Правда имеет много лиц

      Добираются они до Лоди с помощью иллюзиониста, переместившего их из, наверное, дома, принадлежащего семье Бовино, не просто наследнику Дэмиэно Тэлмуи. Савада не доверял преступникам, чтобы спать рядом с ними, находился в полудрёме, качественно показывая, что спит, и, может, конечно, сон не сказался, почему они переместились иллюзией, а не реальностью, машиной и водителем, но Саваде казалось, что сказалось. Ехали они медленно, не очень медленно, но не более семидесяти километров в час, когда дороги до города были пусты, когда до города тридцать один километр. С такой скоростью его вёз Альберд, Нолдо Руше, сегодняшний от Гокудеры водитель, с такой скоростью они бы за час не оказались на нужном месте, да и с ним обошлись излишне мягко. Савада надеялся, не из-за его молодого вида, у Модесто есть младший брат двадцати лет, его принимают порой за недоразвитого взрослого и его сейчас везут на серьёзную встречу — не принимает, скорее, ехал медленно, потому что он спит, а такого как он будить нельзя. Модесто Тэлмуи остановил машину, доехав, судя по слышным звукам уже машин, жизни, в город, а не к дому в пригороде, его не будил, вышел из машины, приведя в непонимание. Помочь Тсуна, конечно, Бовино был не против, но настаивать, предлагать свою кандидатуру не планировал, решая пустить всё на самотёк, не чувствуя опасности, такого мнения того, кому он доверял сильнее многих, что машину взорвут или, что его взорвут. Его взяли на руки. Синьор Тэлмуи коснулся его плеч, потянув на себя, взяв его после на руки, а потом Савада почувствовал пламя Тумана, окутавшее тело. Он был шокирован тем, что его не разбудили, тем, что его на руках держат, да и кто? Незнакомец. Незнакомец ведь, да? Казалось по тому, что потом положили в другую машину, «да». С одной стороны, было любопытно, почему мафия скрывает от мафии иллюзиониста (в семье Аллерон величайший, многим известно, иллюзионист состоит), а с другой стороны, почему такой добрый — его не будили, пока они не приехали, из-за него точно опоздав на четыре минуты, судя по времени.       С чего он решил, что скрывают? Будить просто не стали, сказали же, что через час приедут, а, не разбившись, за час на машине не доедешь. На часах было двадцать один тридцать пять, он сказал, приедут через час двадцать максимум.       Савада немного в шоке взлохмачивает волосы, заметив время на телефоне человека Бовино Ламбо, высказывает благодарность, не говоря о том, что всё, произошедшее во «сне» с его телом, знает. Его водитель, видно, не знал куда ехать, потому его телефон, высвечивающий карту, попался на глаза первым, стоило проснуться. Он своему водителю не доверяет настолько, чтобы уснуть, и, конечно, сказал, что много не спал, но, серьёзно? Из-за его слов, что любой назовёт глупыми, синьор Тэлмуи, решил, что он не проснётся, возьми его кто-то на руки? А его в «бессознательном» состоянии ещё, наверное, видели. Какой позор.       Тсуна спокойно покидает машину, видя вывеску нужного, похоже, ресторана, видя спокойствие, нет внимания будто бы нет и скрытности, но она есть. Переместились бы иначе они из поместья Аллерон, а не из города, подконтрольного семьи Аллерон. Скрытость была непонятна, но, впрочем, Верде говорил, да и ещё так, будто бы в намёке, что семья Бовино не доверяет семье Аллерон. Бовино Ламбо, Глава семьи Бовино, по документах и обширным слухам, в мафии является наивным мужчиной, соглашающимся на всё — вот, допустим, вступить в семью Аллерон для сборки информации для Вонголы. Бовино Ламбо, по ходящим очень немногим, призрачным, казалось, слухам, принадлежит Вонголе, личный изобретатель Десятого Вонголы, Занзаса Вонголы. Бовино Ламбо на Вонголу не работает, он его, бывая, порой, в домах Вонголы, на мероприятиях, устраиваемых Вонголой и их союзников не видел. Ни разу.       Уллисе Мартин ждал их, не тревожась опозданием, спокойно ответив на приветствие, на то, что они его, не позвонив, нашли. Ресторан был действительно закрытым, не таким, как секретное место, а как сделанным на восточный манер. Отдельные кабинки для посетителей, закрывающиеся висящими деревянными занавесками, привлекающие звуком касания к ним внимание, но в столь позднее время людей было немного, рядом не с двух, только с одной стороны сидели двое мужчин. Еда была японская, а это уж точно для его задабривания — он единственный из троих азиат; синьор Тэлмуи скорее выглядел безразличным к выбранному месту встречи.       — Уллисе Мартин, — представился, протянув руку, мужчина, типо предатель. На предложенное пожатие Уллисе не ответили, из-за чего Савада обращает внимание на пришедшего с собой. Тсуна не видел в ту миллисекунду внимания на их теперь собеседнике, Тсуна увидел искру недоверия, когда спокойно сидел на диване, а не отдельном стуле, которых здесь нет, посмотрев на мужчину, что таскал его. Тот недоверчиво смотрел на место рядом с ним, на которое присел спустя пару миллисекунд колебания, словно никто не понимает того колебания мягкости приветствия.       — Модесто Тэлмуи, — представил мужчину Савада и, усмехнувшись, понимающему пренебрежение мужчины, добавил:        — Он от Бовино.       Можно было сказать, чей сын, известен того отец, но фамилия «Тэлмуи» должно быть известна человеку, работающему на Бовино, и без напоминания. Дэмиэно Тэлмуи и его сын, в отличие от Уллисе Мартина, единая семья с Ламбо Бовино. Вивалентия принадлежит Аллерон, та — обязанность Бовино, что стала собственностью.       Синьор Мартин руку отпускает, где-то даже сдержанно, но вовсе без страха улыбнувшись. Вежливая улыбка, до них подаренная многим.       — Я подумал над Вашими словами, — убрав внимание от незнакомого ему молодого мужчины, смотря на него, произнёс тот, — я показал ему свои грехи, я планировал передать взятое. Я собрал все документы, доказательства изменившегося мнения. Синьор Бовино отказал мне, он не удивился моим делам, провёл со мной диалог, мельком осмотрев документы, перед тем как сказать, что подумает над моим предложением… Я понятия не имею, как доказать ему, что я осознал ошибку. — Вежливая улыбка вообще-то печальная, не просто безразличная или красивая — это было смирение. Смерть, возможно, понятна, но это навряд ли, такие как синьор Мартин не знают о мафии, такие гражданские, имеющие власть, понимающие, когда приходят в тупик. Бовино — известный гений в преступности, врач разума в гражданском мире, что не понимает ни в ведении дел, ни в одежде, согласно своей специфичной репутации. Обман не разбирающегося, но ведущего бизнес — обычное дело. Ламбо Бовино не стремился управлять тем, чем управляет его собеседник.       Савада, чувствуя забаву, полуприкрыл глаза, дабы скрыть её, имея смутное и, наверняка, точное предположение, почему был таким пассивным Бовино: он, как Натсу, да и сам Бовино, отметивший в отчёте, задав проверку на этот месяц, возвращал предателей в семью. Натсу действительно хорош, раз того приняли, раз Верде о том высоко отозвался. Верде единственный, кто, казалось, знал о Натсу, со слов Ламбо(?) пару раз с тем встречавшимся, как тот сказал, и он ему, конечно, верит, жизнь свою доверяет, но без доказательств поверить не мог. Тот его убить хотел, лабораторию перекрасил в белый цвет, когда в их семье есть люди, боящиеся такую для многих мелочь! Напряжённые у них до сих пор отношения с бывшим проклятым; преданность Такеши стала доказательством сказанных ему ранее слов. Такеши предан Натсу, а для мечников клятва священна, лгать о таком тот бы не стал. Такеши шесть лет точно мечник, у него во владениях был кендо-зал, тот должен был хоть мельком видеть и слышать внутри происходящие. Чего это Сасагава назвал его маленьким? Каблук обычно больше? Он сейчас даже выше себя из-за того, что каблук на его обычной обуви отсутствует, не ходит он в гете, что традиционная обувь для его родины больше, чем за пределами праздников и, редко, выступлений. Сейчас он вообще выше, каблук на туфлях присутствует, но, как бы глупо он не чувствовал себя, проблема, скорее всего, в возрасте. Натсу не было два года, обычно люди растут значительно до двадцати пяти, медленней до сорока и хрен знает сколько Натсу лет, ибо Верде, конечно, владеет информацией о Натсу, но вот не настолько близко его сын знаком со своим теперь Боссом. Натсу, похоже, мог измениться или изменился, в плане, уменьшился — старше двадцати пяти обычно по чуть становятся меньше или это из-за того, что он Сасагаву вечером, считай, встретил? Утром люди выше чем вечером, он утром был выше. А может Гокудера глупец, пригласивший более низкого человека, хотя пара миллиметров разницей не будут, Сасагава не засомневался же, что он вот он.       — Вы неправильно себя показали, — спокойно сказал Савада, в отличие от собеседника, не видя отказа — он же здесь, — вы захотели вернуть ему взятое? Что за ересь? Вы, может, и неправильно делали, что трогали доверенное вам больше, чем нужно, но вы это делали, и вас никто долгое время не замечал: отдай вы всё, вы испортите урок вам и синьору Бовино, репутацию синьора Бовино и, главное, вы повредите себя. Вы на взятое жили, по вам большая потеря ударит. Вы должны были оставить пятьдесят отставшегося себе, а пятьдесят вернуть Ламбо совместно с вашей честностью и преданностью — он бы это принял. Ламбо послал меня принять вашу честность, а не отказал вам — он сей… — Савада бы сказал, немного занят, но его перебивают и тот от этого неприятного, пусть он сам такое не раз делал, действия, останавливается.       — И что, всегда отдавать пятьдесят процентов взятого? Почему бы Марти…?       — У вас есть зелёный чай? — обернувшись к перебившему, заметив сперва движение за пределами небольшой комнаты, а теперь вот весьма слышное звучание из-за сталкивания деревянной висюлек на шторе в дверном проёме, спросил Савада, краем замечая, как оборачивается на пришедшую человек Бовино, одежда на той японская, ресторан японской тематики. Чай должен быть, люди мимо и до этого проходили нестоящие внимания, — я слышал, такой чай успокаивает, — и, конечно, Господин Тэлмуи и не орал, сказал бы только любопытному мимо прошедшему о разговоре, но так он и не из-за того спрашивает, — голова жутко болит, — не у него и от боли вообще имбирный чай помогает; спокойно оправдывается на точно свирепый взгляд Тсуна. Он вообще-то японец, видно, вроде.       Савада, кроме чая, ничего не заказывает, Господин Мартин заказывает повторно кофе, а с ним пришедший даже меню в руки не берёт, ждёт пока Рэзайо, судя по бэйджику, уйдёт, провожает её взглядом.       — Вы хоть понимаете о чём говорите? — не успокоившись, но изменив слова, почти хладнокровно произнёс Тэлмуи, — синьор Мартин взял не какие-то сотни евро, он взял сотни тысяч евро.       Конечно, он понимает, что магазины в этом городе, в Лигурии, подвластные семье Аллерон, торгуют средневековой, сложной для создания, а, соответственно, дорогой одеждой, которую не одна красавица и красавец презентуют, плюс сама Вивалентия — это всё состояние. Лоди, как и многие города Италии, город-достопримечательность, здесь много туристов, восхищающихся архитектурой, и пусть город не такой-то и большой, средний и вообще мелкий, по сравнению с той же Генуей, это вовсе не означает, что бизнес продвигать невозможно.       — Думаю, вы не понимаете, что второй шанс нужно давать всем и что меня ваш Босс попросил вернуть взятое у него, синьор Тэлмуи, если вам не нравится, как я веду дела от лица вашего Босса, побеспокойте его и скажите, что я не годен, — хотелось вообще-то сказать, достигнуть большей вершины, но сорвалось бы с губ, скорее, «на свою семью посмотри», чем уточнение своего статуса в сравнении. Савада с этим человеком мог, не скрываясь, разговаривать, — я свои слова менять не намерен, что бы вы там не говорили — вы желаете поступить излишне строго, — хотя век-два назад за такое бы уже убили.       Синьор Мартин - гражданский, он за пределами знаний, что Бовино разбирается в медицине, о том ничего не знает, даже о его репутации учёного не знает, не мелькает тот в гражданском мире не врач и это, похоже, его собеседник не учёл. Может, тот просто не хочет об этом думать, вдаваться в чужие дела, понимая, что похожи — оба предатели. Никто из семнадцати людей в совете Ламбо Бовино, что, конечно, не столь могущественны или богаты, как его теперь совет, не были тому преданы изначально. Приходили, может, не все угрожали, но все желали смерти своего теперь Главы.       Наследство Главы Бовино поделили в первый год его «смерти», сгинь убийца убийц семьи Бовино. Наследство Главы Бовино после воскрешения отдалось Ламбо не сразу — в день воскрешения тот прогремел на весь мир. Убийством десятка, если не сотни людей. Следы убирало четыре семьи, официально четыре десятка умерло под завалами террористического акта, а потом подтянулись остальные девять семей и началась бесконечная атака, в которой выжить можно было только спрятавшись, и Бовино, достойно защищаясь, прятался, выходя, впрочем, накаляя атмосферу. К Бовино потянулись. Ламбо Бовино воспитали в Главу семьи Бовино нынешняя его семья, а не пятнадцать лет назад существующая, стёртая с лица Земли (там был опекун того крут, но Ламбо вырос в достойного). Те тринадцать, пытавшиеся убить семей, владели частью вернувшегося бизнеса, тем бизнесом, что под контролем совета Ламбо Бовино, принявшего помощь, скорее всего, из-за безысходности. Понимая, что лишним ни помощь, ни люди не будут, да и те хорошо руководят, делят полученные средства с Главой, на которого всё записано. Дэмиэно Тэлмуи, отец его собеседника, всё оставил нажитое у себя, тот отдал истинному владельцу лишь то, что под неправильным контролем. Отец его собеседника всё заработанное оставил себе, отдав взамен свою преданность и свои знания, как и остальные — какой протест из его слов у того может возникнуть? Синьор Тэлмуи недоволен, потому что думает, того семья лучше, достойнее была? Семья Тэлмуи, мусор которого защищал Ламбо, присоединись те к нему, как и остальных предателей. Дэмиэно Тэлмуи, как и остальных, за переход к Бовино, взявший наследство; много раз пытались убить, доверял ведь тому, как Ламбо доверяет Мартину.       Его собеседник был с ним несогласен. Саваде было интересно, что скажет на его слова ребёнок, которого защищает человек, полюбивший им всем сердцем, сын его учителя и его галлюцинация. Его слова не примут, спросят у Босса, позволено ли это, раз противостояли (он вообще-то этому удивился) неспособные сами отклонить его. Да, иерархия в семье Аллерон - ничто, для синьора Тэлмуи, что ближе к Бовино в сравнение с ним в разы, понятно его недоверие, но недоверие к Боссу? Его слов, скрытые слова, что, переча ему, тот перечит своему Боссу, о котором заботится, были, кажется, услышаны, мужчина молчит, колеблется и всё же ничего не произносит, встав через пару секунд. Принял, видно, решение позвонить, покинул слышно комнату.       Причин не дать второй шанс, какой был дан всему не его совету не было, Тсуна был в этом уверен, потому отреагировал на раздражение собеседника спокойно, не побеспокоившись, уйди тот звонить своему Боссу.       — Сам выберешь деньгами отдашь или собственностью? — спокойно, довольно где-то выигранным раундом, спросил Савада, ни на секунду не оторвав внимание от мужчины, заметив уход краем, сидя расслабленно, будто бы обсуждает погоду, но собранно. Ни намёка лености, беспокойства или сомнения, которые у него могут и подумали присутствуют — сонный ведь он типо, — мы о тебе собрали информацию, разумеется, не собираемся принимать квартиру, купленную в Англии, рядом с квартирой твоей дочери, но остальная собственность, купленная с момента первого твоего поступка, входят в возможный список возврата. Синьор Бовино со встречи с вами в июне-месяца заподозрил вас, мы досконально проверили вас.       Савада увидел, зайдя, кожаный портфель, скорее всего, с документами, расположенный рядом с владельцем по документам Вивалентией — Тсуна был уверен в себе.       — Вам не стоило так говорить, — хмуро, вовсе не добро произнёс мужчина сорока двух лет. У него дочь в Англии учится, тот себе рядом с ней квартиру на взятое купил и, конечно, может, не взятое, но тот много бесполезного не покупает, покупая собственность и антикварные вещи, — я не понесу сильные убытки.       Но понесёшь же, будешь думать почему согласился, будешь накручивать себя и в конце концов решишь, что предательство было правильной вещью!       Савада на сказанное мягко улыбается, не сомневаясь, что Бовино его кандидатуру подтвердит — нет, и он с радостью уйдёт, Верде позвонит, сказав, что разочарован, и не то чтобы это как-то изменит ситуацию, но ему будет приятно. Между ним и Ламбо Бовино, тот, конечно, предпочитает своего ученика, но на заметку его слова примет. В теории. Он вообще-то Глава семьи — точно примет!       Да хрен примет, — угрюмо вдохнул внутри Савада, понимая, что он, конечно, может завалиться к Верде - в одном доме с ним тот живёт - но, как Бовино заимел власть, иллюзионистов в команду переносивших того туда-сюда, ходить к Верде не только стало рискованно, но и обидно. Его из-за всякой глупости выгоняют (смотрят взглядом «идиот», когда он не идиот, да и так, что он буквально выбегает из комнаты от давления — разница между гением и обычным человеком), а Бовино, говорящий и серьёзно о глупостях «заходи» и плевать, что тот владеет просто меньшей информацией, считая себя правдивым. Он, конечно, понимает причину другого отношения, но он Верде жизнь спас, и Глава его семьи, давший много ценных объектов для исследования, информацию — Верде мог и подобрее относиться к нему.       Мечтай, Савада.       Заказ приносят быстрее, чем сдвигается Уллисе Мартин, но это ладно — Тсуна уже десять дней чай зелёный не пил, тот классный, а он ещё есть хочет. Меню неплохое, красочное и, хотя вкус навряд ли будет сравним с родиной, в поместье возвращаться не хочется. Поездов, как говорит интернет, нет до трёх. Раз в пару часов ходит электричка, но вот такси всегда.       — Может, мне в аптеку сходить? Мне хотелось бы вернуться сегодня домой, — синьор Тэлмуи зашёл следом за официанткой, той, которая брала заказ, садится и, как самый незнающий, ничего не говорит, говоря сейчас, минуты через три с ним — с ним, потому что он единственный «болен» здесь. Упомянул это.       — Тебе не кажется расточительным меня самолично возить? — он бы ещё сказал, что не мужчины Босс, но тогда он бы слышал ложь. На него не тратили больше положенных средств, потратили бы столько же, возвращаясь, а иллюзионист не деньги. Пламя восстанавливается, за использования его внутри семьи не платят, семья же типо единое целое; а картинки выглядят красиво — может, что-нибудь заказать? Не в деньгах же проблема - во времени.       Савада не отводил взгляд от меню, читая название и состав, посмотрев уже нужное в интернете, перелистывая страницу — не от него сейчас всё зависело. Мартин ничего хладнокровного мужчину, севшего рядом с ним, не спрашивал, а синьор Тэлмуи смотрел на того, он обратил на него внимание, на его откидывание на диване, скрещивание рук, заметное ему краем взгляда, а он что? А он меню листал, что попросил оставить. Его происходящее интересовало краем, он ни к семье Аллерон, ни к семье Бовино отношения не имеет.       — Если вашим друзьям до вас нет дела, это не значит, что я так поступлю. Я верну вас домой в целости и сохранности, — на эти слова Савада замирает, чувствуя поднимающийся гнев — его друзья не такие — его семья не такая! Верде, бросивший его умирающим, угрожающий ему, обзывающий и не раз помогал ему, лечил, учил его, а уж остальные? Его учитель, неприсмотревшийся к нему, не попытавшийся даже поговорить с руководителем его мучителей, если уж не спасти его, предпочитающий не находиться рядом с ним, приезжает самолично проверить результаты его тренировок, не просит записать на камеру, пусть показывает техники и приёмы по видео — Шоичи помогает убивать, ненавидя насилие! Его дочь пытали из-за него, он своего Хранителя пытал — избивал, резал, опуская в землю словами, заставляя желать смерти! Его семья страдала из-за него и никто, никто из них не прекратил с ним общения, не сторонится его — не бросил его, приняв его расшатанного.       Как он посмел?       — Закрой свой пога…       Поганый рот, пока я тебе его не закрыл, — это Савада почти сказал резво, очень мерзко усмехнувшись, собираясь придушить, не ждать, пока его послушают, желая показать, как опрометчиво было оскорблять дорогое его сердцу. Савада видит собеседника и весь настрой падает.       — Вы приехали сюда, пренебрегая своим истощением, и вам никто не сказал и слова против — не заметил. Сомневаюсь, что синьор Хибари следовал за вами в желании оставить вас дома, — слухов о том много, да и он попросил быстрее ехать; не перебив, невозмутимо высказал свою точку зрения собеседник, когда он сам заткнулся, обернувшись, поняв, где и с кем находится.       Если в вашей семье друг о друге не заботятся, то это не значит, что в моей семье так поступают, — на эти скрытые слова он замер, на обвинение к своей семье, а не семье незнакомцев, до которых ему нет дела. Он сам сказал обвинительные слова в их сторону и, конечно, навряд ли поверили, что он шесть дней не спал, что почти истина (четыре часа сегодня поспал), но так типо уснул, стоило только лечь, не почувствовал типо, когда его касаются. Идиот.       Савада раздражённо морщится, типо признавая правоту, обвинения, что очевидны, и это ещё мужчина не знает, что он синяки замазывает, съездил вместе с ним Вольтер, попроси он того. Свой тональный крем не брал, не спорил, выторговав чистюлю взамен на того, подумали он бы постеснялся, репутацию разрушит, а, значит, не поедет. Сказали ему это, а он сказал это Вольтеру, поинтересовавшемуся, что за посылку они забирали — с синяками под глазами ходить тоже репутацию портит. Он репутацию семьи Аллерон, Тсунаёши Натсу не портит, не виновен в обвинениях. Между людьми Бовино и людьми семьи Аллерон натянутые отношения (его предупреждали), правда, лишь со стороны людей Ламбо Бовино, а не наоборот. Сильнее семья Аллерон, богаче, той смысла нет давить на редкой крутости учёного. Ламбо Бовино - гений, с него пылинки сдувать должны.       — Одобрил ли твой Босс мою кандидатуру? — прямо спросил Савада, перескакивая с темы, что он продолжил только из-за своей глупости — на этот вопрос его собеседник нахмурился.       — Вы выглядели таким уверенным, — чтобы первыми словами его уязвить — не уязвил. Тон прозвучал не насмешливо, слова прозвучали констатируя, даже не спрашивая, правильно ли тот заметил — это было просто понятно. Савада слишком много с людьми способными говорить гадости, улыбаясь, да ещё говоря вовсе не обидные вещи, унижая тоном, знаком, общался, чтобы сейчас засомневаться. Ожидал скорее его обвинения в сторону своих друзей или, может, наоборот думает, что он хороший друг, что в данном, показанном случае выглядит «глупым». Он не всем хочет показаться непонимающим, но о нём так даже Верде не говорит. Наивным, бывало, безмозглым тоже, но не тупым, у него есть вещи, в которых он разбирается хорошо — он не тупой.       — Я в себе уверен, — отвернувшись, возвращая внимание к раскрытому меню, где было более чем пара чаёв, сказал тот, не говоря, кто сомневающийся и причину, почему они молчат, — сколько ты думаешь мне лет? — он в себе сомневаться прекратил в тот миг, когда выиграл Битву представителей. Ненадолго правда.       Савада Тсунаёши, находясь рядом с незнакомцами, которые видели его, скорее, не первый раз, сомневался каждую секунду. Он, как и посоветовал-сказал сделать Верде, скрыл своё имя и фамилию, приходя на встречи, назначал которые он «сам», приходя под фальшивым, чему не удивился ни разу Вольтер. Савада Тсунаёши проверить хотел, знает ли «его» собеседник и сколько тому лет. Его собеседник, один из скорее не дальних, а приближённых людей Ламбо Бовино видел «его», собирал о нём информацию.       Натсу-сан молодой, не внушающий доверия людям мужчина — засомневались ведь в его возможностях немногим ранее.       — Двадцать восемь, — посмотрев, скорее присматриваясь, сомневаясь, на него мужчина пару секунд, перед тем как ответить — ему почти столько, неудивительно, что похожи. Удивительно. Модесто сомневался, сейчас смотря на него, сказав, словно дабы слова дали веру, а не верит в это, — Босс не приедет обсуждать вашу провинность, Босс попросил синьора Натсу выступить от его лица — всё, к чему придёт он, будет поддержанно Боссом, — эти слова говорят не ему, что понятно, по звуку голоса, прозвучавшее немного тише и, разумеется, обращением — Саваде было понятно неудовольствие человека Ламбо Бовино и было непонятно, почему того Босс выбрал его слова. Его репутация могла быть причиной, несогласное мнение, ведь он Натсу и собственность Бовино от Аллерон перешло, что могло быть нежеланием вмешиваться.       — Смею надеяться, что вы тоже надеетесь вернуться хоть к утру, синьор Мартин, — с хлопком закрыв меню, сказал Савада, принимая слова, показывая, чтобы они перешли к диалогу и плевать, что он до этого не был Натсу, что их разговор пару минут назад утих. Уллисе Мартин умный мужчина, тот не должен был забыть быстро его вопрос и, судя по тому, что достают документы, лишь с секунды четыре посмотрев на него, его фальшивое имя поняли, как и то, кем он приблизительно является. Близким другом, доверенным лицом, а может быть любовником — всё зависит от фантазии. Он, обычно, на Босса не тянет, да даже на взрослого не тянет, но некоторые хорошо видят. Синьор Мартин одним из многих, этим человеком, не являлся, мягко говоря удивился, когда он, а не Вольтер начал с тем разговор, следующий за ним и даже, казалось, подумал, что он выскочка. Начали они те восемь минут разговора с вопроса, трудно ли далась ему учёба, когда он не учился ни в коллеже, ни в университете, а Натсу-сан как понятно не до этого. Его просто не признали, не видели никогда до этого. Он сказал, что хорошо её окончил.       Разбор принесённых документов, рассмотрение честных пятидесяти процентов взятого за четырнадцать месяцев, а именно столько являлся из восемнадцати тот предателем под командование Ламбо Бовино, заняло чуть больше часа. Можно было уложиться и в двадцать минут, он-то документы на мужчину и ранее изучил, не защищён ноутбук Бовино от Верде, научившего того защищать и данные и свою жизнь, но он вот не собирался всё делать за заменяющего им мужчину. Когда ты развиваешь бизнес, а Мартин развивал и неплохо-таки развил, требуются затраты и получается, умеешь получаешь хорошую прибыль, да и одежда — это деньги, это всегда деньги. Синьор Мартин значительно зарекомендовал себя и значительно обогатился. Того бы не поймали, не заподозрили, если бы назначенный ему контролёр не оказался предателем их всех, связанных с тем проверяли более чётче. Ламбо Бовино не просто так ездил к тому, Ламбо Бовино вообще-то имеет не одну собственность на своё имя записанную, тому новая не нужна, а Мартину, казалось, была нужна. Не то что прям нужна, но во Франции, где он купил дом, тот не один день провёл, дочь там его была, как впрочем и в Турции, вилла в которой также была приобретена — Савада был уверен, что, если он сейчас согласится на ту собственность, на которую нужно официальные документы переписать, ему придётся ехать. Лампо, Хранитель его предка, по слухам, был очень ленивым и, в сравнении, те внешностью пять лет назад были копией. Ламбо может сказать ему, что он виновный, а значит пускай он ездит. Савада выбрал собственность, как магазины, которые мужчина со своих счёт открыл, не одежды, а уже косметики в области Лигурии, но не Лоде, приносящие тому немаленькие деньги и дом в Виллафранке ди Вероне, только потому что рядом с Вероной, где вообще-то штаб семьи Бовино. Конечно, «пришлось» сказать, что бизнес наказание и для того, чтобы внимание было на них, ведь даже те двадцать процентов немалая часть, а дом? Бовино недалеко оттуда практикуется, тому лишним это не будет и пусть только Бовино возьмёт и не приедет переоформлять всё на себя, налог не избежать или тот такой же, как типо правильная мафия Аллерон?       Тсуна спокойно листал подготовленные данные — а неплохо — расспрашивая о делах, будущих планах и дочери, в конце сказав, что у них есть территория, на которой можно попрактиковаться. Дочь Уллисе Мартина на архитектора учится, четвёртый курс — та практику проходила, но у таких как они?       — Мне бы не хотелось, чтобы у вас о нас осталось плохое мнение — это что-то вроде извинения за нашу грубость, — хоть вы нас и обокрали; такую Савада обозначил причину, после отодвинув восемь выдвинутых, выбранных из сотни кусочков, шесть не собственности, почти безделушки, но богатые такое покупают в большом количестве из-за чего разговор немного затянулся. Обговорили они Бовино, его дела, причину, почему тот редок в приездах, как не был редок Хаято, являясь ранним руководящим представителем семьи, да и сам. Савада немного посмеялся над причиной, извинившись, сказав, что у Ламбо столь много дел, что Вивалентия и синьор Мартин в его графике просто выбились из головы и от этого проявилась причина, которую он немного не ожидал.       Он умеет показывать Первого Вонголу, внушать доверие, а синьор Гокудера, оказывается, умеет пробуждать желание на себя работать, как псы Хибари, несмотря на грубость, заглядывают тому в рот — синьор Мартин из-за того, что его дела не оценивали, перестал стараться, как тот выразился. Тсуна минут тридцать просто поговорил с ним о Бовино, которому не скрепя сердце, кости перемывал (Ламбо даже в день его должного приезда две недели назад в Аллерон не было) на глазах его человека, впрочем, хваля.       Бовино Ламбо - гений медицины, умён, начитан и уже сейчас имеет неплохой опыт за спиной, плюс введение дел, когда тот десять лет в бегах провёл (считался мёртвым) и, считай, три года выживал (убить хотели многие, сносно защищаться тот недавно научился самостоятельно) — человек-одарённость. Это понимают немногие, многие думают, тот прятался, жил хорошо, но Савада знал, что он десять лет выживал, потому «случайно» упомянул шрамы, которые в психике залечивает, залечивая чужие, что, как не посмотри, важнее дел, способных выжить без него. Савада упомянул доверие. Он сказал, что Мартин так хорошо зарекомендовал себя, что казалось, будто бы электронного просмотра хватило бы, а оказалось? Уллисе Мартин работает с одеждой не всегда средневековой, но во Франции идея зашла и ту начали развивать здесь, Мартин здесь, в Италии, не лучший, но и не худший руководитель такого бизнеса. Под его контролем многое, а он типо в этом что-то понимает, предлагая варианты. Типо потому что Насту не понимает, а он знает тех, кто к ней прилагает руки, устанавливая.       — Такие идеи нужно рассматривать заранее, а не в конце — сейчас в моду пойдёт осенний сезон, пара дней на рассмотрение выльется в бесполезные траты. Потребуется недели полторы-две чтобы показать стиль, — Савада кивает на несогласие, соглашаясь, говоря, что непрофессионал, что делился мнением, спрашивая у профессионала, закончив диалог про собственность, не заканчивая диалог в целом — ресторан закрылся. Тот до одиннадцати работает, они немногим ранее уходят, идут в бар, что на деле оказывается ночным клубом с баром: шумно, душно и можно удалиться подальше от людей, наслаждаясь видимым и музыкой. Неплохо хотя бы тем, что здесь не посмотрели косо на компанию из парней, как порой в Италии бывает. Уллисе как-то сразу стал открыто себя вести, поняв, что его оценили, не забывали, начав рассказывать, что можно сделать, расширить как бизнес, как хотел сделать, но всё нельзя было сделать, ведь его личный был бизнес косметика, должная бы сочетаться с одеждой, но так средневековье в таком провинциальном городе, как Лоди? Да, тут открыли первый в Италии магазин, да это было ново и казалось оригинально, но здесь средневековье уже не лучше оставлять, перенести в другое место, развивая здесь как раз те бренды, что тот ранее развивал, не уступать миланцам. В одной области много открывать магазины невыгодно, заметно, но надоедает, а в другом не поступало расположение открывать и в другом есть схожие, теперь известные, что принадлежат также раннему владельцу такого бизнеса в Лоди (Хаято и несредневековые, когда тех поставляет определённая организация). Савада предлагает идеи, предлагает попробовать, но уже с одобрения и разработанное совместно с ними, ведь Уллисе хорош в этом, но так и Ламбо нужно начать понимать в чём разбирается.       Савада вместе с мужчиной посмеялись над его ранним желанием перестать работать над Бовино, когда упомянул, что тот недалеко от Милана живёт, что тот рекламу своим внешним повседневным видом даёт — на средневековые та у того напоминает — планируя это же. Он даже фотографию показывает, фотоссесию своих друзей показывает, типо очень внимательно изучил — изучил, бизнес этот начал Мукуро живущий во Франции. Тсуна довольно поддержал разговор, рассказывая о остальных ведущих схожий бизнес, но, к несчастью, не таких способных. Обсуждение продолжалось, но уже по другой тематике, но уже вместо блокнота синьора Тэлмуи, переписавшего договорившее, что надежда была Бовино сам возьмёт, Савада открыл свой блокнот. Для напоминания себе имён, номеров и местоположение людей, которых и так знал, вырвав сейчас некое доказательство против себя, пообещав с теми с утра, договориться об обмене мнением. Саваде говорят, что утром лучше не нужно, что нужно время всё разобрать по полкам, ведь обмен мнений будет уже внедрение куском и Тсуна смеётся, слушая преподаваемый ему урок, сказав, что в течение недели как-нибудь договорится, прислав имена и место. Хаято, ибо он на такое только в Вивалентию ездил, знать знает, в теории и вообще напишет тому просьбу от Бовино, его почерком, о чём упомянул бы Тэлмуи, но в итоге молчит, усваивая усвоенное — вежливость, но мужчина наслаждается, а ему несложно. Он спокойно думает, вспоминает, всё ли спросил, оценивая, хорошо ли промыл, в доверие втиснулся, приходя к выводу, что хорошо задаёт немного уточняющие вопросы, с оживлением смотря, слушая. Порой мимо проходящие, уже панибратское обращение не волновало, как и не волновали перескоки на порой к ним приходящих, чем-то интересующихся, которых Уллисе опускал одним взглядом, рассказав какая дочка его умница, что та хочет создавать такие живые места, но кому они нужны? Они преступникам, продающим наркотики, нужны, и так, многим, когда тех много — Савада говорит, что из живых мест у них проектируемых это лишь дома для детей и полигоны для тренировок, владеют и не одной охранной компанией, богачи! Мафию поощрять не хотелось, но его всё равно похвалили, хотя за ребёнка не воспринимали. Алкоголь предложили, сами вино потягивали лишь добро посмеялись над его выбором (соком), предложив пойти развеяться с девочкой — взгляд, видишь ли, он часто переводит на танцующих людей, что им с третьего, где бильярд и сауна видны — пойти развлечься, пустая же болтовня идёт. Савада отказывается и, хотя о его упомянутом самочувствии вспомнили, предложили его охранника (Модесто, наверное, удивился как того опустили) отправить за лекарствами, пока взрослые разговаривают — вырубить, да жалко, а тому ещё оказывается недалеко идти. Средний город, среднее количество людей и мерзость — алкоголь мерзость.       Клуб закрывается в пять, в пять восемнадцать они доводят мужчину до дома, обменявшись прощальными, каких не было в приветствии поцелуями, что он, сейчас намочив платок слюной, стирал. Савада ненавидел алкоголь и был уверен, что в доверии ещё полтора часа назад, когда с ним расслабились, до состояния «доверяю выпить в его компании» перескочил отметку девяносто, позволило бы градус на своём теле избежать. Он хотел бы уйти, но так они не закончили, последнее слово не было сказано, что было сейчас сказано. Вышли они на свежий воздух не в пять, около половины пятого, рассматривая с чужой подачи город. Болтая, подтверждая прислать места, что у них построено, наброски, пожелания и что ожидают они в архитектурах, от их архитекторов, а потом он говорит, что Хаято разобрал свои проблемы, может теперь тоже заглянуть и что сам ожидает от собеседника. Ограничения и сроки выполнения. Сон или алкоголь у мужчины не размыли глаза, тот, казалось, вовсе не беспокоился их возможностями, его кандидатурой, как переговорщика, что значит никем, имея фальшивое имя. Мартин, беспокоясь, пешим ходом, каким они возвращаются, дошёл.       — Ничего спросить не хочешь? — пользуясь телефоном не как телефоном, а как фонариком, спросил Савада минуты через полторы ходьбы, уверенный, что Ламбо Бовино оставил своему человеку некие уточнения, уверенный, что у собеседника остались вопросы. Молчал тот всё их общение, интерьером, пьющим кофе, был, внимательно слушая, на него смотря, точно кое-что важное ожидая — поездку домой. Он хотел бы оправдаться, почему так долго, но Модэсто Тэлмуи не мог не понять почему, молчит ведь, а значит извинение за рушение планов он может и не произносить.       Стоило бы извинения произнести, но не ему.       — Я, в отличие от вас, как раз всё понял, что говорил Уллисе Мартин, — без слов, но намёком и очень явно «тупой», ответил на вопрос мужчина, вызвав удивление. Савада, уже стирающий повторно чувство чужих губ — любвеобильная страна — стерев те полностью, оторвал взгляд от зеркала, удерживаемого в руках, увидел себя, спокойного, в глазах мужчины, остановившимся следом за ним, ответившему ему и словами, и взглядом. Он, спасибо, всё понимал, что говорил Уллисе, он не должен быть умным, а собеседник чертовски агрессивный при своём спокойствии. Было средне видно при полутьме, но с линзами и фонариком достаточно. Пламя Урагана бросает эмоции из стороны в сторону, контроль у Тэлмуи лучше, чем у Гокудерые, но слабее сила пусть равный ранг, но на оскорбления переходит за доброту тому? Семья Тэлмуи руководят местами, где вещи создаются — подпольное шитьё, выдаваемое за известные бренды и все дела — тот мог и ожидаемо знал всё что нужно, был тот не как случайный же отправлен к нему. Гений бы такой ошибки не допустил, Ламбо Бовино, что на свидания тратит своё время, чётко себя контролировал. Он бы засомневался, не зная кто собеседник, в его знании, но не сильно, не более пяти процентов, спросив если только для уточнения, кто тот, не зная. Он не придирался.       — Вообще-то я имел ввиду вопросы от вашего Босса, а не от вас — я в вашем понимании не сомневался, — как вы сомневаетесь в моём; Савада, моргнув, когда они пересеклись взглядом, отворачивается, возобновляя ходьбу, темп которой устанавливал он, — Ламбо Бовино, сомневаюсь, что ведёт дела, как я веду — им наверняка были даны вам определённые распоряжения, — любопытство хоть. Натсу ведь не было два года, мало ли по какой причине? Пригласили его сюда точно не для того, чтобы унять конфликт — проверить. Эту проверку Савада слышит, когда говорит, что планирует лечь спать. Им идти ещё минут сорок их темпом, — я не хочу узнать, что у вас есть вопросы после, пробуждаться не около дома, потому что вы, видите ли, держите зло на меня за мою долгую с Уллисе беседу — вы сами подумали, что поездка вечером - хорошая идея, и что я справлюсь к ночи. Я лишь потакал вам, и я изначально понимал, что раньше двух не освобожусь, о чём сказал Уллисе, что вы могли прекрасно услышать, — сидя рядом. Он понимает, что мужчина тоже не пять минут назад проснулся, что тот устал, но тот сам сказал, что понимает, а что он ещё хотел, ожидал от него? Считает, что лучше него, быстрее бы втёрся в доверие, развив, ничего не делая бизнес, прибавив себе доходы? Он на такое почти семь лет потратил и это у него был достойнейший пример и учитель лучший, не у всех такое есть — у Тэлмуи лучше имеющегося у него точно нет.       Савада не знает, обучался ли мужчина на практике, как хорош его собеседник, однако был вовсе не против поехать с тем к другому найденному предателю, посмотреть, как тот хитрую лису, чувствующую опасность, обманет.       Вопросы были излишне лёгкие и всего два: почему он взял не всё оставшееся, что очевидно, слишком просто для незнания, что значит Модесто Боссу звонил, уточняя, что не поддаётся, их не ценит первым делом днём и вечером, сделав благо. Типо, с одной стороны правильно, как они рассчитывали, а с другой, мнение гения — Бовино не умнее, если только по профилю человека умнее всех в Аллерон — не ценят, того человека типо не оценили. Савада спокойно говорит о недовольстве, забери он всё, что перешло бы в мысли о их беспощадности, мысли неправильности рассказать о своих проступках. Он показал свою усталость незнакомцу, даже некую грубость, но этому есть одно прекрасное оправдание — Модесто не поверят, семье Бовино, разговаривающих об этом, не поверят, дойди слухи до членов семьи Аллерон. Те имеют плохое отношение, он не видит причин показывать свою усталость и чуточку понимание, которое проговаривал спокойно с Вольтером. Он, может, и, если что, скажет, что это обыденные вещи, для известного детектива, коим является Хибари, и известного врача тела, коим является Сасагава. Знание - не проблема, он слова меняет. Не сдержав усмешку, спросили, когда второй вопрос — вопрос, что он сделает, если Уллисе Мартин не учтёт ошибок, заново предаст. Он идёт впереди, не заметит; Модесто так и сказал «предаст», как предателя семьи, а не вора расценивая мужчину. Уллисе не знает, что работает на преступников, но наказание и не требует знания.       Убью, — сказал бы Савада, но он не любит ни убивать, ни сражаться, ни многое связанное со смертью, видя горы за свою жизнь трупов.       — Поговорю с ним, — мягко, казалось, будто бы говоря о дорогом ему знакомом, отозвался Савада. Они знают номера друг друга, местожительство, пили вместе и гуляли, обсуждая архитектуру, любимые времена года не то, что погоду — друзья считай. В их век друзьями их бы многие уже назвали, — говорят, шанс нужен всем, но я слышал, что если слово не переубедило не переубедит и тысяча слов — я попрошу Уллисе с честью уйти на покой, я не буду его шантажировали или угрожать. Я не считаю детей виновными за грехи родителей, я не приглашал её для давления на Уллисе — дети священны — я пригласил её, в желании показать тому чего он может достигнуть с помощью нас, на примере его дочери, — что, скорее, вы не поняли в отличие от его собеседника, отца Ингрид. Той он запрашиваемую Уллисе информацию пришлёт сам, наймёт её от левого типа лица, предоставив информацию с помощью Шоичи, которому он уже отправил просьбу, всё нужное в той изложив — он же типо не знает о мафии — или от лица Бовино, если договориться с тем или Верде, — я просто сделаю так, что он пожалеет о своём повторном выборе. Я опозорю его на весь мир, если он не оправдает моё доверие, — как совет Бовино свой мог и опозорил бы, не реши те примкнуть к нему — Верде собирал на них информацию, тот говорил об этом; обычно после такого становятся изгоями в гражданском и в преступном мире, их забирают стражи Вендикаре, рассказали ведь те своими плохо скрытыми поступками об омерте. Он не может говорить прямо, даже если считают, что может сказали «предательство» — Гокудера может прочесть документы, что напишет Тэлмуи, Ламбо может в разговоре это упомянуть… м-мм, опасно.       Савада довольный пониманием, молчанием пишет просьбу другу документов и план, зачем те, прекратив с секунды назад, убрав уже зеркальце и выключив фонарик, «умывать» лицо, проговаривая также рассеянно, как говорил с мужчиной, не обращая на того внимание, свою благодарность за сопровождение. Ему понятно, почему сопровождение нужно от Хаято, ему понятно, зачем сопровождение нужно от Бовино, и не то чтобы у него в Аллерон была машина, чтобы самому ехать (в гараже, наверное, стоит — документы же на неё имеются), но ему непонятно, с чего его сразу не исправляют. Вот сейчас, допустим, Тэлмуи, как это делал Вольтера, окажись они наедине, порой склоняясь к нему, произносил уточнения, насмешки, неслышно для собеседников, ни слово ему не сказал. Казалось, не планировал, что-то точно сказав своему Боссу, уйдя ещё в клубе, сказав ему, склонившись, что Босс звонит. Тэлмуи молчит также, как вчера Хаято, а ведь он целый, считай, день, за пределами готовки и поездки провёл один. Он ещё утром вчера принёс документы, что не относил, потому что мало ли Вольтера посмотрит, а там незнание, когда он знает? Хаято готовить должен был пойти, уже зная и, конечно, делал уточнение о Иемитсу, что, возможно, намёк на отчёты, несопоставляющиеся со словами Альберта, однако это навряд ли. Слишком краткий намёк, совсем не было, как позавчера уточнения его ошибок — возможно, их даже и не будет, уточнений не будет. Он же типо Босс, которого типо долго не было, ему многое как Натсу-сану простительно и ему многое как Саваде знать и не нужно. Как ожидаемо, он же только замена, копия, а не человек — двойник. Тсуна рассеянно, также не очень быстро идя по этой, казалось, изломанной в городе, но в реальности специально построенной такой дороги, попросил сказать Боссу, Ламбо Бовино, что он не поедет получать им взятое. Документы он сразу передал Модесто, не собираясь ни скрывать, что выступает от чужого лица, ни скрывать, что попросил до момента их ухода — Тэлмуи документы вроде не смотрел, сейчас лишь проговаривает согласие. Написать нужное требуется минуты три и Савада ускоряется, убрав телефон, садясь не через пятьдесят где-то минут ходьбы к дому Уллисе, а через почти тридцать на заднее сидение уже разблокированной машины — спать садясь. Его скорее снова будут перетаскивать. То, что он спит, а его собеседник нет, совесть не дёргало, вот ни капли.       Его действительно перетаскивают, в этот раз снаружи, видно, из-за их (его) долгой беседы тратят побольше времени перед тем как вернуться к нему, взять на руки и переместить. Это немного забавляло, и немного не волновало — его на руках таскали и не раз, но, насколько помнилось, не спящим, а помирающим. Пару раз временно здоровым. В детстве мама и отец, наверное, на руках таскали. Интересно, что о «нём» Бовино, а соответственно его люди знают, что так мягко относятся? Скрытность понятна, но может это не скрытность, а доброта? В его теперь поместье он животных коробочек мельком, но видел, а Вольтера, один из близких подчинённых Гокудеры его, зная что то - глупости, пытался на запланированные мероприятия и не раз отправить. На завтрак звал и ужин и спать отправлял и, наверное, мёртв. Точно мёртв.       Будят Саваду до того, как они приезжают в поместье Аллерон, не тем же способом и не Тэлмуи — Гокудера, телефонным звонком. Тсуна открывает глаза лишь когда достаёт телефон из нагрудного кармана, что звучно, классической симфонией, звенел. На экране было высвечено «Хаято» (у всех кроме одного была классическая, неизменённая телефонная мелодия — так безопаснее), Савада нажимает на кнопку вызова, поднося телефон к уху, коротко говоря «слушаю». Хотелось сказать, конечно, не это, можно было в смысле сказать не это, понималось зачем звонят — его дома то до сих пор нет, а Ламбо, похоже, сказал, что не с ним. Он хотел, чтобы тот сказал, что был с ним, но может Хаято это не уточнял? Скорее всего уточнял, и он стал лжецом. В смысле ещё одна характеристика негативная ему добавилась. Хаято про линзы ещё ничего ему не сказал.       — Вы спите? — удивление, почти не слышное, было вообще-то слышно — явно. Да даже если нет, был вопрос, а у него ещё сонный, специально изменённый голос.       Тсуна морщится, открывая в этот раз не на секунды глаза, приседая, откидываяся на сидение, сонным типо взором смотря вперёд, в пустую утреннюю дорогу.       — Уже нет, — ну спит он — что ещё в поездке делать? С Вольтером они беседовали или молчали и вообще тот свой, а Тэлмуи не свой, у него изначально о них, Аллерон, мнение не очень — Тсуна его повышать пока не особо хотел, — что-то нужно?       Солнце было видно, ехали они опять, видимо, высокой скоростью эти тридцать километров в дали от цивилизации — древнее строение, главный дом Аллерон, строение, возведённое по приказу Буаче-третьего Аллерон; на часах уже есть семь, а в семь ранее он не спал, а подъём в восемь. Он типо за неделю должен был уже привыкнуть? Часовой пояс, есть такая вещь — обыденные дела, если он хотел спать тогда, когда все проснулись. Восемь часов разницы.       Восемь часов разницы больше в Японии, а не наоборот. Он должен был давно проснуться. Он и не спит.       — Нет… ничего… — ага, ничего — «славно» - хотелось бы сказать, но с той рассеянностью, с какой произносили определённо ничего — это ничего показываются в тихом, скорее громком, но скрытом, в прикрытом динамике телефоне сопротивление. Сопротивление, потому что то, что Хаято говорит, меняется и, кажется, насильственно из-за продолжительного спора. Спрашивают чуть позже сколько времени ему понадобится спуститься в подземный этаж, там, где они в бейсбол играли, как сказал весело Такеши. Там минимум трое, он вроде Сасагаву ещё слышал — громкий голос был и, кажется, насилия там не было и это похоже за вчерашнюю месть, за мягкое обращение, как Натсу с тем не обращался месть. Он ранее приходил к Кёе, спрашивал у него про самочувствие после краткой атаки и тот был удивлён, не как вчера удивлён — удивление сменило гнев — а как обычно удивлён, скорее. Удивление сменило бесстрастие, что, возможно, слабый гнев. Он Хибари Кёю давно не видел, тот сильнейший в Аллерон, а значит и забота, и объятие в его голове могли быть несмешны, вызов авторитету. Они потом ходили с Такеши, «бились», он насмехался и убежал. Скорее всего, раз там трое из вышки, там их четверо — все из видимых им, если не больше.       — Через сколько мы будем дома? — скрыв динамик, спросил Савада человека, что отвечает за его возврат, понятный Хаято — не торопит тот его.       — Минут пятнадцать-двадцать, — достаточное время для сна, как ему кажется, как, возможно, кажется пропустившему этой ночью сон мужчине — Савада спрашивает на ответ, извиняющее улыбнувшись, сколько потребуется времени, если ускориться. Едут они с несильной из-за него скоростью, такой, которая положена, но на этой, считай их территории принадлежащей к семье Аллерон, точно ездят быстрее, дорога чиста от опасностей. И асфальт есть и машин нет и ехать немного сложно лишь из-за поворотов и скалистой местности, обеспечивающей выступы, мини-горки, что Тэлмуи должны быть уже все знакомы.       — Пять-восемь минут, — через пару секунд размышления, не его, к несчастью, ответил Савада, сбрасывая вызов, прибавив, соответственно, минуту к его ходьбе — он, как помнится, не столь давно был перенесён, минут не более шести прекратил чувствовать, как останавливается машина на светофорах. Утром почти людей не было, в городе сложнее и дольше из-за контроля ехать, но и без города его везут средне, сейчас резко ускорившись, как он и попросил. Класс. Вообще-то не очень.       — Ты сейчас всерьёз это спрашиваешь? — ему перезвонили, его спросили, кто с ним спит, услышав, как он слышал, голос, а, возможно, более вероятно, поняли по продолжительному молчанию, что он с кем-то разговаривает. Он мог и по другому телефону разговаривать, Гокудера же не знает сколько тех у него, хотя у него с собой один, всегда один. Зачем больше?       — Так Вы одни? — за его вопросом послышалось продолжительное, секунды три, молчание, отчего он успел подумать, что нет, не шутка и увидеть птиц, летящих в стороне, хотя где-то мельком открыть окно. Машина беззвучно проветривалась, время было семь часов шесть минут. Он думал подъём в восемь часов. За ним заходили что Альберт, что Гокудера в восемь.       — Не один, — чуточку действительно с интересом, откуда такой интерес к его партнёрам (это ведь интерес?) у работодателя, ответил Савада. Его с каждым рядом находящимся будут представлять вместе? Он в принципе красавчик, азиат, что явно, что даёт долгую молодость в сравнении, но они же переспали почти! — я не дома, Хаято, меня везут домой, — что ты должен вообще-то знать, ну не о том, что везут, а о том, что дома нет, ты же с утра как-то выяснил, что я без охраны езжу, а тогда было восемь утра. Восемь, когда сейчас семь и ты не спишь. Он в семь, если патрулей видел, в поместье стоит тишина, — могу я поинтересова…       — Вы едите в Уффици? Не возвращайтесь, — перебивают резко, да и так, словно отдают приказ отчего Савада в миг склоняется, досадно закрывая рукой глаза — ему не всегда документы в восемь приносили, и не то чтобы он это видел, но замечал. Камеры в кабинете ни он ни Хаято не ставили (он ставил, но только когда ночью покидал кабинет, убирая, так, на всякий случай их, как заканчивал вылазку), но в кабинет он приходил до восьми, а документы на столе уже лежали, когда он оставлял его без них, а притаскивают их ему позже. Большой стопкой.       В какой стране вообще Уффици находится? Или это именование очередного ресторана, который он должен посетить? Ранее был один и тот же и имя его было иное.       — Нет, — качнул головой Тсуна, чувствуя, что ещё немного самоволия и он влипнет в большие проблемы. Если уже не влип, — я возвращаюсь из Лоди, Модесто привезёт меня и я поеду в Уффици. Документы у меня на столе, да? Извини, я немного…       — Вы, что? — вопрос вовсе не прерывает, но тон не тоть с которым ты можешь продолжать говорить; явно следует оправдаться и он бы оправдался, но его слов, казалось, никто не требовал. Хаято молниеносно сам изменил тематику:       — Ламбо рядом? — раздражённо, как-то совсем непонятно из-за чего, поинтересовался мужчина, кое-что очень страшное напомнив. То, что тому он сказал, что с Бовино будет, когда того рядом не было.       — Нет, он в Кремоне, — в своём родном городе, хотя должный быть родным Верона, что показатель недоверия Босса семьи Бовино к своей семье. Ранее Ламбо жил в Вероне, полтора года назад переехал обратно, как сказал Верде, в Кремону, где жил, пока не стал Лордом, а не Доном, семьи Бовино. Семьи Бовино больше нет, он уничтожил ту своим присоединением, растворив в семье Натсу, — подозреваю, спит. Рань несусветная, что вы толпой собрались? Мне к вам или…?       — Тренируемся, — кратко ответили, удивляя, — не приходите.       Но ты хотел, чтобы я пришёл, когда я даже не знаю, как Натсу сражается, каким стилем? Может, я вообще того не знаю!       И ради этого он попросил ускориться? Зачем он попросил ускориться? Ну хоть кто-то быстрее доберётся до дома.       — Остаться у нас не хочешь? — понимая, что он-то спал, что мужчине ещё возвращаться, спросил Савада, со скрытым удивлением смотря на погаснувший, так же как он сделал, без предупреждения, вызов, — обратно долго ехать, комната будет свободная, не принадлежащая никому, — если только гостям, но это должно быть и так понятно — их то мире не занимаемое пространство быстро занимают.       — То есть вы специально, чтобы я остался, до утра болтали с синьором Мартином? — он не собирался дружить с семьёй Бовино, от которой немного в восхищении — смогли вырастить лидера — с семьёй, которой не доверяет, всем естеством это показывал, но, видно, не показал. Стремился и не смог.       — Я его задабривал, — не скривившись, как хотелось, даже не поморщившись, спокойно не согласился Савада, — Уллисе сказал, что перестал работать на нас из-за отсутствия внимания — я оказывал тому внимание. Я узнавал его, он узнавал, что я могу сделать до того и вот, он снова хочет работать на нас. Психологический ход, Модесто — на него покупаются все, — и даже я — его учили многим весьма жестоко и те, кто хорошо разбираются в людях; он вроде как хотел, чтобы Рокудо не разлучался с Ламбо Бовино, десять лет защищал того, но как-то на это особой разницы не было. Не верилось, что Мукуро, который с братом стремится уничтожить мафию и мир вдруг радостно стал работать на преступников. Тот часто во Франции, у него денег больше, чем у всех членов семьи Аллерон вместе взятых — знаменитый вор и убийца. Рокудо Мукуро нет смысла находиться в семье Аллерон, но тот состоит в семье пять лет. Отдал Ламбо его семье, продолжая убивать, нашёл брешь в заключённом контракте со стражами мафии, освободивших его с невытаскиваемого, казалось, уровня.       — Мне нужно отчитаться Боссу, потому я, пожалуй, откажусь от вашего щедрого предложения, — потому? Это звучало весьма смешно. Сперва прозвучал насмешливый выдох, почти фырк, а потом слова, словно он лжёт, да и явно в них звучало безразличие, обыденность слов, показывающих, может и не ложь, но точно то, что эти слова, отказ, произнесли бы при любых обстоятельствах.       — Скажи своему Боссу, что за то, что я съездил вместо него, тот должен говорить, что мы вместе с ним к Уллисе съездили, пусть он и был как мой сопровождающий — проверяющий допустим. Тот гений, это услышат; мне не разрешили бы выехать развлекаться в не налаживании между нами отношения из-за множества моих дел, от которых я с чистой совестью сбежал, — он не лжёт. Он лишь замена. Заменяемый им человек должен беспокоиться о разногласиях внутри семьи, о своей семье, о которой он заботится и позаботится. Мукуро во многих семьях преступников и не только в Италии состоял, но лишь семья Аллерон выжила — возможно, ненадолго, хоть тот с ними пять лет. Пять. Вот это - главный конфликт, не люди Ламбо Бовино. Саваде до них не было дела. Он лишь склоняется к мужчине, скрываясь от камер, с которых можно увидеть его губы и прочесть слова, перед тем как попрощаться:       — Благодарю, Модесто, — хотелось сказать многое, Бовино сказать, но он лишь отправляет заметку, что печатал, пока они ехали, пристегнувшись, увеличилась когда скорость, в напоминании забудь если что мужчина, в дополнение к словам, выходя из машины. Хаято, видно, стоял внизу поднимающейся к дому лестнице, Хаято не беседовал, а потому он всё-таки сказал, что сказал. Его не разговор показывал некую надежду незнания его одиночной поездки, а его документы в кабинете показали бы его занятость. Он действительно мог быстрее со всем расправиться, часа где-то на два-три, однако он для себя, семьи, что теперь его, приносил пользу, гуляя с незнакомцем.       Савада собой был более-менее доволен. Возможно зря.       Куда это его сбагрить Хаято решил? Возможно, как раз готовый к сегодняшней тренировке, спуститься предложил, подумав, что он в запланированное место едет и не придёт. Только что он вернулся домой — радость!       Хаято его убьёт, ждёт.       — Тупая корова упомянула, что Вы задерживаетесь, однако я не думал, что это продлится до утра, — хмуро, словно в злости, которую с трудом, но получается контролировать, смерил его работодатель с ног до головы цепким взглядом и, может он параноик, но, возможно, позвонил? Резко реагирует, будто бы он виновник и, конечно, он виновник, однако Гокудера этого не знает! Не должен знать! — Извините, — знает. Кто «Тупая корова»? Член Организации, секретного очень подразделения, тот может следит и не за ним, но синьором Мартином — тот знает, он мог за эти пару минут, которые они ехали, даже если Бовино спит и не ответил, ответить, сказать.       Извините — это такое выражение, намекающее на его способности, отсутствие у него способностей, понимание дела, к которому он поехал, задержавшего его на всю ночь.       — Ты хотел, чтобы я развлекался — я хорошо развлёкся, — спрятав сожаление внутри, спокойно ответил Савада, поцеловав мужчину в щёку, подойдя, что типо ответ, почему так долго, следом проходя дальше. Не желая разговаривать на публике: человека Бовино, который уезжал и мог увидеть их в зеркалах машины и людей, смотрящих камеры. У входа в дом стояли камеры, как, впрочем, и вокруг всего поместья, сооружении на ограждённой территории, как и на заборе. Хотелось поговорить и не только ему, но здесь очевидно не место, — Уллисе хорошо знает город, — и, конечно, он ездил дела ради, но неужто, зная, что Ламбо не было, Хаято не спросит? Спросит, — к вечеру предоставлю отчёт — это же поездка будет более короткой? — этими серьёзными словами Савада разбавляет ранее почти в шутку сказанное; в доме было также пустынно, как он и ожидал — тихо. Лишь лёгкий звук жизни, казалось, не людей: ветра, животных и солнца, что с утра было уже обжигающим. Курортная страна.       Позади шагов также не было слышно, но обратил Тсуна на это внимание только когда открыл дверь, собираясь пропустить мужчину, который, было видно, удивлённо смотрел на него, кончиками пальцев касаясь щеки, будто бы на его губах яд и тот чувствует боль. Савада на это лишь прикрыл на секунду глаза, заходя в дом, не дожидаясь, пока мужчина преодолеет лестницу, по которой он уже поднялся, собираясь пойти в кабинет, раз Хаято создал хороший повод им не палиться. Хаято с ним провёл не один день дома, что-то говорило, что того попросили попросить его и попросил Сасагава. Остальные с ним также не первый день рядом, но, учитывая событие вчера его мог пригласить и Хибари, и они сейчас наедине.       Отчего-то была стойкая уверенность, что его увидеть на тренировке захотел Сасагава.       Гокудера спросил пару дней назад, не спит ли он с Вольтером, не любит ли, вернее, из-за одиночной с тем поездки и теперь он реагирует так непонятно, потому что решил, что он любит Тэлмуи, решив поехать с тем? Превосходно. Натсу что ли любвеобильный? Он, нацелившись, с другими изредка лишь на свидания ходил. Не так часто, как думает Гокудера, тот его с девушками, да и с парнями, пока следил видел, так это были люди И-пин, что были под её контролем или контролем Ячиру и охрана Ячиру от её матери, о которой сестра Кёи знает, но поймать не может, и которая с ним, не скрываясь, и дружелюбно разговаривает, всё. Может, ещё фанаты. Точно всё, у него разрыв недели за полторы до Хаято произошёл, или тот опирается на слухи о нём? Слухи должны быть хорошие, но отношения, правда короткие и не всегда по его вине, у него было тех много. До секса не более пары десятков раз дошло при той многочисленности, да и не лип он к каждому встречному, чтобы говорить, что он любвеобильный — он на свидания как полагается ходил, однако не сразу в постель тащил. Да, он не доверял им! Он бы здесь спать не стал, не доверяет и, если там есть немного симпатии — это не повод считаться парой, а не лишь сексом. Гокудера влюблён и это понятно, а его любовь, скорее тоже влюблённость, и был бы только секс — думают просто неправильно, неправильно!       Хаято второй раз на его поцелуй реагирует как на проказу.       — Вам не нужно писать мне о Ваших действиях, — наниматель догоняет его весьма быстро, вновь произносит извинение, на которое он не особо обращает внимание, идя вперёд, а что он должен был сказать? Мне нужно было задержаться? Я не по глупости много времени потерял? Он говорит «хорошо» и «произошедшее не стоит извинений», продолжая идти, продолжая замечать, что рядом никого — никого, когда вышка уже не спит и охрана с поварами точно не спят. Как прекрасно.       — Проблем с Кёей вчера не было? — вот что спрашивает Савада, послушав молчание вместо «насколько низко в твоём рейтинге я нахожусь?», что было желание спросить. Был смысл задать этот вопрос, не было смысла повторяться или рассказывать о поездке, о которой напишет не он - казалось, во многих его действиях вообще смысла для Гокудеры не было. Актёришка. Он ничего не умеет, о чём он там вообще с Уллисе разговаривал? Имя смог запомнить, уже молодец, да? Ну и пусть, ему так даже проще, хотя если бы знал, давно бы вернулся, не затягивал так время, чтобы подозрения ни у слежки Ламбо не вызвать, ни у самого Ламбо, что уж там Хаято. Неважно, понятно?       — Он… зол, — краткая мысль, рассказывающая действительно многое; колебание быстро заменяется импульсивным словно обгоном по лестнице, ведущей на второй этаж, взмахами рук и раздражённым голосом, — этот ублюдок сказал, что Ваши действия, объятие и добрые слова - вызов! Он этот вызов принял. Хибари просто использовал Ваши действия, чтобы оправдать свою жестокость! Он хочет Вас избить!       — Избить? — улыбнувшись, уже остановившись, придерживаясь, в отличие от собеседника, контурами ладони перил, мягко спросил Савада, будто бы не веря, хотя был уверен, что всё так и было — слухов о Кёе хороших мало, — думаю ты ошибаешься — Кёя хороший, — он такую чушь произносил много раз.       — Нет, Босс, он хочет Вас избить, — такая твёрдость с отсутствующей защитой, но при серьёзности, была хорошим показателем ранних слов, что сделать с этим, с действием других, ничего не могут, коль ранее дали разрешение и то, что он сам виноват. Должен был придержать свой язык и руки.       — Хотел бы Кёя причинить мне вред, он бы сделал это не в окружении вас всех, — хотя это и не менее опасно и вовсе не оправдание; не беспокоясь, ожидая сказанный ему исход, ещё мягче, где-то даже укоризненно произнёс Савада, сдвигаясь вперёд, касаясь весьма уверенно мужчины, что загородил дорогу и произносил ужасные вещи, эхом долетающие, вероятно, хоть до нескольких, — Кёя замаскировал приглашение за словами угрозы, весьма умно, как по мне, мало кто отказывается посетить общие встречи, — и он тоже не откажется, не имеет права, но коль у него типо имеется оправдание, сегодня он не придёт. Хаято сказал, что он может не приходить и он думал, его Сасагава пригласил, не приглашал же его в тренировочную комнату Хибари ранее. Ранее он кумира И-пин не обнимал, впрочем.       Его ладонь, что, ему казалось, непоколебимо сжимала чужую руку так легко оказывается оттолкнуть — на лестнице, видимой с многих ракурсов, Саваде казалось лучше не разговаривать, если они действительно желают разговора.       — Вы сейчас серьёзно? — и вроде как насмешка, учесть нужно, что его попытку пройтись за руку оттолкнули, резко остановив, но на лице застыло, казалось, страдание. Губы Хаято были плотно сжаты, становясь немного бескровными, а его ладонь, что была, как и весь вечер, в перчатке, с колебанием отпустили, будто бы желая сжать, но боясь причинить вреда, — как Ваше самочувствие?       Его самочувствие обычное, что с ним может быть не так? Не всё так ужасно, чтобы почувствовать хоть лёгкую боль очередного отказа его любви на ухаживания, хотя некоторые поддаются, принимают любовь, так потом унижая, что будь у него нормальный отец, ходил бы он по барам выпивать — он ненавидит алкоголь.       — Я серьёзно не вижу никаких проблем, что Кёя хочет поиграть, — краем губ усмехнувшись, произнёс Савада, разворачиваясь, пересекись он с работодателем взглядом, — мне не в тягость играть, если я знаю правила, — и, конечно, Натсу может использовать тот стиль, который он не знает, не такой-то и прилежный ученик, но пару ударов он знает с более чем сотней стилей, выкрутиться как-нибудь сможет, имея хоть какие-нибудь данные. Данных на Натсу нет, чистый лист и более чем два намёка жизни. Два человека подтвердили существование, а намёки в доме? Хаято кроме лёгкой характеристики ничего ему о своём возлюбленном не сказал. Не говорит и вновь. Того следы видны, несмотря на долгое отсутствие, во многих местах.       Проходит Савада беспрепятственно, чувствуя взгляд в спину, чувствуя то, что, скорее всего, и почувствовал Хаято, колеблясь — чужое присутствие, что сейчас, как и ранее, было скрыто, но теперь они к нему приближаются. Хаято сделал, когда он прошёл дальше, два шага, перед тем как остановиться; Хибари стоит за первым поворотом после лестнице на втором этаже. Ему удобнее поднялся на следующий этаж по лестнице около восточного крыла, а не западного, в стороне которой стоял друг Гокудеры. По этой лестнице ближе в собственную комнату, в которую он направляется, чего бы там не хотел Гокудера; Хибари встал именно так, чтобы по-обычному, похоже, не им одним не раз использованному, маршруту тот смог его испугать и вот что ему делать? Он останавливается, смотря туда, где его ждали, желая пройти мимо, но его ждали — его редко кто ждёт.       Хотелось подойти, напугать, как иногда он пугал его сестру, прекрасного ребёнка.       — Вы, Босс, вчера специально это сделали? — подойдя так же беззвучно, как ходит потомок Алауди, Асари пока всегда в его присутствии, задал вопрос Гокудера, совсем не удивив своим приближением, — Вы бросили ему вызов?       Он хотел конечно такое сделать, но давно, не сейчас — сейчас его дочь выздоровела и наслаждается, работая на Хибари. Ранее она была избита им и радовалась проигрышу, попросив не трогать Кёю.       — Вчера я отклонил вызов, который бросили мне, своими действиями, — не переставая смотреть в ответвление, по которому он пошёл в другой бы день, не согласился Савада, не считая отступление Хибари при того-то нападении обычным действием; Хибари ожидал повторения ранней стычки вновь, хотел посмотреть, как он нападает, а не защищается. Помешал ему уйти, не бездумно подчиняясь инстинктам, — Кёя, как я понимаю, отказ не принимает, — что понятная причина, коль он Натсу, но всё равно слишком быстро начал действовать, восьми даже нет; зная, что его слышат, знали о его колебании, Савада меняет направление, — это не есть хорошо, ведь я вроде понятно занят, что значит не имею времени с ним поиграть, — и, конечно, он бы вообще не хотел с ним играть, не собирался, пока что точно, этого делать, но есть ли мнение об этом у предателя? Он смутно чувствовал, как к нему приближаются, — надеюсь, он не обидится, что я не приду, ожидал меня всё-таки, — вернее сторожил, не сообщив это Гокудере, не говорили бы они иначе о том так, чтобы Хибари слышал — скорее всего, напал бы посчитав уход слабостью, трусостью.       Он настоящий вступает в конфликты только тогда, когда избежать их уже не получается и в глазах Хибари Кёи значился бы трусом.       — Кёя не ожидал Вас, просто упомянул, что вызов Ваш принял, чтобы мы не реагировали, начнись сегодня крики… — задумчиво, но как-то пренебрежительно отозвался идущий с ним нога в ногу мужчина, будто бы выражение о криках норма — его крики боли, как он понимает, норма. Его предупредили о этом вчера, сегодня уже ожидают принятие, — Вам нужен учитель? Вы неплохо себя показали ранее, — что для Босса слабее нормы, но на первое время сойдёт, а в глазах Хибари ещё и требует доработки, так?       Они говорят о сражении, Савада был в этом уверен и не то чтобы считал тематику какой-то странной, однако реальность жизни такова, что сражаться более чем типичными ударами в жизни умеют единицы — те единицы, которые увлекаются и которым это нужно. Он не из таких, его наняли не для этого, но теперь этим интересуются?       Безразличие дрогнуло, Тсуна чуть нахмурился, испытывая желание поговорить с работодателем о своих обязанностях, но за ними шёл Кёя, а тот этого не заметил, уже вышел из режима убийцы, двигаясь также звучно, как и он.       Хибари не было слышно, он его только из-за незатихающего предупреждения чутья ощущал.       — Если ты хочешь мне помочь, то я хотел бы перенести поездку ещё минут на десять — я хочу принять душ и переодеться, — сойти с темы несложно, ведь есть ещё о чём поговорить, но Савада всё равно чувствовал неудобство, так явно меняя её, испытывая желание отправить смс о своём знании, однако это вызовет вопросы. Ранее не спросили, потому что он мог увидеть Кёю, а сейчас мимо не проходил, уже не может быть назван более внимательным — сейчас стоит молчать, — каково основание её? Ты меня в этот раз не предупредил.       Кёя не раскрывает своего присутствия, а его, как он и подозревал, попросил позвать Сасагава — Хибари он лишь мельком интересен, не нападает ведь, слушает.       Прислушивается к мягкому разговору Босса и его безответно влюблённой Правой руке, — насмешливо уточняет внутренний голос, — Босс бросил их на два года, Хибари бы убил за это, а не простил, но Гокудера простил и тлеет от каждого слова — тебе бы не было также любопытно-мерзко на это смотреть? Гокудера - убийца, ожидать, что его блеск растворится в любви, было равно ожиданию истинной магии.       Гокудера Хаято - брат известной убийцы, жизнь которой равна поиску истинной любви, любой бы знающий их связь ожидал его помешательство, но на мужчине? Савада, увидев, удивился, как и многие, кто бы узнал, зная о связи Бьянки и Падшего Неба, о «потери» разума из-за любви. Ожидал большего от мужчины, гения, любовь у которых из видимых ему гениев только у одного «разрушило» разум — вторая ошибка легендарного Второго да Винчи. Всего в его жизни, тот сказал, их было три, к счастью для него, ненависть к нему его знакомый-семья считает одной из них.       — Вам не сказали? — не среагировав ранее на его молчание, чуть удивлённо интересуется работодатель, следуя за ним, а не сам устанавливая их путь, шёл медленней, чем мог, подстраиваясь по его ходьбу, меньше ведь у него ноги. Ему никто ничего не говорит, что вообще-то ожидаемо, но могло забыться.       — Мой номер из семьи знаешь только ты, — причину Савада напоминает, делая первые шаги по коридору, в конце которого видит лестницу на третий этаж. Его кабинет буквально в секундах двадцати и спальня в ста двадцати, когда они поднимутся; Гокудера с этим не соглашается, впрочем, не уточняя, кто должен был сообщить ему об изменении его планов. Хаято говорит «не только я» и больше ничего по этой тематике, сменяя, также как он ранее, резко, тему:       — Как вы узнавали об изменениях в вашем расписании?       Ранее, — слышит он непроизнесённое, но неужто что-то поменяется? Это будет необычно.       — Ты сказал Альберту о встречах, которые назначил мне, а он, на основе всего моего расписания, добавлял встречи, которые я просил организовать. Альберт приходил ко мне четыре раза в день, если мне не нужно было уезжать. Обычно утром-вечером я уже знал, когда всё запланировано. Говорил время, я записывал. Ничего нового, — кроме того, что ты его убил, но это тоже не ново, потому что ты преступник, а он твой подчинённый — Хаято очень опасный преступник, способный и, скорее всего, не раз убивающий своих людей по самым что не на есть бессмысленным причинам. Может, Альберт догадался, что он не Натсу и потому от того избавились? Гадать смысла нет, однако няню было жаль. Он хотел бы продолжить с ним общение. Вольтера (а кто ещё?), несмотря на его отказ, в день поездки к Сасагаве распорядился подать ему на ужин креманку мороженого. И как после этого он мог не желать узнать, жив ли мужчина или нет? Официально он узнавать не хотел. Шоичи, если спросит, не сочтёт сладкое как причину интереса, знает, что следил, а значит поймёт о доверии и не одобрит — оно было вкусным, политым шоколадным топпингом!       — Вы неплохо справляетесь, — и это вместо оправдания, где Вольтера, произнёс чуть задумчиво Гокудера и, слышно усмехнувшись, добавил «Уффици галерея во Флоренции», что, как не посмотри, правда звучит смешно. Он надеется на работу — он? Бессмысленность? Его проверка была вчера, а для таких «экзаменов», идущих каждый день, он слишком туп и это понимал, ему только что свою оценку напомнили, — мне ду…       — Галерея Уффици, музей, основанный в тысяча пятисот восемьдесят первом году, — перебил Савада, раздражённый, поняв, куда его хотят отправить (не стоило думать о чём то хорошем, не сейчас уж точно), при этом не проявляя эту эмоцию в голосе, лишь слабую мягкость, казалось, воспоминаний, — античные скульптуры, гобелены, картины художников Средневековья и миниатюры — наслышан и не думал, что ты захочешь, чтобы я посмотрел на столь прекрасное строение, — ещё не смирился, что ты меня так выпроводить хочешь, частые эти поездки и более чем на час — чтобы он как можно меньше пребывал в семье; правда, ожидать от незнакомца доброты не следовало, он зря не расценил этот вариант, не подумал даже, — я предпочёл бы заняться более продуктивными делами сегодня, спланировал парочку, пока тебя не было, но завтра, если ты не возражаешь, — и так, сука, желаешь, — я посещу её, — что значит прекращу мешаться, понял? Я и там смогу назначить встречу, так даже лучше и будет вообще прекрасно свалить отсюда! — не знал, что ты всё подготовил, иначе бы сразу туда поехал, — следуя твоему желанию, что лишь краем совпадало с моим, — спасибо за твою заботу.       Тсуна понимал, что бесполезен, но он не понимал с какого должен выслушивать о своей понятной бесполезности для этой семьи, когда его не то что семья преступников не должна волновать, так и о помощи никто не просил! Всё что он делает, он делает по своей инициативе, отчего эти развлекательные поездки (вывод его из поля зрения) жутко бесили.       Он бесполезен, потому что не должен светиться, ведь к нему нет доверия и хочет ли он раскрыться, показать своё знание, понимание происходящего? Нет, он не то что не хочет — не видит смысла. Ранее не знал, что непонятные поездки имеют именно развлекательный характер, однако сейчас знает и готов воспользоваться ими. Раз есть причина уехать, он будет ей пользоваться, чтобы сохранить семью, что Гокудера хочет помешать ему разрушить. Аллерон будет стоять столько, сколько он хочет, и мнение его работодателя, да и начальника его работодателя в этом вопросе не на первом месте.       — Вам нравится искусство? — явно высказывает отличную от первоначальной мысль Гокудера; они почти достигли лестницы и тон голоса даже не был грубым, простой, хотя он уверен, что посещение главного музея города запланировать было не раз и готово. Он ещё просит перенести её на завтра, что возможно, но со связями или деньгами — пускай делает, если хочет.       Хибари не вмешивался, идя позади, раздражая, ведь непонятно зачем следует, а они не живое представление и Гокудера интересуется о его вкусах, должный всё знать о «нём».       Вкусы, впрочем, могли и поменяться — за два года-то — чем Гокудера также мог интересоваться.       — Как и всем, — спокойно ответил Савада, не уточняя, что все - это те, кто в искусстве не разбирается, просто иногда смотрит на его частицы, — мне рассказывал… друг о коллекции во Флоренции, — что он явно прослушал, наслаждаясь голосом, видимым и краткими касаниями. То было не обучение, такое его знание не сильно нужно, картины в его доме ещё в первые месяцы и без его присутствия (разрешения) повесили. Безумно дорогие, чёрт побери, настоящие, а не подделки-копии, смотрение на которые вызывало только вздохи. Столько денег угрохали на какую-то хрень, но хоть не его. Подарок от маркиза, его лучшего друга, ценящего искусство, — сам понимаю красоту и старания создателей, — но лишь в редких картинах и больше оружии, а не архитектуре, хоть и удивлён как, не имея нынешнего прогресса, получалось создать многое (и как точно!) не то что уж придумать в прошлые века. Он ничего не понимает в картинах, но итальянцы, а ему нужно провести день не с одним уже не иностранцем (он в их, этой гнилой, а не они, к несчастью, в его также не очень, стране) ценят искусство. И алкоголь. Он с ними ни с кем, вероятно, не поладит, — потому не возражаю посетить галерею, — хотя, к счастью, посещать музеи и выставки маркиз предпочитает изредка, что означает знанием их ему можно пренебречь — он-то не аристократ. Висят и висят, спасибо. Он их все в поликарбонат распорядился поместить, чтобы не разбить, раз, к несчастью, не выкинуть — не столько денег и не его подарки.       Порой Тсуне кажется, что его дом - это хранилище остальных членов семьи, хотя его дом не семейный особняк (вообще-то в нём всего два этажа, приобрести особняк все отказались), однако каждый притаскивает либо что-то жутко дорогое и оставляет, оправдываясь «подарок», либо что-то до безумия странное и снова «подарок». Он чувствовал, что появись хоть царапинка на любом таком подарке его грохнет даритель, столь все беспокоились о крепости стен, забора, отсутствии соседей. Территория его дома огромна, а забор высокий, такой же трудно разрушимый, как любая стена в доме. Он, даже применив пламя, разрушить его не смог, сломав руку (учитель смог оставить глубокую вмятину, но на то тот и носил титул сильнейшего пол столетия — крепость после этого улучшили). Он понимал, если бы семья жила в его доме и хоть официально они все живут у него (порой он называет свой дом особняком, но только внутри — слишком мелкий для особняка) дома редко ночуют. В большинстве своём, живёт Верде, и то он живёт в построенном им же пристройке к дому (там ещё два этажа вниз сделано), а не в его доме. Навряд ли хоть раз ночевал в отданной ему комнате.       Он хотел бы любящую семью, но такая у него было только когда он был подростком и до почти девятнадцати — его семья лишь на словах семья.       — Тебе нравится искусство? — чисто чтобы поддержать тему и не уходить в более опасное направление, спросил Савада и вопросом не беспокоился — вкусы и у Гокудеры могли изменится, — Флоренция богата разнообразными красотами и раз я буду пребывать там, то могу купить любую нравящуюся тебе вещь, памятник прошлого, — с его-то то, ты уже знаешь, обширным счётом.       Саваде про нынешнего собеседника говорила его сестра, даже не сильно воспротивилась поделиться о своём единственном брате информацией и искусство не было в его интересах, но преступники часто крадут картины, драгоценности и почему бы не очистить совесть, купив?       — Нет, — спокойно сказал Гокудера, тон такой безразличный, но нота пренебрежения, которую не объясняли, была слышна; вопрос после ответа уже задают ему:       — Второе ваше хобби это…? — непозволительная здесь роскошь; вопрос показывал, что они уже обсуждали, ранее изменившиеся вкусы и это хорошо. Гокудера своим вопросом показывал своё знание их преследования, о котором он, несмотря на беспечность мужчины, не сомневался. Неплохо вывернуты его слова, да так, чтобы он, незнающий, подыграл, не показав присутствие, и, по скромному мнению Савады, его работодателю следовало задуматься чуть более глубоко, что его ещё кроме готовки интересует, что это не вызывает одобрение известного человека. Признал о каком он Ирие Шоичи говорит и как сказал сам Шоичи, все остальные Ирие Шоичи, которые войны света, чьи-то-там руки - пустышки, нестоящие упоминания, а значит его интереса. Друг даже не разозлился, что он о связи с ним (и Нидзи) так быстро Гокудере рассказал, поинтересовался, как он объяснил, кем приходится друг, и попросил о мусоре не интересоваться, от Аллерон они далеки и вообще не из Италии. Он слышал, если задуматься, такие псевдонимы, но он вообще на данные людьми именования редко обращает внимание, потому интересоваться бы не стал, раз «пустышки» и «мусор».       Савада сказать, подробно объяснить (а это придётся сделать, раз он не знает о преследовании и они тесно общаются), какое ещё у него хобби имеется, не имеет право. Он и не говорит.       — За время моего одиночества мне понравилось коллекционировать безделушки, — правду Тсуна сказать не может, но разве он солгал? Ему нравится коллекционировать безделушки, так он не терялся в количестве своих жертв, даже когда терял подсчёт. На инстинктах у всех собирал, что привык собирать разумным.       — Безделушки? — удивлённо переспросил мужчина и, хоть удивления было немного, оно было и так хотелось сказать правду, увидеть, как ты в шоке замрёшь, ведь книг у него очень много и изредка они не высокого рейтинга.       — Безделушки, — спокойно подтвердил Савада, переступая последнюю ступеньку лестницы — он всё ещё выбирал путь, но, догнав его, собеседник стал идти с ним на одном уровне, явно для того, чтобы он не оборачивался и не увидел того, кто за ними идёт, — аксессуары вроде колец и прочего, — что бесполезно в его руках, но так любит гниль этого века. Почти все нынешние преступники носят пламенные кольца, а они, вне зависимости от ранга, вещь не дешёвая, чтобы оставлять; коробочки - это то прочее, что он любит сильнее всего собирать, даже полностью удовлетворённый Мармон не разрешает ему их покупать, не то что уж остальные, — изображение на них такие прекрасные, — с гербами семьи в большинстве своём, что уменьшает область поисков, — разнообразные и очень-очень удобные, — для него, имеющего пол мира как врагов, — на тебе они смотрятся восхитительно, — хотя у Гокудеры только одно пламенное кольцо, А-класса Урагана, без герба, но ещё три обычных кольца надето на правой руке и два на левой, — дополняя твой образ, — преступника и так очевидный. Дополнительно к кольцам у Хаято три серёжки в каждом ухе, и четыре цепочки, плюс парочка браслетов, что даже в официальной одежде не портило впечатление серьёзного человека, а уж сейчас, в спортивной? Хулиганьё минимум.       Савада Тсунаёши ненавидит преступников и мужчина, который идёт рядом с ним, брат его подруги, однажды им был почти убит.       — Прошу прощение, — спустя пару секунд молчание звучит и Савада на это, точно не искреннее извинение усмехается, лениво махая рукой в намёке не волноваться, а чему волноваться? Он не мог взять с собой то, что ему нравится, взяв лишь единицы своих вещей, как того и хотел работодатель. Это работа. Он вообще-то за пределами неких перевоплощений и работ аксессуары как раз не носит. Его единственный вечный и сейчас с ним.       — Вы можете носить всё, что Вы захотите — всё, что Вам нравится носить! — с большим энтузиазмом звучит сразу, как он махает ладонью, рядом, даже чересчур, хотя они идут и вроде Гокудера дистанцию и не уменьшил. Савада повернулся проверить. Его ладонь быстро опустилась, — Вам не стоит пренебрегать своим желаниям! — ведь он Босс. Он Босс, и это Савада осознавал, потому не понимал, зачем так громко (и очевидно) восклицают — он не настолько тупой.       Гокудера всё ещё хмуро смотрел на него, из-за Хибари, наверняка — как бы понимая, как опасно сейчас говорить так, если он скажет что-то не то и, понимая, что сказать это не может. Хибари ведь подслушивает.       Захотелось остановиться, просто остановиться, чтобы напрячь чужие нервы, внушить беспокойство.       Савада не останавливается, он отворачивается, продолжая неторопливую ходьбу, уголок его губ чуть, специально, чтобы показать испытываемое им наслаждение, которое неправильно поймут, дёргается.       — Со мною приехали все вещи, без которых мне трудно представить свою жизнь, Хаято, — мягко сказал Савада, не собираясь уточнять, что это за вещи (если что, скажет, что телефон и деньги), — своими желаниями я не пренебрегал, а аксессуары…? — нравятся ему не те, которые он носит, но это Савада не говорит, чуть качает головой, почти смеясь. Мягкость в словах показывает его (на самом деле не испытываемую) признательность за сказанное и что, при случае, он себе накупит. По мыслям собеседника, а не реально. Пламенные кольца он себе не покупал, только как подарки, как и все прочие, нравящиеся ему безделушки. Настоящие безделушки, нравящиеся его семье, он покупал, зная какую нужно марку и/или в присутствии семьи, в рекомендуемых местах и у рекомендуемых продавцов.       Гокудера не уточняет, а Савада свои слова и не поясняет, спокойно продолжая идти. Если бы он поехал в гости к друзьям, то взял бы с собой скорее оружие, чем безделушки, даже если по нынешнему времени, безделушки считаются оружием.       В начале Тсуна думал зайти в кабинет, чтобы взять документы или чтобы уж просто показать, почему он прошёл по лестнице, по которой прошёл, что не избегал Хибари, однако теперь Савада без колебания проходит мимо своего кабинета, чувствуя преследование. Хибари не догонял, о присутствии не сообщал, а о чём ещё поговорить с незнакомцем Савада не представлял, но всё-таки решил спросить, а не идти в молчании, даже если это молчание длилось секунды четыре-две размышлений с момента его ответа.       — Ты следишь за мной? — этот вопрос лишь мельком связан с Хибари, преследующим уже, скорее всего, их двоих (скорее, его одного), но тем не менее звучал не менее актуально, — или планируешь присоединиться?       Он ничего не имел против прогулки рядом с Хаято, общения с ним, но не тогда, когда он только-только приехал и направляется в свою комнату, что пару дней назад показала свою небезопасность. Ванная комната тоже опасное место, даже своя.       — Присоединиться? — замешательство прозвучало так искренне, что Савада не смог сдержать тихий выдох точно не удовольствия.       — Душ, Хаято, я планирую принять душ, а ты всё ещё следуешь за мной, когда я уверен, что десять минут назад ты был занят. Примем вместе ванну? — хотя он, конечно, не планировал принимать ванну, нацелившись именно на быстрое снятие усталости и пота, но с некоторыми, планы можно и отложить.       Савада бы не хотел, даже с мужчиной, который ему правда нравится, сейчас, менять свои планы. Хибари вообще-то всё ещё позади!       — Я подожду Вас, — без тени смущения отказал работодатель, спокойно, констатирующее и сразу, однако, буквально через мгновение контроль словно исчезает и слова звучат эмоциональнее, так, совсем чуть, — в другой раз обязательно! — слова сопровождаются некой усмешкой словно довольства и смущения, а потом его благодарят. Это удивляет в разы больше, чем контроль над ситуации. Уничтожить подозрение от инстинктивной реакции, за мгновение поняв, что забыл о знании чувств Хибари, который позади? Это ожидаемо, гений всё-таки Хаято Гокудера, но благодарность за его не игру?       Гокудера Хаято не может считать, будто он в него взаправду влюблён, скорее, он из-за денег или власти к нему клеится, а, может, из-за страха, что его не уберут? Ему не доверяют также, как не доверяет он, задабривают, как думают, он задабривает.       Савада отворачивается от внимательного взора, на который ответили и Гокудера переходит словами обратно на их тему тупого времепровождения, спрашивает, куда он хочет поехать, что посетить и что завтра, в час дня, как они договорились сейчас, в Улице его отвезут. Тсуна никуда не хочет ехать, но от него хотят избавится и пока они доходят до его комнаты, а это коридор и пара поворотов, он согласился на все будущие поездки.       — Вам совсем не интересно? — этот вопрос задают, когда он распахивает перед Гокудерой дверь, предлагая войти и, наверное, эта медлительность не даёт ему немного позже увидеть Хибари. Он с секунду колеблется от того, что, развернувшись, увидел не проходящего мимо Гокудеру, а того самого потому, поверх плеча, когда обратил внимание не увидел ни прячущегося Хибари, ни удаляющегося — следовал ли тот за ними изначально? Был ли тот вообще?       На предложение посетить парк, пляж, зоопарк, горы, библиотеку и прочее, Савада лишь говорил, что посетить это место было бы прекрасно и да, он, разумеется, с радостью поедет, но вопрос говорил, что он отвечал с меньшим, чем надо энтузиазмом и должен был сказать «да, хочу»? Не дождётся.       — Я что, по-твоему, никогда не посещал достопримечательности или места отдыха? — вопрос на вопрос - неплохая тактика и эта тактика нравилась Саваде. Если бы он вошёл последним, а не первым, как сделал, он бы хлопнул дверью, чтобы показать спектр своих эмоций, — мне неинтересно — совсем не интересно, Хаято, но, раз ты хочешь показать мне все эти красоты, я съезжу. Делать мне дома нечего, согласен, но я могу и просто по набережной погулять или по магазинам на краю города походить, хорошо? Сколько ты захочешь меня столько…       — Я вовсе не хочу избавится от Вас! — с каким-то, словно, недоверием-удивлением звучат слова, отчего пальцы на пиджаке, который в данный момент растёгивался дёрнулись - столь резко прозвучали они и близко. Гокудера уже стоял рядом с ним, уже держал его ладони, только что себя раздевающие, в своих, — я просто хочу, чтобы и Вам было приятно здесь находится! Я не заставляю — я хочу угодить Вам! Хочу, чтобы у Вас было время избежать этих ублюдков, чтобы Вы знали, что так будет не всегда!       Не всегда будет что? — Объяснения слов не было, только искренность в словах и эмоциях. Да ничего вроде не происходило, но ответить нужно было что-то, раз он не так понял. Он всё правильно понял, Савада в этом уверен.       — Я хочу прогулки не в зданиях и до которых не нужно долго ехать — хоть всегда по одной и той же тропинке и где мало людей. То есть не парки и такие развлекательные вещи. Набережная подходит, но не пляж.       Прогулки, такая вещь, которая вообще полезна для здоровья, потому отвергать их, как видно, не получится и Савада не отвергает. Он, немного неуверенно, освобождает одну ладонь из-за захвата, чтобы потом высвободить вторую и пройти закрыть дверь, что Хаято решил за собой не закрывать. Ну да, не он же раздевается. Раздеваться Савада продолжил сразу, как закрыл дверь, по пути возвращаясь к постели, которую Сасагава, походу, ещё вчера не застелил. Урод.       Пиджак снимается с лёгкостью, укладывается небрежным действием на спинку кровати, пальцы начинают растягивать пуговицы на рубашке и это не стриптиз. Гокудера просто на него внимательно смотрел и перегородил путь к шкафу с одеждой.       — Вы… — и снова это «Вы» и долгое молчание; работодатель второй раз за сегодня цепким взглядом осматривает его, хмурится и проговаривает согласие:       — Я найду тихие места, удовлетворяющие Вашим вкусам.       Он просил просто сказать, сколько времени ему не стоит быть, и он бы свалил!       — Спасибо, — улыбка маленькая, безмятежная и раз, видно, от шкафа не отодвинуться, а он явно раздевается и Гокудере на это плевать, на его желание и неудобства Савада, бросив расстёгивать рубашку уходит в ванную, где сразу включает воду в душевой, даже если ещё не разделся. Пока польётся горячая он снимет с себя рубашку и бинты с рук. Перчатки были сняты ещё раньше пиджака и это прекрасно, но о его самочувствии, казалось, хотели второй раз спросить и спросили бы, наверняка, увидев бинты от плеча до самого запястья на обоих сломанных руках. Больно, чёрт побери, и бесполезно беспокойство. Ничтожные раны, которые просто нельзя залечить.       Бинты, в отличие от одежды, не выбрасываются в ведро для белья, растворяются, пряча улики травм, а лёгкий осмотр говорит, что кости уже не выпирают свозь кожу, грозясь покинуть тело. Удовлетворительное состояние.       Чтобы полностью раздеться, сходить в туалет, почистить зубы, сменить линзы на такие же, помыться и прикрыться полотенцем, требуется около четырёх минут, что, на самом деле, меньше, чем он предпочитает, но как-то не забылось, что Гокудера к нему уже врывался, а если захочет уточнить его состояние?       Вытирался Савада медленно, как подвязал на поясе полотенце так в раз почувствовал себя в безопасности, в зеркале даже линзы и внешний вид сломанных рук лишний раз проверил.       Гокудера, когда он вышел из ванны, уже не стоял возле шкафа. Не загораживал путь к его одежде, но в комнате. Он внимание чувствует и может сейчас взять одежду и переодеться в ванной? Что-то тут слишком много свидетелей — это ещё его комната или уже общая? Паранойя не зря говорила торопиться, а как чутьё-то ругнулось, пока он был в ванной! Он чуть глаз не выколол, надевая линзы, когда звякнуло предупреждение в голове.       — Зачем ты изуродовал своё тело? — не поворачиваясь, можно было сразу по тону понять, кто задаёт вопрос, но, впрочем, можно было и по самому вопросу, кто интересуется им. Вернее, его тату.       — Доброе утро, Рёхей, — вытащив на этот раз бельё в весёлый зелёный горшочек, а не в сердечки, которых много, «ответил» Савада, не оборачиваясь и, казалось, без стеснения одеваясь. В ванной он голым походил, постеснялся, а здесь его не смутят — не дождутся; ни Хибари, ни Ямамото с Гокудерой его о тату не спросили, видя уже, а значит это был Сасагава, того молчание не удовлетворило.       — Ты связан с якудза? — этот вопрос - подтверждение, что от него ответа добьются. Гокудера провёл в Японии два месяца, что в разы больше, чем в любой стране, пока искал Босса, Натсу-сана (не считая Италию) и это большая вероятность обнаружения того в Японии. Он, как Босс в том числе и Сасагавы, несмотря на европейские черты имеет и черты того же лица, глаз, восточные. Свойственные японцам. Он где-то на одну восьмую-шестую японец, Натсу, наверное, также, а может больше-меньше — главное, что они похожи и его нашли в Японии. На его родине тату имеет важное значение, не как в Италии, да и вообще в Европе. В Японии тату носят только преступники. Принято так считать. Вопрос не мог не возникнуть, даже если его не задал тот же Гокудера и остальные. Он просто очевиден.       — Тату подарок, и я бы попросил не называть его уродством — мне оно очень нравится.       На его теле изображён янтарный дракон, выполненный в том же стиле как на руке и груди учителя, как на ноге его дочери, ученицы его учителя. Как каллиграфией нарисовано изображение, а не какая-нибудь картина и его дракон, скрытый символ ученичества. Скрытый, потому что не чёрный, как изображён на каждом члене Триады, и не маленький, потому что прячет шрамы. Кучу шрамов, доставшихся от лечащих его врачей, после учителя, пытающегося отказаться брать его в ученики.       — На родине ты не имеешь право находится без верхней одежды в бассейне, тебе запрещён вход на горячий источник, тебя все будут боятся, и ты называешь тату «не уродством»? Стоит ли оно того, чтобы не выводить его, если это просто подарок? — вопросы проговариваются с неисчезнувшим намёком и с неодобрением, таким явным, для него противным.       Развернувшись, прервав своё желание покопаться в шкафу, Савада чуть покачал головой, не удивившись, увидев наблюдающих за ним мужчин. Внимание Гокудеры, как и Хибари, чувствовалось с разных боков, и тех он пока не видел, но и развернулся он не к ним.       — Я благодарен за столь высокую оценку моих способностей, однако должен попросить тебя присмотреться и совсем чуть изменить своё мнение, — Тсуна неторопливо провёл правой ладонью по левому плечу, затем по груди словно оглаживая тело и дракона что был изображён на этих участках тела. Его тату очень большое, шрамов осталось тогда много, — это китайский дракон, Рёхей, — что значит он не может быть связан с якудза; различие китайского дракона от японского только в пальцах, тех пальцах, что словно цеплялись в его плечо, — мне сделали его в Японии и даже если я испытываю некие трудности с его существованием на своём теле, мне не кажется, что это должно волновать тебя. Переезжать в Китай я не планирую, вступлю скорее уже в мафию, чем в Триаду, хотя бы потому что имею и итальянские корни, и не собираюсь с тобою трахаться, чтобы беспокоится о том, как ты меня видишь. Тебя никто не заставляет смотреть на такого урода, как я, — тату ведь изображено на его теле, а значит он урод в глазах Сасагавы; Такеши засмеялся после его слова о сне с Сасагавой и это прибавило довольства к мысли об ошибочных размышлениях.       Полотенце Савада развязывает с намёком на довольство, не прекращая смотреть на врача, что смотрел ему в глаза, и как только тот опустит взгляд, то увидит тот кусочек, который ранее не видел. Ему не просто без верхней одежды ходить в бассейн нельзя, ему только в шортах не выше колен посещать бассейн можно. Хвост дракона заканчивается в шести сантиметрах от коленной чашечки левой ноги. Пол оборота на ноге, один по туловищу, переходящий на спину, который делает дополнительный, считай, круг по спине и красивый захват на плече переходящий на грудь — творение четырёх дней.       Без слов понятно, что он доволен подарком, потому Савада разворачивается, планируя наконец переодеться, а не почти голышом ходить, хвастаясь тату. Точно не телом. В сравнении с любым в комнате он некрасив. Хару говорит, что у него красивый язык, в плане, ей нравится, когда он говорит по-итальянски, а ещё шутит, что у него красивая улыбка. Хару ему сказала, что он не менее красив, чем мужчины, к которым он едет, что ему не стоит беспокоиться о своём внешнем виде. У него всё получится.       Хару, несмотря на то, что состоит в браке не первый год, не видела Натсу. У него нет мышц, он мелкий и точно, в отличие от Босса Гокудеры, выглядит дохлее. Мышцы ладно, но у него проглядывается очертания рёбер и это не та вещь, которая выглядит соблазнительно, кому уж как не ему это знать. Он заранее подготовил себя к этим вопросам, хотя и не думал, что его спросят про якудза, не в контексте, какую семью он им предпочёл. Люди Аллерон есть в Японии, а на родине мало кого волнует какое именно тату изображено, судя по тому, что он слышал.       — Вообще смотрится красиво! — Савада был уверен, что Ямамото ярко улыбнулся, сказав это - его голос обволакивал теплотой.       — Красный цвет смотрелся бы лучше, — этот голос раздался сбоку, считай с постели, и как стало понятно, когда он второй раз обернулся, на постели сидел Гокудера. Остальные стояли, а тот сидел. Хибари стоял в углу комнаты, облокотившись об стену, Сасагава и Такеши около двери. Все его ожидали.       Хибари тихо хмыкнул (Фыркнул? Хныкнул? Выдохнул?!) и это не знамо что было — могло быть как согласие, так и несогласие. От Сасагавы чувствовалось только внимание, больше слов не было, все словно наслаждались его обратным стриптизом. Звучит, конечно, как бред, однако переодеваться было неудобно, но, к счастью, от воды более или менее он себя вытер, потому и штаны, и носки, и футболка оделись, не прилипая. Чуть капало с волос, но в целом неплохо.       Я готов, — вот что хотелось сказать и уточнить, что готов ко всему, что бы там совет не подготовил.       — Благодарю за ожидание, — вот что говорит Савада, развернувшись, даже если иллюзия, что, когда он отвернётся, на него никто не будет смотреть, не действовала даже на него самого, не то что уж на остальных. Эти слова сдвигают каждого, что показывает очевидное ожидание. Отвертеться не получится, что бы там изначально не хотел работодатель.       Такеши выходит первым, затем Сасагава, Хибари должен был, потом он и Гокудера, но Хибари замирает у дверей, оборачиваясь, внимательно смотря, отчего мимолётная паника мелькает в голове.       — Вы пойдёте в туфлях? — это предложение Гокудера говорит тихо, почти наклоняясь к нему, но, видно, недостаточно тихо, чтобы Хибари не услышал, видит он сузившиеся глаза, когда тот разворачивается, — будет неудобно.       В Японии разуваются в начале дома, он привык, что его обувь стоит у двери и, разумеется, разулся у двери и, разумеется, не собирался пойти в громоздкой европейской обуви!       — Забыл взять, — резко развернувшись, игнорируя внимание, к счастью двоих, и лучше бы, конечно, не Хибари сказал Савада. В шкафу была и более удобная обувь. К несчастью, всё равно ему не нравящаяся.       — Забыли? — вопрос звучит уже не тихо - обычно, а затем резко тональность повышается, прямо не со скрипом, просто открытием дверцы шкафа! — Таблетки, Вы не выпили таблетки! Да расстояние вообще было огромное!       Савада не знал, как Хибари смотрел на мельтешение друга: Гокудера резко начал рыться в прикроватной тумбочке, громко воскликнул, касаясь, ругаясь, а потом, сейчас, встал рядом с ним и повторил «Вам нужно выпить таблетки от аллергии», но знал, как отреагировал он сам. Он был чуть больше чем удивлён, даже если и понимал, что это игра (игра ли?) была сделана для него. Для миссии. Ему под громкие слова, проклятия, звучащие громче, чем бурчание себе под нос, было как-то неудобно убрать внимание и взять обувь.       — Я выпил лекарство, когда был в ванной, — Савада не демонстрировал своё неудобство, удивление, однако подозревал, что не показать испытываемые эмоции не получилось: Гокудера извинился, после секунд двух переглядывания. На это Тсуна просто взял давно примеченные белые слипоны, что соответствовали цвету его одежды и совершенно ему не нравились. В шкафу вообще не было обуви, которая ему нравится, хотя он ходил множество раз в имеющейся. В шкафу, кстати, было лишь несколько предпочитаемых им одежд. Большинство классика, чёрная, соответствующая его теперешней работе.       Из-за Гокудеры остановилась вся процессия. Стоило развернуться, направляясь к выходу, и присутствующие ранее в его комнате стали видны. Неприятное чувство. Такеши засмеялся, встретившись с ним глазами, не спросил, как и Сасагава, о аллергии, Хибари. Чудно.       — Как тебе Ламбо? — этот вопрос задал Такеши, стоило ему обуться и покинуть комнату, идя вторым с конца — позади шёл Гокудера – и этот вопрос послужил темой. Им выбранной, а не другом Натсу. До тренировочной комнаты идти три этажа, что, вообще-то немало, и даже если Хибари на этот раз загородил путь своим телом и шёл не по несколько раз в одном и том же коридоре, шли они небыстро. Пришлось бы в любом случае как-то развеять тишину, оттого Савада решил ухватиться за данный шанс, рассказывая впечатление скорее не о Бовино Ламбо, а о самой поездке. О Лорде Бовино Савада просто сказал «гений» и больше никто и не попросил уточнений, что ожидаемо. Между простыми людьми и гениями большая пропасть, не требующая разъяснения. Позади, где-то на рассказе о дочери Уллисе Мартина и ночном клубе, Гокудера пробормотал «чёртов бабник» и «чёртов ублюдок». Все остальные его смиренно слушали, общался с ним только Такеши и то его общение состояло из усмешек, резкого внимания. Для него типо же была просто поездка и что уточнять, когда истинная поездка - проверка предателя или уже (по планам) скорого убийства? Дай ему внимание - он запомнит, а, услышав, гибель может припомнить, заподозрит и Такеши молчал. Не показывал свой интерес, чтобы он забыл. Расписывать дела, которые он обсуждал было на самом таки деле легко и не требовало придумывания. Он ночью их создал и придумал, не говорил, был ли Бовино или не был, лишь объяснял, что обсуждали и не говорил о причине обсуждения. Не говорил о том, что Уллисе помиловали, говорил о введении дел и запланированных тем планах.       На разговор с человеком Гокудеры он потратил полночи, пару минут ходьбы не хватает закончить обсуждение, но хватает, чтобы дойти; если задуматься, то его словно вели под конвоем. Двое впереди, один позади и один сбоку, его на этот раз не касается. Словно на казнь.       Хибари останавливается, не проходя и пятнадцати шагов в тренировочной комнате, Сасагава отошёл в сторону, когда они только вошли, чувствовалось, что Гокудера был дальше чем раньше, Такеши периодически смотрел на него, вероятно, думая, когда он заткнётся, поймёт, что его загнали. Они идут медленнее Хибари, потому ещё идут — Босс его дочери разворачивается. Нападает. Тонфа в его руках незаметно атакуют не его, к чему он был больше готов, чем к атаке себя самого, которая так и не наступила.       — Тебе не кажется это неправильным? — с небольшим предупреждением в голосе звучит защита Такеши, когда он вообще-то защитил его от удара. Такеши стоял позади него, не отступал. Рука, принявшая на себя удар, вновь пробилась болью.       — Я не травоядное, — резкий взгляд сопровождался очередным ударом, но в этот раз по нему. Такеши не отступает, а слова непонятно к чему относятся, удары продолжались и, казалось, имели только один смысл — избить его, чтобы избить мужчину позади него. Защищать также неудобно, как Гокудеру, также Ямамото не отступал, заставляя удары не такой-то и слабой силы принимать на кисти рук. Больно и опасно. Гокудера вмешался, подумав, что ему больно, а мечник с клятвой верности?       Чтобы первым, чуть, вот правда каплю, увеличить скорость и нанести удар, который не проходит, разумеется, не требуется много сил. Хибари, начал с той же средней скоростью как в первую их здесь встречу, как вчера. Не заинтересован, не собирается убить. Его удар заставляет дать ему расстояние, мелкое, ничтожное, но…       — Друг мой, ты не мог бы отойти? — Савада не отрывал взгляда от Хибари, казалось, что он обращался к тому, но Такеши обнимает со спины, скорее всего сам смотрит на Хибари и говорит «нет», что показывало его понимание, к кому он обращается. Хибари, было видно, тоже понимал и, что удивительно, ждал, хотя отступил лишь на восемь сантиметров. Подумал, наверное, что он как в прошлый раз собрался наполнить его лёгкие кровью. Точно не смять их (они должны были смяться!).       — Хибари не тот противник, с которым ты можешь справится, — константация легка, а предупреждение из голоса не исчезало. Такеши, явно этого не замечая и не планируя, весьма интимно огладил его шею и лицо. Со стороны скорее казалось, что хочет его придушить и с силой приподнимает подбородок, чтобы он открыл глаза и увидел опасность в лице Хибари, но с его стороны он именно погладил, чуточку больновато, но как положено в постели, властно огладили шею, щёки, подбородок. Неудобно.       — Но Хибари и не хочет причинить мне большой вред, — расслабленно, словно не он секунду назад принимал удары, которые могли сломать кость (и сломали) владельцу пламени, что сами по себе крепче обычного человека, что уж из-за пламени, сказал Савада. Хибари использует среднюю силу, это разминка и, конечно, скорее всего, пока, но пока это нормально. Он знал куда шёл и зачем. — Мне нанесут травмы и это нормально, но я буду в порядке — меня не доведут до тяжёлого состояния. Кёя не такой, — идиот, чтобы делать из тебя и Гокудеры, что понятно почему отступил, врагов. Босс только вернулся и может в любой момент свалить. Удивительно, что вообще вернулся, нет?       — Мне это не нравится, — слова сопровождаются более явным предупреждением и в словах и поступках. Ладонь вернулась к шее, его чуточку придушили. Хибари всё ещё смотрел на него, не на Такеши. Ждал его решения и хочет сразиться с ним, а не с Ямамото, даже если первый удар нанёс тому.       Минуту назад он назвал Хибари «Хибари» и эта оговорка не должна была произойти!       — А мне нравится Кёя, — после этих слов слышится «что?», непонимающе-удивлённое со стороны Гокудеры и получается почти без силы убрать руку от горла, видно, также из-за удивления. Эту ладонь, что на самом деле единственная удерживала его, Савада, приподняв повыше, целует в тыльную сторону и уверенно, неторопливо отпускает, чуточку усмехаясь, — тренировка пройдёт безболезненно, — что, конечно, чушь, но вторая рука Такеши удерживала, была уверенность, гарду висящей на спине катаны и её, покинувшую ножны, видеть не хотелось. Не хотелось допускать травмы из-за него у Такеши, когда он сам может избить Хибари, что делать, разумеется, не будет.       Савада, как Гокудера утром, развернувшись, удерживает двумя ладонями запястье подчинённого Натсу в своих руках. Он смотрит, улыбаясь. Взглядом, телом, лицом говоря, что беспокоиться не стоит. Глаза Такеши расширяются, он, секунды через две с половиной-три, моргает, качает головой, словно сбрасывает морок, после чего неуверенно делает шаг назад. Его ладонь высвобождается из «захвата» этим движением, тот ею касается виска и чуточку лба. Вся опасность от него исчезла, мужчина стал выглядеть как-то нерешительно.       — Ты… — слова звучат с замешательством и на них Савада чуточку склоняет голову в вопросе, отчего Такеши хмурится, резко поднимает левую руку, смотря на тыльную сторону ладони, которую он поцеловал, сильнее хмурится, и рука сжимается в кулак. Резко опускается. Правая ладонь прекращает сжимать гарду. — Я предупредил, — слова проговариваются с тем же непониманием, как и оборвалось ранее предложение, а затем Такеши разворачивается. Уже не видит в глазах забавы. Идёт, видно смотря и оглаживая-стирая правой ладонью поцелуй на левой. Не ожидал, видать, его тактики, не понял, как он её применил, не сталкивался с улыбкой Неба, заставляющей делать всё, что её носитель говорит, что ему, конечно, недоступна, но и пародии для не сталкивающегося с Джотто хватает, чтобы запутать. Заставить задуматься о том, чтобы его послушать.       Джотто Вонгола бы и без поцелуя, улыбки, лишь взглядом заставил послушать. У него улыбка Неба работает только когда он играет Первого и это вообще-то не просто. Показать глазами любовь, язык чуть с другим акцентом использовать, тело расслабить, впустив незнакомца близко и многие другие мелочи. Потребовалось в разы больше времени для принятия его точки зрения, чем нужно было бы его предку. Такеши, похоже, испытывает к Натсу глубокую преданность, раз пришёл в замешательство. По нему было ясно, что тот видит его, но не признаёт, да и такие чувства, на практике, его игра вызывает только когда люди на инстинктах чувствуют обман в видимом. Когда ты знаешь человека настолько хорошо, что под иллюзией враг уже втереться к тебе в доверие не может. Он не иллюзия, но для Такеши лучше больше не показывать предка. А, возможно, для всего совета Натсу. Хибари смотрел на него хмуро, заставляя вспомнить его слова, что воздействие без силы на не подействует, но Савада был уверен, что два дня назад Джотто Вонголу не играл, потому воспоминания вызывают смех. Он отставляет правую ногу на пару сантиметров назад, в голове сожалеет, что не надел перчатки и приподнимает ладони, сразу же нападая. Нельзя принять какую-то стойку, ибо он не знает какую стойку принимает обычно Натсу и до сих пор, на самом деле, сомневается, что сражаться должен руками. Оружием он мог многим воспользоваться, предложи ему его Гокудера, не только огнестрельным, но ему так и не предложили. Не отреагировали, когда он напал, считай, безоружным на вооружённого человека, как и не отреагировали сейчас.       Савада был неуверен в своих действиях.       Удар наносится, ожидаемо, в пустоту, заставляя уже самого уклониться, не подставляться так глупо, как ранее, и они начинают с Хибари играть. Тонфа точно сделаны из металла, больно получать, они ещё и холодные, потому Савада уклонялся от каждого направленного на него удара, что делал и Хибари, когда он пытался нанести по нему удар. Больше уклонялся, чем защищался или нападал и Хибари ничего не говорил. Позволял пассивно концентрироваться, вероятно, тоже, чувствуя внимание, понимая, что смотрят, вмешаются, если что; вокруг, словно, была тишина. Был звук тонфа, рассекающих воздух, было неслышное их дыхание и немного скрипа обуви. Хотя удары сильны. Слабее, чем были до этого, не рвали одежду воздухом, но царапали им кожу, заставляя задуматься, что это за материал на нём одет, если кожа имеет десять слоёв, а на нём одна единственная и вроде лёгкая одежда. Скорость Хибари не увеличивал, увеличив может силу, но удары он не получал, и мужчина был таким спокойным, что немного удивляло. Каждый удар сопровождался пустым, бесчувственным взглядом, словно действительно тренировка и такая каждодневная, что скучна.       — Почему… почему ты так мягок? — прервавшись, чтобы отойти от стены, к которой его в очередной раз загнали, спросил Савада, зал большой и свидетели далеко, они не услышат, позволяя говорить так, чтобы его потом не отругали. Никто из остальных членов совета не вмешался, людей вроде прибавилось.       — Почему ты не нападаешь? — этот вопрос совершенно не ответ, и даже взмах тонфа в сторону, не на него, ничего не значит. В стороне была птичка Хибари и от повелительного действия та перелетела, возможно, не в первый раз, на другой светильник. Подальше от прямого «взора» хозяина. Летала неслышно. Обувь какая-то неудобная.       — Кхм, — кашлянув, гася раздражение со смущением, Савада, поблагодарив, отступил от придержавшего его от падения мужчины и только тогда, посмотрев в пустые глаза, также опустившего руки оппонента, ответил на вопрос:       — Я вроде как не совсем подумал и оделся в светлые тона, — белые, если быть точным, — не хочу испачкать одежду, — и это истинная правда, скрывающая, что он вообще не хочет сражаться. Когда он засмотрелся над птичку, его подошва словно по камню скользнула и это ещё одна истинная причина! Обувь такая неудобная, лучше бы босиком дрался и вообще зачем? К чему насилие? Он напал пару раз! Для вида, правда, и один раз, чтобы убрать внимание от уходящего Такеши, но тем не менее!       Когда тебе мешает упасть человек, что нападает на тебя и явно хочет избить, опасность ты от него не чувствуешь. Мысль, что с Хибари сражаться трудно, опасно, исчезла после однотипных движений ещё минут десять назад, но сейчас? Удар пришёл в грудь, явно по грудине. Удар мгновенный, скорость увеличилась раза в три, что для него, расслабленного, было невозможно для противостояния, и он кашлянул. Кровью на придержавшего его от очередного падения мужчину кашлянул, видя капли красной жидкости, испачкавшие его одежды. Он отступает, Хибари его не удерживает и, казалось, своим безразличием говорит, что одежда теперь у него грязная. Запрет на сражения словно снят. Тонфа приподнимается в намёке, лицо его безразлично, а у него, Савада уверен, удивлённое. Он вновь отступает. Ещё раз кашляет, на этот раз в ладонь, сгустком крови, текущей сквозь пальцы и немного шатается. Неожиданно. Этим ли ударом Хибари заставил его малышку потерять сознания? В глазах по краям темнело, а боль в груди стала центром. Свою дочь он, после сражения с Хибари, о планировании которого не знал, увидел скользящей по поломанной стене, уже без сознания. Он предупредил её, он говорил, что к ней приближается опасность — он предложил сопровождать её!       — Я возьму с собой лекарства и людей, не беспокойся, — так она сказала, приветствуя его в своём кабинете, — с моей силой этого будет достаточно. Я правительница Симонооки, — с силой И-пин и той людей этого было бы действительно достаточно, но его дочь обманула его. И-пин взяла с собой на встречу к Хибари и людей и лекарство, не воспользовавшись ни тем, ни другим, сорвав переговоры-отречение бросила вызов и об этом он узнал позже. Намного позже того, как увидел её покрытое кровью тело и неуверенно подошёл к ней. Отчего-то чувствуя опасность ему казалось, что можно не спешить, что И-пин справится ведь та всегда справлялась, была лучше него и его дело было очень важно! Он переместился к ней только когда интуиция спросила его стоят ли его действия, что он бы охарактеризовал бездействием, жизни его друга. Его тогдашние действия этого не стоили. Он появился, когда она почти столкнулась с камнем, он падение её услышал, увидел и испугался. Невидимый им удар заставивший её потерять сознание. И-пин ударилась о стену и завалилась на бок, больше казалось не шевелилась, и он это, из-за своей важной миссии позволил. Намного медленнее чем должен был подошёл, коснулся, обрадовался, что ещё не поздно вылечить.       — Я проиграла, — вот что она сказала в ответ на его вопрос о своём самочувствии, когда привёл её в сознание лёгкими ударами по щекам, — я проиграла, — вот что его дочь повторила и он увидел в её глазах слёзы — он услышал в её голосе боль! — я много думала почему ты не возвращаешься, почему ты решил выбрать Симонноку нашим местом жительством оставив нас здесь одних, когда я знаю, что ты беспокоишься о нас и у тебя много сильных друзей способных обеспечить нас хоть какой-то защитой… Ты бросил нас — вот что я подумала; мы причиняем тебе слишком много проблем — вот что я подумала. Мы не ходили в школу, в которую ты нас зачислил, мы выходили из дома только за покупками рука об руку с Фуутой боясь оставить друг друга, но даже так мы не захотели возвращаться к матери, которая тебе причинила боль. Мы… мы ждали тебя, мы каждый день ждали твоего звонка, твоих друзей — кого-то кто сказал бы нам что ты нас не оставил! После хозяина, после того как ты выкупил меня…       И-пин тогда моргнула, заставив потечь слёзы и улыбнулась, что так противоречило её горьки словами, что он из хаотично летающих оправданий в голове даже за одно зацепиться не мог, а она продолжала показывать ему, не задумающем об поступках, свою точку зрения:       — Ты редко приходишь чтобы мы жили счастливо, правда? Симоноока город в котором родился Хибари-сама, здесь безопасно — здесь нам не нужна защита твоих друзей, нас просто никто не тронет, но тронут тебя! Без присутствия его, Кусакабы-самы, хулиганы, сколько бы раз мы их не избивали, продолжают лезть к тебе — к нам, потому что мы связанны с тобой. После того как твои друзья не смогли защитить нас, после того что произошло в Намимори Симоноока лучший выбор — я это поняла. Я сделала город безопасным, я призвала Хибари-саму. Я проиграла, не отреклась, а значит ему не останется выбора кроме как вернуться, стать правителем позаботившись, чтобы я и мои люди не восстали. Хибари-сама не убьёт даже такое раздражающие травоядное как я. Он лучший видимый нами правитель.       И-пин тогда плакала, говорила с болью из-за его поступков, а не тела, ведь он хорошо владеет пламенем, улыбалась, а ещё была не права.       — Хибари-сама не вернётся, — это Савада помнил с какой тяжестью произносил, знал ведь, что подросток любит его бывшего префекта, — Хибари-сама поселился в Италии, он нашёл в этой гнилой стране семью и останется с ними. Он не вернётся. Мы не переедем в его город. Я…       Ненавижу Италию, — так он тогда хотел сказать, но импульс очередного эгоизма всё же погасил, изменил тематику:       — Куплю дом в его городе, позабочусь, чтобы ты смогла жить рядом со своим возлюбленным, и передам эту собственность в твои владения, но ты не покинешь Фууту и меня, даже если я редко бываю, пока не станешь чуточку старше. Пока не станешь достаточно сильной, чтобы такие ситуации, как сейчас не происходили, сможешь хотя бы две минуты против меня или Энмы, если меня не будет, выстоять. Энма не планирует покидать Намимори, не говорил он об этих своих желаниях, а я… И-пин, я пытаюсь спасти одну девочку. Я понимаю, что это не оправдание, но это истинная причина, по которой я без слов оставил вас в, я был уверен, полностью защищённом городе. Её страдания моя вина, я не подумал объяснить вам причины узнав о своей тупости. Извини, — прошло около восьми месяцев тогда с тех пор как они поселились в Симонооки и почти шесть с тех пор как он без слов покинул своих маленьких друзей, единственных которых в безумии не винил. Цель И-пин не могла из-за него, его эгоизма их соединить и даже видя слёзы своего друга, принимая свою вину он не мог сказать, что вернётся насовсем, что бросит свою цель. Он встал, сжал губы, а затем улыбнулся, скрывая эмоции под этим глупым жестом, — Симоноока город в котором родился Хибари-сама, я тоже восхищаюсь им, потому для меня твоё стремление увеличить его территорию дав словам власть не может не радовать, но, И-тян, Хибари-сама сам не стал свой город объявлять своим. Он не имеет права забирать твой труд в свои руки оттого что ты подчинила на словах его город также как он подчинил наш и проиграла его человеку. Тебе тринадцать, в твоём возрасте Хибари-сама достиг не больше, наверняка тоже имел пример для подражания и тоже проиграл бы твоему противнику; в твоём возрасте Хибари-сама не признавал поражение так быстро, но, так как ты девочка и я здесь…       — Я позабочусь, чтобы Хибари-сама увидел какими опасными бывают травоядные, — стерев тыльной стороной ладони, с которой капала кровь, испачканные губы беззвучно произнёс Савада, его правая нога, автоматически развернулась на сорок градусов давая хорошую позицию для толчка.       Глаза Хибари чуточку сузились.       Он правда выбрал Симонооку их местожительством потому что город является городом, в котором родился Хибари Кёя, префект его школы и защитник его города с приездом которого хулиганы перестали испытывать к нему любовь. Не смел никто никого обижать потому что Хибари делал это сам и следил, чтобы другие этого не делали. Они покинули город почти сразу как он закончил среднюю Намимори ведь пусть его Фонг обучил, как он закончил школу хулиганы, стали лезть к нему с тем же энтузиазмом, как до того, как он попал под защиту Хибари. Он, тогда, этого ублюдка даже не увидел, развернуться не успел, как его дёрнули за руку почти заставив рухнуть.       — Хочу домой, — вот что сказала ему девочка, — я очень устала, — из-за тона и слов он не смог тогда даже подумать не исполнить просьбу. Проучить можно всегда кто бы там не был, в городе всё равно сильнее него человека не было, раз И-пин проиграла. Учитель пару месяц не появлялся. Хибари он не мог раньше отомстить. Два дня назад, встретив, был ещё не уверен, что это тот ублюдок что тронул его дочь даже если точно знал, что это он — Хибари Кёя напоминает ему учителя. И близкого друга. Он был к этому не готов.       Рука Савады отстранилась от губ, тело в миг стало напряжённым, готовое к сражению, а не игре в сражение.       Хибари его дочь избил не один раз, и он тому ещё ничего достаточно плохое специально не сделал, не отомстил! И-пин воспользовалась его шоком и остановила, а сама думала, приняла слова во внимание, запретив мстить, объясняя тем, что добралась до финального Босса и хочет попытаться вновь. Бросила вызов вновь. Ещё раз. Ещё раз. И ещё несколько раз, в течении пяти дней вынуждая на руках относить домой пока Хибари Кёя, пренебрегая желанием его дочери, не подмял под себя структуру, созданную под именем того предприятия (из-за чего как раз И-пин и привлекла внимание — он не знал тогда, что она оставила имя комитета, созданного Хибари) уехав после. Хибари предложил И-пин работать на него, продвигать дисциплинарный комитет на Хонсю, когда они думали, что тот просто перепишет всё на себя и уедет. Имел силу, власть и право, да и приехал в город заместитель Хибари, тогда ещё не их близкий друг. Кусакабе приехал обучать И-пин, а не контролировать, приняла его дочь предложение, стала тогда одним из заместителей Тетсуи чьему временному переезду была лишь немногим меньше довольна, чем если бы Хибари у неё всё забрал переехав. Скорее всего тоже временно. Он потерял из-за того казалось невозможного решения шанс отомстить, но даже если, узнав куда он едет, И-пин попросила его не вспоминать прошлое его поломанные рёбра и продырявленные осколками лёгкие не могут считаться что он вспомнил. Он не планировал мстить, даже ранее причинил боль не оглядываясь, но он теперь у него есть причина и всплыли воспоминания.       Хибари Кёя на его глазах, в тех давних с его дочерью сражениях, не единожды ломал ударом кости заставив дважды также как его, кашлять кровью.       — Чёрт возьми, Хибари! — прозвучавший, сбивший с настроя голос был знакомым, но лишь отголоском, заставляет моргнуть, чуточку нахмуриться, а после вскользь брошенного взгляда, досадно сжать губы, — мы с тобой дого…!       — Не трогай меня, — ударив по тянущей к нему руке ладонью Савада поднял взгляд на человека, которого почти перепутал и о котором забыл — который должен был далеко отсюда! В метрах сорока, не меньше.       Его действия удивляют.       Глаза Гокудеры расширились и Савада цокнул, вернул взгляд к Хибари чьи глаза заполнились раздражением, и чья аура смерти проявилась — он хотел пару секунду назад, наконец-то отомстить за свою дочь, избить как должен был ублюдка, однако теперь не получится? Имеет всё ещё право.       Савада возвращает взгляд на работодателя, того еле видимая аура так и не показавшая свой цвет или черты исчезла в миг. Сам он выпрямился, а приготовленная для поломки пару штучек костей рука с силой, вновь, стёрла кровь с губ. Правую ногу тоже пришлось приставить к левой.       — Прошу тебя, Хаято, не унижай меня, — голос был немногим хриплым и к несчастью слова сопровождались плеском капель крови, а не слюны, что испачкало, как стало видно, одежду и Гокудеры. Много крови осталось во рту, он это чувствует, — ты прекрасно знаешь, что для меня эта царапина пустяк и что Хибари напомнив без сломанных рёбер комнату уже не покинет, оттого не мог бы ты… — не мешаться мне; расширенные зрачки Гокудеры показали очень ему многое и Савада вздохнул. Прикрыл тыльной стороной ладони рот и отступил, увидев ещё одну каплю крови упавшую на одежду близко стоящего собеседника, хотя конечно на Хибари было наибольшее количество крови Вонголы, его ценной крови, — согласен, ты не знал, однако теперь знаешь — отступи, пожалуйста. Ты очень мешаешься, — даже если заботишься обо мне.       Раздражает.       Такеши стоял в стороне, близко, но в этот раз не подходил, даже взглядом Хибари не угрожал. Просто смотрел. На Хибари, не на него.       — Вы… Босс, Вы уверены? Ребра… Хибари, ублюдок, он…! — его цель; мягко прикрыв к несчастью окровавленной ладонью губы, а не чистой Савада прервал речь. Инстинктивно воспользовался той рукой, которою решили главенствующая у Натсу, ведь он хороший актёр; адреналин ещё бушевал в крови. Прикрытие чужой речи мешает повернуться, поругаться и Тсуна повторяется, чуточку добавляет в голос просьбу, сглотнув слюну, что выплюнуть бы, но не здесь:       — Я поломаю ему рёбра, и ты окажешь нам обоим помощь, хорошо? Это моё право, Хаято, не я это начал. На кону моя гордость.       У него нет гордости избивать того, кто слабее него и не ожидает боли от него, но у него есть гордость отца и пусть за И-пин достойно не отомстить, просила та не мстить, сейчас есть причина и сегодня — только сегодня он хочет причиной воспользоваться.       — Три минуты, — вмешивается в разговор Сасагава, — у тебя есть три минуты чтобы защитить свою гордость, и ты уходишь отсюда.       Слабак, — вот что слышится позади слов, даже если Сасагава просто встал рядом с Такеши, скрестил руки на груди. Слышал он серьёзность в голосе, но это скорее тон, а не уверенность в его действиях. «Их» друг не тот человек, который из-за дружбы позволит себя ударить. В нём потенциал не видно. Трус, который уже, не знамо из-за чего, убежал.       Против разрешения врача Гокудера, когда ещё Хибари желающий, ничего не может сделать и Савада довольно отступает в сторону. Тратит свои драгоценные секунды, чтобы достать платок и стереть кровь с губ, лица и шеи, как чувствовал, затем кладёт окровавленный платок в карман брюк испачкав этим и их, но крови на полу много, и кто захочет её посмотреть, проверить? Никто. Скорее просто вытрут.       — Ты слышал их, Кёя, у тебя осталось всего две минуты, вероятно в целом на сегодня, чтобы делать со мною всё что ты захочешь, — и у него тоже столько времени, но для него времени слишком много, а Хибари время не теряет.       От Хаято Савада отступил ещё ранее потому с той же, ранее быстрой скоростью удар нанёс только воздухом глубокую царапину. Такой удар поймал в прошлый раз Ямамото, в этот раз у него есть цель и нет желания прятаться. Удары сильнее, скорость быстрее, оттого удары не касаются его. Он не позволял этого. Тсуна уклоняясь раз или два кончиками пальцев коснулся тела Хибари, максимум его истинной, в данный момент, запечатанной скорости, почти что силы. Позднее он снимет пару блоков, чтобы стать быстрее, но позднее это через месяц-другой, а не сейчас. Сейчас он не знает какой уровень должен быть у его образа; сейчас достаточно что его кровь пролилась и на руках побыла она.       Краткого, навряд ли замеченного очерка ногтем, поцарапавшей может один слой кожи хватает чтобы через пол минуты решить, что времени достаточно. Он не успевает по скорости, не может нанести удар, а Хибари поединок не завершает. Он видит, что мужчина недоволен им, его силой, но при этом его жалеет и тратит на него, не способного, время.       Хибари Кёя очень сильный пламенный обладатель, однако того продемонстрированная сила равняется силе обычного, обученного, но обычного, человека — Хибари Кёя пожелай давно бы убил его. Носители пламени сильнее обычного человека минимум в два раза.       Время данное Сасагавой проходит в уклонении, плескающей его крови от царапин, скрипом разрывающей одежды, немного звуками обуви и звуком рассекающего воздуха полу сжатых ладоней и тонфа. Глаза Хибари казалось ни с того ни сего расширяются и на этом их сражение прекращается. Тот колеблется с пару миллисекунд, а он не атакует, не пользуется возможностью — остановил удар, опускает руки и смотрит. Запоминает. Сквозь сжатые губы мужчины просачивается кровь быстро окрашивая сперва уголки губ, губы и подбородок в красный цвет, затем тот, начни литься кровь по шее, немного склоняется выплёскивая красный сгусток на свою, удерживающую тонфа, ладонь, окрашивая уже пол в комнате. Смешивая их разлившую кровь.       Глаза Хибари не отводят внимания от него, выглядит мужчина уже чуть хмурым, не удивлённым.       — Тебе не стоило касаться моей жемчужины на ладони, Кё-я, — протянув имя, Савада довольно усмехается, видя чужую кровь. Даже если секунду назад он казалось был в нижайшем положении сейчас тот смотрел будто бы все обмены ударами были запланированы, причинили ему боль только потому что он позволил. Его явная насмешка вызывает раздражение, Хибари видит его удовольствие и злится. Убийственное намерение волной проходит к нему, мужчина встаёт и казалось хочет продолжить сражение в навряд ли только оставшиеся секунды. Навряд ли также мягко как ранее. Саваду это, разумеется, не устраивало. Тело его было в разы травмировано тела Хибари, в царапинах, одежда вся в надрывах, щека ещё в зелёном синяке, а у Кёи на контурах пальцев, удерживающих тонфа, своя кровь и на груди его. Рёбра у них одинаково сломаны.       И-пин нравится работать на его бывшего префекта потому Савада запомнив склонённый вид, кровь и поставив метку исполнения в мысленном списке напротив зачёркнутой строчки об избиении Хибари, пусть и не сравнимого с избиением его дочери, отступает. Сделанное им и так превышает лимит ему позволенного; до приближения разрывает расстояние несколькими отскоками, затем курбетами, что в разы быстрее. Хибари его не догоняет и, как становится ясно, когда мир прекратил вертеться, а сам он встал в метрах двадцати, его оппоненту помешали к нему приблизится. Того удерживают. Мешают к нему подойти и рядом с Хибари слышны крики, призывающие остановится, даже Сасагава громко сказал, что время вышло. Такеши, как он видит, ударом тонфа приближается к стене, а Гокудера достаёт динамит и не сочтите его трусом, но он покидает эту сцену. Не смотрит. Отворачивается.       — Хибёрд, иди ко мне — я тебя вкусняшкой угощу, — раз Хибари хочет поиграть, как и остальные, пусть играют без него. Савада манит ладонью птичку чьё имя он не узнал, но данное им прозвище подходящие и на того вновь реагируют. Его вообще животные любят. Люди Хибари и остальных по стенке стоящие издалека смотрят, со светильника срывается канарейка, не единственная у Хибари, как сказал Шоичи; он прошлую также, безразлично, называл птицей Хибари. Подумал она его узнала потому так внимательно смотрела.       Раздался грохот, звук взрыва. Повеяло гарью, послышалось шуршание скорее всего осыпающихся стен. Поток ветра качнул птичку.       — Хибари! Хибари! — чтобы долететь до него маленькому созданию требуется секунды две. Позади звучат вскрики, крики и лязги; раньше птица Хибари не умела разговаривать. Или не разговаривала с ним.       Канарейка присаживается на вытянутую руку, также как предыдущая, смотрит своими черными бусинками позволяя гладить. Савада, насладившись с парой секунд мягкостью, прислушавшись к тишине (и вниманию) наклоняется и шепчет непонятные слова даже если просмотрят камеры. Птичка склоняет голову, затем ещё с секунды слушает его, пробует его кровь на тыльной стороне ладони, на которой и сидела. Кровь чистая, отталкивался он ладонями и не тыльной стороной на которой расположилась птица, а его кровь ещё и ценная. Больше для пламенных зверей подходящая, но пламя Небо увеличит срок жизни и обычных животных оттого он ею поделился. Птица Хибари одна из немногих в доме нормальных-стабильных существ и этого Савада не забывал. Не хотел скорого исчезновения птички. Животные его взаимно любят.       — Моти, — приказный голос вызывает лёгкий вздох, к несчастью невозможный для показания — чего бы там или вернее кого (не будет же тот говорить о еде смотря на него?) не хотел это его не касалось, но внимание чувствовалась. Птица Хибари из-за того прихода словами в их мир повернулась в сторону, от которой он чувствовал шло внимание, повернулась в сторону откуда прозвучал голос её хозяина.       — Это не нам, не беспокойся, — мягко улыбнулся Савада и, проведя в ознобе от внимания плечами — уж очень много взглядов казалось в одну точку на спине смотрели — решил, пока внимание не обратили, птичку похитить. Может получится узнать где остальные сотни хранятся, в каких условиях и каково тех самочувствие. Ему запрещают держать животных дома, а он их очень любит. Всего-то троих попросил впустить один из которых цветок между прочем.       — Хозяин зовёт меня, бескрылый, — тихим, но таким привычным для птиц голосом, что он давно научился понимать и на котором давно научился разговаривать не согласилась канарейка, взлетая сразу после слов, впрочем, не улетая сразу же, делая круги над ним, остановившим уход от её действий, — хозяину нравятся маленькие животные, он хорошо о нас заботится, вкусно кормит — хозяин будет о тебе хорошо заботится. Вкусно кормить, — в полёте слова проговариваются громче чем когда птица Хибари сидела у него на руке, подпитывалась его пламенем. Делается два круга пока канарейка всё, что хотела сказать не проговорила после чего та не улетает. Приближается к нему, а вытяни он руку присаживается, — Хозяин очень хороший, бескрылый.       Говорила ли ему это прошлая птица Хибари? Та иногда что-то чирикала.       Она так мило наклонила голову!       — Кёя очень хороший хозяин, — мягко улыбнулся Савада будто бы в наслаждении хорошего состоянии птицы произнеся, а не ответ на сказанное ему. Нельзя показывать свою способность к разговору с животными, она уж точно редкость. Но сказанное бред. Заботится, ага — позаботится. О теле его узнав о нём Хибари позаботится.       — Моти, — призыв с намёком на гнев вызывал раздражение, но только у него — птица Хибари говорит, что в ней нуждаются и без прощания улетает, не беспокоится тоном. Савада обернувшись видит взгляд, раздражение Хибари, кровь, не стёртую, на того шее и отворачивается, небрежно махает в прощании. Продолжает уход, не собираясь здесь изначально задерживается. Его улыбка падает в тот миг как Тсуна отворачивается, начинает идти к выходу, сам он достаёт из иллюзии словно из карманов ещё один платок, телефо… поиск показывает, что телефона нет, но ладно. В пиджаке скорее оставил.       Вообще хорошо, что канарейка сказанное в пародии на человеческий не произнесла. Эта птица Хибари скорее всего даже Натсу не видела.       Платок стирает кровь с рук, теперь безразличную для него. Кровь с царапин не идёт, но на пару часов их бы надо, во избежание беспокойства других, заклеить, щёку обработать и рёбра, определённо рёбра себе обмотать.       Как непривычно забывать свой телефон — года два с половиной перестал того оставлять.       Савада спокойно покидает тренировочную комнату. Взрывов раздалось только два, и чтобы быть честным позади звуков секунд десять уже не было. Чувствовалось внимание. От людей Аллерон, кстати, тоже. Ничего из этого не беспокоило и он выжил. В очередной раз пренебрёг работой ради своего эгоизма. На этот раз его точно отчитают.