Свет проклятых звёзд

Запутанные на первый взгляд коридоры Града Тысячи Пещер на самом деле располагались систематизированно, и ещё до того, как в третий раз отцвели сиреневые древа на берегах Эсгалдуина, Келеборн научился без проблем добираться в любое место, ни разу не сбившись. Тайные пещеры, разумеется, оставались тайными, в них не было доступа никому, кроме королевской четы и их дочери, но вынужденный осторожничать самозванец и не стремился привлекать к себе излишнее внимание неуместным любопытством. Чувствуя, что и король, и его ближайший советник недолюбливают «сына Ольвэ», Келеборн старался не попадать под пристальное внимание владык, с усердием, достойным лучшего применения, руководя выращиванием искусственного жемчуга и работой ювелиров, объясняя это тем, что Валар передали Тэлери бесценные знания и навыки, и теперь, вернувшись на родину в Средиземье, эльфы Валинора обязаны обучить собратьев всему, что умеют. Создавая видимость упорной работы на благо Дориата и во славу короля Тингола и королевы Мелиан, Келеборн придумал грандиозный проект, к воплощению которого присоединился даже Даэрон, оторвавшись от написания песен для возлюбленной принцессы. Идея заключалась в том, чтобы украсить одну из галерей картинами в жемчужных рамах, скульптурами из перламутра и свесить с потолка серебряные светящиеся нити, похожие на покрытую росой паутину. Темой экспозиции задумывалось воссоздание истории Арды, как она рассказана во Дворце Владыки Манвэ на священной горе Таникветиль, но плавно переходящей от Песни Айнур к правлению Элу Тингола. Королева Мелиан загадочно улыбалась, слушая витиеватую речь «родственника мужа» и с тоской бросала взгляды на супруга, чьи глаза вспыхнули тщеславием. Даэрон, с жаром утверждавший, что лучше него никто не знает летописи Дориата, и созданные менестрелем руны никто не напишет красивее, чем их творец, сумел убедить в необходимости такой экспозиции даже Саэроса, который, вернувшись от Эола, очень долго ни с кем не разговаривал, уединившись в своих покоях и только требуя приносить вино. — Я уже слышу музыку будущей галереи! — восхищённо восклицал менестрель, бегая по полукруглому коридору и радуясь, словно малое дитя. — Это значит, у нас всё получится! Наблюдая за певцом, Келеборн невольно ловил себя на мысли, что Даэрон напоминает ему юных дев Альквалондэ, ради потехи на Празднике Лебедей устроивших состязание: чья песня больше понравится любимому народом принцу Айриольвэ. Польщённый вниманием и смущённый ревностью супруги, старший сын короля Ольвэ краснел и опускал взгляд, словно барышня, а обиженный отсутствием любви толпы дев, которых сам же обычно высокомерно игнорировал, принц Вольвион ушёл с праздника и уплыл в море на одном из своих любимых кораблей. Конечно, Даэрону об этом знать необязательно. Как бы то ни было, решение о создании галереи было одобрено королевской четой, и проект воплотили в кратчайшие сроки. *** Наблюдая за тем, как галерея заполняется гостями, как одни эльфы первым делом направляются рассматривать картины и скульптуры и читать описания, оформленные в строфы баллад, а другие — сразу к расставленным по центру коридора столам, Келеборн с волнением думал о предстоящем разговоре с Тинголом, Мелиан и, конечно, Саэросом и его вечно поддакивающими помощниками. Праздники — самое лучшее время для ведения важных бесед под видом пустой болтовни. Супруга одного из менестрелей, рисовавшая сцены боёв Первой Битвы Белерианда, как теперь называли сражение, превратившее Эгладор в Дориат, гордо расхаживала около своих картин, как вдруг к ней подошла отправленная в Скрытое Королевство замуж дочь Новэ Корабела. Тоже художница. — Неудивительно, — усмехнулась эльфийка из Бритомбара, указывая на полотно бокалом с вином, — что Денетор погиб в той битве. Он же бежал впереди войска без шлема! Странно, что король не на коне. Позади него всадники. — Передо мной не стояла задача, — с достоинством и толикой высокомерия произнесла уроженка Дориата, — воссоздать исторически достоверную картину. Я рисовала гармонично с точки зрения композиции, чтобы красиво смотрелось. Когда на голове эльфа шлем, не видно волос, невозможно в полной мере отразить эмоции на лице. — Мне шлемы не помешали показать горящие героизмом глаза бойцов, отстоявших Эгларест в неравном бою с орками, — с видом победительницы заявила дочь Новэ. — И всё войско выглядит одинаково! — парировала жена менестреля. — Так и должно быть! Я своими глазами видела доспехи наших воинов. — Но на картине это не смотрится! — Кстати, а откуда у воинов Денетора кольчуги? Тоже для красоты? Их ведь тогда ещё не было. — Гномы давно придумали кольчуги из колец. Просто в мирное время о них забыли: для наших воинов, патрулирующих лес, не нужны громоздкие доспехи. Достаточно лёгких кожаных, с металлическими вставками. — Неправда! — Что?! — Ты просто не знаешь историю! — А ты не смыслишь в композиции! — Неужели?! — Не ссорьтесь, красавицы, — развёл художниц в стороны Белег, которого Маблунг отправил следить за порядком на празднике на случай, если юные эльфы не поделят сердце прелестной девы и начнут решать спор при помощи стали. Воинам и в голову не могло прийти, что возникнет необходимость разнимать художниц. — Мы ещё поговорим! — выкрикнула дочь Новэ, когда Белег уводил её к столу, около которого, уже захмелев, хохотал над шутками о наугрим её супруг. — Не думаю, — фыркнула уроженка Дориата, напоказ любуясь своими творениями. — Нам не о чем говорить, невежда! *** Пользуясь тем, что королевская чета и их ближайшие советники пока не появились, Даэрон пел на отвлечённые темы, связанные с искусством, а не прославлял великого Владыку и его прекраснейшую супругу. Проходя вдоль галереи, останавливаясь около картин и скульптур лишь на миг, менестрель исполнял песни, не пользуясь магией, но его всё равно слушали, и речи вокруг замолкали. Берёт художник краски, Берёт художник кисти, И исчезают маски, И проступают лица, И взгляды на картине Ещё хранят беспечность, Но в рамку над камином Художник вставит вечность. Бродяги и поэты Давно исчезли где-то, Но вопреки сюжету Глядят со стен портреты. И живы все герои, И счастливы, как прежде, Гонимые судьбою, Хранимые надеждой. Мерцает позолота, Висят картины в рамах. Картины — это окна В покинутые страны. Хранят свои секреты, Простое станет сложным, И на границе света Нам машет вслед художник. Время не ждёт, Унося и мечты, и любовь, Но у мольберта художник встаёт. И за плечом, Привставая над сумраком вновь, Время художнику кисти его подаёт. Слушая Даэрона, понимая, что зря посмеивался над ним, сравнивая с наивными влюблёнными в принца девами, Келеборн вспоминал Валинор, Альквалондэ и тех, кого более никогда не суждено увидеть. И сердце больно щемило. — Однажды, мой дорогой друг, ты споёшь то, что тронет моё сердце, — голос Лутиэн заставил вернуться из воспоминаний в реальность, и самозванец поспешил отойти подальше к столам и подставить слуге бокал, чтобы его наполнили. Встречаться взглядом с принцессой лжецу казалось небезопасным. — Я всегда пою только для тебя, — вздохнул Даэрон, смотря на любимую взглядом, полным безнадёжного чувства, от которого не хотел и не мог избавиться. Лутиэн рассмеялась и, трепетно коснувшись ладонями лица менестреля, поцеловала его в губы. Ласково и холодно. Такая нежность доставляла больше боли, чем радости. Келеборн отвернулся, чтобы не хотелось высказать безвольному менестрелю, что нельзя позволять даже принцессе топтать свою гордость, ведь Даэрон не просто певец! Это поистине талантливейший музыкант, летописец и создатель письменности! Он был ближайшим советником короля, пока… Не влюбился. И, конечно, теперь его уже не спасти, что толку говорить, как он неправ… — Принц Келеборн, — шелестя лёгким искрящимся звёздно-синим платьем со шлейфом и ниспадающими до пола рукавами, Лутиэн, двигаясь, будто в танце, в одно мгновение оказалась рядом с самозванцем, — ты прекрасно воплотил свой замысел. Благодарю от души. — Не стоит благодарности, — учтиво поклонился Келеборн и предложил Лутиэн вино. Присутствие принцессы в опасной близости заставляло чувствовать постепенную потерю опоры под ногами. Энергия, струящаяся потоками ледяной воды, заставляла сжиматься, словно от холода, но ощущение было приятным, несмотря ни на что. Что-то похожее ощущалось рядом с Майэ Уинэн и обычно означало благосклонность Айну. — Когда в твой дом пришла война, — серьёзно и заинтересованно спросила Лутиэн, — что сделали Владыки? Келеборн растерялся. Он мог в деталях рассказать о действиях своего короля и принца, о содеянном Феанаро и Нолдор в целом… — Это был неистовый шторм, — опустил глаза Тэлеро. — Неожиданный и яростный. И злоба охватила всех. Не сто́ит речам о страшном прошлом Валинора звучать здесь сегодня. Лутиэн, моментально потеряв к самозванцу интерес, вспорхнула дивной птицей и улетела к своему певцу, чтобы снова приласкать его, доставляя нежностью больше мук, нежели счастья. — Принц, — обратились к Келеборну сразу три девы, создававшие скульптуры для галереи, — эта выставка, твоё детище, поистине прекрасна! Нам было неописуемо приятно работать с тобой. Смотря на прелестных эльфиек и с досадой вспоминая, как должен реагировать, изображая Вольвиона, самозванец подумал, что настоящего принца здесь всё равно никто никогда не видел, поэтому… Подав девам бокалы и многозначительно улыбнувшись, Келеборн поднял тост, обещая, что это не последняя совместная работа, и новые проекты можно начать обсуждать уже сейчас. — Придется отложить разговоры с прелестницами и побеседовать с королём, — вмешался в непринуждённое общение Саэрос, странно задумчивый, с отсутствующим взглядом, и Келеборн был вынужден следовать за советником. Владыки Дориата стояли около огромного полотна высотой в три, а длиной — в четыре с половиной эльфийских роста. Рама была выполнена из переплетения золотых и серебряных ветвей всех видов деревьев, растущих в Королевстве-под-Завесой, на листьях блистала роса из белого и голубого жемчуга. С картины смотрело прекрасное лицо. — Я не позволю реке затопить нас, — с уверенностью говорила Мелиан, когда Келеборн подошёл. — Даже если Эсгалдуин потечёт в обратном направлении. Тингол, держа супругу за руку, казалось, не обращал внимания на её речи, произносимые для троих приближённых, а лишь всячески демонстрировал подаренное Новэ Корабелом ожерелье из чистейшего белого жемчуга. — Скажи, Вольвион, — обратилась Мелиан к самозванцу, смотря куда-то вверх, — как укрепляли набережные в твоём городе? Была ли необходимость защиты от затопления или больших волн? — Мы защищались от чудовищ, — осторожно подбирая слова, ответил Тэлеро, — Моргот… Когда ещё его называли иначе, сказал, что создал в Средиземье монстров, которые очень сильны и могут напасть с моря. Тогда мы укрепили город и подготовились к возможной атаке. А когда на Валинор пала тьма, за оружие схватились все. Наготове оказалось всё, даже кухонная утварь. — Страшные времена, — отрешённо произнесла Мелиан. — События тех дней ранили тебя, и сердце всё ещё кровоточит, но… Надо жить дальше, Келеборн. Скажи, можно ли защитить берег так, чтобы даже без завесы чар не было видно укреплений? Представь, что магии нет, и любые постройки заметны чужакам. Есть ли способ соорудить скрытые от глаз надёжные набережные? Самозванец почувствовал ещё бо́льшую растерянность. Имея весьма скромные познания в строительстве, он совершенно не представлял, что от него требуется, а главное… Зачем рассчитывать на отсутствие чар, если они присутствуют? Это ведь магия Айнур, мелодия Песни Творения! Майэ Мелиан создала Завесу, используя свою изначальную силу! Неужели Моргот… Нет, он не может уничтожить то, из чего сотворён сам. Тогда зачем?.. — Я решу эту проблему, — учтиво поклонился Келеборн, надеясь, что от него более ничего не требуется, и можно уйти. — Разумеется, — скривился Саэрос. — Поэтому в самое ближайшее время ты отправишься за город с мастерами Новэ Корабела и приглашёнными наугрим и тщательно исследуешь берег. Если вода в Эсгалдуине поднимется, Менегрот может оказаться в опасности. — Я не допущу затопления, — повторила Владычица Мелиан, всё ещё смотря куда-то вверх. — Задача ставилась иная. — И я сделаю всё, что в моих силах, — снова поклонился самозванец и, видя, что ему уже всё сказали, наигранно восхитившись ослепительной красотой и блеском короля Тингола, удалился. Саэрос, казалось, опомнился. Только сейчас. — Это потрясающий портрет, — залюбовался огромной картиной советник, — принцесса Лутиэн здесь будто живая. Все взгляды, мгновенно ставшие восхищёнными, устремились на полотно. Дочь короля Тингола смотрела с портрета задумчиво, её улыбка казалась весёлой, беззаботной и немного грустной одновременно, словно постоянно менялась. Картина выглядела живой, и любоваться ей можно было бесконечно.