Свет проклятых звёзд

Отбросив от себя руки супруга и вывернувшись из объятий, Элиан демонстративно запахнула плотную накидку. В комнате было достаточно тепло, и этот жест мог означать только одно — леди собралась уходить. В другое время Каленовэ стал бы задавать вопросы, пытаться остановить супругу, желая провести время с ней, попробовал бы уговорить, обещая подарки или интересные прогулки, но сейчас на это не осталось сил — лорд не мог думать ни о чём, кроме накалявшейся обстановки, понимая, что ситуация развивается совершенно не в его пользу и расходится с его интересами. — Это всё ты, глупая девчонка! — ругаясь на сестру, сел сын Новэ Корабела за стол, когда за Элиан закрылась дверь, взял бумагу и фазанье перо. — Отец узнает обо всех твоих делах! Ты не сможешь творить в моих владениях, что пожелаешь! Каленовэ обмакнул перо в чернила, но так и застыл, не в силах собраться с мыслями — внимание неминуемо переключалось на вопрос: что делает сестра? О чём она говорит с Арастуром, пока в совете сделали перерыв? Как она смеет решать что-то за спиной брата-лорда?! По какому праву она уединилась с чужим подданным, и почему ни один оссириандский вождь не воспротивился этому?! «Что же с твоим авторитетом?» — задавали вопрос голоса сестры, дочерей, жены, а теперь и собственный. Бросив перо на стол, Каленовэ резко встал. — Я вернусь на совет, не дожидаясь Линдиэль! Нет! Не так! Я приду, — задыхаясь от злости, процедил лорд, — и скажу, ЧТО каждый будет делать дальше. Это будет приказ! Моё решение, которое никто не посмеет обсуждать! Никто, даже ты, сестра! Даже ты! *** Охотник превратился в дичь. Или это только кажется? Линдиэль зашла в небольшую комнату, где разместился Арастур, и заметила на стене пару охотничьих трофеев, которых здесь раньше не было. Эльф привёз их с собой или успел обзавестись, гостя у Каленовэ? Впрочем, какая разница? Сейчас дева видела перед собой не вождя Лаиквэнди из Края Семи Рек, а мужчину, которому есть дело до неё. Очень личное дело. Желание отнестись к симпатии или даже чему-то большему со скепсисом и цинизмом разбивалось о невольное сочувствие: Линдиэль слишком хорошо помнила, каково это — быть отвергнутой тем, кого любишь. Арастур влюблён? Вряд ли. Возможно, просто заинтересован, однако дочь лорда Новэ видела: эльф проявляет к ней не простой и не фальшивый интерес: глаза охотника перестали смотреть с превосходством сильного, и это точно не было притворством. Значит… Сердце Линдиэль дрогнуло. «Он может полюбить меня, — понимание заставило закачаться пол из прочнейшего дерева. — И хочет этого». — Присаживайся, леди, — наигранно смело произнёс Арастур, — позволишь называть себя Прекрасной или предпочтёшь величаться Мудрой или Бесстрашной? «Астальдо…» — сердце забилось невыносимо часто. — Доблестной, — как бы в шутку ответила дева. — Линдиэль Астальдис. — Как пожелает леди. Глаза эльфов встретились. «Предчувствие любви, — вдруг зазвучала в памяти песня, напоминая о юности дома, о пути в Оссирианд и встрече с Туивьель, — ты соткано из снов, Невнятных смутных слов, несвязанных стихов, Где в золотой пыли играет свет и тень, Предчувствие любви, что где-то рядом день Нашей встречи, Утро или вечер, Мгновение иль вечность…» Взгляд Арастура теплел, Линдиэль не могла не улыбаться, ласкаемая его светом. Прозрачные глаза эльфа любовались гостьей, но подобное внимание не заставляло чувствовать себя раздетой, не вызывало стыда — лишь пробуждало гордость собой, добавляло уверенности. Как этого не хватало всю жизнь, а особенно последние несколько лет! — Каленуиль давно ведёт свою игру, — неожиданно сказал охотник, подавая гостье вино. Как трепетно он это сделал! — И не видит её деятельности только Каленовэ. Вожди могут пресечь инициативу леди, однако позволяют ей делать всё. Догадываешься, почему? Линдиэль могла бы сказать, что племянница умна и проницательна, великодушна, справедлива и мудра, поэтому, как никто, достойна почитания и уважения не просто как жена вождя, но как вождь, наравне с ним, однако губы не проронили ни слова, зато взгляд стал слишком красноречивым, выдав истинные мысли, и Арастур вдруг по-настоящему смутился. «Я снова слишком Нолдо! — одёрнула себя Линдиэль. — Нельзя тыкать мужчин носом в понимание, как много можно добиться, правильно выбрав мужа!» — Леди Каленуиль хочет мира, — словно оправдываясь, произнёс охотник, — и мы все его хотим, кроме Каленовэ. Я понимаю его: он был нужен Оссирианду, когда приносил новые знания и навыки, когда был для нас благословением Вала Улмо, но… — эльф приблизился к девушке, казалось, вот-вот обнимет её. — Но потом наши мастера переняли опыт, и лорд-чужеземец перестал быть необходим. Ради каких благ он нам? Милость Элу Тингола? Она не нужна никому за пределами Завесы, леди Астальдис. Тингол не придёт сюда сам и не пришлёт армию, даже если мы попросим. А требовать что-либо с правителя, которого охраняет Майэ, мы не сможем. Понимаешь? Линдиэль кивнула. Голос Арастура был таким ласковым, интонация — уважительной, а улыбка — доброй, что дева таяла, снова ощущая себя юной и не познавшей боль. «Ещё зима, ещё искрится Снег на деревьях в вышине, — вспомнился кошмарный день, когда разбились девичьи мечты, когда едва оперившийся птенец попытался взлететь за звездой и упал на землю вместе с лепестками роз, которые не должны цвести зимой. — Но с каждым днём всё громче птицы Звенят, щебечут о весне. И пусть порой мороз ярится, Ещё стоит на реках лёд, Но птицы знают, знают птицы — Весна идёт! Весна идёт!» Птенец упал и едва не погиб от боли, но сила духа победила, стремление достичь цели осушило слёзы, и в небо взмыла гордая юная орлица, способная уничтожить противника, многократно превосходящего мощью. Неужели сиюминутная лёгкая добыча стоит того, чтобы отказаться от мечты о звезде? Но что, если надежда тщетна? — Каленовэ, — продолжал говорить Арастур, — дал нам многое, но теперь его упорство неуместно. Голодрим защищают северные границы, а мы обязаны их ненавидеть. Ты, Астальдис, предлагаешь единственно верный путь — путь борьбы с Морготом, помогая Голодрим. И я повторю, что уже говорил: если Вала Улмо избрал род Корабела для правления в Оссирианде, твой сын был бы принят нами, как наследник великой женщины. «Это не понравится Каленуиль, — напряглась Линдиэль. — С другой стороны, если соединить судьбу с Арастуром, взять узды правления Краем Семи Рек в свои руки, то не всё ли равно, что думает племянница?» Твёрдость, воспрянувшая от мыслей о власти, безжалостно рассекла удобные тёплые размышления о лёгкой добыче, в которую превратился охотник. Вспомнился прыжок со скалы в ледяную воду, сильные волны и ветер, которые лишь рассмешили, а, покорившись, приласкали. «Ночь своей безжалостной рукой обозначит цель Неотвратимого движения клинка. Что мне помешает завладеть твоей душой? Печально странно, до чего она легка! И смех разольётся на все времена и века, И ветер проснётся, поманит себе на крыла, А я его обману — стану птицей сама! Я взмахну сизым крылом — Что была моя боль, то окажется сном, И ветер закружится с песней вешней. Один взмах стальным клинком Рассечёт мою кровь на «тогда» и «потом», И я забуду, что значит быть прежней». Неужели теперь надо отступиться от выбранного пути?! Под нежным взглядом эльфа Линдиэль снова едва не дрогнула, подумав, что, возможно, судьба преподнесла великий дар, но… — Нет. Дочь лорда Новэ Корабела встала из-за стола, не притронувшись к вину. — Нет, Арастур, — содрогаясь от болезненных воспоминаний и понимания, что сейчас своими руками рушит вероятный успех, как могла твёрдо произнесла Линдиэль, — я пришла в Оссирианд с войны. Пришла оттуда, где пролилась кровь друзей и вернусь обратно проливать кровь врагов. В моей жизни нет места для любви и семьи и интриг ради власти, и ни ты, ни кто-либо другой не изменит этого. Рассчитываю на понимание или хотя бы уважение к выбранному мной пути. Очень надеясь, что не побледнела и не покраснела, леди направилась к двери. — До встречи на совете, — долетели слова охотника, но осознать, с какой интонацией они были произнесены, Линдиэль уже не смогла.