Свет проклятых звёзд

Сон слишком походил на явь, особенно тем, что не удавалось пробудиться. Самым страшным было чёткое понимание: кричать и звать на помощь бесполезно — рядом никого нет. И пока сердце в панике металось, а разум искал способы освободиться от оков забытья, глаза смотрели с высоты полёта летучей мыши на благодатные туманные земли. Да, здесь отзывалось эхо войны, и многие лица выглядели напуганными, однако в целом Хитлум жил прежней жизнью, в которой у каждого было своё место. «Посмотри на города и дороги. Покажи их, нарисуй глазами карту на чистом листе». — Нет! — попыталась выкрикнуть эльфийка, чтобы разбудить себя собственным голосом. «Ты пользовалась помощью Владыки, так помоги ему теперь в ответ!» Глаза видели пути, по которым приходилось ездить, здания, в которых бывала… — Нет! «Услуга за услугу, дорогая. Ты покажешь дороги, а я — её. Ты же хочешь знать, кто она, как выглядит, чем занимается. Ты мечтаешь понять, чем она лучше тебя, и как это исправить! Я помогу». Каким-то неимоверным усилием, не применявшимся никогда ранее, колдунья разорвала связь с бывшими союзниками и, обливаясь холодным потом, села на кровати, громко судорожно дыша. Возвращение из летнего домика в восточное крыло дворца менестреля не заладилось с самого начала, когда в пути на каждом шагу попадались патрулировавшие дороги воины, спрашивавшие обо всех увиденных животных и птицах. Зеленоглазка поначалу недоумевала, для чего нужны подобные сведения, а патрульные не спешили объяснять, однако всё же нашёлся среди Нолдор один собрат средиземской колдуньи, который рассказал, что зверьё и пернатые не только могут быть шпионами врага, но и материалом для создания новых чудовищ, как уже случилось с какой-то несчастной ящерицей. «Не хотел бы я оказаться на месте этой тварюжки», — сказал Авар, прощаясь и желая лёгкого пути. Однако сложности на этом не закончились. Оказалось, что из осадного лагеря приехал принц Финдекано и потребовал от отца выселить на максимально далёкое расстояние от дворца всех менестрелей, особенно Аклариквета и его семью, поэтому артисты отправились на Митрим, рассчитывая, что этого достаточно. Оказалось — нет. Астальдо заявил, что если не прекратятся спектакли во всех театрах, независимо от их сюжета, потому что разбираться, где есть политическая игра, а где нет, ему некогда, он заберёт актёров в своё войско. «С меня хватит!» — бросила в лицо дяде концертное платье Улыбка, забрала сестру и уехала на юго-восток. «Прошу тебя, — Аклариквет, догнав Зеленоглазку на тракте, был готов встать на колени, — прими у себя моих певцов! Я что угодно для тебя сделаю, отдам всё, что у меня есть, только спрячь их. Ты же понимаешь, что будет, если Тьялинельо и остальные окажутся среди воинов Первого Дома!» Несмотря на приближающиеся холода, колдунья согласилась и пришлось возвращаться. Оставалось надеяться, что главный враг хитлумского искусства не пробудет у отца всю зиму, чтобы не пришлось утеплять и достраивать летний дом, ведь большое жильё одинокой эльфийке будет в тягость, а размещать всех, кого нельзя отправлять на Ард-Гален, в двух комнатах, кухне, коридоре и на веранде — крайне неудобно. Артисты-Нолдор, разумеется, умели не только петь и танцевать, поэтому быстро соорудили похожие на лестницы кровати, прибив их к стенам так, чтобы в одном помещении могли с комфортом ночевать восемь эльфов: трое — по периметру, двое — на полу, и это почти решило все проблемы. Зеленоглазка убрала свои вещи в кладовую, а что не уместилось, упаковала в мешки и увезла на зимовку в восточное крыло дворца, по новой преодолев все сложности поездки, связанные с патрулями и допросами. Оказавшись практически в одиночестве в огромном пустом помещении, колдунья не раз ловила себя на мысли, что лучше мёрзнуть и тесниться в компании друзей или даже малознакомых эльфов, чем день за днём слушать эхо собственных шагов. А теперь ещё и чары… Вскочив с постели, колдунья начала собираться в дорогу. Нолдор, занявшие её дом, вполне способны подвинуться ещё немного. И вдруг раздался стук в дверь. Не узнать его было невозможно — только один эльф во всей Арде стучал так: робко, но в то же время настойчиво, давая понять, что отказ впустить его не принимается, тихо, только не услышать не получится. Зеленоглазка удивилась, однако была настолько рада визиту, что не стала ничего спрашивать, а просто открыла дверь и крепко обняла гостя. — Ты уезжаешь? Куда? — Аклариквет сразу заметил собранные в дорогу мешки. — Что случилось? — Мне надоело быть одной, — почти честно сказала эльфийка, отпустив менестреля из объятий. — Значит, твой отъезд слегка откладывается, — улыбнулся королевский певец, проходя в покои и садясь за резной стол у высокого стрельчатого окна. — У меня к тебе совершенно неотложное дело. — А ты смелый, — с интонацией, с которой обвиняют в глупости, сказала Зеленоглазка, — приехать сюда, не дождавшись, когда принц вернётся на войну… — Господин Финдекано запретил мне петь, — деловито поднял указательный палец менестрель. — Но ездить по Хитлуму я пока свободен. К тому же, как ты понимаешь, я не просто музыкант, а советник верховного нолдорана, притом ближайший, пусть меня так и не называют, факт это не отменяет. Я не имею права вечно прятаться и пропускать важные встречи у владыки. Если даже меня не допустят на совет, я переговорю с господином Нолофинвэ после. Принц рано или поздно уедет, и мои артисты должны будут сразу же приступить к работе. — Так, — заварив ароматные травы и добавив сушёных ягод и мёда, наигранно-серьёзно произнесла колдунья, — что привело тебя к королю, я поняла. А как насчёт меня? — Твой маленький домик без тебя скучает, и никакая весёлая толпа не в силах заменить хозяйку, — заулыбался Аклариквет, принимая горячую чашку из рук подруги. — Надеюсь, это не приворотное зелье? — Дорогой мой Вильварин, — танцевальным движением развернулась и оперлась бедром о стол Зеленоглазка, — я пока не сошла с ума от безответной любви к тебе настолько, чтобы рисковать жизнью ради ночи в твоей постели. Ты представляешь, что со мной сделает верховный нолдоран, если я лишу тебя способности соображать даже на недолгое время? — Нет, — сделал невинные глазки менестрель. — Не представляю. Может быть, отправит на Ард-Гален? — Хм, — погладила подбородок эльфийка, подняв глаза к расписному потолку, — а там меня, пожалуй, станут чествовать как героя за такое благое деяние. Аклариквет искренне расхохотался, однако Зеленоглазка внутренне содрогнулась, представив, что окажется близко от земель бывшего владыки. — Спасибо, что приняла меня, напоила, согрела, — начал вдруг грустнеть менестрель, — а я собирался испортить тебе настроение. Просто, Лайхениэ, — певец отвернулся к окну, — мне больше некому это рассказать. Не артистам же. Аклариквет замолчал. Колдунья хотела спросить очень многое, но чувствовала: не стоит, друг всё скажет сам. И точно не нужно говорить: «Опять дело в Нерданель?» — Моя музыка, — менестрель закрыл глаза, — она как бабочка-однодневка. Забавное сравнение, звучащее из уст эльфа по имени Мотылёк, да? Но это так. Я каждый раз, что бы ни писал, душу наизнанку выворачиваю, сжигаю себя изнутри, проживаю сотни чужих судеб, принимая на себя никогда не существовавшие боль и радость. Силой заталкиваю в себя чужие чувства и эмоции, преобразую в истории, которые убивают меня, как личность… Потом я возрождаюсь, вспоминаю, кто я, пою, со мной выступают мои артисты… Проходит миг, и мои песни, которые я с таким трудом создаю, становятся не нужны. Понимаешь, любой повар сейчас бы посмеялся надо мной, но это разные вещи. Да, блюдо готовится и съедается, но рецепт живёт. С моей же музыкой всё иначе. Каждая песня существует только самой собой, только пока её поют. Я сочинял прекрасные… Оценивающе посмотрев на молчаливую собеседницу, Аклариквет попытался понять — кажется ли в её глазах смешным и жалким. Колдунья была спокойна, не выражала никаких эмоций, однако это не означало безразличия — менестрель ощутил душевное тепло, поэтому улыбнулся и махнул рукой. — Ладно, признаю, мои песни отвратительны. Но каждая из них для меня шедевр и венец творения! Ты не слышала и половины всего, что я написал! А знаешь, почему? Потому что их никто не поёт! Я лил кровавые слёзы вместе с городом Альквалондэ, я вдыхал желание жить в отчаявшихся. Да, я пел ужасные вещи о Нолдор, но именно такая музыка была нужна Тэлери. И что же? Пожар войны утих, и смолкла моя музыка. Я рисковал быть убитым сторонниками Феанаро, когда исполнял выстраданные баллады о нём, принимал на себя главный удар молвы, но Феанаро погиб, и теперь никто не осмеливается вспоминать мои стихи. Столько сил было потрачено на то, что придали забвению! Я замерзал в Хэлкараксэ, но шёл и пел для тех, для кого нужно! Праздник Объединения! Мой спектакль был гениальным! Но и его больше никогда нельзя будет поставить на сцене… Аклариквет тяжело вздохнул, допил остывший отвар. — Прости, — морщась, словно от чего-то кислого, произнёс менестрель. — Я слишком много хвалю себя и ещё больше жалуюсь. Это недостойно мужчины, я ничтожество и бездарность. Но мне теперь гораздо легче, могу идти по делам. Зеленоглазка удивлённо подняла бровь. — И что это было? — спросила эльфийка. — Я думала, мы опять поколдуем, а потом споём. — Мне нельзя петь, — важно напомнил Аклариквет, вставая из-за стола. — Но как только станет можно, я приду снова.