Прошлое наступает на пятки даже Бегущим,
как бы быстро они ни двигались.
Жизнь, которой Фейт живёт уже несколько месяцев, затягивает в неумолимый водоворот гипнотическим, почти ритуальным ритмом. Теперь всё подчинено непрерывному движению — что её сны, состоящие из фантастических забегов, что совместный с Мерком быт, похожий на постоянное соревнование. Кто сегодня быстрее совершит доставку, кто проиграет в карты и будет добывать еду, кто кого переспорит, кто подберёт лучший маршрут — Фейт всегда ощущает азарт и бросает вызовы один за другим. Фейт читает молчаливое одобрение в медовых глазах своего ментора — сдержанное и скупое, но от того не менее обжигающее. Пробежать больше, чем можешь, взять высоту больше, чем позволяет страх, превозмогать боль и усталость; Фейт работает на износ, но чувствует, что жизнь на пределе делает её болезненно счастливой. Фейт может бегать целыми сутками: она выдерживает длительные марафоны, растянутые на два-три дня, выходит в любую погоду и частенько смывается к Дрейку, когда Мерк запрещает бегать в дождливые дни. Умиротворённый старший координатор расплывается в улыбке, когда видит её; Джекнайф, заметив однажды такое благосклонное отношение, завистливо процедил: «Что, в любимчики выперлась?» Фейт тогда пожала плечами с равнодушием механизма: подставь руку — размозжит и не замедлится. Новый стиль жизни привёл в порядок расшатанные нервы, укрепил веру в себя — и нарастил на сердце непрошибаемую броню. Фейт теперь знает, что огрызаться в ответ на провокации Джекнайфа вовсе не обязательно. Не её поля ягода. На заказах она часто работает с Лукой. Немного странный, бесшабашный Ястреб высоко оценил её умения ещё на первом марафоне, поэтому вытребовал Фейт себе в компаньоны у Мерка. «Потянешь уровень?» — спросил наставник у… Луки, а не у подопечной. Фейт тогда с трудом удержала челюсть от падения на пол, силясь сохранить невозмутимое выражение лица. «Мне деваться некуда, — сказал Ястреб. — Свежая кровь в нашем цирке позволяет оставаться молодым. — Он плотоядно облизнулся; Фейт в ответ покрылась холодным потом. — Да ты не бойся. Рядом с новичками я чувствую себя юным и проворным. Кто ж виноват, что новички пошли крутые?» Работать с Лукой-Ястребом комфортно. Как более опытный Бегущий, он всегда руководит забегами, предоставляя Фейт чуть больше свободы и чуть меньше головной боли. И хотя доставки с Лукой, конечно, интересные и частенько пестрят случаями (сказывается сумасбродная манера Ястреба вести себя с копами), больше всего ей нравится бегать в одиночестве. Ощущать себя крошечной перед махиной Города, теряться на его фоне, превращаясь в песчинку, в пыль, становиться совершенно невидимой перед стеклянным взором зеркального гиганта — вот, чем наслаждается Фейт, оставаясь один на один со своим главным соперником. Город Зеркал, сам того не ведая, одарил её крыльями свободы, подставил испещрённую зданиями спину, укрыл её в своей тени — где-то там, на высоте, где нет никого, кроме Бегущих и птиц. Заглядывая ему в нутро, вплетаясь в эти стеклянные и бетонные сети, Фейт — парадоксально — всё более умело маскируется от вездесущего взора. И нет ничего обаятельнее и омерзительнее, чем её уязвимость, превращённая в силу духа. Единственным человеком, с которым она может делить пробежки и свободу, тишину, шум, страх, вообще всё, остаётся Меркури. Между ними долго устанавливалось молчаливое понимание — через ссоры, ругань во время обучения и разногласия в процессе доставок. Так долго, что однажды Фейт с удивлением обнаружила: вся их грызня сошла на нет и оставила непроницаемую извне тишину и тонкую связь. Все их бойни, бессмысленные попытки что-то доказать угасли от усталости и невозможности выбрать правого. Мерк отступился от попыток испытать её, усомниться в способностях — по крайней мере, вслух и слишком явно. Фейт прекратила оспаривать авторитет наставника. «Угомонились», — шутил с облегчением Дрейк. Единственное, чего она пока так и не добилась — полного признания в глазах Мерка. Взгляда, как на равную. Зато остался бесконечный спортивный интерес, пронизывающий весь их совместный быт. Горячащие кровь состязания никуда не делись. А ещё их интимным, очень личным ритуалом стали вечерние пробежки, о которых негласно решили никому не сообщать. День угасает, истончается, идёт на убыль — и Фейт каждый закат спешит на крышу Логова, чтобы встретиться с наставником. Фейт знает, что это — лучшая часть дня. Они бегают всего ничего для Бегущих — по сорок минут, не больше. Ветры секут кожу, между миром крыш и миром улиц вырастает непреодолимая граница, укрывающая их от опасностей. Импульс, толкающий вперёд, воплощается в напряжённом теле, мечется между ними двумя. Их совместный бег, как уяснила для себя Фейт, — лучший способ общения. Раз уж словами, как у обычных людей, выходит плохо, нужно говорить на доступном им обоим языке. Беззвучно, одними только взглядами и движениями — и Фейт может читать Мерка, как раскрытую книгу, что никак не удавалось раньше. По тому, как наставник неловко группируется, она видит, что Меркури о чём-то глубоко задумался. По тому, как он резко двигается, но не игнорирует её, — что он раздражён из-за кого-то, но не Фейт, скорее всего из-за Дрейка. Иногда, на долю секунды, ей кажется, что она понимает Мерка лучше, чем он сам. Но только тогда, когда он молчит — и мчит вперёд с лёгкостью проворного подростка. Мерк кажется ей свободным ветром — то ласковым веянием, то бушующим ураганом. Рядом с ним Фейт испытывает то же самое, что и на крышах, когда остаётся наедине со стихией. Парящую в груди свободу и замирающий в животе страх перед лицом невероятной силы. Во время вечерних пробежек они пробуют работать вместе, единым организмом. «На наших плечах лежит ответственная задача: мы будем первопроходцами», — шутит Мерк, когда они начинают исследовать новые маршруты. На неизведанных путях приходится сталкиваться с трудностями. Частенько нужно страховать друг друга, помогать взять новые высоты. Однажды наставник подбросил Фейт над пропастью во много-много этажей (она даже не пыталась сосчитать), чтобы она преодолела промежуток между зданиями. Мерк завис над ужасающей Бездной на руках, зацепившись за горизонтальную трубу, и глядел на неё с хитрым прищуром. Высоты он не боялся совершенно, даже если держался одним пальцем. Фейт нужно было спрыгнуть прямиком туда, вниз, навстречу метрам и километрам под ногами, и умудриться взять наставника за руку в момент, когда он раскачается. Задача казалась невыполнимой, обречённой на смерть от падения — и ошеломляющей своей безрассудностью. Вот только в глазах у Меркури было столько ясной уверенности, что не купиться на харизму было невозможно. Она не успела испугаться: схватилась только за протянутую ладонь — и уже приземлилась на той стороне, пропахав забетонированную крышу носом. И не ощущался ни адреналин, от которого кипела кровь, ни окрыляющий восторг, ни окровавленный нос. Фейт видела только лицо наставника, которое лучилось спокойствием и покровительственной улыбкой. Мерк кажется ей таким могущественным, словно может обернуть вспять время, если что-то пойдёт не так. Никому и никогда Фейт не доверяла свою жизнь так, как ему, только она никогда в этом не признается — ни себе, ни уж тем более кому-то другому. А ещё в Город Зеркал пришла осень — промозглая, холодная. Бегущие постепенно сворачивают свою деятельность: Дрейк всё меньше разговаривает с заказчиками, готовясь оборвать контакты на зиму, а немногие способные вернуться к обычной жизни (например, Тео и Хельга, угрюмые брат с сестрой) вливаются в людскую массу на земле. Постепенно активная, бурлящая через край жизнь Бегущих замирает и впадает в анабиоз. Немногими, кто работает на передовой, остаются Фейт, Мерк, Лука и Кайл. Остальных Фейт видит на крышах всё реже. Некоторые уже ушли — для того, чтобы вновь присоединиться уже весной. Фейт не жалуется. Работы всё меньше, на крышах всё так же просторно, бег ей не надоедает — что ещё нужно для счастья? Возможно, чуть более тёплая погода и отсутствие дождей. — Неблагоприятные метеорологические условия — враг Бегущего, — позанудствовал Мерк в один из дней, когда ливень оставил их без бега на добрые трое суток. Лило знатно. Фейт давно не видела, чтобы дождь стоял стеной, а вода в лужах пенилась. Грохочущий шум приходилось перекрикивать. — Враг Бегущего — только он сам, — ухмыльнулась Фейт, вовлекая наставника в игру. Последнее время (осень, что ли, так на него действует?) Меркури всё чаще улыбался и меньше хмурился. Возможно, успехи подопечной не прошли мимо и сделали из него нормального двадцатипятилетнего молодого человека, а не старого брюзгу. — У Бегущего нет цели, есть только путь, — рассмеялся он. Они сидели на крыльце Логова, прижавшись друг к другу, и пили остывший кофе. Под боком у наставника было так тепло и уютно, что Фейт время от времени клевала носом. Из мягкой дремоты её выдернул разразившийся гром: свинцовая, тяжёлая туча проплывала как раз над головой. Фейт вздрогнула, чуть не пролив на себя остатки со дна кружки. — Ты чего, грозы боишься? — Как я могу бояться саму себя? — моментально отбилась она. Мерк, хохотнув, фыркнул. В янтарных, тёмных под тучами глазах плясала беззлобная насмешка. Он вообще часто смотрит так, будто издевается и одновременно благосклонно снисходит, милостиво гладит по голове. Фейт каждый раз хочет ему врезать. — Нет, дорогуша, наша гроза заседает в Логове неподалёку и зовётся Дрейком. — Это потому, что он старый, да? — Это потому, что ты слишком юная. Несмотря на остроты, глухой смех Мерка тогда грел душу. Вообще бытие Бегущей радует. Оно пронизано болью и свободой, невозможными друг без друга, но ничто достойное в этом мире не даётся легко. А сгущенный, концентрированный восторг всегда слепит до боли; счастье бывает исступлённым. Фейт знает, что теперь намертво повязана с миром на высоте.***
Когда стоячую воду трогает по ночам первый ледок, и носить одежду не по погоде становится нестерпимо, Бегущие покидают крыши. Дрейк пообещал в ближайшие пару дней найти всем, у кого нет иного крова, безопасное жильё, чтобы не ошиваться в ночлежках Старого Города (Мерк развёл руками с напускным драматизмом: «Вот и окончился сезон Бегущих; как Город Зеркал протянет без нас целую зиму?») Аппаратуру постепенно вывозят в арендованный контейнер — опять же, через вездесущие связи Дрейка, потому что к такой технике у принимающих наверняка возникнут вопросы. Остаётся всего два заказа, которые выгрызает у Кайла Фейт: ей хочется хотя бы на чуть-чуть продлить мгновения беспечности на бесконечном просторе крыш. Она старается не думать о скором переезде обратно на улицы, поближе к земле, чтобы не расстраивать себя. Недавно с Мерком они посетили ночлежку в одном из районов Старого Города: смотри, где нам приходилось коротать морозные зимы, пока не нарастили капитал. Несмотря на совершенную убогость обстановки, семь матрасов в крошечной комнате и не внушающие доверия физиономии постояльцев, Фейт отметила про себя, что была бы не против остаться тут на зиму. Конечно, если бы с ней был Мерк или Кайл. Одна она бы тут не протянула: почти эфемерная жизнь вдали от людей изнежила её, отлучила от общества. Плюсом полуподвальное помещение, такое далёкое от крыш, давило, словно на неё обрушивался вес этажей сверху. Готовясь к последнему в сезоне забегу и понимая, что её организм, одетый в флисовый спортивный костюм (чужой), точно не выдержит нагрузок в низкие температуры, Фейт принимает совершенно идиотское решение. Фейт думает: почему бы не проникнуть в дом, когда там никого не будет, и не забрать старые вещи? Внезапная провокационная мысль ворочается в голове, царапает сознание: нет, так нельзя. Она пообещала себе порвать с прошлым; она уже не та Фейт, что жила в старом доме на окраине Старого Города. Все Бегущие с похожей на её собственную судьбой проходят через это. Даже Мерк, сильный духом и непоколебимый, сжёг все мосты когда-то. Она сама уже переродилась ради жизни с чистого листа. Тогда почему Фейт так тянет назад? Бессонными ли ночами или в короткие мгновения отдыха, когда не нужно думать о сиюминутных заботах Бегущей, — почему мысленно она устремляется на знакомые с детства улицы, на которых любовь давно иссохла до отчаяния? Фейт прошибает холодный пот. Ей не хочется думать, что все эти насыщенные месяцы были самообманом, временной игрой, призрачной ширмой, за которой скрывалось её прошлое и поджидало момента, чтобы нагрянуть со всей силой. Был ли прав Меркури, когда много-много времени назад назвал её бунтующим подростком? Возможно, именно поэтому она выпаливает, голос звенит и содрогается: — Мерк, сходишь со мной домой? Он точно хочет подколоть, может, съязвить, на худой конец отругать для профилактики («Я ведь говорил: оставь прошлое в покое»). Он даже набирает воздух в грудь, чтобы ответить, но замирает, сканируя её лицо взглядом. — Боже милостивый, Фейти, да, я схожу с тобой, — выдыхает Мерк тяжело. — Я не ценитель экзистенциальных поисков, ты знаешь. Поэтому давай без фанатизма? Туда и обратно, за час. — Это важно, — выдавливает Фейт, смущённая его уступчивостью. — Я знаю, — говорит мягко. — Мы все через это проходили. Фейт не знает, кто этот человек и почему он так чуток. Зимой настоящий Меркури что, улетает на Луну? Она собирается второпях и молча, боясь спугнуть собственную решимость. После под её ногами без остановки мелькают белоснежные крыши, и в воздухе стоит холодная влага дождливых дней, тяжело оседающая в напряжённых лёгких. Фейт движется автоматически, закрывшись от внешнего мира: даже размеренный бег наставника не воспринимается слухом. Тело само ведёт её сначала до кварталов Старого Города, потом — на неприветливую землю. Движения выходят отточенными, будто она исходила этот маршрут вдоль и поперёк. Фейт горько усмехается: мышечная память вряд ли забудет долгий путь домой. Они долго стоят в поредевшей рыжей кроне — резные кленовые листья притягивают взор, маячат перед самым носом. Или же она не может поднять глаза на окна собственной комнаты? Фейт стремится взглядом в нависший над головой монолит мраморного неба, продираясь сквозь мельтешение листвы. Меркури молча стоит рядом. Смешно жмурится, когда крупная дождевая капля звонко разбивается о нос. Фейт греет замёрзшие ладони в карманах, трогает себя за бока сквозь дыру в хлипкой ткани. — Сейчас, — произносит она так, словно слова вытягивают клещами. — Сейчас я пойду. — Я не тороплю, — безмятежно отвечает наставник. Он тоже смотрит куда-то вверх, не смущая её взглядом. — Ты говорил обратное. — Ворчание старика, не более. — Ладно. «Ладно», — припечатывает она мысленно, силясь сделать хотя бы шаг. Лучше покончить с этим как можно быстрее. Отрефлексировать можно когда угодно; сейчас необходимо взять себя в руки и действовать решительно. — Подожди меня… где-нибудь. Лучше мне пойти одной. — Свисти, если что. Я приду. Фейт благодарно кивает, так и не взглянув на Мерка. Когда холодная капля мороси прилетает прямо в глаз, она решает: пора. Бросает быстрый взгляд в тёмные окна дома напротив. Бесплотной тенью перемещается к пожарной лестнице, которая всегда громко лязгала, когда они с Кейт сбегали из дома по вечерам. Приобретённый опыт позволяет взобраться по перекладинам бесшумно и быстро. Пока улица пустует, Фейт возится с окном своей комнаты. За прошедшие месяцы она так и не забыла, как вскрывать его, а отец так и не догадался починить. Перелезая через потрескавшийся деревянный подоконник в темноту безлюдной квартиры, она нашаривает наставника глазами. Он устроился на крыше дома напротив, на которой Фейт сама занимала наблюдательный пост. Она ёжится: следил Мерк за ней, что ли? Он чётко кивает, подбадривая. Фейт старается вложить всю свою благодарность в ответный кивок, а затем ныряет в спёртую, омертвевшую тишину своего прошлого. Воспоминания так сильно сдавливают глотку, что Фейт с трудом сохраняет ровное дыхание. Её комната осталась нетронутой. Здесь даже не прибирались, будто закрыли на замок и решили забыть, как она сама сделала в своё время — только не с вещами, а с живыми людьми. Помнится, накануне побега она утащила к себе гитару сестры, наверное, надеясь, что хотя бы это вынудит Кейт заглянуть сюда. Гитара лежит здесь же, поперёк стула с наваленной на спинке одеждой. Фейт отворачивается, будто в этом ей увиделось предательство. Как же так? Они вычеркнули её из жизни — махом, одним движением? От злости она чуть не срывает дверцу шкафа с петель. Выгребает нужные и ненужные тряпки с полок; даже кофточка, которую всегда клянчила поносить Кейт, лежит на месте! «Почему они просто не сожгли мою комнату?» — думает она с остервенением. Фейт с лёгкостью взламывает замок на двери, как делала сотни раз в прошлом. Они действительно просто отгородились от одной-единственной комнаты?! Боль разъедает её по крупицам, поэтому Фейт действует шумно и неаккуратно. В прихожей подпрыгивает на цыпочках, стаскивая большой рюкзак. В ужасе дёргается, когда отчётливо слышит щелчок затвора позади. — Стоять, воровка. Ты вообще-то ворвалась в дом к полицейскому, — грозно раздаётся за спиной. Фейт подбирается, ощущая, что она всё ещё не готова к этой встрече — даже сейчас, находясь в шаге от сестры. Фейт судорожно соображает, как вести себя, когда ужасная буря самых разных эмоций разрывает грудную клетку. — Руки за голову и медленно развернись лицом. Я имею право использовать оружие. — Прости, Кейт, я думала, что дома никого нет, — выговаривает она почти холодно. Хочет треснуть себя по голове: зачем, зачем она ведёт себя именно так? — Фейт?! — Притворство спадает с сестры, и только сейчас Бегущая слышит, какими чужеродными кажутся стальные интонации и сухие фразы. Кейт не идёт быть копом; стала бы Фейт подчиняться приказам мягкой, пытающейся выглядеть строго девушки? — П-почему? — Почему я вернулась? Мне нужны мои зимние вещи, на улице немного похолодало, — продолжает она невозмутимо и, помедлив, лезет в привычно скрипящий шкаф. Отец так и не нашёл времени его смазать ни до смерти жены, ни после побега дочери. — Нет, боже, нет! — Кейт взрывается криком. Гневные интонации у неё — копия мамины, настолько, что у Фейт болезненно прихватывает сердце. Теперь ей вообще не хочется оборачиваться. — Ты вот так просто возвращаешься домой спустя почти восемь месяцев, но ничего не объясняешь? Ты сошла с ума?! — Я не возвращаюсь, — аккуратно вставляет Фейт. — Я забираю мои вещи, только и всего. — Да плевать! — Голос сестры опасно срывается на высокие ноты — знак того, что она скоро расплачется. — Фейт, посмотри на меня! Ради всех святых, сделай это, если я тебе дорога! Против такой разящей в яблочко манипуляции у Фейт нет ни единого шанса выстоять. Поворачиваясь лицом к Кейт, она старается сохранить равнодушное выражение, которое причиняет почти физическую боль. — Почему ты ушла? Почему не сказала ни слова? Ты знала, как мы волновались? Отец искал тебя всюду, я искала, — Кейт тарахтит без пауз, как будто у неё бесконечные лёгкие. Ого, отстранённо думает Фейт. У меня таких даже спустя месяцы тренировок нет. — Я пошла в полицию, чтобы найти тебя, хотя я ненавижу эту работу! Что-то больно бьёт по голове, так что в глазах прыгают искры. Совесть, думает Фейт. Прокля́тая совесть. Слёзы брызгают из её глаз, как по команде, и заливают шею. — Я думала, что ты умерла, — продолжает сестра, несмотря на дребезжащий голос. — Я всё это время пыталась смириться с тем, что мы потеряли не только маму, но и тебя, Фейт. И теперь ты ёрничаешь — после стольких месяцев нашего с папой горя? Фейт с трудом проглатывает тугой ком и выдавливает, слова царапают горло: — Прости, Кейт. Прости меня. — Мёртвых прощают за все их грехи, — цедит сестра тяжеловесно. Что-то страшное и громадное обрушивается Фейт на макушку. — Я давно простила погибшую Фейт Коннорс. Забирай то, что тебе нужно, и уходи. — Дай мне объясниться, — хрипит она. — Нет! — вскрикивает Кейт безжалостно. — Ты ужасна, Фейт. Ты даже не пыталась понять, что будет с нами после твоего молчаливого ухода. Этим ты похоронила и себя, и меня, и маму. — Кейт впервые срывается на глухие рыдания. Форма полицейской академии ей совершенно не идёт — лицо всё такое же мягкое и нежное, как и прежде. Только в карих глазах — такая ядрёная смесь боли и ненависти, что хочется провалиться сквозь землю. — Ты всё-таки жива — и этого хватит. Уходи, как закончишь. И, чеканя шаг по новой привычке, Кейт уходит на кухню, оставляя Фейт в пронзительной тишине. У неё всё валится из рук: куртка, обувь, вещи из прошлого. Раздробленная на осколки семья. Собственная жизнь. Фейт подхватывает всё это и одним комом впихивает в рюкзак, решая, что разберётся в Логове. Куртку — оставить. Ошмёток сердца — на помойку. Нужно было обчистить магазины вместе с Мерком, когда он предлагал. Она вылетает из окна пробкой от шампанского, не задумываясь о конспирации. Следом птичкой взбирается на соседнюю крышу: ноги несут её так резво, что Фейт начинает задыхаться после второго прыжка. Разгон, подкат, снова бег, череда подъёмов. Ритм жизни Бегущей, ставший родным за столько месяцев, гипнотизирует за пару движений. Всё, что находится вне его, вновь не существует. Фейт сбрасывает его наваждение только через несколько кварталов — махом, когда ступня опасно соскальзывает со стеклянного края. Её бросает в холодный пот: бытие Бегущей иллюзорно. Несмотря на ясность происходящего, она никак не может избавиться от чувства сна. Чем она жила всё это время?! — Фейти! — Мерк, как всегда, появляется вовремя. Только нежелание показаться слабой перед наставником удерживает Фейт от того, чтобы удариться в панику. Хотя плевал он на её попытки отгородиться. Фейт никак не привыкнет, что рубеж пройден, и теперь они с Мерком прекрасно понимают друг друга без слов. И что чувствовать себя перед ним бессловесной и обнажённой душой — тоже норма. — Дерьмо случается, Фейт, — говорит он. Протягивает ей ладонь: — Особенно с нами. — Господи боже… — Надо немного потерпеть, и станет легче. — Он тактично игнорирует то, как её колотит нервная дрожь, и даже притворяется глухим к бессвязным причитаниям. — Никто сейчас не поймёт тебя лучше, чем я. Поэтому пойдём домой, Фейт. Мы справимся с любыми трудностями, которые на тебя навалились. — Я не знаю, — срывается с языка. Рука Мерка медленно сжимается в кулак. — Зачем всё это затеяла. И что это — тоже не знаю. — Жизнь Бегущего так же реальна, как и жизнь любого другого в Городе, — помедлив, отвечает наставник. Фейт не может сдержать слёз, которые струятся по щекам непрерывным потоком. Меркури всегда бьёт не в бровь, а в глаз. — Она спасла тебя на несколько месяцев, поэтому не стоит отвергать её так категорично. Оно было, это факт. — Мерк так умиротворён, что это спокойствие по крупицам передаётся ей. Наверное, он говорит это всё не в первый раз. Прогоняет в голове — в тысячный. — Я знаю Бегущих, которые возвращались к прошлому. Кто-то был этим счастлив. Кто-то — нет. Одни никогда не оборачивались назад. Другие делают это с завидной регулярностью, но продолжают жить по законам крыш. Мы все остаёмся при своей боли. Мы все проходим этот путь, только завершаем его по-разному. — Мне сказали, что я умерла, — выталкивает Фейт из себя, согласившись быть совершенно честной. Решается поднять взгляд. Медовые глаза напротив копаются в её хилой душонке — но теперь она может расшифровать в них живое сочувствие. — Я не знаю, можно ли это исправить, обратимо ли это. — Он прозрачно улыбается уголками губ и вновь тянет к ней раскрытую ладонь. — Но для меня ты живее всех живых — что тогда, что сейчас. Фейт глядит на него испытующе, словно решая: вверять ему свою жизнь снова или нет? Незаметным жестом она стирает мокрые дорожки с щёк, чтобы не выглядеть совсем уж жалко. Боль до сих пор дребезжит внутри, как паршивый оркестр: карикатурно завывают духовые, а ударные грохочут совершенно не к месту. Ей некуда деться — ни физически, подальше от зимы и холодов, ни морально, потому что душевные муки и ощущение необратимости совершённого повисли мёртвым грузом. Но вот… Взгляд у Мерка такой твёрдый, что на него можно опереться, как и на протянутую руку. Именно это подталкивает Фейт к решению, которое она не может назвать «верным» или наоборот «ошибочным»: ей так плохо, что внутренняя система координат окончательно распалась. Зато это решение дарит спасительную пустоту, где нет места переживаниям. — Давай до Логова — и я выйду на заказ. «А там будь что будет».***
Стены Логова, буквально состоящие из жалюзи и продуваемые всеми ветрами насквозь, кажутся такими родными, что у Фейт сжимается сердце. Она принуждает себя не думать ни о чём, кроме предстоящего забега. Получается легко: пробежка до дома выключила любые эмоции, как по щелчку пальцев. Только рюкзак Фейт скидывает со спины чересчур поспешно, старается отвести взгляд; лямки оттягивают плечи, нахлёстываются на шею и грозят придушить. Он, на самом деле, почти ничего не весит — но Фейт вздыхает полной грудью и тут же разворачивается к выходу. — Надень куртку, — негромко говорит Меркури, стоя прямо перед ней. Фейт отшатывается. Всю дорогу между ними висела такая красноречивая тишина, что она забыла о наставнике, бежавшем следом. — Там холодно. — А ты?.. — Она неопределённо ведёт рукой в воздухе, с трудом собирая слова в осмысленные фразы; их приходится вылавливать в безмолвном вакууме внутри головы. — Будешь на связи? Фейт давно выучила: если тебе плохо, если тебя разрывает на части, если тебе никак не склеить обратно кусочки души — излечить может только бег, пустые крыши и наставник, который твёрдым голосом командует не тобой, а тем жалким и раздавленным, что обитает внутри. — В этот раз нет, — хмыкает Мерк. — Пробегусь вместе с тобой. Коротко и ясно. Пояснять, почему же он отказался от координирования, Меркури не собирался. Фейт хочется думать, что из молчаливого желания быть рядом, когда ей восхитительно паршиво. — Надень куртку, Фейт, — повторяет он с нажимом. Менторские нотки в голосе сразу приводят её в чувства. Мучимая отвращением и болью, она всё равно вмиг натягивает старую, пахнущую пылью куртку, мечтая провалиться глубоко под землю. Подкладка в карманах тут же с треском рвётся; её изъела моль. Ужасный визит домой обошёлся ей слишком дорого и не принёс никакой пользы. Фейт ругается сквозь зубы. — Никакой брани при мне, милая леди. Я хоть и старый, но не глухой. — Когда вы играете с Дрейком в покер, ты ругаешься похлеще, — бубнит она, сосредоточенно застёгивая пуговицы. Смотреть на наставника почему-то не выходит. — И звучишь просто ужасно. — Я запрещал тебе греть уши на нашей игре, — ворчит он в ответ. Его губы всё равно слегка ломает улыбка. Фейт замирает в коротком осознании: Мерк пытается отвлечь её болтовнёй. Становится тепло, несмотря на то, что висящая на ней мешком куртка ледяная, а ветер свищет под широким подолом. — Ну вот и ты тоже не слушай, — бормочет Фейт и всё же поднимает взгляд. Мерк, тоже одетый в старую куртку и выглядящий как-то по-идиотски, смотрит на неё колко, но в уголках губ у него прячется улыбка. — Не грей уши. — Ладно, ты обскакала меня, я спущу тебе с рук эту наглость, — ухмыляется наставник. — Пойдём уже, я тебе кое-что покажу. В ней просыпается вялый интерес. Такой слабый, что Фейт не задаёт лишних вопросов, когда они заходят в лифт на крыше через пару кварталов размеренного бега. Мерк нажимает кнопку первого этажа. Фейт только после этого подозревает неладное. — Улицы? — спрашивает она, чувствуя, как теплится внутри любопытство. — Лучше. — Мерк вдруг дёргает язычок на её куртке, застёгивая её прямо под горло. Он и смотрит как-то хитро и озорно, совсем не так, как обычно. Смутное воспоминание одной совместной пробежки мелькает в сознании. Тогда, много-много времени назад, до трагичных событий, Меркури был похож на юного сорванца. — Монорельс. — Монорельс? Та штука, которая колесит по эстакаде между районами? — Да. Прокатимся с ветерком, проветрим мозги, выбьем из них всю дурь. — По его лицу, хранящему в чертах лёгкую насмешку, невозможно ничего прочитать. — Там много людей, — хмурится Фейт. Тяжело сглатывает, ощущая, как у неё начинают потеть заледеневшие ладони. Толпа действует ей на нервы — то ли пережиток безлюдной жизни на крышах, то ли застарелый страх обезумевших человеческих масс во время протестов. У Фейт нет желания копаться в причинах своих фобий. Она просто старается избегать людных мест. — Особенно сейчас, под вечер. Все возвращаются домой с работы. — А кто сказал, что мы поедем в вагоне? — роняет Меркури как бы между делом, не поднимая на неё головы. Фейт прикипает к нему внимательным взглядом; внутри неё медленно ворочается предвкушение и лёгкий ужас. Мерк всем видом даёт ей понять, что вновь что-то затеял, но наверняка собирается молчать до последнего. — Мы давно с тобой ничего не устраивали, Фейти. Всё заказы да заказы. Ладно, ещё чудесные вечерние пробежки, хорошо. — У Фейт моментально краснеет нос. Она отворачивается к кнопкам лифта, судорожно соображая, как бы унять смущение. Ни Мерк, ни она никогда вслух не упоминали вечерние пробежки. То, что происходило на крышах на закате, там и оставалось. Даже если Фейт позорно поскальзывалась, падала на пятую точку и рушила совместную работу, Мерк никогда не позволял себе критиковать её уже после того, как они вернутся в Логово. — Перед долгой зимой без бега мне хочется чего-то особенного. Я решил позаимствовать развлечение Крига. — А как… развлекается Криг?.. — спрашивает она неуверенно, прекрасно зная, что нет смысла этого делать. — А, так ты не знаешь? — У Меркури такая лукавая обворожительная улыбка, что Фейт начинает подташнивать. Он в очередной раз издевается. Фейт со злостью поджимает губы, когда они выходят из лифта и оказываются на улице. Второй раз за сутки она оказывается здесь, под пристальным взором небоскрёбов, которые легко превращаются из союзников во врагов. Даже воздуха здесь кажется меньше; Фейт давится кашлем, когда они выходят к дороге. Она испуганно дёргается в сторону от промчавшей с рёвом машины. Шум Города, такой непривычный наверху, оглушает. Когда она совершенно искренне готова удариться в панику, Мерк цепко перехватывает её за капюшон куртки и, разворачивая к себе, впечатывает в грудь. — Ты вся дрожишь от холода, накинь капюшон, — тянет он с милейшей улыбкой. Заботливо набрасывает ткань ей на голову. Фейт молча вовлекается в игру и улыбается в ответ, хотя губы дрожат от напряжения. Чуткое менторство Мерка научило её слушаться в любой ситуации, даже если не видишь никакого смысла. Он продолжает уже совсем тихо: — Ты выглядишь подозрительно, на нас пялятся люди. — Его руки поглаживают её по плечам. — А у входа вон в то здание ошивается коп. — Извини, не знаю, что со мной, — лепечет Фейт, совсем растерявшись. Встреча с сестрой так ощутимо выбила её из колеи, что даже отвлечься у неё толком не выходит. Она чувствует себя слабой и никчёмной — забытое за месяцы на крышах чувство, которое кажется теперь инородным и неправильным. — Ничего не бойся, Фейт, — говорит наставник без насмешки или показательной улыбки. Его серьёзный взгляд кажется ей намного заботливее и важнее, чем натянутый капюшон и тёплые руки на плечах. — Я никогда не подвергну тебя опасности намеренно. — А как же патруль копов на прошлой неделе? И на позапрошлой? — не удерживается она от того, чтобы поддеть. — Я сегодня не в лучшей своей форме для словесных поединков, поэтому ты так легко кроешь, — закатывает он глаза. Помявшись (он смущён!), продолжает: — Наша работа — опасная дрянь. Но я всегда знаю, как помочь и вытащить тебя живой. И я никогда не дам тебе изначально рисковые задания. Короче… Расслабься, ладно? Мы здесь не для того, чтобы устроить тебе встряску. «Я не дам тебя в обиду», — вот, как нужно это расшифровывать. Фейт расплывается в искренней улыбке. Наверняка этот добродушный монолог дался наставнику нелегко. Несмотря на глобальное потепление в их взаимоотношениях последнее время, он оставался холоден и не лез ей в душу, предпочитая молчаливое присутствие рядом. В носу красноречиво зудит. Ну вот, не хватало расплакаться от мысли, что кто-то печётся о ней! — Пойдём, Фейти, — мягко говорит Мерк, а затем в его взгляд возвращаются озорные искры, сразу же делая его младше. Он крепко берёт её за руку — и резко дёргает в первый попавшийся переулок. Топот за спиной подтверждает слова наставника про слежку. Глупо тягаться с Бегущими — они не оставляют ни шанса преследователю. Перелетая через сетчатый забор, Фейт круто поворачивает направо, взбираясь по водосточной трубе на крышу одноэтажного здания. Дело за малым: скрыться в тени нависнувших высоток, уйти в глубь квартала, держась сомнительных закутков. Они не взбираются выше третьего этажа, держась ближе к земле. Фейт не ощущает привычного адреналина и подсознательного страха высоты, поэтому позволяет себе двигаться чуть размашистее и резче, чем обычно. На очередном приземлении на крышу Меркури перехватывает её под грудью, гася скорость и порыв. — Здесь, — коротко кивает он. Фейт судорожно сглатывает: в паре низких зданий от них — крытая станция монорельса, на которой толпятся люди. Меркури дружески хлопает её по плечу: — Не дрейфь. Они нас даже не заметят. Когда к станции приближается поезд, они перепрыгивают на скользкий покатый навес. Фейт гасит звук мягким перекатом через плечо. Мерк крепко держит её за предплечье. Она всегда схватывала на лету; Фейт быстро догадывается о дальнейшей поездке, совершенно не горит желанием её осуществлять, но быстро сдаётся. Глаза у наставника ярко горят медвяным блеском. — Сейчас, — командует Мерк шёпотом, когда поезд трогается с места. Он легко перемахивает на движущуюся крышу. Фейт медлит всего секунду — но в момент прыжка левая нога попадает в зазор между вагонами. Её резко бросает вправо. Фейт цепляется за крышу, хотя неминуемо сползает вниз. Мерк вытягивает её легко, будто сорняк из земли. Из-за скорости, которую мгновенно набирает поезд, они с грохотом падают на крышу, но не скатываются с неё. Дезориентированная, Фейт инстинктивно сжимает пальцы, нащупывая какой-то скользкий поручень под руками. Она открывает глаза только после того, как несколько секунд её ощутимо потряхивает в такт перестуку колёс, но не выбрасывает прочь с крыши. — Устроилась? — Мерк под боком выглядит расслабленным. Он лежит на животе и удерживается без ощутимого труда. — А теперь вздохни спокойно и получай удовольствие. — Скажешь тоже, — цедит она сквозь зубы, силясь спрятать угасающий страх за грубостью. Слишком много впечатлений за один короткий осенний день. Её выдержка, взращённая на крышах до состояния монолита, дала постыдную трещину. Поэтому, чтобы угомонить шалящие нервы, она вдыхает полной грудью, хотя ветер бьёт в лицо, — и действительно расслабляется, обмякает всем телом. Переворачивается на спину, не рискуя отпустить поручень над головой. Поезд мчит по прямой, и Фейт мягко покачивает из стороны в сторону, словно в колыбели. А потом она видит высокое небо. Свободное от белоснежных высоток Города, оно нависает сверху — или же Фейт проваливается в него. Хмурая серь с просветами, будто проталины на снегу, простирается от горизонта до горизонта. Фейт прикрывает глаза, в наслаждении пытаясь сохранить этот момент глубоко внутри. Так она и глядит в это бесконечное ноябрьское небо весь долгий путь. От холодного металла замёрзли руки, а не проронивший больше ни слова Мерк почему-то долго пялился на неё сбоку — но всё это стало частью одного чудесного воспоминания. Когда подходит время бежать дальше, она ощущает себя стерильно-чистым листом.***
Рутина Бегущего нисколько не утруждает. Доставляя первый заказ в глубь промышленного района, Фейт беспрестанно вертит головой, рассматривая незнакомый пейзаж, но от созерцания постоянно отвлекает наставник. Мерк ведёт себя, как мальчишка в самом расцвете переходного возраста: задирает её, подшучивает, берёт на слабо. Они соревнуются в скорости на малых высотах, в удали и прыти — на средних. Длинный забег от станции монорельса до нужной зоны на предприятии проходит под ухмылки и шорох одежд. Несколько раз Фейт лидирует. Невыносимый Меркури, вновь открывший Фейт свою ребяческую сторону, рассеивает над ней её личные тучи. Она быстро втягивается в игру — редко выпадает возможность доказать ему лично, чего же она стоит. — Я не учил тебя такому, — щурится Меркури на очередной стометровке. Фейт виновато-шутливо ведёт плечами; во время одиночных забегов она развлекалась разворотами на сто восемьдесят градусов в воздухе. Набрать скорость, начать карабкаться вверх по вертикальной поверхности, оттолкнуться ногами и, развернувшись корпусом назад, зацепиться за выступ противоположной стены. Нехитрый приём экономил ей время и силы, а ещё дарил короткое ощущение, будто она умеет ходить по воздуху. — Хорошо, Фейти. Фейт расцветает в улыбке. Даже малейшая похвала от него, пусть сказанная между делом, приятно греет сердце. Она гордо вздёргивает подбородок: её ментор всё-таки внимательно следит, а не мелет языком просто так. Правда, почти тут же Фейт давится удовлетворением, которым упивалась мгновение назад. — Но и этому я тебя тоже не учил! — хмыкает наставник. — Что за перекат, Фейт? Хочешь сломать себе шею? Отпираться глупо: она сама знает, что портачит в технике. Фейт поджимает губы и бубнит, смиряясь с промахом: — После доставки на площадку? — После доставки на площадку, — уверенно повторяет за ней Меркури. — Не будет лишним. Дымящие трубы, мерный грохот механизмов, огромные цеха с высокими потолками — какая-то фабрика, в которую им нужно проникнуть. Мерк ведёт её с упрямством человека, который бывал тут не раз. Переходы из одного цеха в другой, пустые раздевалки для рабочих, вентиляционные трубы — Фейт слегка трусит и в тайне изумляется, как же им пока везёт ни на кого не наткнуться. Меркури работает бесшумно и стремительно: он двигается вдоль стен и легко ищет нычки, если кто-то появляется на горизонте. Фейт пытается запомнить дорогу, но не выходит: всё её внимание сосредоточенно на наставнике, которым Фейт не может не восхищаться. Его выверенные движения приковывают взгляд. Интересно, она когда-нибудь будет выглядеть со стороны так же? — Ну что, двигаем дальше? — спрашивает он и тянет кривобокую усмешку. Капсула с письмом лежит теперь в шкафчике, который предусмотрительно не был закрыт на ключ. Она уязвлённо насупливается; как бы нашла дорогу в одиночку? Видно же, что он бывал тут ранее. Фейт хочет быть такой же, как он. Уверенной в каждом своём решении и действии. Знающей Город и маршруты, как свои пять пальцев. Забывшей о страхах, будто они не властны над ней. До следующей точки доставки они добираются за полчаса. Фейт молчит, погружённая в себя и свои мысли. Вновь неприятно начинает свербеть в груди. Она отгоняет образ сестры из мыслей, но болезненные, убившие её в одну секунду слова раз за разом всплывают в сознании. Она спотыкается несколько раз на ровной поверхности, ловит на себе цепкий взгляд Мерка и твёрдо решает: сначала дело, потом — жалеть себя. Когда Фейт берёт себя в руки, она обнаруживает вокруг грязную станцию подземки, мимо которой с грохотом проносится состав. Она инстинктивно хватает Мерка за руку и почти не чувствует за это смущения: вокруг так много людей, что ей физически необходима поддержка. Безликая толпа касается её плеч, дышит в спину, топчет ноги. Фейт обхватывает пальцы ментора, чтобы их не разбросало в разные стороны, когда волна хлынет внутрь вагона. Но Меркури ведёт её мимо перрона, незаметно втягивает в служебное помещение. Фейт вдыхает полной грудью; оказывается, она задерживала дыхание, словно могла утонуть среди незнакомцев. — Ты знаешь, где именно нужно оставить письмо? — спрашивает она негромко, впервые сомневаясь в своей памяти. — Речь вроде бы шла про Уэст-Энд и тупиковый тоннель. — Да, — отзывается Меркури. Его спина маячит прямо перед носом — наставник почему-то медлит. — Фейти, помолчи немного, ладно? Мне нужна тишина. Она крадётся следом на цыпочках, замечая, как замедляется шаг ментора. Фейт теряется в догадках. Напряжённое дыхание Мерка вынуждает её внимательно осматриваться по сторонам. Но что можно увидеть в метро? Голые стены, пара вентиляционных шахт, тусклые аварийные огни. Когда они выходят на пустую станцию, Фейт уже не на шутку нервничает. Здесь не слышно привычного шума метрополитена — ни грохота поездов, ни голосов толпы. Фейт вскидывает голову на эскалатор, подмечая, что он не работает. Она замечает копов в темноте тоннеля прежде, чем придумывает план отхода. Фейт чувствует с обмиранием сердца, что тело парализовано растерянностью — не двинуть ни рукой, ни ногой. Не тормозя и не пугаясь, Меркури со всей дури толкает её телом в следующую подсобку на пути, так что Фейт расшибает лоб об угол, и моментально захлопывает за ними дверь. Её вскрик тонет в выстрелах, летящих им вслед. Грубая ругань раздаётся эхом по пустой станции: «Прижал!» Мерк за спиной глухо стонет, но не перестаёт подталкивать её вперёд. Фейт испуганно пытается повернуть гудящую голову, но наставник больно вцепляется в затылок, не позволяя посмотреть назад. — Двигай, Фейт! — рявкает он зло прямо в ухо. Фейт от неожиданности влетает в узкую щель под потолком в мгновение ока. Вентиляционные шахты, повороты и коридоры, одно помещение за другим исчезают позади. Фейт петляет по незнакомым комнатам подземки, сбивает с ног редких работников. Она задыхается от ужаса и двигается вслепую, не представляя, куда их выведет, полагаясь только на интуицию и скорость реакции. Мерк позади неё с грохотом закрывает за ними двери. Фейт на слух определяет: копы выбивают их через четыре-пять секунд после этого. Они опережают преследователей всего на пять секунд. Она взбегает по лестнице наверх и выбивает плечом очередную дверь. Не разменивается на паузу и, чувствуя, как слезятся глаза от солнечного света, выруливает в узкий переулок. Слышит позади знакомый стремительный бег — Мерк не отстал и находится рядом, в одной лодке вместе с ней — и только после этого позволяет себе набрать разгон и высоту, карабкаясь по крышам одноэтажных зданий. Фейт мечется недолго. Пара кварталов, высота четвёртого этажа — и преследователи отстают. Она находит лифт на крыше низкого крыла какого-то здания: вместе с Мерком они выбираются на крыше пятнадцатого и только тут ощущают себя в безопасности. — Вот дерьмо, — шипит Фейт, приваливаясь к стене. Холодный воздух больно царапает напряжённое горло. Голова кружится после такого крышесносного забега. — Мы даже до денег не добрались! — Их там и не было, — отзывается Меркури чуть погодя. Он дышит тяжело и сквозь зубы. — Это был не дежурный патруль. На нас устроили облаву. Целенаправленно. — Ты поэтому пошёл со мной? — Да. Утром видел новости, что нужную станцию закрыли на день. Был уверен, что заказ паршивый. Фейт утирает пот с висков и смотрит на гряду облаков над головой. Унесла бы она ноги, если бы была одна? Вряд ли. Мерк отлично сориентировался на месте. То, что после именно она вывела их из западни, было с самого начала его заслугой. Меркури грязно ругается дрожащим шёпотом. Фейт оборачивается к нему — и чувствует, как тошнота подкатывает вверх по пищеводу прыжком. — Ты дотянешь до Стефана? — лепечет она отнимающимся языком. У Мерка, спустившего рукав куртки, всё плечо в крови — рукав белой футболки пропитался насквозь, тонкая струйка, которую уже не может вобрать ткань, ползёт по мышце вниз. — Мерк? — Меня задело, — с неохотой выдавливает он. Прерывисто вздыхает: — Я обойдусь. Но нужно остановить кровь. — Как? — Фейт хочет бить себя по башке до головокружения. Мерк учил её первой помощи. Дрейк подкидывал несколько подобных уроков. Она точно знала, как действовать — но сейчас все знания испарились, словно их и не было. — В твоей сумке. Вот здесь. Пара пачек бинтов. Наложи давящую повязку. — Он говорит прерывисто, цедит боль. Несмотря на оторопь, глаза у Фейт поразительно сухие, словно её организм решил сам: твоё присутствие в здравом уме необходимо, только попробуй заплакать. — Откуда они тут? — бормочет она, чтобы отвлечь и себя, и ментора. Работает неаккуратно, но руки медленно вспоминают движения. На плече снаружи — глубокая окровавленная ссадина, но пули нет. Прошла по касательной. Фейт возвращает себе самообладание: всё не так страшно, как выглядит. Ссадина, пусть и с реками крови — не застрявшая пуля. — Я кладу в твою сумку бинты и йод на всякий случай. — Фейт с силой надавливает валиком бинта на повязку и переводит глаза на Мерка. Он морщится, но отвечает ей внимательным взглядом. — Я даже не видела. — Это хорошо, что не видела, — усмехается он. — Пусть лежат без дела подольше. «Жаль, что пригодились», — добавляет она мысленно, осторожно закрепляя бинты. Подтягивает идиотский бантик, который красуется теперь у Мерка на плече. Мысленно прокладывает новый маршрут к Дрейку, думая о том, что стоит сократить физическую нагрузку и поберечь наставника. — Монорельс, — бросает она просто, чувствуя, как утихает паника. Мысленная работа с картами всегда приводила в порядок нервы. Если Бегущий знает путь, его шансы спастись значительно возрастают. — Ты продержишься до монорельса, если побежим по крышам? Внизу нас вынюхивают копы. — Не растаю, не сахарный, — хмыкает он. Вдруг начинает смеяться, но тут же затыкает себя: — А ты… Хах, кхм… Как голова? Ты так хорошо приложилась о дверь. — В этот раз без сотрясения, — отмахивается Фейт. Лоб пульсировал болью, пока она занималась ранением Мерка, но Фейт совершенно этого не замечала. — Ну… Шишка вылезет — будь здоров. — Она отмахивается повторно. После того, что Фейт переживала на крышах, некрасивая шишка на лбу — последнее, о чём стоит волноваться. Наблюдая за тем, как Меркури стискивает зубы, Фейт ловит себя на безрадостном и неожиданном воспоминании: потеряв маму в толпе, она больше никогда её не видела. Теперь Фейт будет делать всё, что от неё зависит, чтобы это не повторилось.***
В Логово Дрейка она вваливается, снося на своём пути стол. Мерк позади неё давится смешком — совсем измаялась от волнения, Фейти, прекращай. Она сконфуженно поправляет съехавшую столешницу обратно на ножки. Дважды кашляет: только после этого старший координатор выплывает из-за монитора и устало улыбается. — Как заказы? — лениво тянет Дрейк. Судя по тому, как медленно он моргает и подпирает подбородок ладонью, он бессовестно спал. — Хреново, — сухо обрубает Мерк. Фейт чувствует его глухую злость — да и сама испытывает нечто похожее. Отвратительный конец сезона. — Ты проверял второго заказчика? — Да, вроде нормальный мужик… Чёрт, там ничего не было? — Дрейк постепенно оживает. Фейт хочется ткнуть Мерка в бок: зачем ты молчишь? Другого времени для издёвок не нашёл? — Мимо, — хмыкает наставник и неспешно опускается в кресло так, будто побег его не измотал. Прикипает к Фейт тяжёлым взглядом: — Фейти, малышка, погуляй за дверью, ладно? Нам нужно поболтать наедине. Фейт хочет оскорбиться. Неужели ему так необходим разговор подальше от её ушей после того, как они вместе попали в передрягу? Она поджимает губы, но выговаривает почти безмятежно: — Скажешь, что тебя задело в перестрелке с копами — погуляю. — Ну вот, всё удовольствие испортила. — Мерк?! — Дрейк подскакивает с кресла, сна больше ни в одном глазу. — Где ранен? — Гуляй, Фейт, — повторяет наставник с нажимом, щурясь на друга. — Я не помру без твоего надзора, не бойся. Дрейк меня подлатает, раз напортачил. — Я бы тебя и так подлатал, — вздыхает старший координатор устало. Фейт прикрывает за собой дверь — хлопком. Бредёт до края крыши и, помедлив, садится на угол, свесив дрожащие ноги вниз. Она старается не думать ни о чём, отключаясь от произошедшего. Пара глубоких вдохов, взгляд на высотки перед ней, как на немых собеседников, — получается неплохо. По-зимнему холодный ветер гоняет редкие сухие листья по крыше. Фейт передёргивает плечами: мокрая от пота куртка не греет, лишь бессовестно крадёт тепло. Она беспечно болтает ногами над Бездной, касается носками кроссовок скользкого стекла. Фейт пристально вглядывается в Город, лежащий у её ног. Зеркальные грани небоскрёбов плывут, смягчаются под седыми облаками, глухо отражают тусклый свет солнца. На мгновение ей кажется, что Город переворачивается вверх дном, до того всё сливается в серое пятно: вместо асфальта далеко внизу — сизые небеса. Взгляд проваливается в пустоту, не способный зацепиться за матовые, будто бесплотные силуэты зданий. Знает ли Город, каким дерьмом он наводнён? Есть ли ему дело до отвращения одной Бегущей, которая по его вине вырвала из своей груди нормальную жизнь — да и это сделала плохо, не добравшись до корня? Фейт прислушивается, боясь застать ругань, но в тишине лишь свищет ветер. Неужели никакой ссоры? И никакого поиска виноватых? — Ну и видок, — хмыкает Мерк у неё над головой. Фейт вздрагивает; наставник часто подкрадывается так бесшумно, словно ходит на кошачьих лапах. Меркури медленно, без своей обыкновенной прыти садится рядом. — О чём ты? — Да обо всём. В Городе такая грязища, видишь взвесь в воздухе? Хрень с улиц аж сюда долетает. — Его ладонь с силой опускается Фейт на голову, треплет взлохмаченные бегом волосы. Пальцы путаются в чёрных прядях, но Мерка это не заботит. Фейт по одному только прикосновению чувствует, как же он устал. — А ты выглядишь так, будто сейчас наклонишься вперёд и сиганёшь с крыши. — Плохого же ты мнения обо мне, — она закатывает глаза. — Нет, просто волнуюсь. Фейт не меняется в лице, но внутренне обмирает. Давненько она не слышала подобного от близких. Давненько она не вносила никого в короткий список близких. — Волнуюсь, что некрасивая лужа останется около этого здания. Ну, копы придут проверять, а тут Логово Дрейка. Сама понимаешь, ситуация не очень. Она фыркает с облегчением: Мерк в своём репертуаре — прекрасен и надёжен, сгладит любые грани откровенности. — Вы бы это, не просиживали задницы на холодном бетоне и шли домой. — Позади них пристраивается Дрейк, с наслаждением закуривает. Фейт быстро сканирует координатора взглядом: умиротворён, как и всегда. Если Мерк и задал трёпку, это никак на нём не сказалось. — Опережая твой вопрос: всё окей, Фейт. Все живы, значит, всё нормально. Такое иногда случается. — Ты просто мастер успокоений, — язвит Меркури. — Я прямо воспрял духом после твоих слов. — Ой, не бузи. Всё не так плохо. — Плюнув на нравоучения, Дрейк садится к Фейт с другого бока. Она прикрывает глаза, греясь о менторов. — Да и вообще, последний день сезона, впереди зима и самые комфортные условия за последние годы… Не порть момент. Мерк действительно замолкает — они все молчат, боясь разрушить очарование мгновения. Именно сейчас Фейт остро чувствует: она счастлива здесь и сейчас, будто нет потерь прошлого и неопределённости будущего. — Я буду скучать по крышам. — Слова скатываются с губ быстрее, чем Фейт успевает их поймать. — Мы все будем, — кивает Дрейк серьёзно. — Но зима пролетит быстро, — подхватывает Мерк. — А там снова бег, заказы, чехарда с копами… Снова вздохнём полной грудью. Фейт улыбается и думает: я потерплю тебя, Город Зеркал, пару месяцев, чтобы вновь ворваться на твои крыши и стать их частью.***
Хуже тренировки под надзором уставшего и раззадоренного раной Мерка оказывается ночь в их Логове. Ветер завывает сквозь щели, стелется по полу. Они откапывают одно-единственное драное тонюсенькое одеяло; Мерк по-джентельменски уступает его подопечной. В обмен на это он занимает её место под потолком климатической башни, чтобы его совсем не сдуло. Фейт тихо вздыхает. Кутается в куртку, без которой давно бы околела, подворачивает под заледеневшие ступни одеяло. Натягивает поплотнее шапку на холодные уши. Прячет подбородок у себя на груди, обветренные щёки скрывает под воротником. — Фейт, не спишь? — шепчет Меркури откуда-то. Она робко приподнимает голову; порыв ветра из жалюзи тут же дует в ухо — слой ткани ему нипочём. Ну точно будет стрелять с утра. — Нет, не сплю. — Ты замёрзла? — Если честно, да. — Не против, если я лягу к тебе? Есть идея. Если честно, Фейт в замешательстве. Но холод такой, что челюсть ходит ходуном, поэтому она шепчет согласие куда-то туда, в сторону наставника. Меркури тут же начинает шуршать в темноте. Фейт вздрагивает, когда слышит грохот передвигаемой мебели. В ноги упирается старое кресло. На край её одеяла у головы наезжает дряхлый комод; Фейт испуганно выдёргивает ткань из-под дерева. — Ложись ближе к нему, я лягу у окна, — продолжает свистящим шёпотом Мерк. Фейт осторожно придвигается лицом к комоду, чувствуя, как за спиной укладывается тёплый, большой Мерк. На нём шелестит куртка — Фейт чувствует, как слипаются глаза под этот звук. Меркури мягко дышит в затылок. Кусачий ветер больше не достаёт до неё. Всё ещё холодно, но Фейт чувствует, как уютно пригревается. — Если тебе будет холодно, говори, я могу тебя обнять. — Иди к чёрту, Мерк, — лениво отмахивается она то ли от наставника, то ли от смущения. — Это последняя такая ночь, завтра уже переедем, — продолжает он. — Идиотская ночь для идиотского денька. — Нормальный день, — бубнит Фейт слабо, пытаясь убедить в этом в первую очередь себя. — Ну да, по тебе прям видно, что отличный, — фыркает Меркури. — По тебе тоже, — отбривает она тут же. Смягчается: — Как рука? Не болит? — Пойдёт, — кряхтит Мерк. Тихий шорох; видимо, проверяет бинты под одеждой. — Ты со страху так меня запаковала, что должно срастись за ночь. Фейт прищёлкивает кончиком языка. Рана выглядела, как работа мясника, так что у неё начали отниматься ноги от ужаса — и это во второй раз, после тренировки. Было сложно делать вменяемый вид, чтобы оказать наставнику помощь. Было сложно делать вид, что за сегодня не произошло больше ничего такого важного. Так, пара доставок. Побег от копов. Ранение Мерка. Перемалывающая в труху кости душевная рана. Прошедшая навылет через всё её существо фраза. Целый океан сожалений и ошибок, которые похоронили её для собственной родни. Потрясение поутихло, но никуда не делось. Оно бесшумно вплелось в сознание, отбросило тень на её бытность Бегущей, повесило в воздухе неозвученный вопрос: как быть дальше? Кто же она такая и что делает со своей жизнью? — Мерк, расскажи что-нибудь, — выдавливает Фейт, боясь остаться один на один со своими мыслями. — Про себя, — добавляет едва слышно. Давным давно между ними негласно был объявлен запрет на подобные темы. Мерк учил жить её настоящим, облегчая тяжёлую ношу на её плечах. Он до сих пор не знал ничего о её семье. Она — ничего, кроме его имени и принадлежности к старому поколению Бегущих. — О чём ты хочешь услышать? — помедлив, говорит он другим тоном — тише и серьёзнее. — Расскажи о том, как стал Бегущим. Короткая пауза. Фейт успевает пожалеть о просьбе — знает же, какой он скрытный, как не любит ворошить прошлое. — Ну слушай, — начинает наставник тихо, почти шёпотом. — Мне лет семнадцать тогда было, когда меня где-то на улице выцепил Дрейк; у него всегда был зоркий глаз на всяких талантливых беспризорников… Фейт прикрывает глаза, позволяя чужим воспоминаниям захватить её. Ветер с грохотом долбится в ставни жалюзи, и Фейт милосердно откидывает одеяло назад, наставнику, представляя, каково сейчас Мерку. В конце концов, она в куртке, закрыта со всех сторон, потерпит. Голос Мерка звучит приглушённо, словно ночная мгла крадёт звуки. — Туго тогда было, может помнишь? Хотя что ты помнишь, такой козявкой была… — Фейт даже не хочет возражать. Примерно в то время она потеряла маму — детство кончилось. Жгучая боль снедала её много лет, обретала новые формы, но никуда не девалась. В шестнадцать она сбежала — уже давно планировала, подсознательно чувствуя, что бег лучше стояния на месте. Хоть с чем-то не прогадала. — Денег не было, а мне позарез нужны были. Бросил учёбу. И тут вспомнил байку о Бегущих… Фейт никогда до этого не слышала о людях с крыш. Может, если бы о них сложились настоящие легенды, Городу стало чуть легче дышать? Новый символ веры в месте, где надежду держат под замком. — Думать-то я думал, но как этих самых Бегущих найти, если они вообще существуют? По ночам, когда были силы после работы, стал шляться по переулкам, где людей-то не встретишь. Надеялся: вдруг повезёт? Вдруг они всесильные и всевидящие, заметят, как я тут маячу? Бесшумный смешок касается её затылка. Фейт прикрывает глаза, даже этим жестом стараясь удержать зыбкое тепло в теле. Под такие интересные истории — в такой момент, когда Мерк позволяет лицезреть нутро не касаясь, — совершенно не хочется спать, но зато въедливая маета неподвижно замирает, более не мучая её разум. — Я столько лет бегаю… Но до сих пор не знаю, как Дрейк меня тогда нашёл на просторах Города Зеркал. Может, и правда он всесильный — слился с Городом в одно целое, заслужил его покровительство. — Меня же ты тоже как-то нашёл. — Слушай, Фейт, ты спёрла сумку у кого-то из близняшек, я был обязан её найти. Я тогда как-то не подумал, что к заказам прилагается новая Бегущая; всё вышло случайно. — Вас стало пятеро? — тут же возвращает она диалог в нужное русло. Про саму себя Фейт слышала достаточно из его уст. — Ты говорил что-то такое. — Да. Ничтожно мало. Бегущих тогда перерезали, как собак — по Городу были бунты, под раздачу попали даже они. Лиф и Дрейк начали набирать новый состав, когда всё улеглось — и боль, и волнения. Мы с Кайлом стали учениками Дрейка почти одновременно. — Мерк почему-то замолкает. Пауза такая тяжёлая, что Фейт боится даже сглотнуть — чувствует, как что-то в нём меняется. Он продолжает так тихо, почти не раскрывая рта, что Фейт ясно понимает: тема болезненная. В голосе Меркури, умеющего справляться с потерями, глухо звучит скорбь: — Была ещё Саманта, подопечная Лиф. Звёздочка среди нас троих; мы с Кайлом на её фоне были такими балбесами. Она… — Короткая дрожь. Вздох. — Её не стало через пару лет. Фейт как никогда ясно осознаёт: надо оставить его в покое, не пытать своим сочувствием. Ощутимый укол совести впивается в сердце; Фейт проклинает неугомонное любопытство. Мерк — самый стойкий человек на её памяти. Требовать от него рассказов о прошлом, явно трудном, кажется кощунственным; наверняка ему стоило невероятных сил оставить всё за спиной и жить дальше. Но вот… Если даже он так реагирует… что же там было? — Однажды я расскажу тебе всё, что захочешь, — говорит он спокойнее, справившись с болью. — Только если ты тоже будешь честна. Равноценный обмен, Фейти, как думаешь? Она неопределённо мычит, всё ещё ощущая себя виноватой за только что услышанное. Мгновение слабости наставника явно для неё не предназначалось. Смешок щекочет ей затылок; Меркури осторожно гладит её по спине через куртку. — Спи, Фейт. Оставь всё дерьмо вчерашнему дню, не забирай с собой в завтрашний. Глаза смыкаются против её воли, словно повинуясь приказу. Где-то на границе сна Фейт чувствует, как её накрывают одеялом.