Свет проклятых звёзд

Поднявшись с постели, не одеваясь, Макалаурэ подошёл к окну и отодвинул тяжёлые бархатные шторы. Арду наполняла новая прекрасная мелодия, пробуждающая тревогу и печаль, напоминая, как больно и тяжело одинокому сердцу, когда полный любви мир отвернулся от него, и рождая следом вопрос: лучше ли, когда всё внимание сосредоточено на покинутой, страдающей без надежды душе? Внимание отрешённое, далёкое, или близкое, пристальное, но безучастное? И что хуже: безразличие или насмешка? Музыка тоски, с которой смирилось уставшее болеть сердце. Песня пробуждения чувств, что хотелось усыпить навек. Забудь, но помни… Как? Тема навязанной извне чистоты, давящей на тайные, личные сокровища души. Рвущая самые важные струны. Она слишком сильна, подавляет всё, что по её мнению диссонанс, но именно поэтому дисгармония нарастает, оберегая своё… Драгоценно-несовершенное. Отвратительно-неправильное и до безумия любимое. Аккорды чистого пустого звучания показной истины заставляют страдать от воспоминаний о заполненности страстью, и от этого разыгрывается фантазия, пугая своими скрытыми до поры гранями. Неужели моё сознание способно… На такое?! Нет… Да! Но если каждый может думать и мечтать о таком… Каким страшным становится мир в звучании идеализированной, пустой мелодии, открытой для наполнения любыми гармониями… Чтобы признать их ненормальными, неправильными, постыдными и задавить притворной, вынужденной чистотой угнетённого безразличием чувства. "Тилион?" "Итиль, Макалаурэ, Итиль". Над башнями белого мрамора, увенчанными алыми со звёздами флагами, в чёрном искрящемся небе расцвёл прекрасный серебристый цветок, и менестрель понял, что именно этому светочу суждено стать неисчерпаемым источником вдохновения для поэтов, музыкантов и художников. *** — Мне это не кажется, Тьелко? — завертел головой Куруфинвэ-младший, увидев, как удивительно меняется окружающий лес. Туркафинвэ не ответил, лишь отмахнулся, давая понять брату, чтобы не мешал. Нолдо слушал голоса птиц и животных поблизости. Это могло бы встревожить, если бы не весело виляющий хвостом Хуан. Пёс улыбался, высунув длинный язык, и носился между деревьями, гоняя мотыльков. Тьелко рассмеялся. — В нас летит огромное яйцо, — угрожающе заговорил Феаноринг, сдерживая усмешку, — из которого вылупится змея и съест всех-всех птенцов. Страшно? Куруфинвэ поднял голову и невольно заулыбался серебристому цветку, поднимающемуся к звёздам над кронами деревьев. — Красиво… — ахнул Нолдо, не в силах отвести взгляд. — Потрясающе красиво… — Ты ничего не понимаешь, — со всей ответственностью заявил Туркафинвэ, влезая на дерево. В серебристом свете, льющимся с неба, его белые волосы, брови и ресницы заиграли переливами жемчуга, ярко-голубые глаза, отражая дивный цветок, приобрели сапфировый блеск. — Этот булыжник распугает всю дичь, и лесным хищникам придётся съесть сначала своих детёнышей, а потом и самих себя. — Это обсуждают волки и рыси? — И медведи. Но, знаешь, Курво, как ни странно, творению Валар рады белки. Они почему-то ждут, что свет Итиль заставит плодоносить даже не плодоносящие растения и… Камни! Вот кто действительно умеет верить в чудеса. — Теперь я буду завидовать белкам, — улыбнулся Куруфинвэ, тоже влезая на дерево. — Я тоже хочу снова научиться ждать чуда. *** — Проснись, Сулион! Проснись! Юный эльф вскочил с набросанной на камнях недостроенной стены соломы, зацепил стоявшие рядом металлические штыри, и один из них с грохотом и звоном покатился вниз по витой лестнице. — Забудь, это ерунда, — примирительно улыбнулся Линдиро, видя, как смутился своей неловкости Сулион. — Посмотри на небо. Слышишь, как радуются Нолдор в сторожевых башнях? Юный Авар не верил своим глазам и не находил слов. — Это знак судьбы, мой друг, — с жаром произнёс сын Асталиона. — Много веков в Валиноре сияло священное серебряное Древо Телперион. Жизнь в нём уничтожил Моргот, но частичку его света ты видишь сейчас на небе. — А в чём знак судьбы? — восхищению Сулиона не было предела. — На фоне прекрасного светоча я увидел летучую мышь. Большую, словно сокол. Это слуга врага, такая же, как та, что играла с моим отцом перед его смертью. И, увидев эту тварь на фоне священного творения Валар, я понял, что мы с тобой должны начать охоту на шпионов Моргота. Глаза юного эльфа вспыхнули восторженным азартом. — Завтра же я передам наместнику Маглору, что мы уходим из града Феанарион, — твёрдо сказал Линдиро, кладя Сулиону руку на плечо. — Засиделись мы за стенами, мой юный друг. Пора снова браться за оружие. *** Смотря в казавшиеся бесцветными и блёклыми глаза Галенлиндэ, в которых теперь отражался воссиявший на небосклоне цветок, Питьяфинвэ невольно улыбался. — Ты так красива сегодня, — убирая за изящное острое ушко эльфийки непослушную волнистую прядку, теперь тоже волшебно заблестевшую, Нолдо забыл и о чувстве вины за своё счастье перед братом-близнецом, и о том, что на сердце лежит груз гораздо более реальной и тяжёлой вины, и даже об обиде на Макалаурэ, заставившего жениться «на какой-то серой мыши». — Правда? — огромные печальные глаза с надеждой посмотрели на Питьяфинвэ, раскрываясь ещё шире, становясь поистине бездонными. — Да, ты очень красивая. — Амба-ро-со, — снова попыталась произнести имя будущего супруга Галенлиндэ, конечно же, безуспешно, но Питьяфинвэ больше не хотел постоянно мучить будущую жену уроками Квэнья. — Амрас, — ладонь Феаноринга нежно провела по щеке дочери Новэ Корабела. — Ты ведь так меня хотела называть? — А можно? — Можно. — Спасибо! — обрадовалась юная дева, но в глазах всё ещё дрожала опаска. Нолдо чувствовал, невеста по-прежнему боится его. — Сегодня особый день, — поднял взгляд к небу Питьяфинвэ. — Свет озарил Срединные Земли, и, купаясь в его сиянии, мы с тобой, Галенлиндэ, сыграем свадьбу. На волнорезе! Эй, доблестные воины и искуснейшие мастера! Сегодня, под лучами новорожденного светоча я беру в жёны прекраснейшую деву! Это стоит отпраздновать, не так ли? Поднимем кубки за счастье и красоту моей супруги! И пусть любовь озарит нашу жизнь в это мгновение и вовек не угаснет! *** Подмастерье, обычно строящий из себя очень важную персону, вбежал в главное здание кузницы, вращая безумными глазами и глупо улыбаясь. Среди вырывающихся из горнов сполохов огня и мечущихся искр лицо эльфа казалось ещё более пугающим. — В небе… Новая звезда! Серебром сияет! — выдохнул эльф, и все кузнецы разом обернулись на него. — Огромная! Эол, мгновенно забыв, что делал, бросил инструменты, стрелой вылетел на улицу и поднял голову к чёрно-звёздному небу в обрамлении бордовых ажурных крон, состоящих из бессчётного множества листьев-капель. Озарённый серебристым сиянием, эльф стоял, застыв, словно мраморное изваяние, и восхищённо улыбался. Ему абсолютно не было дела ни до кого, сейчас Эол бы даже не стал злорадствовать, если бы узнал, что впервые в жизни его горячо обожаемый брат король Элу Тингол ощутил себя лишним рядом с супругой: когда Майя Тилион поднялся в небо новым светилом, Майэ Мелиан долго молчаливо беседовала с собратом-Айну, и в этом разговоре, прозвучавшем у границ мира одной из бесконечного множества песен Изначального Замысла, не было ни одной ноты для эльфа, независимо от его положения в обществе.