Свет проклятых звёзд

Облака затянули низкое северное небо, заморосил неприятный дождь. Арафион с подозрением посмотрел на море, серое и холодное. Безразличное. Иногда казалось, что даже любопытный сверх меры Майя Оссэ не заглядывал сюда, однако сегодня ощущалось присутствие Айну. В сочетании с непогодой это обстоятельство настораживало: возникало стойкое ощущение произошедшей беды. Лёгкие волны осторожно касались пристани и маяка, лодка с алой звездой мерно покачивалась, даже не натягивая канат. — Я не хочу разговаривать о возвращении, — сказал, не поворачиваясь, Арафион, зная, кто теперь стоит за спиной. — Мне можешь ничего не говорить, — равнодушно произнёс Майя, посланник Оромэ, чаще других бывающий на севере Валинора. — Я сопровождал к Нарнис гостей, и они рассчитывали на встречу с тобой тоже. На всякий случай король Ингвэ передал своему сбившемуся с пути внуку письмо, готов был умолять, чтобы я доставил послание лично. Мне несложно его даже прочитать для уверенности, что родич ваньярского владыки узнал содержание столь важного текста. Удивляясь, что Ингвэ снова называют именно королём сами Айнур, Арафион обернулся к помощнику Вала Оромэ и взял письмо. — Ты не хотел жить под землёй, — с пониманием в голосе сказал Майя, — тебе нравилось петь во дворце рядом с Владыками, ты любил слушать свой голос, летящий с ветром над Валинором, окрашенный искрящейся пылью. Ваньяр уходят из подземелья, Ингвэ с семьёй будет жить в новом крыле дворца Владыки Манвэ Сулимо, твои собратья выстроят дома под сенью священной горы Таникветиль, защищённые от жара Ариэн, видя небо над головой. — Посланник замолчал, внимательно смотря из-под маскировочной зелёной маски на эльфа. «Или ты слишком увлёкся видимостью свободы и созданием иллюзии бунта? — задал Майя беззвучный вопрос. — Ты придумал себе любовь? Ради чего, аманэльда?» Арафион опустил письмо. Моросящий дождь усилился, ветер погнал волны, лодка закачалась заметнее. Зная, что Майяр не служат гонцами для эльфов, за исключением редчайших случаев, когда Валар ждут ответ от кого-то, кто не может приехать сам и всё сказать лично Владыкам, внук ваньярского короля молча пошёл на конюшню. Портовые дела могут подождать, нужно скорее встретиться с важными гостями Форменоссэ. *** С намокших под дождём цветов винограда падали капли, исчезая в высокой траве. — Этим ягодам не суждено созреть — не ко времени народились, обманувшись осенним теплом, — печально сказал Румил, отходя от окна и устремляя взгляд на книжный шкаф. Финвиэль с любопытством рассматривала прославленного исследователя. Лауранаро, пряча от сидящей у камина матери бинты на груди, перекинутые через шею, приобнял здоровой рукой задумчивого и словно испуганного отца. — Что-то случилось там, — Румил вздохнул, — за морем. И, похоже, снова беда пришла к Нолдор Финвэ. Многие бывшие жительницы Тириона, отпустившие мужчин из своих семей на войну, видели в одно время страшные сны. Мало кто рассказывал об их содержании, но несколько женщин, не выдержав тяжких предчувствий, ушли в сады Ирмо. Элеммиро погладил сына по руке, тот почти не поморщился. Финвиэль, зная, почему племянник снова с травмой, всё-таки сдержала насмешку. — Сады Лориэна, — мрачнея на глазах, произнёс менестрель, — не для всех путь обратно в нормальную жизнь. Лучше там не оказываться. — Именно поэтому я забираю сына в наш новый дом! — едва ли не крикнула Финдиэль. — Великий король Ингвэ добился для своего народа неописуемой, невообразимой чести! Мы не посмеем её отвергать! Нарнис посмотрела на дочь без осуждения и удивления, с тенью усталости. В последние годы вокруг северной крепости выросло новое поселение, куда съехались женщины и немногие оставшиеся в Валиноре мужчины-Нолдор Первого и Второго Домов, не пожелавшие жить под землёй. Большинство поняли, что пещеры не для них, после нескольких лет попыток быть счастливыми во дворцах Ауле. «Наверное, Валар недовольны тем, что крепость, служившая тюрьмой мятежникам, стала процветающим городом, вот Финдиэль и нервничает», — подумала дочь Нельяфинвэ Феанариона, наблюдая, как Лауранаро начинает злиться на мать. — Зачем ты приучаешь моего сына к оружию, которое не имеет отношения к охотничьему?! — перешла на обвинения эльфийка, и муж попытался успокоить её, погладив по руке. — Это наша семейная традиция, — спокойно пояснила Нарнис. — Наш предок Феанаро Куруфинвэ спроектировал стальные мечи и доспехи, научил сыновей владеть ими. — Забавно, — вступил в разговор Румил, убрав на место толстую книгу с описанием вымерших растений центрального Амана, — что, похоже, единственное достижение моего любимого ученика, которое принято помнить, это оружие для братоубийства. А ведь все здесь присутствующие говорят на языке, который мог бы носить имя Феанаро, будь его создатель тщеславнее. Однако Искусник ни одно творение не назвал в свою честь, и это достойно, не правда ли? Только никто это, похоже, не ценит, и, пользуясь ситуацией, все вокруг забывают, плодами чьих трудов пользуются. Вы даже представить не можете, каково это: собрать по крупицам и бусинкам множество используемых в речи форм слов, послушать звучание каждого, проникнуться заложенной сутью, прочувствовать, пропустить сквозь своё сердце, чтобы понять, какой вариант благозвучнее и в наиболее полной мере отражает смысл! А грамматические конструкции! Нужно ли уничтожить вероятную двусмысленность или недосказанность на корню или оставить место для домысла? Знаете, сколько споров было об этом? Мой добрый друг Квеннар уставал от нападок Феанаро, считая его слишком мелочным, а Куруфинвэ отстаивал своё мнение, доказывая правоту до тех пор, пока все присутствующие с ним не будут согласны. Или перестанут присутствовать. — Отец моего отца, — улыбнулась Нарнис, — любил ясность и однозначность у других, а для себя и близких создавал целые словари особых выражений, которые понимать правильно могли только те, кто имел доступ к тайным книгам. Мне нравилось говорить с кузинами при других так, чтобы никто нас не понимал. — Да, это забавно, — не слишком уверенно согласился Румил. — Однако никто из рода великого лингвиста не продолжил его дело, и я ничуть не удивлён: Феанаро слишком много требовал, был нетерпим к непониманию и тем самым отбивал интерес к науке. Книжник замолчал, взял с полки обитый серой кожей с позолотой томик. Нарнис смутилась. — Это очень милые стихи, — заулыбался Румил, поправив собранные в хвост чёрные волосы, — поэтесса была очень юной, когда писала их. — Отложив сборник и взяв толстую книгу, обитую красным деревом, языковед пролистал несколько страниц. — Я не верю, что Феанаро уничтожил словарь Валарина, — твёрдо произнёс Нолдо, — зашифровал — возможно. — Почему же? — Лауранаро сел в кресло и блаженно улыбнулся, удобно устроив раненую руку. — Феанаро изучил собственное наречие Валар и решил не делиться знанием, которое давало ему власть. Сложись обстоятельства иначе, мой великий предок смог бы вместо Майя Эонвэ доносить Слово Валар эльфам. По своему усмотрению. — Вот и уезжай из его обители в благословенный город на склоне священной горы вместе со своей семьёй! Благочестивой семьёй! — снова пошла в наступление Финдиэль. — Ещё чего, — усмехнулся молодой эльф. — Мне нравятся традиции Форменоссэ, народ, живущий здесь, и Валар далеко. А шпионы Оромэ, разъезжающие в окрестностях, нам даже помогают — зверей гонят в ловушки. Только по гонкам с Валиэ Нессой по лесам скучаю. Элеммиро не дал супруге вспылить, Румил долистал книгу в деревянном окладе, поставил на полку, взял небольшой томик в простой обложке. — Я должен признаться, Нарнис, — заулыбался языковед, посматривая в сторону Финвиэль, сидящей с холстом и угольком, — мне не хватает Феанаро. Да, не только Квеннар уставал от него, но жажда познания и созидания, которая пылала в его душе, зажигала огонь в сердцах всех, кто оказывался рядом. Одни хотели превзойти гения, другие — ему понравиться, третьи — доказать, что он неправ. А теперь всё угасло, соревноваться не с кем. Нет желания совершенствоваться. И я подумал… — Нет! — в один голос запротестовали Финвиэль и Лауранаро. — Жаль, — погрустнел Румил. — Я надеялся найти ученика из рода Куруфинвэ. Нарнис взглянула на книжника. — Финвиэль, — сказала хозяйка Форменоссэ дочери, — останься с гостями, а мне нужно поговорить с господином языковедом. Пойдём, Румил. Можешь брать с собой любые книги, которые заинтересовали. Нолдо с радостью полез в полку и, набрав целую библиотеку, последовал за дочерью Нельяфинвэ Феанариона в мокрый от недавнего дождя виноградный сад. *** Перевернув сиденье скамьи сухой стороной, гость Форменоссэ сел и продолжил, рассматривая заинтересовавшие книги, говорить о том, что волновало. — Понимаешь, Нарнис, без развития любое дело угаснет, истает, истлеет, растворится… Можно это называть, как угодно, суть одна: я не хочу быть бессильным свидетелем гибели того, что люблю больше всего в жизни. — Говорят, — осторожно предположила Нолдиэ, — всё дело в отсутствии света Древ. — Даже если это так, — серые спокойные глаза вдруг вспыхнули, обдавая жаром, — что мне теперь делать? Смириться и покорно наблюдать за безразличием к науке?! В Валиноре практически не рождаются дети, а в Сады и Чертоги продолжают уходить безвозвратно! Всё искусство выглядит пустым: это бездушные картинки и тексты, в которых нет жизни и идеи, только тоска и бессилие! Это красивые одинаковые между собой порождения умирающей культуры, и я не могу это видеть, Нарнис! Дочь Нельяфинвэ Феанариона молчала. Наблюдая за чернобурой лисой, лениво изображающей охоту на какого-то грызуна, Нолдиэ хотела поддержать книжника, только не знала, как, поэтому решила дождаться, когда он выскажется. — Ты не представляешь, Нарнис, что я чувствую, когда вижу тексты своих учеников, которые переписывают фразы друг друга, даже не изменяя их! Авторы не создают, а копируют! А художницы, у которых все Валар и эльфы на одно лицо? И природа до Древ, во время и после — одинаковая! Понимаешь, это катастрофа, Нарнис! Никто не хочет вкладывать душу! Это не творцы, это бездельники! Играющие с красивым трафаретом дети! И самое страшное, Нарнис, они никак не наиграются. — Но почему ты считаешь, что именно род Феанаро способен изменить ситуацию? Ты говорил с дочерьми Куруфинвэ Атаринкэ? — Похоже, я просто в отчаянии хватаюсь за прошлое, Нарнис. Я помню, как твой дед был увлечён нашим общим делом, — глаза книжника заулыбались, — он всегда приходил в нашу библиотеку заранее, перед началом общих собраний, но однажды… — Румил чуть смутился. — Однажды Феанаро влюбился. И стал приходить точно ко времени. Ни мгновением раньше. А один раз даже опоздал! Это было незадолго до свадьбы. Он тогда пришёл счастливый и совершенно не способный думать о науке. А потом, спустя годы, снова начал приходить заранее, или вовсе ночевал в библиотеке. Нарнис опустила глаза. Крупная зелёная гусеница спустилась с виноградного листа, ниточка блеснула на солнце, показавшемся из облаков. Во двор въехал, сверкая парадным доспехом, Арафион. — Может быть, ты пойдёшь ко мне в ученики? — безнадёжно спросил Румил, гладя ладонью кожано-стальной переплёт пособия по обработке меха, тоже потерявшего актуальность с гибелью Древ. — Я? — внук Ингвэ так искренне удивился, что Нарнис рассмеялась. — Нет, я на такое не способен. Но, клянусь, если ты поможешь мне жениться на этой прекрасной эльфийке, старший из наших сыновей станет твоим учеником. — Друг мой, — почти спокойно произнесла дочь Феаноринга, — господин Румил просит помощи, а не дополнительных проблем. — Она прекрасна, правда? — восхищённо ахнул, хватаясь за сердце, Арафион. — Правда, — кивнул книжник. — И умна. Я приехал ненадолго: поговорю с поселенцами за стенами Форменоссэ и… отправлюсь домой ни с чем. Такова воля Рока. — Таков твой выбор, — словно обвиняя, заявил внук Ингвэ. — А я сказал посланникам моей семьи, что отныне чту традиции Дома Нарнис Нельяфинвиэль, поэтому хожу в металлической одежде, а на юге в ней слишком жарко. Они обрадовались и уехали счастливые. Нарнис встала со скамьи, посмотрела на играющего с грызуном лиса. — Ты не такая, как все, — снова пропел бывший менестрель Валар, — ты не такая, как все!