Бегущий должен знать, что его новую жизнь
часто придётся перезапускать раз за разом,
как дефибриллятор — сломавшееся сердце.
Посттравматический синдром, как заумно ввернул Меркури, отпускает Фейт с явной неохотой. Иногда ей кажется, что она сроднилась с этим состоянием тупой паники, которая будит посреди ночи и не даёт нормально вдохнуть. Фейт даже ловит себя на мысли, что бестолковое стеклянное равнодушие, одолевавшее её после двухдневной горячки, было более приятным. Мерк тогда не смотрел на неё с разъедающей нутро жалостью. И не держал по ночам за руку, как теперь, когда ей не удаётся подавить идиотские всхлипывания. — Это пройдёт, — шепчет он успокаивающе; тёплая шершавая ладонь протягивается откуда-то из темноты. — Всё пройдёт, Фейт. Всё всегда проходит. Тебя когда-нибудь облизывала корова? Меня да, сто лет назад, тогда ещё около Города была сельская местность. Так вот: недаром говорят — «как корова языком слизала». Время всё лечит именно так. Фейт нервно улыбается. Никто и не думает выпускать её на доставку. Пару раз она пытается сбежать, один — добирается до Дрейка и клянчит у него заказ. Но теперь старший Координатор непреклонен, так что Фейт понуро возвращается в Логово и старается не думать о том, как простреливает раненое плечо болью. Меркури сноровисто делает ей перевязки и лечит нагноения, из-за которых ткани никак не срастутся. Фейт слепо наблюдает за тем, как ежедневно ползёт по небосводу солнце, словно хочет поймать момент, когда светило изменит себе и повернёт вспять. У Мерка, среди бесконечных проводов, микросхем и паяльников, завалялась одна-единственная, потрёпанная книга без обложки. Фейт прочла её вдоль и поперёк. Вместо того, чтобы отвлекать от мечущейся на периферии сознания паники, история принца датского вгоняла её в отчаяние. Поэтому теперь, баюкая неприятные приступы, она только играет в гляделки с солнечным диском и ждёт редких визитов Кайла. Общее горе сближает. Часто Кайл приходит ближе к ночи, пока Мерк разносит посылки, и садится с ней на кухне — на двух картонных коробках с другой, побольше, между ними в качестве стола. Почти всегда они молчат. Кайл курит — неумело, только научившись, но сизый дым так плотно заволакивает Логово, что после него приходится проветривать настежь. Он осунулся, взгляд голубых глаз истончился и поблёк, а неизбывная мягкость и плавность черт теперь кажется насмешкой над резкостью его движений. Даже задерживать на нём взгляд больно, а уж подсматривать за тем, как человек переживает внутри себя трагедию, кажется непозволительным. Но Кайл позволяет. Ей одной — как соучастнице того кошмара, что им пришлось пережить. — А знаешь, что самое грустное, — однажды говорит он так, будто продолжает какой-то старый, незаконченный диалог. Сигарета в его руке тлеет так долго, что скоро обожжёт пальцы. — Я хотел, чтобы однажды она заменила Лиф в тренировке новичков обороне. Но, видимо, мне нужно было ещё учить и учить эту несносную девчонку. После этого Кайл не появляется. Фейт подозревает, что виной тому Мерк, старающийся минимизировать её тревожность — пусть и ценой горя другого человека, его старого друга. Фейт не знает, как к этому относиться. Потому что как только Сокол перестаёт посещать её — как только он уносит с собой беспросветную оголённую боль, — она идёт на поправку. Плечо, наконец, перестаёт взрываться от любого касания — Мерк окончательно справляется с воспалением. Фейт отрубается каждую ночь до того, как вспышка страха смерти начнёт колотить её в истерике. Образ падающей Алексис появляется во снах всё реже. Дрейк передаёт ей весточку о том, что готов выдать простенький заказ, чтобы вернуться в форму. Бесконечный маятник жизни, давший слабину, вновь восстанавливает свой мерный ход. Фейт учится не винить себя в чужой смерти. Но если даже огнестрельные ранения заживают на ней, как на собаке, то душевные травмы зияют сквозными дырами. Фейт затыкает их, чем только может, верит даже, что справляется — но оттуда завывает такой сквозняк, что леденеют кости. Фейт всю жизнь притворялась просто мастерски. Но сейчас даёт слабину.***
Спустя неделю после того, как Фейт встаёт на ноги, — спустя семнадцать дней после гибели Какаду, — ей в напарники на марафон доставок дают Луку. Новый знакомый полностью поглощает её внимание, отвлекая от тревожных мыслей, так что в течение утомительного дня Фейт ощущает себя здоровой. Ослабевшее, изнывающее от отсутствия активности тело ведёт себя непредсказуемо; Фейт упрямо молчит в наушник, потому что сидеть взаперти ещё хотя бы день — невыносимо. Лука… странный. Немного пугающий. Фейт моментально поняла, почему его кличут Ястребом — внимательный, хищный взгляд впился в неё в первую же секунду, как она появилась на крыше. Луке тридцать пять — странный возраст для того, чтобы быть Бегущим. Плотно сбитое, неповоротливое тело явно не похоже на обычное телосложение Бегущих — поджарое и пластичное. Он возвышается грозной, массивной фигурой, так что Фейт становится не по себе. — Ну здравствуй, Ласточка, — хмыкает мужчина. Фейт протягивает ему сумку с опаской и откровенным замешательством. Неужели ей успели дать прозвище без её ведома? — Не смотри так. Раз Какаду дала тебе такую кличку, стоит взять её на заметку. Хотя бы как дань памяти очень способной девчонке. На неё обрушивается забытое воспоминание, всплывшее откуда-то из недр памяти: Алексис, бросающая капсулу с письмом, называет Фейт «Ласточкой». Как об этом узнали другие? Как она могла забыть об этом сама? — Я принесу письма на пересечение Беверли стрит и Мюррей Роуд, ищи меня на крыше двадцатиэтажного здания с идиотским билбордом, — продолжает Лука, не поменявшись в лице. Фейт обменивается с ним сумками — отдаёт набитую посылками и забирает пустую. — Бывай. И тут он срывается с места в ошеломительном прыжке — Фейт едва не вскрикивает, не зная, есть ли за краем крыши другое здание. Она с ужасом заглядывает за белоснежную грань. Лука уже пересёк низкую крышу и, оттолкнувшись от вентиляционного блока, легко вскочил на следующую. В его движениях так много внутренней силы и ловкости, что все сомнения на его счёт мгновенно исчезают. — О, тебя тоже Ястреб вгоняет в ступор? — беззлобно смеётся над ней Меркури в наушнике. — Расскажи о нём, — просит Фейт. Она несмело набирает скорость и отталкивается от бетонной приступки, вяло взмахивает руками — где-то внутри костенеет вызревший, оформившийся после долгого перерыва испуг перед высотой — и, ошибившись с разгоном, едва долетает до крыши, хватаясь за неё кончиками пальцев. Фейт дрожит, но не замечает этого. — Ну, Лука — бывший коп. — Она так теряется, что разжимает пальцы и падает. Подавляет вскрик силой воли, когда под ногами обнаруживается непривычный асфальт, и на рефлексах группируется. Повезло, всего пара этажей. Фейт костерит себя на чём свет стоит, но внимание такое расплывчатое и выборочное, что мысленные оплеухи бесполезны. — В шоке, да? Я вот тоже был. Я когда пришёл, он только-только начал бегать. После Ноябрьского бунта ушёл в отставку и исчез из обычной жизни. Вроде в тот день у него погибла жена с дочкой. Ну, Ястреб с таким смириться не смог и покончил с прошлым. С тех пор работает с нами. Он… он надёжный человек, проверенный временем. Иногда, когда в очень напряжённых ситуациях нам нужно свести конфликт с полицией к минимуму, он использует старые связи, рискуя своей жизнью. Ему можно доверять, я точно знаю. — А… Почему он не Координатор? — выдавливает из себя Фейт, чтобы не натолкнуть наставника на подозрения. Она поднимается обратно и спешит забраться как можно выше, словно испытывая смущение за осечку — перед самой собой, а не Мерком. — Не всем хочется морочить голову менторством и проблемами снабжения. Кто-то готов отвечать только за свою покалеченную жизнь. Много причин. Думаю, у Луки все и по чуть-чуть, — изрекает Мерк. — Сложный человек. Я считал, что он быстро сломается; к нам часто приходят совсем отчаявшиеся люди, которые не справляются с таким ритмом жизни. Ястреб был таким — но вот он, живёт и здравствует, обрёл новый смысл. — Он молчит секунду, привлекая её внимание тишиной: — Как видишь, человек — удивительно живучее существо, способное выкарабкаться из самой трудной ситуации. Фейт неопределённо хмыкает. Удивительно, скорее, то, как брызжет оптимизмом Меркури. До недавних событий Мерк не казался ей оплотом жизнелюбия; скорее, на такую почётную должность подходит уравновешенный Дрейк. Неужели многогранный наставник так старается ради нерадивой ученицы? — Ладно. Хватит разговоров, Фейт, пора работать, — прерывает сам себя Меркури без строгости. Фейт, охотливая до историй в этом новом мире, впервые с ним согласна. Только забег до седьмого пота может привести её в чувства. Ей хочется доверять крышам и собственному телу так, как прежде — так, как ей удавалось до произошедшего, — но Фейт постоянно чудится, что поверхность под ногами ходит ходуном, а руки наверняка подведут её на очередном прыжке. Несмотря на всё это, мышцы по старой памяти работают исправно, а выработанные рефлексы не дают взорваться страхам прямо в голове. Ветреный день: время от времени на крыши врываются такие порывы, что они продувают тонкую чёрную майку насквозь. Как бы не заболеть, думает Фейт отстранённо, пока ноги сами затягивают её в длинный сложный прыжок между зданиями. На Город постепенно опускается осень. Фейт даже не пытается думать, как они переживут её — и как доберутся до злой зимы, как будут выживать дальше. Все чаяния, планы на будущее, само время сокращаются до мгновения между тем, как левая нога оттолкнётся от бетона, а правая — коснётся стеклянного края следующего здания. И нет необходимости думать о прошлом или грядущем. Позади — шаг, впереди — новый прыжок. Жизнь так проста и понятна, и так свободна, что хочется закричать. Фейт вливается в поток, которому подчинены судьбы Бегущих, без единого сожаления и страха. Меньше, чем через полчаса от начала забега всё то, что мёртвым грузом опустилось на её плечи, медленно испаряется. Фейт вспоминает свой сон, навеянный жаром агонизирующего организма: она бежит вверх по стенам зданий, легко отталкиваясь от скользкого стекла. Не так уж он и утопичен, если сильно постараться. Фейт набирает разгон и, не прерываясь, вскакивает на рекламный щит, чтобы пробежаться прямиком по улыбающейся роже господина мэра. От мысли, что под ногами у неё нет ничего горизонтального, приятно сводит внутренности. Она отталкивается от покачнувшегося билборда с идеальной точностью, чтобы долететь до пожарной лестницы высотки напротив. От силы прыжка её вжимает в опасно скрипнувшие ржавые перекладины. — Как-то ты очень резво переместилась по диагонали, — хмыкает Меркури довольно. — Судя по картам, расположение крыш там неудобное. Но ты, Фейти, почти порхаешь. — Спасибо, Мерк, — кряхтит она. В конце подъёма на крышу лестница срывается прямо под её ногой; Фейт отталкивается практически от воздуха, чтобы не улететь следом. На секунду её прошибает холодный пот от жуткого грохота, с которым железяки рухнули на чей-то автомобиль. Фейт в шаге от того, чтобы провалиться в пугающее, липкое воспоминание, к которому она боялась подступиться всё это время; подойдёшь к краю, и тебя обязательно засосёт в пучину. Мерк вновь протягивает ей спасительную руку — точнее, голос: — Ну что ты там опять натворила? — Он сварливый до смешного, наверняка подшучивает над ней. — Фейт, если ты не отзовёшься сейчас, я вызову полицию, чтобы тебе открутили непутёвую башку вместо меня. — Я тут, — мычит в ответ. Ей мерещится, что её выдёргивают из-под толщи воды, прямо как в детстве: моментально обрушиваются сверху звуки, запахи и цвета, отключившиеся до этого. Стёкла и зеркала, которыми выложен теперь её мир, такие тусклые от набежавших седых туч, что непривыкшие глаза судорожно мечутся от одной грани к другой. Воздух и правда тянет скорой осенью; к летнему теплу и неге прибились отрешённый холод и тихие ещё завывания тоски. Фейт почти слышит сухой шорох листьев — осколок прошлой жизни там, на земле, где смена времён года была более отчётливой. — Мне не нравится эта погода, — проговаривает Меркури в наушник. — У Дрейка, вон, плечо разнылось, судя по его кряхтению. Если левое — к плохой погоде, если правое — к плохим ситуациям на маршрутах. — Секунда тишины и далёкого голоса Дрейка. — Нам немного повезло, Фейти: левое. — То есть у нас всё это время был карманный предсказатель, а ты молчал? — Следующая крыша, с перепадом высоты в два этажа, принимает Фейт благостно — даже плечо от переката не гудит. — Скорее, карманный хрыч, — фыркает наставник. — У него эти суставы не болят только тогда, когда он выпьет. Так что поди разберись, где Дрейк предсказал, а где — просто совпало. — А что за травма? — подумав, спрашивает Фейт. В конце концов, травмы среди Бегущих — нормальная, лишённая интимности тема. Душевные даже обсуждать не нужно; учишься считывать их с усталого лица интуитивно, руководствуясь собственным опытом. — Оба плеча вылетели, — с радостью делится подсевший ближе Дрейк. — За нами гнались копы, а я по невнимательности шагнул мимо крыши и сорвался вниз. Перепугавшийся Лука так от души дёрнул меня обратно, что оба сустава щёлкнули, и руки у меня перестали работать. Одно небо ведает, как нам повезло тогда удрать. — А у Луки от такого хребет пополам не сложился? — смеётся Меркури. — Не-а. Даже не надорвал. В нём силищи немерено; не зря в штурмовой группе работал. — Мужчины понимающе ухмыляются, так что даже Фейт это слышит. — Хорошо всё-таки, что Ястреб решил не уходить. Тебя, Фейт, он точно подстрахует. Мерк тебя опять не кормит? — Да не я это, — раздражается Мерк. — Она почти не ела, а насильно кормить у меня рука не поднялась. — Дрейк, — перебивает их Фейт. — А тогда у тебя болела рука? Мы… Мы могли знать заранее? Её вопрос повисает кладбищенской тишиной. Пасмурность сегодняшнего дня обволакивает Фейт, как кокон, несмотря на озарения восторга. День такой странный и двойственный; хочется одновременно и бежать с ним вровень — и в то же время удалиться как можно дальше. Как с главными авеню Города, на которых кипит чужая жизнь. Хочется отпустить то, что случилось — но Фейт сама оборачивается раз за разом, словно не может забыть всё окончательно. — В тот день у Лиф снова началась тахикардия, — всё-таки говорит Дрейк. — У неё такого не было очень давно. — Фейт, все эти приметы и знаки — не более, чем попытка обуздать вариативность судьбы, — Меркури осторожно подбирает слова, это слышится в его напряжённом голосе. — Я и не спорю, — улыбается Фейт слабо. Чувствуя неловкость, она поскорее меняет тему: — Интересно, а какие есть грешки перед своим организмом у моего дражайшего наставника? Сбитый с толку, Мерк посмеивается. Фейт благодарна ему за чуткость. — Знаешь, Фейт, — вздыхает Дрейк, — Мерк — самый везучий из Бегущих. — Не накаркай! — возмущается мужчина. — После всего, что с нами происходило, ничто тебя не в состоянии сглазить, успокойся. — Фейт улыбается под очередную перепалку. «Я тоже в долгу перед своим организмом», — думает она краем сознания. Несмотря на травмы и происшествия, она до сих пор спасалась относительно целой и живой. Или ей везло, или же под чутким руководством Мерка раскрывался заложенный потенциал. — О боже, Дрейк, — доносится до неё, когда она вновь вслушивается в разговор. — То, что я выбираюсь из любой задницы почти невредимым, не означает, что меня можно посылать на базы Пиранделло Крюгер. Нам и так хватает полиции и пока крупно везёт, что никто не заказал нас бойцам ПК. — Так что там с травмами? Ни одной за столько лет? — Фейт, наконец, видит двадцатиэтажку, вздыбившуюся над низкими зданиями. Высотка и правда привлекает внимание дурацким билбордом: огромный экран быстро-быстро вспыхивает всеми цветами радуги, рекламируя какую-то газировку, так что начинает болеть голова. — Ни одной серьёзной, — ворчливо поправляет её Меркури. — Да. Поломанные пальцы, там, ушибы, — говорит Дрейк с такой ощутимой гордостью, что аж завидно. — Но ничего крупного. О, кстати, он так по-глупому сломал пальцы в первый раз… — Дрейк! — рявкает наставник с той самой затаённой угрозой, от которой обычно ползут мурашки. Фейт подавляет смешок; неужели за яростью она слышит смущение? — Нет-нет, Дрейк, продолжай, — коварно улыбается она. — Первое время он очень бурно реагировал на происходящее: всё-таки много пережил… — На фоне Меркури повторно воет: «Дрейк!», и главный Координатор, сжалившись, мнётся. — Ну да мы не об этом… В общем, в первый месяц тренировок ему не посчастливилось столкнуться с Лиф без меня. Она не признала новичка, подумала, что это воришка; в конце концов, новички не пытаются грубить менторам. Поэтому наш доблестный тренер быстренько скрутила его и в процессе сломала пальцы, когда мистер Меркури потянулся к двери, чтобы свинтить. — Очаровательно, — тянет Фейт, безуспешно пытаясь скрыть насмешку в голосе. Лиф и правда бывает невыносимой, но осуждать её за осмотрительность не получается. Наверное, она бы тоже не признала в Мерке новичка; Фейт почти уверена, что эта его смелость по отношению к Координаторам, граничащая с дерзостью, зародилась именно после инцидента с Лиф. — Я чувствую себя так, будто мама вновь показывает моим друзьям мои детские фотографии, — шепчет Меркури уязвлённо. — А у тебя такие остались? Я, конечно не мама, но тоже бы их показал Лиф и Кайлу, — и Дрейк, по обыкновению спокойный и размеренный, хохочет так, что Фейт вздрагивает в момент прыжка. Когда ноги касаются стали вентиляционного канала, обнимающего здание по периметру, она оступается и чуть не падает. Смех раздирает грудную клетку, но Фейт старается хохотать беззвучно. Сконфуженный Мерк — редчайшее зрелище. Наслаждаться одним только смущённым голосом, пусть даже без картинки — уже бесценно. — Лука на подходе, Коннорс, — холодно чеканит наставник в микрофон. Фейт закусывает губы, которые так и норовят растянуться в глупой улыбке. Мерк до одури забавен, когда пытается выпутаться из неловкой ситуации. — Шевели поршнями, не заставляй человека ждать. — Извини, Фейт, — кричит где-то в отдалении Дрейк так счастливо, что его голос кажется совсем юным. Этот миг короток, но ей всё равно теперь кажется, что Дрейку не за тридцать и у него нет этих бездонных чёрных кругов под глазами. — Северная сторона крыши, около наружного лифта. — Меркури всё ещё леденит душу, как умеет только он, но Фейт знает: это напускное. — Ястреб говорит, что внизу неспокойно. Будь начеку. …А по Луке не скажешь, что он заметил что-то опасное. Пронзительный, ровный взгляд прямо в глаза, резкая линия волевого подбородка, широкий разворот плеч без единого намёка на тревожность в позе — спокоен, как на обычной прогулке по парку. Будто они не бегают по сложно организованному двойному маршруту. — Порядок? — спрашивает он лениво и без особого интереса. Фейт мелко кивает. Они обмениваются конвертами и коробками, подобранными в пути у заказчиков, и объясняют друг другу детали каждого заказа. Фейт сосредотачивает всё внимание, пытаясь удержать в памяти имена, адреса и приметы обезличенных посылок почти без опознавательных признаков. Начинает паниковать, когда путается на третьем письме, как вдруг Мерк сварливо врывается в беседу сразу на два канала: — А можно помедленнее, пожалуйста? Я тут записываю, вообще-то. — Ты ведь в курсе каждого заказа, — говорит Лука. — Я — да. А вот твоя напарница наверняка что-то забудет, так как бегает первый раз на марафоне. — Фейт хочет поблагодарить небеса за то, что её курирует именно предусмотрительный Меркури. Правда, следом глубокая признательность слегка ослабевает: — Это первый и последний раз, Коннорс, когда я так нянчусь с тобой. В следующий раз сама будешь сидеть с Дрейком и планировать все отрезки маршрутов. «Перегнул», — думает Фейт, не впечатлившись угрозой. Уязвлённый Мерк ведёт себя, как ребёнок, с чем она уже сталкивалась несколько раз. Граница между его взрослым и детским поведением так ощутима, что Фейт точно знает, когда бояться рокочущего голоса, а когда — отмахнуться, как от мухи. — Ты сказал, что внизу неспокойно? — невозмутимо спрашивает она у Ястреба. Фейт чувствует, как лёгкое смущение трогает кончик её носа — дурацкая реакция организма, почему-то вместо щёк у неё немного краснеет нос, как у пьяной. — Да, парочка патрулей в соседнем торговом центре, — бросает Лука равнодушно. Фейт сдерживает вздох облегчения; видимо, Ястреб до того флегматичен, что его не волнуют ни новая Бегущая, ни её перепалки с наставником. Мужчина сосредоточенно перебирает конверты в отделах своей сумки, постоянно двигая указательным пальцем свободной руки, словно указывает направление собственной мысли. — Через пару минут прибегут сюда через лифт. — Почему? — спрашивает она севшим голосом. Ладони враз становятся мокрыми, что наверняка помешает при скорой погоне. Ястреб убийственно спокоен, наверняка пульс около шестидесяти. — Кто-то спёр хорошие шмотки в магазине и долго ждал, пока его спалят, — размеренно отвечает мужчина. — Возможно, это даже был я. — Для чего? — задаёт Фейт резонный вопрос совсем тихо. Она не ощущает ни ярости, ни ужаса — только непонимание, вводящее в смертельно опасный для Бегущего ступор. В тёмно-карих хищных глазах отражается улыбка и такое бушующее пламя, что его сила начинает пугать. — Мне было скучно. — Фейт, тебе на юго-восточный угол: сделаешь крюк по Хазел-Грин, сбросишь копов с хвоста и выйдешь на Уэст-Пульман. Работай, — тут же диктует собранный Мерк чётко и ровно, отринув все недавние эмоции. — О Луке не думай, выпутается сам. — Пересечёмся позже, — выдавливает из себя Фейт с ощутимым трудом, сохраняя самообладание. Ей не хочется потерять лицо перед Ястребом. Она кивает Луке отрывисто и со значением, всё-таки одобряя его проделку. Мужчина ухмыляется уголком губ, видимо, демонстрируя расположение, но выходит у него пугающе. Фейт пулей рвётся с того места, где только что была, даже толком не разобрав дороги. Перед её носом радостно дзинькает примчавший лифт. Как только створки разъезжаются в стороны, ей в лоб приветливо утыкается дуло пистолета и чужие глаза за сеткой шлема. Правая ладонь инстинктивно отпихивает оружие в сторону. Вовремя: прямо над ухом гремит выстрел. Фейт дуреет от шума, становится уязвимой, но, когда она блокирует пинок по инерции, из-за её спины копу прилетает такой удар ногой в грудь, что он валится навзничь на стоящего позади напарника. Грохот и толкотня внутри кабинки лифта; Ястреб ударяет по кнопке «вниз» и больно отпихивает Фейт в сторону, когда упавший полицейский вновь палит из пистолета. Створки спокойно закрываются, хотя изнутри их дырявят пули. Стрельба быстро затихает, пока равнодушный лифт увозит пассажиров обратно, откуда они и явились. — Да, мы живы, — хмыкает Лука, видимо, отвечая Мерку. Фейт чувствует только, как залепляет левое ухо пронзительный звон и полная немота окружающего мира. Она поспешно вынимает наушник. Окровавлен. Небрежным движением вытирает насадку о чёрную майку. Подрагивающими руками втыкает наушник в правое ухо и теперь слышит стоящего под боком Луку совсем слабо: — Девчонка в порядке, ну, почти. — Фейт? — тут же отзывается Меркури по её каналу связи. Очумевшая, она прикасается к оглохшему уху, пытаясь унять звон и дрожь в конечностях. — Покатит, бывало хуже, — говорит она сдержанно и едва слышит свой голос. — Я это, побегу… — Вернутся, — вздыхает Ястреб с затаённой надеждой. Фейт перепрыгивает на соседнюю крышу неловко, будто она не может определиться, по какой поверхности бежать — вертикальной или горизонтальной. Немного кружится голова и ведёт в сторону, вместе с отсутствием звуков продолжающий жить реальный мир теперь кажется иллюзорным. Звучащая тишина оборачивает и стекло, и бетон, и металл в пух. Тошнота подкатывает к горлу, когда ровная поверхность крыши заваливается немного под углом. Фейт туго соображает, что это падает она, а не линия горизонта. Нужно бежать, думает она с упорством равнодушного механизма. Кристально-чистое сознание Фейт борется с путаницей, которую создаёт оглушение. Головокружение такое сильное, что затянутое тучами небо пару раз делает внушительный кульбит. — Лука повёл их за собой, подкрепления пока не предвидится, — прорезается голос наставника. — Сказал, что ты выглядишь дерьмовее некуда. Я иду к тебе, постарайся протянуть до Хазел-Грин. — Нет! — рявкает Фейт, не ощущая силы своего голоса. — Я в порядке, я завершу доставку! — Что ты там скрываешь, несносная девчонка? — Меркури такой въедливый, что тошнота становится нестерпимой. — Дай мне несколько минут, и я приду в себя, — отвечает Фейт с нормальной, как ей кажется, громкостью, хотя почти не слышит себя — только ощущает гудение связок. — Пожалуйста, пару минут. Я действительно в порядке. Мерк молчит — или же она просто не слышит ответа, но на какое-то время её оставляют в покое. Фейт теперь может различать оттенки тишины; молчание Мерка сейчас — настороженное и виноватое. С воцарившимся безмолвием она словно проникает в суть вещей без всяких сложностей. Наставник разрывается между тем, чтобы прямо сейчас отправиться на выручку, и тем, чтобы позволить ей завершить марафон, чтобы не рисковать сложным сдвоенным забегом. Фейт черпает собственное равновесие из его неопределённости. Она заставляет тело привыкнуть к неприятной перемене и концентрируется на линии горизонта до такой степени, что на лбу выступает пот. Наверняка это глупо: пытаться силой мысли починить то, что сломалось не по её воле. У Фейт нет иного выхода. Тяжёлый длинный прыжок и перекат удаются ей. Она сосредотачивается на маршруте и соскребает себя в кулак, чувствуя, что медленно привыкает. Настоящей проблемой становятся те отрезки пути, где нужно ловить равновесие. Фейт пускается бегом по трубе шириной в её ступню, надеясь на удачу, но на середине её всё-таки резко дёргает вправо. Она припадает на корточки и вцепляется в металл до побелевших костяшек. Приходить в себя с закрытыми глазами — плохая идея, но от мысли, что придётся смотреть в многоэтажный провал под ногами, неприятно мутит до холодного пота на загривке. Она делает ещё один рывок по узкой поверхности, до того успешный, что ноги промахиваются куда-то влево только за шаг до следующей крыши. Дело за малым: вгрызться в бетонный край зубами, вонзиться когтями — чем угодно, но подтянуть себя вверх, в очередной раз за сегодня вымаливая прощения у Бездны. Фейт со стоном вытаскивает отяжелевшее тело на скользкий кафель крыши; откуда только силы берутся? Что раз за разом вздымает в груди волну упорства, захлёстывающую с головой? Когда Фейт добирается до перекрёстка, она владеет собой с непробиваемым хладнокровием. Глухота на одно ухо сбивает с толку, дезориентирует, делает беззащитной, но Фейт не паникует. Обостряется зрение, даже будто осязание выкручено на максимум — она может поклясться, что копов позади ощутила по колыханию воздуха за спиной. Следующий отрезок пути она преодолевает так сосредоточенно, что ничего не ускользает от ослабленного травмой внимания. Она беспрекословно слушается Меркури, собранного и безукоризненно владеющего собой, будто в унисон со своей ученицей. В какой-то момент — кажется, после резкого прыжка на диагонально противоположную крышу — она с восторгом понимает, что мыслит с наставником одинаково, что точно знает, куда он поведёт её дальше. Сковывающая покорность превращается в сотрудничество: — Лучше по Четвёртой авеню, потом уйду в глубь квартала. — Ты права, работай. В один момент Фейт осмысливает проложенный маршрут, соотносит его с адресом следующей доставки, следит за отставшими копами, бежит, преодолевая сумасшедшие препятствия, и умудряется бросать мгновенные взгляды на Город на земле, контролируя его жизнь, как небожитель. И где-то маячит в сознании соблазнительный проблеск, тешащий самолюбие: вот оно, мастерство, что бы ни говорил про неё Меркури. — Приготовься, Криг будет через два квартала, — вдруг подставляет её наставник в момент триумфа над самой собой. — Придётся бросать сумку, у тебя вроде бы нет хрупких посылок сегодня… Фейт? Что ты делаешь? Не тормозя, она сворачивает вправо, перепрыгивая на следующее здание. Перемахивает через череду вентиляционных блоков, петляет между надстройками, вскарабкивается на одну из них и почти летит по узенькому переходу к следующей крыше. Белый конверт в наружном кармане — для мистера Кросби, в офис на Вулуич-Хай; капсулу с синей пометой — для миссис Даттон, в жилой квартал на Лиффорд-стрит. После неё в маленький офис в районе Старого города, забрать посылку у некоего Томаса Фокса… Оттуда доставить капсулу с красной пометой… кажется, в район набережной? Но кому? Чёрт, совсем вылетело… — Коннорс! — рявкает взвинченный Меркури. Окрик неприятно пульсирует в расколотой болью голове. — Я закончу доставку, — говорит Фейт совершенно спокойно. У неё даже ладони не подрагивают во время подтягивания на высокий край крыши. — Не гоняй бедного Крига почём зря. — Длинную крышу с бесконечными изгибами труб и даже парочкой заборов она преодолевает столь стремительно, что не оставляет ни единого шанса потерявшимся преследователям. — Пожалуйста, Мерк, дай мне поработать. За мной даже погони нет. Пока наставник, колеблясь, молчит, она оставляет за спиной целый квартал. Крыши под её ногами выстраиваются в настоящую дорогу, и Фейт, околдованная сложившимся ритмом, вливается в поток бесконечных движений. Где-то вдали раздаётся грохот, раскатываясь над Городом Зеркал. Фейт запоздало понимает, что слышит гром. — Клянусь, если с тобой случилось что-то серьёзное, а ты молчишь, я расщеплю тебя на атомы, — смирившись, цедит Меркури сквозь зубы. Короткий всполох молнии расчерчивает стремительно темнеющее небо, немилосердный порыв ветра застигает Фейт в прыжке между зданиями, и голос Мерка не предвещает ничего хорошего — но всё это блекнет, истончается, испаряется от окрыляющего чувства свободы. — Торопись, Фейт. Только ливня нам не хватало. «Как раз-таки ливня и не хватало», — думает Фейт, совершенно опьянённая запахом скорой грозы.***
Долгожданный дождь застаёт Фейт по пути домой, к Мерку. Долгая цепь доставок осталась позади, несмотря на пульсирующую боль в ухе, накатывающую волнами тошноту и промозглые ветра, продувающие крыши со всех сторон. Самым сложным оказалось даже не это. Во время следующей после стычки с копами встречи Лука смотрел так пристально, что Фейт напряжённо хмурилась, не зная, чем вызвала такое внимание. Выслушав инструктаж о новых письмах, Ястреб со знанием дела кивнул и убежал, так и не отдав свою сумку и оставив Фейт без последнего этапа работы. Он даже не стал слушать её возмущений — молча улизнул с низкой крыши хозяйственного магазина и через секунду слился с толпой людей на бульваре. — Ну, и чего ты там прохлаждаешься? Соскучилась по земле? — беззлобно поддел её Меркури. — Раз уж Лука освободил тебя от оставшейся работы, дуй домой. Когда до Логова остаётся совсем немного, крупные капли, наконец, срываются с низких чёрных туч и звенят о поверхность крыш. Фейт даже вскрикивает от неожиданности и заливается хохотом, когда ледяной душ окатывает голые плечи и шею. Волосы тут же слипаются сосульками, мигом отсыревшая ткань льнёт к телу, мёрзнут пальцы на ногах, но Фейт улыбается так широко и счастливо, как никогда не улыбалась за последние месяцы. — Пожалуйста, найди укрытие, — даже Мерк по ту сторону наушника не такой сварливый, как обычно. — Я и так лечу тебя слишком долго. По старой привычке Фейт заползает под лестницу, ведущую к надстройке. Она переводит дух, стоит внезапному ветру обвеять её продрогшее тело. Первая пора восторга утихает с каждой секундой, как по телу пробегает волнами дрожь. Фейт утыкается лбом в колени и покрепче обнимает себя, силясь сохранить быстро уходящее тепло. Дождь тарабанит так громко, что различает даже оглохшее ухо, поэтому в бесконечном шуме воды она не слышит шагов. — Пойдём, — тихо раздаётся знакомый голос. Она испуганно вскидывает голову: под лестницу заглядывает такой же промокший Кайл, и уголки его губ трогает осторожная улыбка. Она не видела его несколько недель. Фейт теряется; после трагедии Сокол никогда больше не улыбался. Неужели… Неужели это из-за неё, из-за Фейт, он сейчас… — Я нашёл место потеплее. Спустя месяц она всё ещё помнит, что у Кайла холодные руки. Хватаясь за протянутую ладонь, Фейт понимает, насколько сильно она успела замёрзнуть, раз руки Бегущего такие тёплые. От невесомого влажного прикосновения её прошибает электрическим разрядом. Кайл подталкивает её в спину вверх по скользкой лестнице. Фейт почти не дышит, ощущая его пальцы между лопаток. Надстройка, под которой она пряталась, оказывается кладовкой со всякими швабрами и мётлами. Фейт вскидывает бровь, заметив выломанный замок. Кайл на это очаровательно посмеивается, извиняясь за вторжение. На исхудавшем лице всё ещё видны мягкие щёки и милейшие ямочки. Фейт вдруг бросает в жар, словно это не её колотит озноб. — Давай… Давай оставим дверь приоткрытой… — выдыхает она бессильно, сражённая наповал: у Кайла божественно прекрасно вьются от влаги пшеничные волосы. Забавные завитки обрамляют лицо и лезут ему в глаза, так что Сокол постоянно утирает лоб от капель. — Я сто лет не слушала дождь просто так. Они усаживаются на пол у дверного проёма, и Кайл милостиво оставляет дверь приоткрытой так, чтобы не тянул сквозняк. Фейт отключает наушник, ничего не говоря Мерку, поправляет на себе одежду, пытается придать спутанным мокрым волосам божеский вид. Она мнётся и краснеет окончательно, понимая, что сидящий рядом Кайл не отрывает от неё мерцающего в полумраке взгляда. Вспышки молний бросают отсветы на его лицо. Сквозь обрушившийся гром она едва различает, читая по обескровленным губам: — Здравствуй, Фейт. Несмотря на расцветшую улыбку, от этого официоза словно веет прохладой. Она осторожно кивает на приветствие, стараясь уловить неприязнь или даже презрение, скрытые где-то глубоко в мимических морщинках. Фейт некомфортно и одновременно очень уютно, взгляд выцветших голубых глаз сковывает движения. Ужасающая мысль врывается в тёплую кладовку с завыванием ветра, обрызгавшего их каскадом капель: Сокол наверняка ненавидит её за то, что случилось. Она сама себя ненавидит. — Поболтаем? — улыбается он мягко. — Всё в порядке, Фейт, я не ненавижу тебя. Она тихо охает, чуть не заваливается назад от неожиданности; она совсем забыла, что Кайл умеет разить в цель — что словом, что взглядом. Эта его вежливая проницательность — часть одного целого, что можно назвать «Греющая душу симпатия Фейт Коннорс к Кайлу-Соколу, зародившаяся в первую секунду, как она его увидела». — Давно не виделись, — улыбается Кайл чуть шире. Фейт согласно кивает, но всё ещё не может отлепить язык от нёба. Осторожно изучает взглядом: стало ли ему легче? — Как твоё плечо? — Уже зажило, — робко бормочет в ответ и зачем-то добавляет: — Спасибо. Ей хочется спросить в ответ: «Как твоя душа?», но это прозвучит нелепо и неуместно. Поэтому она формулирует проще: — Как ты сам? — надеясь на то, что Кайл поймёт, что она имела в виду. — Бегаю, — хмыкает он с такой невозможно невинной улыбкой, что это обезоруживает Фейт напрочь. — Лиф передала мне Джекнайфа, поэтому я готовлюсь к роли Координатора. Наконец-то буду с Мерком на равных. «Если разобьётся Джек, по крайней мере, ни у кого не найдётся так много душевных сил, чтобы скорбеть по нему, как по Алексис», — вдруг думает Фейт с ледяным остервенением. Удивляется в следующую же секунду: откуда в ней столько злобы? — Рада за тебя, — выдавливает Фейт, борясь с тем, чтобы не выдать в голосе своего презрения к Джеку. Но Кайл — вновь внимателен до изумления: — Я знаю, Джек — не самый приятный человек. Но мне нужна хоть какая-то компания. — Фейт поднимает на него почти умоляющий взгляд. — Прости, Фейт, но ты — компания Мерка. — Бред, — фыркает она. — Мерку не нужна компания. — Я знаю твоего наставника чуточку лучше, — Кайл оглаживает татуировку в виде треугольника на предплечье. — Мерк одинок. Ты скажешь: но ведь есть же Дрейк. Дрейк для него — светило Бегущих и человек, с которым можно ненадолго забыться. А ему давно нужен был такой человек, как ты. — Какой — такой? — В которого можно вкладывать душу, — мягко отвечает Кайл, сполна удовлетворяя её любопытство. — Её куда-то нужно было пристраивать, а не томить в себе. — Если бы ты не говорил загадками, цены бы тебе не было. — Фейт шутливо дуется, заслуживая от Кайла осторожное прикосновение к макушке. Она благодарит всех известных богов за этот поздний летний вечер: за разыгравшуюся непогоду, за неожиданную встречу, за полумрак, скрывающий её смущение, за то, что села к Кайлу здоровым ухом, и даже за Мерка, ставшего причиной разговора. Шум снаружи, такой уютный, когда сидишь в помещении, обволакивает их обоих, наискось расчерчивающие воздух капли дождя иногда прилетают в разгорячённое лицо. Тьма опускается на город тяжёлой завесой, и только редкие, почти бесшумные вспышки молний выхватывают плоские очертания предметов. Судя по всему, грозовой фронт мчит дальше, покидая Город. Фейт жалеет; она готова сидеть, насквозь мокрая и продрогшая, ещё очень долго. — Я мог бы рассказать тебе многое, но это неправильно. Если Мерк когда-то захочет, он сам поделится. — Бледно-голубые глаза Кайла при коротком небесном отблеске кажутся податливой сталью. — Он пережил много дерьма, как и каждый на крышах. Вопрос только в количестве опыта. Вот, например, я только сейчас, спустя годы начал понимать его. — Кайл прикрывает глаза. Болезненное выражение, застывшее на лице, отбрасывает Фейт на несколько недель назад, в невыносимые тогда вечерние встречи с Соколом, похожим на мертвеца. — Только сейчас понял: раз такое случилось, надо двигаться дальше как можно скорее. Лучше этого мы всё равно ничего не умеем. У Фейт с сердца тяжело скатывается камень. Вот он, оправляющийся от трагедии Кайл, медленно приходящий в себя. Недели вынужденного одиночества вместо того, чтобы сломить окончательно, пошли ему на пользу. — Ты не держишь зла на Мерка? За то, что запретил приходить ко мне? — решается она на вопрос. — Нет. Я ждал, когда он сделает это. Он умеет разрывать порочные круги, определённо его стезя, — Кайл облегчённо вздыхает. — Я даже курить бросил, как начал — резко. Иногда подзатыльники Мерка бывают многословнее любых речей. — Он смотрит ей прямо в глаза, Фейт ощущает его взгляд в полумраке: — Отпусти ту ситуацию, Фейт. Люди не вечные. Ты пыталась спасти Алексис, отвлекая собой копов. Ты не мирилась с её неизбежной судьбой. Я могу только сказать тебе спасибо, но никак не винить. Стихает секущий ветер, грохотание ливня нисходит до негромкого перестука капель. Очарование момента неумолимо тает. — Лёгок на помине, — задорно усмехается Сокол. Готовясь к неизбежному, Фейт обречённо возводит глаза к свинцовому небу. — Лука умудрился разнести все доставки, — Голос приближающегося Меркури довольный до невозможного. — Могу поздравить Вас, мисс Коннорс, с почти успешным марафоном. — А меня поздравишь? — Кайл бодро подскакивает в дверной проём; Фейт со смехом замечает, как вздрагивает наставник и как хватается за сердце. — Я так сегодня загнал Джекнайфа, что он отрубился в коробке из-под телевизора. — И тебе привет, мой внезапный белокурый друг, — Меркури кивает Кайлу мимоходом. Он цепко впивается в Фейт взглядом, осматривая её сквозь темноту. Плавным движением манит к себе, обещая не то золотые горы, не то хорошую взбучку. — Иди ко мне, малышка. Я не буду сейчас кусаться. Она прокрадывается к наставнику боком. За спиной что-то щебечет оживлённый Кайл. Лицо Меркури меняется по мере того, как Фейт подходит ближе; такая череда выражений — от гордого до подозрительного, от задумчивого к уверенному — не может не пугать. — Любишь такси, Фейти? — спрашивает он, любезничая. — Нас с тобой ждёт — кто, как думаешь? — добрый доктор Стефан, который пролечит твоё бедное ухо. — Как?.. — Она вяло отмахивается от накрывшей левое ухо горячей ладони. Признавать поражение перед Мерком — самое отвратительное, что только можно испытать. — Я знаю наизусть, как ты двигаешься и как реагируешь на окружение. Только что Кайл зудел о том, какая ты хорошая Бегущая. Ты бы такое ни в жизнь не пропустила. Нос у Фейт краснеет и таким и остаётся до самого утра. Мучающийся с ней Мерк больше не подкалывает, но — Фейт безошибочно читает по глазам — приём запоминает и откладывает в ящик с убойным оружием.