Свет проклятых звёзд

Путь на Тол-Сирион начался со злости и обиды, а когда в дороге неожиданно догнал гонец короля Макалаурэ, добавилось ещё большее разочарование: владыка не смог честно в глаза сказать что-то важное, поэтому прислал письмо? Как это… недостойно! Однако, развернув неожиданно внушительный свиток с арфой и звездой на печати, Карнифинвэ начал читать, и взгляд быстро сменился от скептически-презрительного до горящего весёлым азартом. И хотя юный Нолдо ощутил досаду, что дядя не хочет сам воплотить свой замысел, приписка «Видишь ли, королю это не по статусу», действительно всё объясняла. Дорога на Тол-Сирион заиграла новыми дивными красками, разбрызганными кистью Обездоленных. «Арду создала музыка, — прочитал Карнифинвэ, — музыка её и изменит». *** Сияющие синие бездны глаз короля Острова-на-Сирионе засмеялись раньше и гораздо искреннее, чем губы. Финдарато Инголдо изящным жестом приказал подданным оставить его наедине с племянником и расхохотался. — Я бы отправил тебя на орочий праздник вместе с королём-менестрелем, придумавшим такое, если бы однажды не услышал песню, перевернувшую для меня мир, смешавшую все краски жизни и позволившую прикоснуться к чему-то истинному и сокровенному, о чём было так страшно думать, что даже Валар боялись и старались придать память забвению. Посмотрев на племянника, сын валинорского нолдорана слишком тяжело вздохнул, чтобы это выглядело искренне. Карнифинвэ чувствовал: ему слишком много недоговаривают, а, вероятно, откровенно лгут, но уважал право родственника не говорить об истинных мотивах поступков. — Руки Сериндэ, как забытая песня под упорной иглой, — тихо запел Финдарато, и сыну Питьяфинвэ показалось, будто дышать стало труднее, словно на грудь и спину сильно надавили, — звуки ленивы и кружат, как пылинки над её головой. Сонные глаза ждут того, кто войдёт и зажгёт в них свет, Утро Сериндэ продолжается сто миллиардов лет. И все эти годы я слышу, как колышится грудь, И от её дыханья в окнах запотело стекло, И мне не жалко того, что так бесконечен мой путь. В её хрустальной спальне постоянно-постоянно светло. Взгляд сияющих глаз устремился на юного Нолдо, стал пристально-изучающим. — Дед был бы недоволен тобой, — произнёс король с осуждением, которое, похоже, было направлено не на Карнифинвэ, а на события в воспоминаниях. — Знаешь, когда я услышал, как наш драгоценный Макалаурэ пел о Мириэль Териндэ на празднике в честь королевы Индис, то не сразу осознал, как сильно меня самого изменила эта глупая шутка Первого Дома. Конечно, я знал, что мой дед-нолдоран был женат дважды, что моя родная бабушка — вторая королева Нолдор, слышал о том, что Феанаро Куруфинвэ выступал за неизменность и чистоту языка, который сам создал, взяв за основу работы Румила-книжника. Феанаро считал, что никто, кроме него, не смеет вносить правки в Квэнья, будь то написание или произношение, составление новых слов или преобразование имеющихся. Но… — Финдарато снова испытующе взглянул на племянника. — Его любящий отец выбрал путь противостояния с сыном. И, знаешь, именно после исполнения той песни я понял, насколько глубока пропасть между Феанаро и Финвэ. Сын любил отца, прощая тому всё, обвиняя в некрасивых поступках всех, кроме него. А отец поступал наоборот. Король отмахнулся и взял в руки свиток со сломанной печатью Поющей Долины. — Мы устроим торжество в честь твоего прибытия, — загадочно улыбнулся Финдарато. — С тобой прибыли мастера из Ногрода, их надо поприветствовать с размахом. Пусть споют для нас, а мы — для них. Получится чудный культурный обмен. Карнифинвэ рассмеялся. Да, пожалуй, дядя Макалаурэ прав — нужно использовать против врага его же оружие. И то, что одному королю покажется не по статусу, для другого может стать приятным развлечением. *** Сверкая украшениями и переливами шелков, окружённая таинственным шорохом дорогих тканей и шёпотом завистниц, Толлунэль вошла в зал, держа под руку супруга, однако отстранившись от него, насколько это было возможно, заинтересованно всматриваясь в толпу гостей. Внучка прославленного лорда Новэ наблюдала, как радостно мастер Гельмир беседует с наугрим, обсуждая строительство подземных туннелей, и, разумеется, не могла оценить, насколько безумными становились проекты по мере опустошения кубков с пенным хмелем. Толлунэль вдруг стало обидно, что она не разбирается в столь интересном вопросе, принцесса извинилась перед супругом и подсела к мастерам, потребовав для себя кубок тёмного эля. После первых же глотков Толлунэль заметила, что гномы перестали казаться странными уродцами, которых невозможно воспринимать всерьёз, теперь наугрим выглядели милыми бородатыми толстячками, их захотелось потискать за щёки и бока. — Туннель под рекой, — с деловым видом говорил гном, по которому было непонятно, пьяный он или просто шутит, — надо укрепить так, чтобы вода не продавила. А она, змея такая, в любую щель пролезет! Любой камень прогрызёт! Нужен очень прочный материал для потолка. О! — мастер указал на ожерелье Толлунэль. — Надо заставить всех жителей острова сдать алмазы, расплавить их и залить в стены коридора. Алмаз воде не по зубам! Отпив эля, Толлунэль с энтузиазмом расстегнула ожерелье и бросила на стол. Инкрустированные искусно огранёнными бриллиантами ленты и цветы из белого и жёлтого золота заиграли радужными переливами, отразившись в серебряных кубках. — Я лично за этим прослежу! — заявила эльфийка, приняв искреннее удивление во взглядах за восхищение. — Но алмаз же не… — начал говорить Гельмир, потом посмотрел на гномов и расхохотался. — Договаривай, сын Гуилина! — нахмурилась принцесса. — У каждого есть своё дело, в коем он смыслит лучше других, но это не повод смеяться над теми, кто не знает! Скоро у меня будут шёлковые сады, я стану производить ткани нежнее аманских! И, знай, мастер-строитель, твоя принцесса не будет смеяться над теми, кто ничего не смыслит в шелках! Твоя принцесса их научит разбираться! Пересевший с другого конца стола Орландир, ещё трезвый, осторожно взял украшение и вернул растерявшейся Толлунэль. — На строительство и ювелирные изделия, — с видом всезнающего мудреца сообщил архитектор, — идут разные виды алмазов, моя принцесса. Те, что носят на шее и руках, не подойдут для укрепления туннеля. — Они для этого слишком красивые, — поддакнул, наливая Орландиру эль, гном. Вероятно, супруга Артаресто возмутилась бы шуткам или расстроилась из-за своего глупого поступка, если бы не была достаточно пьяна, чтобы тут же забыть про неловкую ситуацию, когда заиграла музыка. *** Гномьи певцы, приплясывая, выкатили в центр зала бочки, разместившись под лестницей, ведущей к пустующему трону. Заводная мелодия заставила улыбнуться даже обиженную принцессу. Я проснулся из-за шума, Из-за дрожи по земле. Я встаю, иду угрюмо, И вокруг всё, как во сне: На опушке тролли пляшут, Водят странный хоровод, Пиво пьют, руками машут. Что за морготов народ?! «Эх! — воскликнул Дедотролль. — Наливай Хмельтролль вина! Хватит тискать Бабутролль, Ведь у ней тролльседина! На волынке Дудкотролль С Девкойтролль играй, давай! Ну, а ты, Курилкатролль, Троллетрубку мне отдай!» Я смотрел, как танцы троллей Продолжаются всю ночь, Вот уже и солнце всходит, Всё танцует хоровод! Тролли в камни обратились — Им до ночи тут стоять, Но как только солнце скрылось, Тролли принялись орать! «Эх! — воскликнул Дедотролль. — Наливай, Хмельтролль, вина! Хватит тискать Бабутролль, Ведь у ней тролльседина! На волынке Дудкотролль С Девкойтролль играй, давай! Ну, а ты, Курилкатролль, Троллетрубку мне отдай!» Артаресто присоединился к танцующим, приглашая супругу веселиться вместе с ним. Толлунэль окинула взглядом хмельных гостей, фыркнула и, бросив в толпу драгоценное ожерелье, побежала в хоровод. — Мне не нужны бриллианты, — мило произнесла принцесса, обнимая мужа, — ведь настоящее и единственное моё сокровище — это ты. Искренне обрадовавшись неожиданной похвале, сын короля расплылся в счастливой улыбке и крепко прижал супругу, нежно поцеловав мягкие тёплые губы. — А теперь, дорогие гости, — сказал собравшимся в зале эльфам и гномам Нолдо с арфой, когда закончилась весёлая песенка, — «Сказка про Истинного Короля». Повисло молчание, лишь инструмент волшебно звучал, заставляя забыть обо всём, кроме музыки. — Бывает ли доброе дело бескорыстным? — спросил менестрель пустоту, осторожно касаясь струн, отвлекая слушателей от вынесшего стул и канделябр для одной широкой свечи помощника и собиравшейся за спиной толпы в синем. — Подвиг тоже должен быть оплачен, ведь герои хотят не только книжной славы, а те, кто направляет доблестных храбрецов, мечтают об истинной власти. Эльф с вышитым на груди созвездием Мотылька подошёл к подсвечнику и поставил на него алое блюдце с горсткой золы. — Это был случайный ожог, — запел «Мотылёк», изображая очень многим знакомую интонацию втородомовского менестреля, — и земля ушла из-под ног. Я — пепел, я — пепел. Сыновья, убитые горем, Со скалы развеют над морем. Я — пепел, я — пепел. Пепел — это для них навсегда, Слишком рано погасла звезда, Обгоревшие клочья небес… Только я зачем ещё здесь? Вышедший к арфисту Нолдо в венце с гербом Второго Дома с пафосной печалью развёл руками: — Красный цветок исторгает из себя Ядовитые брызги безудержных чувств. Страсть, жуткая огненная страсть, Как жгучая лава, как раскалённая стрела. К стулу подвели следующего участника представления, в котором немногие узнали принца Карнифинвэ, но все увидели Майтимо Руссандола со скрытой бинтами рукой, висящей на перевязи, идущего с помощью эльфа в синем, волосы которого сплелись тугими косами. — Что это? — спросил «Маэдрос», указывая на пепел, но ему тут же завязали рот и, усадив на стул, привязали к спинке верёвкой. — Увы, — развёл руками ещё пафоснее эльф в венце, — чтобы восстановить справедливость, чтобы корону получил Истинный Король, необходим справедливый суд над твоим отцом. А так как пепел безмолвен… — Говорить за него буду я, — поклонился «Мотылёк». — И за тебя тоже. Карнифинвэ замотал головой, пытаясь сказать «Нет», но вышло мычание. За столами начали смеяться. — Ты сознался в делах, за кои вам век прощенье молить, — запел кучке золы желавший справедливости Нолдо. — Мой народ милосерден, значит, тебя готовы простить. Кайся, брат мой, во всех деяниях,  Повтори же свои признания. Повтори и моли в смирении О прощении, о прощении! Ты сознался, что в Первом Доме не чтили память отца. Оскверняли ученья Валар и отреклись от Творца. Манвэ трон для вас был ошейником, Нолдор гнали с земель священных вы. Брата бросил на растерзание Ради власти завоевания. Попытки «Маэдроса» возразить ничего не дали, а «Мотылёк» печально вздохнул: — Да. — Вала Моргот учил вас истово от зари до зари, — запела хором толпа, — чтобы чёрной своею истиной щедро вас одарить. — Да. — Встав на путь разрушенья мира, вы Объявили себя кумирами. Светлый Аман с его твердынями Заменили своей гордынею! — Да! — Уподобясь отродьям мерзким, Себе искали рабов. — Нет! — смог освободить рот Карнифинвэ, но его снова завязали. — Да! — С королями вы были дерзкими, Где же дерзость клинков? — Да! — Финвэ память за власть вы продали! Дважды продали! Трижды продали! Признавая лишь флаги красные, Вырезали народы братские! — Да! — Ваши лгут летоописания, лжёте вы и теперь. Запечатав уста лобзанием, их замкнули, как дверь. Исказили тенгвара символы, Ради власти родню забыли вы. Отворите уста нечистые Ради истины, ради истины! Свет всобщего просвящения — Вовсе не Первый Дом! Ваша слава — лишь допущение — Чем грозила потом? Сознаешься ли в этой мерзости? Кайся, брат, пред народом в дерзости! Повтори же свои признания! — Он признался во всех деяниях! — радостно констатировал арфист. — Да! — подтвердил «Мотылёк», подошёл к Карнифинвэ. Эльф с косами снял с головы привязанного к стулу принца венец, передал в руки «голоса золы», а тот преподнёс своему королю. — Что есть мудрость? — спросил, тронув струны, менестрель. — Накопленные за годы знания? Или умение их правильно трактовать? Мудрость — не просто хранение в памяти множества слов. Мудрость — умение расставить их в верном порядке и вложить в верные уста. Сказав это, арфист скинул плащ, поклонился, и вдруг его образ дрогнул и расплылся, а потом стал чётким, и все присутствующие узнали короля Тол-Сириона. Сквозь смех и аплодисменты, сотрясшие зал, громко и от души прозвучали слова одного из гостей-гномов: — Да что б вас всех Моргот побрал, грёбаные эльфы!