Свет проклятых звёзд

— Тхану мен, — торопливо поклонился королю гном родом из Белегоста, недавно женившийся на ногродской девушке, — мой государь, Ногрод нам не враг! У нас говорят, что орки промышляют на севере Таргелиона, некоторые отважные Кхазад отправились очистить землю от этих тварей! Вредить нашим рабочим никто не собирался! Уверен, это какое-то недоразумение! Небольшая пещера, служившая обычно складом дешёвых стройматериалов, а теперь ставшая тюрьмой для пойманного диверсанта, была надёжно заперта, у двери выставили охрану, и Азагхал, лично взглянув в глаза заключённому, хотел вернуться в свой дом, чтобы в уединении всё обдумать, но на пути возник встревоженный подданный, озвучивший то, что хотели бы услышать многие: вражды между городами не будет. Попытки владыки Белегоста объединить Кхазад скрепили узами брака не один десяток семейств, члены которых теперь боялись за своих близких. Кроме того, гномы с севера и с юга вместе разрабатывали золотоносные жилы, добывали руду и самоцветы, кузнецы ездили из города в город для обмена опытом, кто-то в итоге переселялся, покинув отчий дом, где оставалась родня. Неужели теперь придётся всё бросать и возвращаться? Конечно, хотелось думать, что строителям тракта мешают орки Моргота и только они. — Недоразумения будут устранены, — твёрдо заявил Азагхал. — Кхазад объединятся, и наше величие возрастёт, превзойдя мощью самые могучие горы! Разумеется, красивые слова мало успокаивали, однако встревоженный гном поклонился на этот раз спокойнее и с благодарной улыбкой, смотря на своего короля с надеждой и доверием. — Оружейник Дарви ещё в Белегосте? — спросил Азагхал охрану и, получив ответ, отдал молчаливый приказ. *** — Можешь оставить меня здесь, заковать в цепи или приказать высечь, — храбрился чернобородый гном, почти твёрдыми шагами заходя на ставший тюрьмой для диверсанта склад. — Твоё право, эзбад. Знай только вот что: я не шпионил и не отсылал никому сведения, которые узнал от тебя о строящемся тракте. Я не шпионил, но понимаю и готов поддержать тех, кто против торгового пути на севере. Если тебе так хочется личной дороги, эзбад, хорошо, проложи её для себя, вымости златом и яшмой, сделай нефритовые бордюры и возведи берилловые таверны на протяжении всего пути! Но только не лезь в устоявшиеся торговые отношения, которые выгодны всем, но почему-то оскорбляют тебя! — Не стану повторять то, что уже говорил, — Азагхал не собирался запирать ногродского оружейника вместе с вредителем, привёл мастера лишь чтобы показать его собрата, который теперь обязан понести наказание, однако чернобородый гном ясно демонстрировал свою позицию: если его неугодный белегостскому королю собрат осуждён, то и остальные, думающие так же, должны оказаться в заточении. Азагхал рассчитывал на совсем иную реакцию со стороны Дарви и теперь прилагал немалые усилия, чтобы скрыть растерянность. Оружейник прошёл вглубь склада и сел рядом со съёжившимся на полу пакостником. — Ты был неправ, брат, — сказал мастер, хлопнув сердитого гнома по спине. — Но я скорее поддержу тебя, чем этих гордых любителей красивых речей. Как тебя звать, брат? Пойманный в редколесье мужчина нахмурился пуще прежнего и молча отодвинулся. Не зная, как поступать дальше, Азагхал вышел в коридор и, когда замок щёлкнул, отправился в свой дворец. Что делать дальше, король не представлял, но ещё хуже — гномий владыка не знал, можно ли кому-то рассказать правду, посоветоваться или хотя бы просто выговориться. Что если уже все вокруг против строительства Свободного Тракта? Как делать добро, не причиняя зла? *** Высокий статный всадник на длинноногом чёрном жеребце, сверкая доспехами и восьмиконечной звездой на шлеме с алым гребнем показался наугрим настоящим исполином. Чёрно-красный плащ эльфа переливался, словно драгоценный камень, висящие на поясе ножны сверкали в лучах утреннего солнца. Оставив чуть позади две дюжины своих верных, таргелионский посланник подъехал к строителям, демонстративно топча разложенные вещи и выровненную площадку, и, смотря сверху вниз с насмешкой, развернул свиток с печатью нолдорана Карантира. — Вы нарушаете наши границы, — заявил эльф, наслаждаясь реакцией наугрим на своё эффектное появление. — Это земли короля Карнистира Феанариона, и владыка не давал разрешения на работу здесь. Однако король милостив и готов договориться. Золото способно решить многие спорные вопросы. Или вы предпочитаете сталь? Гномы переглянулись. — Но это не Краснолицего земля! — тихо сказал старший каменщик собратьям. — Мы сверяли карты! — Вот именно! — громко заявил седой гном, недавно поймавший ногродского вредителя. — Карты говорят, что здесь ничейная территория! Земля Краснолицего на треть лиги южнее! Там, за холмом! — Глаза протри, карлик, — зло и гордо усмехнулся эльф, указывая на свиток. — Или слеп стал к старости? Умишком ослаб? — Да кто ты такой, чтобы оскорблять почтенного мастера?! — взъярился молодой гном, прорвавшись вперёд сквозь пытавшихся остановить его собратьев. Сопровождающие посланника верные подъехали ближе, многие положили руки на оружие. — Я — Алмарил, сын нолдорана Морифинвэ Карнистира Феанариона, родившегося в Тирионе, что в священной земле Валинор, потомок великого нолдорана Финвэ и владыка этих земель наравне с отцом. Мой дед — Феанаро Куруфинвэ освободил Белерианд от гнёта Моргота! — высокомерно сообщил эльф, смотря на наугрим с безжалостным ожиданием повода напасть. — Что-то мне подсказывает, коротышка, ты не сможешь похвастаться подобной историей рода. — Зато я сам достойный мастер и заслужил уважение своими собственными делами! — побагровел рабочий, готовый кинуться на вооружённых эльфов с кулаками. — Я бы приказал отрубить тебе обе руки, — задумчиво поднял глаза принц. — Но я же не орк какой-нибудь. Поэтому повторяю предложение: либо вы платите за использование земли нолдорана, либо убираетесь отсюда. — Послушай, Алмарил, сын нолдорана, — поклонился седой мастер, заслоняя собой вспылившего собрата, — мы — простые рабочие и не можем ослушаться приказа нашего короля. Если ты действительно тот, за кого себя выдаёшь, если мы действительно оказались на твоей земле, я готов уйти, но прежде мне необходим приказ моего короля. Если ты действительно принц Таргелиона, тебе стоит ехать не к нам, простым каменщикам, угрожая и тыкая бумажками. Тебе надо говорить с равным по статусу — с королём Азагхалом. — Равным? — Алмарил растянул губы в жуткой ухмылке. Совсем как его отец. — Эльфы — дети самого Эру Илуватара, а наугрим — всего лишь одного из Валар, коих Нолдор более не чтут. — Ваше почитание никак не отражается на величии народа, — осторожно напомнил гном. — Я хотел по-хорошему, — с сожалением вздохнул принц, — но вижу, зря потратил время. Я сейчас говорил с вами, чтобы избавить от лишней работы, твердолобые коротышки! Вы могли прекратить её сейчас и отправиться домой! Но не-ет! Вы будете усердно строить, пока я не решу вопрос с вашим королём. А я его решу, не сомневайся! И тогда вам придётся разобрать то, что вы тут сделаете, и посадить на место все срубленные деревья! — Но мы их и так сажаем! — Нет, не новые в стороне. Придётся вернуть те, что здесь росли, восстановить этот лесок в его первозданном виде. А иначе придётся понести наказание за самоуправство в чужих владениях. Подумай над моими словами, коротышка, если есть чем. Всадники, сверкая золотом и сталью, тронули коней и двинулись на восток, как бы случайно затаптывая костры, сбивая палатки и разбрасывая аккуратно собранные кучи песка и камешков. — Тварь морготова! — выругался молодой строитель, пнув кочку. — Что будем делать? — спросил только прибывший из Белегоста каменщик. — Никакой он не принц, — отмахнулся гном, уверенный, что вокруг все животные шпионят в пользу короля-колдуна. — Это Алмаглин, старший сын Пилинэль — эльфийки, что волосы травами перекрашивает. Она не жена нолдорану, а так. — И что, что не жена? — нахмурился седой мастер. — Если нолдоран дал сыну титул, значит, этот Алмаглин или Алмарил принц. Да и какая нам разница, кто он? Я думаю так: у нас есть приказ — строить дорогу, поэтому мы будем строить. Придёт приказ разобрать — разберём. Мы — простые рабочие, и это наш щит на случай нападения разных высокородных особ. Пусть друг с другом разбираются, а мы своё дело делать будем. И делать на совесть! Швырнув палкой в сторону дупла, откуда донеслось чириканье, мнительный строитель радостно согласился. — За работу, братья! — бодро закричали наугрим, берясь за инструменты и начиная собирать разбросанные по поляне и дороге вещи. На юге за лесом собиралась гроза. *** Стоянка была покинута, и нигде не находились условные знаки, в каком направлении искать следующую. Это показалось ещё более странным, чем не встреченные на пути соратники. Когда братья приняли решение разделиться: старший едет на переговоры в Белегост, а младший продолжает орочью деятельность, второй сын таргелионского короля поначалу чувствовал досаду, но потом, осознав, что при таком раскладе не придётся соперничать за Ривиан, взбодрился. Однако теперь, не находя своих сообщников, Карналмарил всерьёз забеспокоился. — Тебе нечего волноваться, кхулум, — не особенно почтительно сказал предводитель гномьего отряда из Ногрода, присоединившегося к таргелионским «оркам» в обмен на помощь Карантира на Нароге. Разумеется о присутствии наугрим на строящемся тракте, а эльфов — в золотоносных пещерах ниббингов никто не должен был знать, и юный сын Карнистира побаивался честно говорить о своих переживаниях и подозрениях. Вдруг гномы, узнав о сложностях задачи и возможной огласке, перейдут на сторону собратьев? Выбрав новое место для стоянки, разделив своих сообщников — эльфов и наугрим — на отряды, юный принц, всё больше волнуясь, отправился туда, где висело послание для Белегоста и замер, увидев, что на месте ряженой туши мерно покачивалось алое химрингское знамя. *** Расстеленное на широкой кровати покрывало из соболиного меха ласково щекотало кожу, согревало обнажённое тело. Пилинэль была рада, что супруг прислал за ней, хотела снова почувствовать себя счастливой избранницей дивного эльфа из Земли Валар, такого страшного и прекрасного, что от эмоций способно разорваться сердце. Хотела и заставляла себя не думать о плохом. Среди длинного сверкающего серебром чёрного ворса заиграли чарующими красками крупные цветные бриллианты, небрежно брошенные украшенной перстнями рукой. — Мех выглядит одинаково, независимо от того, с разрешения лорда были убиты зверьки или нет, — задумчиво произнёс Морифинвэ, распахивая шёлковый халат. — Единственные, кого действительно стоило бы спросить — сами соболя, но никто этого не собирается делать, разумеется. Сквозь тяжёлые шторы, вышитые золотой нитью, почти не пробивался свет угасающего дня, с улицы доносились весёлые голоса. Владыка Таргелиона сел рядом с эльфийкой, провёл ладонью вдоль изящного бедра, спустился до колена, снова поднялся к талии и выше, слегка сдавил упругую грудь, тронул шею. Рука провела по бархатистой коже, пальцы пробежали по ключице, обогнули плечо, устремились к соскам, надавив на них, ладонь ненадолго замерла, потом поднялась и легла на живот любовницы ниже пупка. — Ты больше не хочешь от меня сыновей? — прижав эльфийку к постели, задал вопрос Морифинвэ, и сердце Пилинэль заколотилось. — Не доверяешь мне? Разлюбила? — голос таргелионского короля стал резче. — Тебе не удастся обмануть или подставить меня, даже не надейся. — Я люблю тебя! — выдохнула эльфийка, задрожав. — Сразу полюбила, как впервые увидела! Пилинэль хотела подняться, чтобы лаской доказать свои чувства, но Морифинвэ надавил сильнее. — Ты знаешь, что может подтвердить твои слова, — с подозрением произнёс Феаноринг, вставая и одеваясь. — Уходишь? — с ужасом спросила эльфийка, не зная, чего ждать. — Я даю тебе время решить, со мной ты или нет, — равнодушно ответил нолдоран. — Можешь попробовать сбежать. Но если ты будешь здесь, когда я вернусь, наше семейное древо продолжит рост. Хлопнула дверь, оглушительно щёлкнул замок. Бриллианты сверкали среди меховых волн драгоценными слезами, навек застывшими и безмолвными. Кому-то они обошлись слишком дорого, а Пилинэль получила их в дар, непрошенный и нежеланный. Одни позавидуют, другие останутся равнодушны, кто-то, возможно, искренне порадуется успеху мастерицы очарования. «Наверное, — подумала эльфийка, осторожно взяв два чёрных и один прозрачный бриллиант в ладонь, — ни в ком, абсолютно ни в ком никогда не будет сочувствия. К этому надо привыкнуть, как бы ни было тяжело».