Свет проклятых звёзд

Она появилась, и серый унылый вечер засиял золотом Лаурелин. В тот момент менестрель не замечал перемен, произошедших в Артанис за время перехода через льды, Макалаурэ видел лишь Её. Просто Её. Свою Мечту и Музу. Нолдо не понял, с каким чувством прекрасная дева смотрела на подданых нового короля, и что взгляд её, адресованный верным Нолофинвэ и бывшим перводомовцам, совершенно разный, но ни в первом, ни во втором случае, добрым не был. Менестрель любовался волшебным сиянием и терял опору под ногами. — В Амане оплакивали тебя, — спешившись, проговорила Артанис, подходя ближе. — Многие думали, стрелы Тэлери отправили тебя в Чертоги до того, как Намо напугал эльфов пророчеством. Кое-кто даже решил, что тебя из-за «своевременной» гибели не коснётся обещанный нам кошмар посмертия. — Я понял, — начал понемногу приходить в себя Макалаурэ, — ты не рада меня видеть, но не хочешь говорить это прямо при всех. Только сейчас менестрель заметил, что вышедшие навстречу дочери Арафинвэ посланники нолдорана сторонятся его, словно ждут, что будет. — Да как ты мог такое подумать, глупый?! — Артанис вдруг просияла и бросилась Феанорингу на шею. — Обними меня, — прошептала дева, едва касаясь губами уха менестреля. — Обними крепко, словно рад меня видеть! Макалаурэ подчинился, чувствуя, как на сердце начинает давить тоска. Да, глупо было надеяться на что-то… Но почему-то надеялся. Хотя бы на искреннюю радость. Или неприязнь. А получил фальшивые объятия ради какого-то дела. — Пригласи меня на прогулку, — дыхание пощекотало ухо, шёлк волос коснулся щеки. — Так, чтобы все слышали. Макалаурэ подчинился. Артанис выскользнула из объятий, отстранилась, и теперь менестрель увидел её взгляд. Стало невыносимо грустно. — Что же мы стоим? — изображая детскую радость, пролепетала эльфийка, сияя золотом на фоне серой природы. — Дела подождут! А прогулка — нет. «Это и есть дела», — совсем сник Феаноринг, чувствуя, как в душе рождается новая песня, которая не нравится ему самому. Впервые за всю жизнь! *** Серый пейзаж чернел, утопая в красках ночи, поднялся холодный, меняющий направление ветер, завывавший раненым зверем. Артанис, пряча ладони в накидке, шла на фоне береговых скал, сверкающих в свете фонаря в руке Макалаурэ гранитной крошкой. — По дороге сюда, — серьёзно произнесла королева, — я виделась с Турукано. Наверное, дочь Арафинвэ ждала от менестреля обсуждения поступка младшего сына с точки зрения политики и морали, однако Макалаурэ желал совершенно другого, поэтому… — Плевать я на него хотел, — отмахнулся Феаноринг. — Я здесь не ради этого. В холодном, сияющем зимним небом, взгляде Артанис заискрилась насмешка. Разумеется, эльфийка всё понимала. — И твой вопрос, разумеется, важнее любых капризов королей, — хитро улыбнулась дева. — Не говори, что понимаешь, — менестрель поставил фонарь на камни. — Никому нет дела до чувств. Думаешь, мой брат отправил меня к тебе, чтобы поздороваться? Артанис очень хотела скрыть эмоции, однако не смогла. Макалаурэ хмыкнул. — С Нельяфинвэ я поговорю сама, — нежно промурлыкала дочь Арафинвэ, подходя вплотную. — Что же касается тебя… Мы давно не виделись, в нашей жизни многое изменилось. Ты не хочешь говорить о делах королей, зато мои дела тебя наверняка заинтересуют. Так знай, Канафинвэ, это неразделимые понятия — я королева. Артанис рассчитывала, что менестрель спросит, как такое возможно, ведь для этого надо быть женой Ноло, однако не последовало реакции даже на подобные слова. Феаноринг просто поднял фонарь, взял Нэрвен за руку и повёл вниз к морю. — Что говорит тебе вода? — спросил менестрель, и с разочарованием увидел: Артанис нечего ответить. Если бы Макалаурэ был готов выслушать кого-то, кроме себя, он бы узнал, что в Средиземье магия иная, и её только предстоит постигнуть. Но менестрель для себя решил, будто ему всё понятно. — Здесь холодно, — нахмурилась Артанис, и это не было намёком, что объятия могут согреть. — Я приехала ненадолго, не хочу задерживаться у дяди. Мне пора. Свет Лаурелин угас. Оставшись в одиночестве, наедине с почерневшими волнами, менестрель сел на камни у самой воды. — Ты снимаешь тончайшее платье, Стоя лицом к стене, — запел Макалаурэ, голос эхом разлетелся над морем, — и я вижу свежие шрамы на гладкой, как бархат, спине. Мне хочется плакать от боли, или забыться во сне. Где твои крылья, которые так нравились мне? Когда-то у нас было время, Теперь у нас есть дела, Доказывать, что сильный жрёт слабых, Доказывать, что сажа бела. Мы все потеряли что-то На этой безумной войне. Кстати, где твои крылья, Которые нравились мне? Я не спрашиваю, сколько у тебя злата, Не спрашиваю, сколько мужей, Я вижу — ты боишься открытых окон И верхних этажей. И если завтра начнется пожар, И дворец наш будет в огне, Мы погибнем без этих крыльев, Которые нравились мне. Помолчав целую вечность и дождавшись, когда тучи рассеются, Макалаурэ вспомнил, смотря на звёзды, что мечта должна оставаться мечтой, даже бескрылая.