Свет проклятых звёзд

Когда новорожденный светоч, подаренный на прощание Телперионом, скрылся за горизонтом, и снова воцарился мрак, Финдекано и его верные, занятые приготовлениями к дальнейшему пути, стали гадать, когда снова появится на небе серебряный цветок и появится ли. Что, если Майя Тилион лишь единожды был отправлен в полёт с какой-то важной миссией и, выполнив её, более не взлетит? Завязывая надёжными узлами сломавшуюся на морозе верёвку, чтобы её опять можно было использовать для перевозки грузов, принц Финдекано вспоминал о семье. Снова и снова ощущалась пугающая тревога за брата: не давало покоя предчувствие, что случилась беда, оно изматывало и заставляло вернуться, найти Турукано. И если бы не уверенность, что брат не остался один в опасности, что рядом с ним много тех, кто в состоянии помочь, Финдекано, наверно, повернул бы назад. Закрыв глаза и представив лицо жены, старший сын Нолофинвэ улыбнулся. Конечно, он был бесконечно прав, не взяв Нарнис с собой, но в часы покоя, когда опасность не грозила, не мучил голод и невыносимый мороз, не приходилось хоронить собратьев, тоска сковывала сердце. Понимая, что за время его отсутствия младшая дочь успела вырасти из смешной девочки в прекрасную юную эльфийку, становилось до боли жаль, что не увидел этого. С невольным вздохом Финдекано поднял голову и посмотрел на юго-запад, где остался дом, и с изумлением замер: небо постепенно становилось сиреневым, потом начало розоветь. — Смотрите, братья! — закричали друг другу эльфы. — Небо меняет цвет! — Это не похоже на Тилиона… — Это не Тилион! На горизонте, напоминая расплавленный металл, загорелась оранжевая полоса, а потом… Сначала не слепящий, красный шар с трепещущими краями, кажущийся заполненным жидким золотом, но постепенно становящийся невыносимо ярким, медленно поднимался на стремительно светлеющее небо, меняющее оттенки с темно-фиолетового на синий, бирюзовый, розовый, сиреневый… Лазурно-голубой! Насыщенный, радостный, глубокий и вдохновляющий. «Склонитесь предо мной! — требовало новое светило. — И я буду милостива! Я, Майэ Ариэн, приветствую мир, что отныне мой безраздельно! Анар — ваш владыка!» — Огонь в небе! — восхитился Финдекано, невольно отворачиваясь от невыносимо яркого светоча, чувствуя, как отступает мороз. Лёд и снег заискрились всеми цветами радуги, море заблестело чистейшим золотом. Красота притягивала взгляд, но глаза невыносимо болели, на белое не было сил смотреть, зрение начало терять чёткость. — Нам придётся переждать в тени пещер, когда Анар спрячется за горизонт, — надавливая на слезящиеся глаза, сказал Финдекано. — А если не спрячется, то привыкать будем постепенно. Не думаю, что пламя в небе станет подстраиваться под нас. Помогая друг другу добраться до укрытий, Нолдор продолжили работу в спасительном полумраке, лишь изредка выглядывая на улицу, чтобы полюбоваться сверкающим в лучах пламенного светила снегом, золотыми волнами и ярко-синим небом. У входов в пещеры начал подтаивать лёд, и капли, падая в тень, замерзали, собираясь в ледяные холмики. Всё происходящее было настолько странным и необычным, что вызывало только любопытство без тени тревоги и сомнений. Свет! Тёплый! Это не может быть плохо. *** По инерции обернувшись и увидев то, о чём говорил Финдарато, Турукано, не чувствуя ни восторга, ни радости, ни тревоги, опустил голову и, смотря себе под ноги на белый холодный снег, не замечая загорающихся на нём искорок и нежно-розового отсвета, пошёл обратно в лагерь, стараясь составить в голове текст, который должен написать. После того, как позволил применить к себе чары, принц чувствовал себя живее, но очень странно. Больше не хотелось лечь, чтобы обессиленное тело не приходилось заставлять двигаться, не возникало иссушающей душу потребности постоянно воспроизводить в голове образ Эленнис, вытесняя реальность иллюзией её присутствия рядом, чтобы казалось, будто ощущаются прикосновения и дыхание любимой, теперь всё существо требовало что-то делать, здесь и сейчас, безотлагательно. Навязчивые мысли, что эльфийка, которая стала не просто смыслом жизни, но и самой жизнью, не увидит изменившегося мира, Эндорэ, не узнает, кто станет избранником дочери, не услышит новых песен, не вдохнёт ароматы невиданных в Валиноре цветов, не встретит собратьев, живущих за морем, и не сможет дарить своему супругу любовь, обрекая на бессмысленное мучительное существование, теперь не занимали всё сознание без остатка. Чары всколыхнули и перемешали чувства, заставили осознать, на чём строилась болезненная привязанность, которая нынче не даёт смириться с потерей и жить дальше: всему виной понимание, терзавшее Турукано с самого начала супружества, что в любой момент может случиться беда, которая всё равно неизбежна, и счастье однажды навсегда покинет, поэтому необходимо с граничащим с безумием отчаянием хвататься за каждое мгновение вместе, ведь… вдруг оно последнее? А теперь хвататься больше не за что… Теперь НАДО жить счастьем дочери, ведь для Эленнис это было важнее всего… Надо, необходимо… что-то делать! Написать отказ от супружества! Артаресто не станет хорошим мужем для Иттариэль! Иначе, Эленнис давно бы предложила их свести! «Прощай навек» — вот последняя черта… Турукано не понял, снова ли Финдарато применял магию, или разум сам играл с воспоминаниями, но вдруг заполнившие весь мир вокруг картинки, словно повисшие в воздухе, сложившиеся куполом и закрывшие убитого горем вдовца от живых, расступились, между изображениями возникли зазоры, сквозь них стало видно синее прекрасное небо. Яркое, сияющее… как её глаза. «Прощай…» «Навек». Картинки, картинки… А ведь Эленнис могла погибнуть в Альквалондэ, убивая Тэлери, и это не было бы героизмом, такая смерть стала бы не венцом жизни, но клеймом. — Спасибо, Эру, — прошептал сын Нолофинвэ, растворяясь в синеве нового неба над головой, чувствуя, что снова плачет, — спасибо, что смерть Эленнис не стала постыдной… Если это всё, что ты мог сделать для нас… Ощутилось непривычное тепло, и слёзы катились уже не только от горя, но и от нестерпимой рези в глазах: белый цвет стал невыносимо ярким. — Турукано, — Финдарато потрепал брата за плечо, — тебе надо поспать. Немного. Всё равно с таким горячим светилом в небе продолжать путь невозможно: ничего не видно. — Да, — выдохнул принц, — я слышу, как отец распоряжается о привале. — Только, любезный брат, — голос молодого короля стал неискренне нежным, — не вздумай мечтать, что не проснёшься. Ты ещё не всё сделал для меня. *** — Ночь… нас подождёт… — тихо пропел нежный голос, и мокрой от слёз щеки ласково коснулась ладонь. Турукано, разумеется понимая, что это лишь очередной тяжкий сон, который нет сил отпустить, схватил рукой, наверное, подушку, но казалось вдовцу совсем другое. — Не зажигай огня — с тобой сияние звёзд, — продолжала звучать музыка, — здесь так хорошо… Не потревожит сон Сомнения стон И жалобный перезвон. Вокруг было очень красиво: снег отступал, таял, превращаясь в ручьи, горящие золотом днём и таинственно переливающиеся серебром ночью. Сквозь трескающийся с треньканьем колокольчиков лёд прорастали ярко-зелёные побеги, и Эленнис, живая и ещё прекраснее, чем прежде, касалась их пальцами. Розовыми и мягкими. Не чёрными скрюченными… — Вот здесь наконец я обрела тебя, мы долго были в пути, — приближался голос и тёплое дыхание, но сама эльфийка уходила всё дальше, и сугробы расступались перед ней. — Всё, всё позади! Больше не надо нам бояться звука шагов в ночи глухой И узнавать в толпе твой силуэт, и хватать пустоту! «Что-то не так! — вдруг ужаснулся озарению Турукано. — Эленнис… Она не может быть здесь, в этом красивом месте! Она не может быть счастлива! Моя Эленнис… Братоубийца. Она несёт посмертное наказание у Намо в бездне». — Но в дальнем краю светится дождь во мгле, играя с мокрой Луной, — пропел голос, и среди залитых золотыми лучами лесов реки наполнились талой водой, став быстрыми неукротимыми потоками. — Дай руку свою, я расскажу тебе, как быстрая тень манила вслед за собой, Но наступил тот день, и мы нашли дорогу домой. «Кто ты?» — просыпаясь во сне, постепенно теряя связь с иллюзией, спросил принц. — Просто кончилась зима… Пробуждение стало тяжёлым испытанием, словно тело пришлось вытягивать из вязкой патоки. Голова казалась неподъёмной, веки не было сил разомкнуть, но всё же Турукано сел на постели и открыл глаза. Шатёр. Полумрак. Пустая кровать. И странное ощущение, что сон был не просто очередным болезненным видением. Это… предупреждение. — Надо уходить со льда! — откуда-то взялись силы резко встать. — Свет несёт тепло! Здесь всё растает! *** Первыми к изменившейся обстановке приспособились самые юные эльфы, смастерив себе «вуали» из тонких полупрозрачных тканей и быстро поняв, что снежки из чуть подтаявшего в тёплом свете дитя Лаурелин снега получаются лучше. Всюду слышались обсуждения, как продолжать путь, кто-то высказывал опасения, что лёд начнёт проваливаться, другие спорили: нет, если подобное и произойдёт, то очень нескоро. Однако все были согласны с тем, что задерживаться не стоит, поэтому, когда небо снова стало сиреневым, и Майэ Ариэн перестала слепить глаза, Нолдор двинулись в путь на север. *** Нежно-розовый мир постепенно темнел, становился лиловым, синим, на чистом небе появились плотные фиолетовые облака. Подтаявший днём снег заледенел, стал скользким, дорога заблестела. Эльфы не говорили об этом, но каждый ждал, что чёрное звёздное небо озарит сияние Итиль. — Сын, — окружённый охраной король Нолофинвэ прямо посмотрел на младшего наследника, — прошу, не говори ни с кем о таянии льда под лучами Анар. Всё, что нужно, будет спето Акларикветом и его менестрелями. Решение о том, когда, куда и как идти, принимаю я, советуясь с Лаурэфиндэ и его доверенными командирами. Это опытные охотники и разведчики, видевшие во льдах больше, чем ты и я. Про Анар никто ничего не знает, но ты же понимаешь, кто лучше разберётся в дороге? Твой сон предупреждал нас об опасности, и многие грезили подобное. Но что мы можем сделать? Быстрее идти нет возможности, с нами же калеки и дети. Их немного, но я ведь не могу идти, не оглядываясь! По пути и так погибли слишком многие. Турукано промолчал, в очередной раз убедившись, что отец всё снова решил сам. Без него. — Итиль восходит! — послышались восторженные крики эльфов. — На востоке сияет небо! — Вот видишь, — лицо Нолофинвэ смягчилось, — не придётся идти во мраке. Улыбнись, сын, порадуй меня. Ты же знаешь, как важно для отца счастье детей. — Знаю, — прошептал Турукано, — и очень боюсь за дочь. Серебристый свет разлился по небу, снег заиграл, тени почернели. И вдалеке снова завыли волки. *** — Разобьёмся на группы по восемь дюжин эльфов в каждой, — рассуждал Айканаро, проходя вдоль вставших в ряд слушающих его охотников, — каждый из вас отвечает за свою группу. Валар осветили Арду, и, полагаю, в их земле нет вреда от Анар. Однако, здесь во льдах может случиться что угодно. С этого момента идём без остановок, пока в небе Итиль, и придумываем способы защищаться от слепящего света. Высказывались идеи о закопчённых стёклах, которые можно вставлять в маски. Надо обязательно проверить этот метод. — Уровень воды в море поднялся, пусть и незначительно, — подойдя к брату, негромко сказал Ангарато, закутанный в волчьи шкуры. — Я был на берегу, и он тонет. Понимаешь, что это значит? Айканаро с тревогой обернулся на север. Снег сиял серебром, со всех сторон доносились песни, вой зверей и крики птиц. Итиль в чёрном небе-мантии и венце из звёзд — вдохновение и надежда для всего живого. — Перешеек не затопит, — дрогнувшим голосом произнёс Нолдо, откашливаясь. — Быстро не затопит, — мрачно ответил Ангарато. Близнецы опять посмотрели на север: узкая полоска суши с проложенной по ней дорогой была совсем невысоко над уровнем моря. Вдалеке виднелись белые пики айсбергов. Красиво и маняще… Можно любоваться вечно, но надо идти и не забывать, что никто не знает, сколько ещё невиданных опасностей таит в себе эта красота.