок.       Своими то словами и тоном он сам недалёк от ублюдка. Вздыхает Савада угрюмо, чуть сжимая губы, прося прощение.       — Мне правда эту страницу написать и всё, потерпи, прошу тебя, — ему после прочтения документов нужно всегда краткую мысль писать, что он делал, когда не было, а потом уже, увидев безразличие, чем он занимается и когда была его няня рядом. Пусть он хоть все бумаги переберёт, пусть он всё узнает — это ничего не даст. Натсу ничего не даст, когда тот вернётся, Гокудере, что не забрал у него документы, не посчитав, возможно, опасными мелочи не даст и, разумеется, не Сасагаве, у которого он лишь раз был и, вероятно, больше не будет не даст. Записывать основную мысль нужно было для Натсу, чтобы тот прочёл эти записи, знал всё, что произошло, куда он ездил и что сделал, чтобы Натсу не пришлось объяснять об отсутствии знаний — записи важнее потревожившего его мужчины, да и он попросил подождать ранее.       Саваду больше не тревожат, не тормошат, стоя рядом с плечом, сверля взглядом — Савада внимание чувствует — не беспокоясь не так красиво, как привык, научили, а так обычно, ничем не выделяясь, как и многие «изрисовывая» страницу, последнюю из четырёх страниц последнего отчёта, тридцати двух в целом. Он вечером все те делает и сейчас вечер, сейчас, закончив, спокойно вытерев перо, закрывает чернила, оборачиваясь на кресле, желая спросить, что нужно, но видит знакомое лицо и вопрос меняется.       — Что синьору Тэлмуи, твоему отцу, показалось неправильным в проведённой мною проверке? — Модесто Тэлмуи - старший сын, наследник иными словами, что означает тренировку его, как вести дела, что может и не сейчас (Дэмиэно Тэлмуи всего лишь пятьдесят один год), перейдут тому, но и не столько-то и поздно. Тимотео Вонгола, Девятый Вонгола, отдал Вонголу в свои восемьдесят три, умерев природой вообще-то. Синьор Тэлмуи не уехал бы, смотря документы сам, сам, занимаясь Вивалентией.       Савада в своих делах был уверен хотя бы потому что был уверен, что никому документ не понадобится и это касалось семьи Бовино. У него к семье Бовино тёплые чувства, в разы теплее чем к семье Аллерон; пусть одним из главных здесь являлся Главой семьи Бовино. Бовино Ламбо - единственный выживший уничтоженной пятнадцать лет назад семьи Бовино, возродил которую сам, вернув репутацию, потерянную почти век назад, семьи гениев. Ни Модесто Тэлмуи, ни его отец Бовино не являлись, пока Бовино Ламбо не взял их под своё крыло; Модесто Тэлмуи и его отец одни из многих, кому отдали поделенные куски наследства семьи Бовино уже не убийц, а захватчиков — убийц убили, уничтожив семьи под корень.       — Отец не читал ваше мнение, — безразлично, но тем не менее неспокойно ответил мужчина, хмуро, немного удивляя своими словами и своим присутствием здесь, — Босс прочитал его. Он просит вас доделать сделанное, вернуть взятое тому Мартином, — и это не звучит как приказ, но и просьбой не звучит, что ясно ему говорит, что он может отказаться, отказ примут, но так стоит, смотрит, а дома Сасагава и те, которых он видеть не хочет. Рука поломана, болит, дрожит пусть и левая, но этикет — а в Аллерон едят по всем правилам, сервировав всеми необходимыми для этого предметами – требует использование двух рук.       — Без проблем, — отодвинув кресло, вставая, произнёс Савада, подхватывая стопку написанных кратких мыслей, — мне нужно документы Хаято отнести и ещё ему сообщить, чтобы на ужин тот меня не ждал — через семь минут, если у тебя нет здесь дел, можно выезжать. Ты сообщил Уллисе, что мы приедем к нему сегодня поздно или хоть Ламбо? Тот ведь разговаривал с ним.       Хоть кому-то его папка понадобилась, хоть незнающий, что он фальшивка, поверил в него и, конечно, понятно, что Бовино Ламбо о «нём» только слышал, полтора года назад присоединилась семья, начав присоединяться чуть больше двух лет назад, но всё же, но всё же! Верде любит Бовино Ламбо, а он любит его опекуна. Савада с радостью поможет ему.       — Возможно, не сказали, — последовав за ним, хладнокровно произнёс мужчина, дополняя своё незнание словами, что тот приехал только к нему, что, без лжи, радовало. Модесто Тэлмуи говорил намёками в словах, что хочет поехать сегодня, ведь мог приехать и не сегодня, ведь в Лоди ехать два часа и это на поезде, что не каждый час ходит и до которого нужно ещё добраться, а уже поздно. Синьор Тэлмуи не колебался, что он может договориться с синьором Мартин, и он может договориться, договаривается пересечься с тем не в офисе, а закрытом ресторане, адрес которого он говорит мужчине, идущему позади. Синьор Мартин ему его сказал, как и сказал номер, беспокоясь, скорее, а не потому что за советом может быть обратится в прошлом. Тэлмуи последовал за ним даже почти в кабинет Гокудере, замер тот в дверях, дав путь, когда он, положив документы на стол, приблизился к тому, выслушав его. Он хочет свалить отсюда, потому, не беспокоясь, изменил два с половиной часа (средняя поездка на машине) на час пятнадцать-двадцать минут, как сказал мужчина, услышав его слова. Тсуна понятия не имеет на чём они будут добираться отсюда или с какой скоростью, но это мелочи, мелочи, которые были приятны.       Гокудера его, оказывается, не ожидал. Нет, тот был, когда он зашёл в комнату, но был не один и, как он увидел, подходя, зашёл только-только, а время вообще-то семь восемь минут. Ему Гокудера звонит, Тсуна отвечает на вызов.       — Ужин, вы идёте? — вопрос, словно не вопрос, но и не приказ, словно «ты не придёшь, я приду за тобой». Понятно же, что Гокудере на него средне плевать, но так Такеши не плевать, тот беспокоился, хотел для него приготовить.       — Да, иду — я тебя видел, — вызов этими словами Тсуна завершает, краем кивая на слова, что наследник Дэмиэно Тэлмуи будет ждать его в машине, когда он вообще-то не отпросился — ну, он тут Босс — спускались они, когда по главной лестнице. Обеденная комната буквально первая дверь, и мужчина это знает: похоже, та хорошо просматривается с лестницы. Сасагава бы к нему не пристал, когда он с кем-то (возможно), Тсуна не боялся идти видно всем с кем-то, — я не останусь на ужин, — это Савада говорит, открыв дверь, проходя немного не сразу успев заметить, что помимо Хаято здесь находился кто-то ещё, мечник как раз находился. Вышка ест отдельное время, из вышки только Ямамото Такеши владеет мечом, — это связано с Вивалентией, Ламбо кое-что сделанное мной не понравилось, и тот решил мне «показать», как сделанное исправляется — я с ним потом поужинаю, хорошо? — отведя почти сразу упавший не на Хаято взгляд, что недалеко стоял от входа, возможно, идя за ним, но так и не выходя, у стены словно поджидая и тут тоже может быть его, спросил Савада, — он уже прислал за мной человека, — это может никак не повлиять, но Хаято то должен понимать, что это не хорошо и, возможно, хорошо, что здесь есть Такеши, без того учиться поехать у гения было бы подозрительно. С тем опыт для Натсу. Бовино Ламбо в свои двадцать три гений, признанный многими — тот в своём хобби докторскую степень получил, а в том, чем занимается всерьёз? Бовино Ламбо занимает девятое место изобретателей в мафии, тем завладеть хотят многие.       — То есть вы забыли про ужин, — и так констатирующее спокойно произнёс, что он, даже надумав, не смог бы нотку раздражения найти — раздражения там не было.       — Я поставил будильник, — мягко улыбаясь, в отличие от своего собеседника вроде как бы согласился Савада, видя, как тот хмурится, тон становится темнее, словно в раздражении, но то не раздражение, чёрное, должное быть, удовольствие, — ни одну, — удивлённо будто бы ответил Савада, — зачем ему это? — Гокудера спросил, много ли костей поломал ему Хибари; Савада чувствовал, что он обманул собеседника, видел его удивление, казалось, в безразличии после его слов, после тона детской невинности в его словах — он актёр, а Хаято глупец. Но какой он красивый. В отличие от Ямамото-куна, Гокудера-кун был в черных брюках и белой рубашке без пиджака, выглядел растрёпанным и вообще, как хулиган со своими аксессуарами, а не преступником. С кольцами, браслетами, цепочками видными на шее и на брюках плюс несколько проколов в каждом ухе - Хаято выглядел сексуально.       Хибари Кёя буквально через секунды вошедший, видно весёлый, вовсе не собирался его бить, что бы там не желал Гокудера. Сасагава с тем был вместе, первый вошёл, пока его бывший префект смотрел на мужчину мягко, довольно, что он увидел, пока тот не заметил его погасив видные эмоции, увидев его.       Сбежал, — довольно шепчет внутри Савада, — Натсу сбежал, и никто об этом не забывал. Предатель. Он бросил их.       Савада мягко вновь улыбается, чуточку махнув рукой не в приветствии, в прощании, уходя, понимая, что его останавливать не будут: не при такой толпе. Не когда семья Аллерон сильна, но Глава семьи Бовино на равных правах вступил в семью, став сразу главным в семье, послушают которого каждый из другого отдела.       Опасность была очень близка, Савада её хватает, почти закатывая глаза в реальности, не только в разуме.       — Да, ладно тебе, Кё-я, — протянув, улыбнулся Савада, чувствуя, что его мягкая улыбка выглядит какой-то недоброй, — твой день прошёл хорошо, ты нападёшь на меня просто так? Давай не сегодня? Сегодня я занят, приходи завтра, я помолюсь за твоё благополучие ещё раз, — и завтра же у тебя будет всё хорошо — магия. Сасагава, поднявший настроение, может, завтра не уедет.       Тонфа было сжато несильно, поломало то многое ему, не склеилось за день многое, а сила удара как бы там видное спокойствие не было огромна. Хибари Кёя сам по себе сильный человек.       — Травоядное, — это был точно отказ, от которого Савада уклоняется, склоняясь, кончиками пальцев касаясь пола, делая подсечку, что, разумеется, не подействовала, отталкиваясь навстречу отскочившему мужчине, хватая сперва одно, потом другое оружие, что, дёрнув, отпускает, видя интерес, слабо напоминающий любопытство, вопрос, что он сделает, поддайся Хибари ему. В прошлый раз Хибари стал серьёзнее относиться к происходящему, в прошлый раз Хибари ударил ногой его в живот — сейчас тот не заинтересован в нём. У Хибари, учитывая, что тонфа появляются их воздуха, также как у него, есть иллюзорный карман (нет), тому и голыми руками убить его - секундное действие, его сестра, младше на девять лет, даже ладонью, не кулаком, грудь пробивает. Савада мужчину обнимает, в теле чувствуя подскочивший адреналин, в разуме вспоминая слова своей возлюбленной и названного брата, рассказывающей ему о их общем знакомом, да и не одном, раздражающим лишь словами. Добавить к словам действие - изюминка.       — Я тоже люблю тебя больше всех! — хрен Натсу-сану, а не его помощь; Савада убегает сразу же как воскликнул ответ на чужое, разумеется, не беспокойство. Он схожие слова сотни раз говорил, не Хибари Кёе, говоря много о том, но любовь? Савада по лестнице из дома почти скользит, думая, что дразнить Хибари также весело, как слушать Бьякурана, рассказывающего о своих делах, при его-то слабой силе выходящим победителем.       Он слышал крики, убеги он, он видел удивление, переросшее в желание точно избить его, от которого его спасли, судя по тому, что Хибари рядом нет.       Ехать, будто бы от этого зависит его жизнь, Савада просит сразу, как садится в машину, не уточняя, что там произошло, смотря в стекло закрываемой им двери. Хибари стоял в дверях дома, машина была в сорока метрах и как хотелось показать ему средний палец или воздушный поцелуй отправить, но Савада только будто бы в смущении склоняет вопросительно голову, читая, несмотря на уезжающий транспорт слова «забью до смерти» — действительно весело.       — Кто кого забьёт, Хибари-сама, — усмехнувшись, обернулся к водителю и уже соучастнику, произнёс Савада, расслабляясь.       Бовино Ламбо восстановил семью из пепла, разлюбив семью, принявшую его слова ушами, делами, но не сердцем и почти не делами, предпочитая семью, выбранную человеком, что спас его, а Савада любит более семью Бовино, чем семью Аллерон. Савада, не скрывая раздражение, смотрел на дорогу, сидя на заднем сидении машины, на вид даже богатой, в интересе повредил ли Хибари своих друзей, почему не следовал за машиной и ещё сотня глупостей. У ворот, что открывались они стояли пять секунд — Кёе этого бы хватило. Говорят, в семье Аллерон часто совет в больницу попадает. Савада хотел бы увидеть второе, а не первое, падая на сидения, прося себя разбудить, чуточку оправдываясь, что Сасагава завалился к нему по глупости в пять утра, и это он ещё спать лёг в час ночи, когда не спал уже шесть дней. Савада не любил рушение планов. Савада ненадолго засыпал, о чём прекрасно знал, дорожа каждой секундой, что у него была.