Первое!
Она готова протянуть свои запястья для наручников, получить персональную комнату где-то в тюрьме и, конечно, сфотографироваться для протоколов с табличкой в руках. Всё при условии, если сумасшествие от собственного мужа является чем-то противозаконным. Потому что то, что творится между ними, вряд ли входит в узкие рамки закона.О, а между ними сошлись все катаклизмы и Армагеддоны.
Нацу снова утянул её за собой, несмотря на грозное шипение сковороды — как не станцевать под бессмертные хиты Луи Армстронга? И, кажется, потеря памяти обошла тексты песен, закравшиеся где-то в мозгу и так вовремя всплывшие перед глазами. Люси, прокручиваясь вокруг Драгнила, напевала какие-то слова, дразнила лёгкими касаниями у щёк и самую малость намекала на продолжительный поцелуй. Они танцевали, словно принимали участие в каком-то соревновании: разгорячённо, возбуждающее и совершенно где-то не здесь. Где-то далеко, возможно, в Испании под страстные мелодии танго или будоражащие нотки сальсы в Латинской Америке, в любом случае, подальше от нудной рабочей суеты и внезапно нагрянувшего понедельника. Безусловно, самый положительный аспект в их отношениях — нечто ненормальное, медленно переходящее в нормальное. Формально нормальное только для тех, кто знает в этом толк. Да, звучит «с натяжкой», но тем увлекательнее, правда? Отчего-то Люси была уверенна, что их помешательство друг на друге только на стадии зародыша. Это не последний невероятный и насыщенный буйными красками отрывок их совместного утра, когда оба облачаются в образ детей-мечтателей, желающих сбежать. Да, сейчас бы сбежать на ковре-самолете, прижимаясь к друг другу. Нацу кивнул в сторону дымящейся еды, но не выпустил из объятий проворную женушку. Он шептал слова песни-дуэта Марвина Гэя и Тамми Террел, целовал изгиб плеча, приоткрытый шелковой блузкой, и ухмылялся, стоило Люси пробурчать что-то обидное. Мол, он её отвлекает. Хартфилия прикрутила огонь и обернулась к ждущему «доброго утречка» муженьку с лёгкой обидой и раздражением. Подгорело всё-таки, прическа испорчена, помада размазана, а улыбка так и рвётся растянуться на губах. Драгнил ухмылялся, неспешно потягивал кофе и вот решился подмигнуть ей, словно пытается подкатить к ней где-то в кафе. Однако, галстук он завязывать не научился. — Ты паршиво завязываешь галстук, любимый. — Дорогая, у меня для этого есть ты и твои прелестные пальчики. Нацу, усмехнувшись, коротко чмокнул девушку в костяшки и, оставив за собой точку в разговоре, ушёл, отмахнувшись несобранными вещами. Люси привыкла к этому. К тому, что, кажется, пора бы перестать удивляться каким-то неожиданным выпадам мужа. И к тому, что пора бы свыкнуться с мыслью о том, что этот трепет сердца от сносящей голову любви.Так это законно или нет?
Она упустила момент, когда они перестали называть друга исключительно по имени или сокращениям. Незначительные фразы или вопросы начинались или заканчивались какими-то странными «любимый/любимая», «дорогой/дорогая». И для Люси это было чем-то вроде открытой Америки — только вначале, прежде чем она смирилась и приняла эти метаморфозы. И, кажется, она всё еще задаётся тысячью вопросов, прежде чем завлечь в длительный поцелуй и бегло укусить его за губу. Но всё это, словно сошедший с чёрно-белых экранов сюжет, что-то обыденное. Естественное. Будто бы это в порядке вещей. Неизменная, негласная традиция, образовавшаяся в период начала их неуверенных отношений. Словно их жизнь — стабильная, ненарушенная чем-то трагическим. Словно изначально всё было так, а произошедшее год назад — дурной сон, привидевшийся кошмар.Но открытия для Люси Хартфилии заключались совершенно в другом.
Торопливо сгребая вещи и упаковывая ноутбук в сумку, Люси напрочь забыла о сегодняшнем дне. Точнее о том, что она предпочла выкинуть из головы просьбу главного редактора прийти пораньше. Бегло чмокнув попивающего кофе Нацу и бросив ему многообещающее: «Жди к обеду!», Хартфилия громко хлопнула дверью и убежала в сторону подготовленной машины. Вот теперь Люси Хартфилия самую малость смахивает на свою первоначальную версию: такая же занятая деловая особа, требующая глотка воды и перерыва. Ну и бурных ночей в компании кое-кого. Драгнил усмехнулся и, сверившись с часами, довольствовался свободными десятью минутами, выделенными на этот прекрасный кофе. Всё, как в тех фильмах — лучше не придумаешь.***
Второе!
Люси любит свою работу. Любит абсолютно всё: от охранника Мартина до частенько попивающей ром-колу Каны. Хартфилия просто обожает то, чем она занимается, и сказать конкретно, когда она начала задумываться о работе чаще, чем о предполагаемой пустоте на полках холодильника, действительно задачка с удвоенной сложностью. Более того, Люси уже вынашивает негласную мечту обзавестись собственной колонкой и, наконец, отойти от нудной бумажной работы к настоящим интервью с кем-то, заслуживающим первые страницы журнала. Но до этого ей ещё нужно дорасти, обзавестись опытом, заняться организацией частных фотосессий и по второму кругу обзвонить всех перечисленных в огромном списке секретарей. — Боже, я просто не представляю, чем возможно вытащить этот номер! У нас ни одной сенсации за три месяца! Уверена, шеф готовит для нас могилки где-то в двадцать четвёртом районе. Леви устало бухнулась лбом об какое-то руководство по воспитанию трудных подростков, — страниц на триста, не меньше. Бывшая МакГарден — насколько знает Люси из немногословных жалоб на её огромную семью — имеет за спиной двоих детей лет четырнадцати. Кроме того, вечно пропадающий муж на работе, который явно не умеет сам о себе позаботится, вполне сойдет за третьего ребёнка. Да ей только посочувствовать. В радужном представлении Люси, она вполне за ближайшие дни обзаведётся новым тестом на беременность — всё-таки последние несколько дней семейство Драгнил на внеплановом семейном совете утвердило запрет на использование средств контрацепции. Формально, его утвердила Люси, а Нацу, похоже, совсем пропустил её предложение мимо ушей, просто прошептав на ухо: «Да, пофиг, всё, что хочешь».Это же считается согласием?
Но не суть. Главное беречься и всевозможными способами попытаться сделать куколку внутри. Маленькую, миленькую, с карими глазками, пушистой копной персиковых волос и крохотным тельцем хрупкой принцессы. Люси уже представляет бегающую девочку на заднем дворе их дома, и сама она, словно занятая мамочка, сейчас вернётся домой на встречу бесподобному мужу с любимой дочуркой на руках. Словно в ежедневнике появилась самая главная задача на сегодняшний день — не забыть купить что-нибудь сладенькое для маленькой непоседы. — Эшли! В кабинет! ЖИВО. Будто толчок в колодец с ледяной водой. Люси, оклемавшаяся от навязчивых видений и фантазий, угрюмо прохрипев какое-то ругательство, подорвалась и, прихватив текст утренней летучки, поплелась в сторону дверей в Ад.Что там о втором?
Как бы в жизни Люси Хартфилии-Эшли не было всё чудесно: прекрасный муж, любимая работа, комфортный круг общения и кучка намеченных целей на недалёкое будущее, было одно светловолосое «но» с характером самой настоящей стервы.Дженни Реалайт.
И Люси, при всём уважении к людям, вполне готова обозвать эту девушку крашенной сучкой, потому что так себя может вести только женщина из разряда «что-то в жизни явно пошло не так лет десять назад». Реалайт незамужняя, скорее всего, ведёт разгульный образ жизни и, что вполне вероятно, терпеть не может ни свою обыденность, ни Люси Эшли. Наверно, Дженни успела возненавидеть Люси ещё до её феерического прихода в редакцию, если не раньше. Именно на «хрупкие» плечи Реалайт легла ответственность за первые достижения Люси, чему она, конечно же, была НЕ рада. Вообще, трудно назвать, что способно принести радость Дженни. И, кажется, не одна Люси стоит под прицелом арбалета главного редактора 24/7. Приход Дженни на работу подобен атомной бомбе, её кабинет пылает адским пламенем, а её утомляющие оскорбительные речи подобны выплюнутой в лицо кислоте. В общем, жесть, а не человек. Хартфилия стояла, виновато опустив голову, прямо перед возвышающейся Дженни, и Люси с трудом могла пообещать самой себе, что Реалайт не треснет её по голове кучкой свёрнутых бумаг, коими она слишком нервно размахивала. Кстати, это вроде как едва живые черновики её пробной статьи, а, извините…! Бездарность, накаляканная очередной бездарностью. Дженни, с очевидным недосыпом в лице и крутящимся на языке гнусным ругательством, краснела и пыхтела, пыталась толерантно вычитать подчинённую. Люси, пусть и пыталась пропустить вышесказанное мимо ушей, сжимала кулаки до коликов в ладошках, и кажется, вот-вот откусит себе язык. Отчего-то в душе разразилось негодование, словно это первый раз, когда её вычитывает кто-то вроде Дженни Реалайт. Причём, с неподобающим лексиконом и за притянутые за уши косяки, мол, «шрифт не тот, абзацы слишком длинные, куча воды и бла-бла-бла». Будто бы научится всем тонкостям журналистики и писательству можно пару дней. Хартфилия, цыкнув про себя и сморщившись в лице, возжелала высказать всё её «восхищение» насчёт невероятных талантов Дженни Реалайт ладить с людьми. Внутри водила хороводы мысль, мол, «Люси, вспомни, что ты носишь фамилию Драгнил. Твой муж владелец того огромного здания напротив, он разбивает дорогущие вазы об стену и без зазрения совести увольняет бедных бухгалтеров за мельчайшие косяки в отчётах. Ты должна соответствовать статусу, милая. Не тебя вычитывают, ты вычитываешь». Наверное, мысль о Нацу и о его поразительных способностях успокаивать на расстоянии и смогла подавить вскипевший гнев вместе с шальной идеей отвесить громкую пощёчину нахалке. Всё-таки Люси на испытательном, нужно неплохо закрепиться на определённой должности — и только потом ставить на место каких-то там гавкающих дворняжек.Правильно, мысли трезво.
— Хорошо, мисс Реалайт. Обязательно исправлю. Контекст фразы составлен в форме полного подчинения и соглашения с условиями, от чего Дженни и ликовала пару мгновений. Она не придала значения голосу и грозным ноткам, поэтому и поспешила отпустить подчинённую дальше копошиться в мусоре. Но Люси, глотнув горечь и приоткрыв двери, решила всё-таки надеть на себя роль этакой женской версии Нацу Драгнила: расчётливый, устрашающий и опасный образ, напускающий страху и дрожи. — Хорошего Вам дня… И, кажется, у Люси получилось воплотить в одном лишь взгляде всё то, что она запланировала устроить где-то в лесу под высоким дубом возле свежевырытой ямки. Дженни за секунду изменилась в лице: её торжественная улыбка сошла на нет, словно перед ней стояло не жалкое подобие журналиста, а качественная копия Зодиака или Новоорлеанского дровосека. А что из этого, собственно, хуже? После грохота закрывшейся двери, Реалайт, осевшая на пол, хватала ртом воздух. Только некоторые могут заставить Дженни — выдающуюся журналистку, добившуюся всего не через постель — сесть на пол и чуть ли не разрыдаться от страха и сдавленного мочевого пузыря. Знакомые отца, бывший любовник в офисе напротив редакции и его сумасшедшая супруга в громадных кавычках.Неужто Эшли — это новый кандидат в список худших или же давно забытый безоговорочный победитель? Стоит ли проверить версию австралийской поездки в один конец? Безусловно, стоит.
***
— Ты меня начинаешь пугать. — Ой, да ладно, разберусь. Как только получу разрешение на колонку, тут же выскажу ей всё, что думаю. Нацу, глотнув вина, как-то сомнительно усмехнулся. Все истории о главном редакторе без упоминания имен поразили его тем, что нашелся кто-то, кто совсем не ставит в рамки толерантность и какую-то этику. Нет, конечно, он и сам из разряда таких, но до гнусностей пока не опускался. Да и не планирует. А вот главный редактор — штука занятная, Мире понравится, почему нет? Люси вела себя относительно странно, но и вполне обычно одновременно. Драгнил не мог поставить конкретный диагноз: стоит ли вмешиваться или нет, поэтому просто наблюдал за невероятной переменчивостью её уверенности. То ли она просто ждёт момента, чтобы утереть нос, то ли потихоньку принимает высказанные колкости на свой счёт. Судя по дрожащим пальцам, нервно скомкивающим салфетку, существует и третий вариант — Люси просто пытается убедить себя в том, что, когда будет в нужных полномочиях, она осилит себя в не самых приятных высказываниях. — Только скажи — и она добровольно подпишет заявление об уходе, дорогая. Лучше всего подтолкнуть Люси к осознанному решению путём маленькой услуги, и только пусть потом думает: продолжать ей терпеть эту чертовщину или нет. Судя по молчанию, Хартфилия вот-вот согласится на весьма удобное предложение, но что-то ей мешает. Ох, это и делает Люси особенной, выделяющимся пятном среди эгоистичной кучки серой массы. Но мысль о том, что его девочка стоит у кого-то чуть ли не на коленках и склоняет голову, дико раздражает. Нацу усердно пытался не думать об этой навязчивой картинке, потому что вряд ли воздержится от неожиданных визитов с фургоном и лопатой. Люси достойна портретов, бриллиантов и всех красот этого мира, но одна мысль… Одна. Мысль. Вполне может повлечь за собой необдуманные поступки в стиле повзрослевшего и пересмотревшего на свои приоритеты Саламандру. — Да нет, что ты. Это слишком. — Смотря, что для тебя «слишком», Лю. Драгнил предпочёл закрыть тему, чтобы не провоцировать что-то бурлящее внутри себя и наталкивающее на слишком радикальные меры. Действительно, дайте волю, и он пойдёт по головам, хохоча ото всей иронии, но не без разрешения Люси. Не то чтобы он совсем запрыгнул под каблук, точнее, совсем не запрыгнул. Просто это что-то другое, больше похожее на уважение к решениям Хартфилии. Её хотелось обидеть или разочаровать в последнюю очередь. Люси с тяжестью выдохнула и отвела взгляд на принесённый стейк. В голове ничего не вязалось: как дальше-то быть? Нацу вполне можно считать «тяжелой артиллерией», поэтому опасно использовать его предложение прямо сейчас, когда конкретного доказательства обиды нет. Ждать, когда Мираджейн разрешит вести колонку или поручит интервью с какой-то влиятельной дамочкой в мехах? А что изменится после этого? Нацу, скользнувший рукой к её ладошке, подхватил и сжал похолодевшие пальцы в своей ладони. Хартфилия понимала, что это жест поддержки, но легче от этого не становилось. Как бы она не любила редакцию, как бы не хотела оговориться, что чувствует там себя «своим» человеком, она не могла убедить себя откладывать громкие разборки. — Помни, что я никогда не дам тебя в обиду. Если я увижу надобность прибегнуть действиям, я не буду сомневаться, Люси. Даже, если ты будешь против. Его лёгкая ухмылка перед тем, как они приступили к ужину, была чем-то вроде брошенной на землю перчатки. Вызов? Скорее, предупреждение. Это кровавое послание для Дженни Реалайт, выцарапанное на её двери. Вполне реальное и вполне несущее угрозу жизни и здоровью, в зависимости от того, как она поведёт себя дальше. И, видит Бог, спокойный на первый взгляд Драгнил, отвешивающий комплимент этому мясу, едва сдерживает себя в излишних эмоциях и угрозах.***
Гажил не спал. Прилично долго, скорее, дня три-четыре. Редфокс с трудом выдохнул, заливая кипятком накиданные столовые ложки молотого кофе. Его руки тряслись, и он едва как поставил электрический чайник на подставку-подогреватель — и то, с большим трудом и грохотом. В лицо ударил пар и приторный запах, от чего во рту стало горько. Шестая кружка и восемьдесят восьмой час работы над горой документов, коробок и кривых записей. Прихрамывая, он обошел завалы бумаг возле стола и плюхнулся на диван. Это старое чудище просело, скрипнуло и, кажется, чуть ли не развалилось, однако следователь слишком глубоко находился в себе, чтобы услышать хруст треснувшего каркаса. Гажил, растерев переносицу и ущипнув себя за локоть, продолжил высматривать в плохих распечатках-копиях отчёт следователя, коим оказался вышедший на пенсию знакомый Макарова. Макао Конбольт уже как два года считается мёртвым, ближайшие родственники как сквозь землю провалились, сын на другом материке, на контакт не выходит, а дом снесли полгода назад.Нет ни единой зацепки или намёка на разгадку дела Эшли. Только новые и новые теории, догадки и одна огромная вероятность того, что Гажил Редфокс в тупике.
Следователь отставил кофе на стопку бумаг с его личными наблюдениями-заметками и тут же устало осунулся. Он злостно сжал волосы на макушке и утробно рыкнул. Этот нескончаемый круг неудач, словно помешательство. Леви уехала вместе с детьми к родителям, махнув на прощание ладошкой и прошипев слова обиды. Возможно, дойдёт до развода. Леви терпеть не может его работу и всегда ссылается на то, что его работа с ним делает. Он забыл о годовщине, о дне рождения её мамы и даже об обещанном пикнике с детьми в парке. Гажил сходит с ума, у него едет крыша. Он забывается о том, что он не Шерлок, но всячески пытается доказать всему миру, что связь между Люси и Эшли есть. Что в этой куче есть скрытый подтекст, тайное послание и прикрытые угрозы невинным людям. Но, чёрт. Год прошёл, а теперь всё кажется обычным стуком в бетонную стену — занятие для слабоумных. Как не посмотри, вся жизнь ранее удачливого следователя Гажила Редфокса катиться под откос. А что дальше будет? Жена как-то ляпнула, что проще перекинуть дело на кого-то и взять отпуск. Гажил тогда знатно взбесился, разбил машину и наговорил Леви глупостей. Он уже слишком много сделал и ему предстоит ещё одну кучу разгрести. Хартфилия, Эшли, Драгнил — на всех коробках и бумажках с этими именами уже стоит его автограф и подпись, что он ручается за самую отвратительную камеру для преступника. Глупый подростковый максимализм в его-то возрасте и тупые замашки по поводу справедливости — влияние отца-начальника полиции. Будто бы Гажил и вправду потерял связь с реальности и забыл о тех делах, которые ему пришлось закрыть без печатки «Раскрыто». Мужчина сложил пальцы в замок и тихо выдохнул в щель между большими пальцами. Он переглянулся с Мистером Пибоди — плюшевым медведем дочери и в очередной раз словил себя на мысли о любимых детях-хулиганах. Гажил, скривившись от вины и засевшей обиды на самого себя, тосковал по семье, по шуму в доме и по вечным перепалкам с Леви. В окно ударили капли дождя, в доме стало куда прохладнее, даже дымка от кофе улеглась на поверхности пены. Редфокс поежился и гневно переглянулся с доской и прикреплёнными фотографиями. Везде стояли пометки красным маркером: что на картах, вырезках из газет или на простых заметках из вырванных листов блокнота. Стрелки-нити, ведущие от лица к лицу, в конечном итоге, заводили в никуда — там, где сейчас стоял Гажил и думал: «А на кой-чёрт я в это ввязался?». Сейчас, оглядывая двенадцать помятых коробок, пятнадцать папок и несколько сотен бумаг, Редфокс перестал видеть связь или толк абсолютно во всём. Люси Хартфилия просто оказалась не в то время, не в том месте, Стинг захотел долю сестры в бизнесе после смерти отца, а Эшли решила покончить жизнь самоубийством. И те цифры на бумажке — просто чьи-то глупые шутки или очередной подкол. Всё так просто — до головной боли и тошноты. Даже его глупая теория о туфлях, найденных недалеко от лесополосы. Абсолютно чистые, ни отпечатков, ни кожи, ни крови — отполированные до противного блеска. Всё, что было сделано до этого момента — лишние бессонные ночи. Какой смысл продолжать? Может всё-таки прислушаться к здравому уму Леви и подписать бумаги-отказ от дела? Конечно же, высказать слова-сожаления Нацу, но и объяснить, что не стоит искать чёрную кошку в тёмной комнате, если кошки там толком и нет. Из под подушки выпал телефон, кажется, заиграла мелодия «Секретных материалов». Гажил, опешив, приподнял мобильный, чтобы увидеть, кто такой умный, чтобы звонить в одиннадцатый час ночи. Сначала в душе прокралась надежда, что это Леви — обычно она первая лезет мириться и распинается в слезах и угрозах, что любит его и никуда не отпустит, но бывшая МакГарден молчала последние два дня и вечно скидывала входящие.«Кинана. Архив»
Кажется, пару дней назад Редфокс попросил её просмотреть некоторые коробки с закрытыми делами и, если вдруг она найдет что-то связанное с теми цифрами, то попросил перезвонить. Следователь волнительно переглянулся с фотографиями Люси и Эшли, висящими рядом на краю доски. Внутри всё пылало пламенем, фитиль тухнущей свечки зажёгся и в голове начал крутится водоворот мыслей. Это всё не просто так! Не станет же Кинана звонить Гажилу в одиннадцать ночи, чтобы поболтать или обсудить проблемы мировой экономики? Он кликнул на зелёную иконку и тут же приложил телефон к уху. — Да. — Гажил, срочно приезжай в участок. — Что произошло? Редфокс, поймавший на лету идею армейской тренировки быстрого сбора, поспешил застегнуть курточку и захлопнуть двери дома. Кинана говорила шёпотом, по голосу — она в панике, чуть ли не на грани истерики. Вероятно, она всё-таки что-то нашла, но не забытые подарки Санты или что-то действительно хорошее. Мужчина, прижав мобильник между ухом и плечом, завёл машину. — Я нашла кое-что по тому листку. Я… я не знаю, что сказать… Он цыкнул себе под нос, проезжая на бешеной скорости третий перекрёсток. Кинана запиналась, заикалась и, скорее всего, действительно напугана тем, что отыскала. Кажется, его мысли о желанном сдвиге сбылись, но не в той форме, в которой хотелось изначально. Теперь вопросов будет ещё больше, да? — Ничего не говори. Скоро буду.***
Люси спала неспокойно. Точнее, вообще не спала, не смотря на тот факт, что сейчас около четырёх утра. Её смущала куча вещей, от чего сон и не шёл. К примеру, черновик статьи, к которому она не притронулась, Дженни Реалайт, явно требующая громких дифирамбов в свою честь и, что угнетало больше всего, холодная простынь там, где обычно спит Нацу. Он уехал по первому звонку от одного из инвесторов, сказал на два дня, не больше. С трудом верится, если учитывать то, что их прервали от самого занятного окончания вечера. Обычно, Драгнил отбросил бы телефон куда-подальше, а тут спешно собрался и сел на борт частного самолёта в кругу подозрительных стариков с кучей претензий. Чем не повод для волнений? Хартфилия, раскрывшись по колено, игралась с собственными волосами от нагрянувшей скуки, пока не ощутила во всём теле тяжесть: постепенную, расслабляющую. Её мысли до последнего крутились вокруг мужа и его внезапной поездке, будто бы её смущала эта галочка. Не бывает так, что влиятельный бизнесмен срывается и отказывается от секса с женой, только потому что кому-то там захотелось. Не бывает! Люси, хныкнув, уткнулась носом в подушку, пытаясь мысленно воссоздать тепло на своей спине, крепкие объятия и равномерное дыхание у плеча. Действительно, всё было, словно реальным, вполне ощутимым, но не тем, что убаюкивало её и сметало все тревоги. А как раз таки тревоги как были, так и остались. Девушка скучала, беспокоилась и угнетённо сжимала губы, пытаясь не думать о том, как ему там тяжело. Он же не спит, наверняка, работает в обычном режиме, пока без сил не свалится на стол. И совсем никто не позаботится о нём. Хартфилия, практически отключившись, заглатывала слезы в полудрёме. Словно плеск воды где-то далеко-далеко, неуютный холод и лёд, прошедший дрожью по костям и странное першение в глотке, дерущее и выдавливающее кашель. Люси закашлялась, скукожилась и накрылась одеялом, чтобы спрятаться от самых страшных фантазий и, наконец, заснуть. Чем быстрее заснёт, тем быстрее эти невыносимые два дня пройдут. А там всё наладится. Всё обязательно наладится.Я тоже по нему скучаю, малыш. Но мама обещает, что всё обязательно наладится, вот увидишь…
Люси резко подорвалась и упала с кровати, громко ударившись об тумбочку. Она буквально отлетела к стене, разбрасывая книги и мелкие вещи по ковру. Виски отбивали какую-то бешеную мелодию, руки дрожали, а сердце и вовсе замерло. Что за чёрт? Вполне реальная картинка, ощущения, да даже слова звучали слишком чётко и звонко, словно это она сейчас сказала. Хартфилия пыталась вдохнуть ртом. Она смотрела на посиневшие ладони и раз за разом всё шире и шире открывала рот, чувствуя себя застрявшей где-то в переполненном водой аквариуме с закрытым верхом. Она, с выбивающим органы страхом, смотрела в точку возле окна, словно там только что пролетела маленькая чёрная точка — жуткий смешок и то, что свело её желудок тупой судорогой. В голове гудел отбивающий эхо голос — её голос, чёрт тебя дери! Люси видит себя! Себя, сидящую на краю этой кровати и поглаживающую едва заметный живот: ласково, невесомо. Она, растянувшись в безумной улыбке, что-то шепчет, словно какую-то молитву, мантру чему-то там. Колыбельная? Знакомая до потери слуха и сладости сливового пирога на кончике языка. Мелодия, гудящая у неё в голове и разрывающая барабанные перепонки — что это?!Вот увидишь, мама всё исправит. Мы снова будем вместе, дорогой.
Люси, попытавшаяся подняться и замахнуться первой попавшейся книгой для удара, тут же обессиленно прилипла к стене. Кошмар наяву, чудище не из сказок и легенд — что-то жуткое, похожее на неё, смотрящее на неё выплаканными глазами и молящее спасти что-то ТАМ. Что-то, что оставило рваную дыру в животе лжеЛюси и след из разорванных органов — дорожку из кровавого месива на белом ковре, прямо там, где стоит улыбчивая девочка с хвостиками. Милая принцесса с чарующими карими глазками и пушистой копной персиковых волос. Чудо, воплотившееся в реальность подобно ангелу. Девочка сияла в свете рассвета и порозовевших облаков. Она широко улыбалась и хихикала, перебегая от куклы к кукле, вкладывая им что-то в руки — кажется, это был набор фарфоровой посуды: миниатюрный чайник, несколько чашек и пара блюдец с аккуратно разложенным тортом. Такая беззаботная и уводящая далеко в мир истёкших по сроку давности обещаний. Девчушка скрылась за дверью, оставляя на ковре кровавые следы босых детских пяток и звонкое хихиканье в стенах этой комнаты. И тут она торжественно входит, напевая знакомые слова какой-то колыбельной. Девочка всё также беззаботно хихикает и чарует Люси огромными глазками, похожими на её собственные. Хартфилия, внезапно отлипшая от стены, идёт на встречу малышке, упустив из виду исчезновение лжеЛюси. Эта хода сродни какому-то тайному обряду, посвящению — Люси не могла понять, что именно происходит, но её манила эта девочка. Хартфилию не заботило то, что пора бы разобраться: явь это или какая-то чушь, творящаяся во сне. Её волновал дар, который девчушка, присев в низком реверансе, протянула в своих крохотных ладошках. Что-то чёрное, практически смолянистое, тёплое и даже живое. Люси аккуратно перехватила подарок, благодарно кивнув. Небольшое, достаточно лёгкое на подъем, тёплое, движущееся и немного липкое. Скорее, облитое чем-то вязким и неприятным. — Мама, мамуля! Смотри, папочка приехал! Люси, удивившись, переглянулась с малышкой. Это что-то, что она держит в руках, должно что-то значить? Занавески легонько качнулись, девочка, сидящая в белом платьице, поднялась вместе с тряпичной куклой в руках. Она ухватилась за игрушку так, будто бы та нечто ценное. Её глазки, отбивающие солнечные лучи, захватывали невероятными изображениями, словно картина, наполненная невероятной палитрой красок. — Подожди! Она исчезла, стоило ветру чуть выше подкинуть занавеску. Хартфилия, растерявшись, смотрела на кровавые пятна, расставленные куклы и шарахалась от любого писка в комнате. Всё это было слишком странным, доводящим до ужаса и седины, но Люси не чувствовала себя испуганной. Словно это просто заново пережитый и давно забытый этап её жизни. Нахмурившись, девушка принялась растирать подарок от этой жижи. Её пальцы, перепачканные какой-то смолой или дегтем, интенсивно отдирали эту хренотень на подарочке. Эта штука, должно быть, какая-то подсказка её подсознания или просто глупая шутка её мозга. Одно из двух. Но, однозначно, нужно как можно скорее увидеть, что это. Отскребав практически всю непонятную смесь покрытия, Люси, замерев в ужасе, отчетливо услышала хихиканье той девочки у самого уха. Будоражащее осевшее на нет чувство самосохранения и паники. Хартфлия готова была поклясться, в тот момент она видела себя со стороны, наблюдала, как кровь в жилах стынет и как всё внутри опадает пеплом. — Теперь папочка всегда будет с нами!В руках неистово билось кровоточащее сердце. Вполне реальное, настоящее и, похоже, человеческое…
***
Наверно, Нацу прошляпил момент, когда клубы, бурная ночная жизнь города, алкоголь и танцующие дамы перестали цеплять. Нет, конечно же, он пропустил пару стаканов виски, приударил за неплохой барышней и заикнулся о прогулке по опустевшим улицам старому знакомому, но какого-то утоляющего наслаждения не было. Раньше конкретно сносило крышу. Вот прям до потерянной памяти и в сотый раз девственности. И, припоминая некоторые конфузы на утро с ведром рвоты или с пятью горячими мулатками в постели, Нацу, прокашлявшись, поспешил выкинуть из головы шальные мыслишки о повторе. К тому же, сейчас это стало чем-то вроде досуга, неплохим развлечением на момент пребывания в чужом городе. Драгнил, усаживаясь на местах для клиентов с шуршащим в бумажнике «пожалуйста», осмотрел ближайших танцующих посетителей: девушки, девушки, несколько парней и снова девушки. И, о, Господи, кажется, три точно бросили на него взгляд и подмигнули. О, Нацу наверно издалека учует, чем запахло — не в первый раз ему приходится искать отступление и потайную дверь в комнате ВИП. Горелым запахло, потому что они, кажется, идут сюда. И не для разговоров о погоде, а, скорее, его полусознательной тушки. Сжать булки, сесть подальше и наспех придумать отговорку, почему это знакомство — худшее, что может произойти в стенах этого клуба. Нет, серьезно, Нацу, конечно, не против общения и лёгкого флирта — так уж заведено в клубах, но он категорически против смотреть в лицо девушки с явным дефектом. Не то чтобы вишенка на трёхдневном торте, но и не прелесть за витринами. Середнячок, все трое, поголовно. — Вижу, нужна помощь? Драгнил, почувствовав удар под рёбра, ещё не до конца понял, в какой он жопе. В конкретной, беспросветной и уж точно требующей немедленного бегства. Её трепетный голосочек и подражательство дамочкам с обложек глянцевых журналов незабываемы, это уж точно. Ровно, как и та бурная ночка на яхте какого-то дряхлого пенсионера, когда Нацу слишком усердно пытался выбить информацию из предположительно посредника. Не то чтобы хотелось извиниться, нет — сожалением тут и не пахло, чистое наплевательство. Но стереть из памяти, однозначно, да. — Нацу Драгнил, я полагаю? Давно не виделись.Как её там?..
Мужчина криво усмехнулся, несмело кивнув. Нет, серьезно, как её зовут хоть? Ну, память на лица у Драгнила неимоверная — как тут забыть невинное личико, красную помаду и беседы о чём-то глупом, несуразном? Однако, имя, как бы он не старался вспомнить, не всплывало, вместо этого на поверхность дырявой памяти вынырнуло то, ради чего и пули в лоб не жалко. Чем больше дырка, тем ниже риск, что кто-то узнает о небольшой заковырке того вечера. — Лисанна. Это было ожидаемо. Девушка легонько улыбнулась — снова алые губы, что за клише, ребята? Нацу благодарно кивнул и тут же поспешил сравнить, что из произошедшего за последние пару минут хуже: стая стрёмных девиц, требующих грубой ебли на столе, или жуткое напоминания о его скрытых БДСМ наклонностях в лице невинной Лисанны? — Уж прости, виноват. Он безразлично кинув, глотнул виски, чуть подавившись неожиданной горечью алкоголя. Да уж, ещё десять минут назад Драгнил распивал бутылку классического Джим Би ради удовольствия и снятия усталости, а сейчас это подобно женскому «заеданию проблем». Так, далеко от темы отошли. Нацу, кинув взгляд в сторону ближайшего выхода, пытался рассчитать, сколько времени у него на побег, сколько стаканов виски осталось хотя бы до половины и как спровадить Лисанну вместе с ненадолго отступившими голодными «сильными и независимыми». А может по старинке — ляпнуть про жену, троих детей и тяжелую жизнь отца-трудоголика? — Ничего, я всё понимаю. Тем не менее, мы бы встретились при любых обстоятельствах. — Что ты имеешь ввиду? Драгнил опешил, дёрнувшись. Внутри заиграло беспокойство и лёгкое раздражение. Градус в крови небольшой, а в голове уже выстроились в ряд подходящие слова с посылом куда-то далёко, надолго и на три чудесные буквы. Лисанна раздражала, раздражает и, вероятнее всего, будет раздражать весь оставшийся вечер, пока Нацу сам не кивнёт ей в сторону выхода. Он отставил стакан слишком громко, даже грохот от музыки и крики танцующих стушевался. Злоба слишком быстро накрывает, нет, серьезно, он недостаточно выпил, чтобы сидеть и думать о каких-то тупых принципах «женщин бить нельзя, женщины существа слабые». А это как называется? Сталкерство? Преследование? Нездоровый фанатизм? Или новая форма мести? — У нас с тобой неоконченный разговор, дорогой. Лисанна потянулась к его щеке, надвигаясь лицом всё ближе и ближе. Нацу, испустив страдальческий выдох и ощутив некую брезгливость, отодвигался, отстранялся и отстранялся, едва ли не вжавшись в подушки дивана. Девушка оказалась требовательной, настойчивой и похоже той, кто явно не уважает понятие личного пространства. О, погодите, так она под травой?Заебись.
Её руки, словно те змеи, тянулись к его лицу отовсюду, со всех сторон. Она копошилась, наседала и шептала какие-то пошлости, вытягивая губки, перепачканные противным алым. Нацу оклемался только тогда, когда его буквально опрокинули на диван и уселись сверху. Фен? Марихуана? Кокаин? Лисанна тихонько хихикала, пока мужчина, явно растерявшийся, думал, что сделать лучше: подорвать свой зад и скрыться в отеле или же попытаться отрезвить девушку, прежде чем она не нагребла себе проблем. Хотя?.. Первое, однозначно. — Так, дорогуша, мне пора баиньки. Неплохо поболтали. Нацу, вскочив и откинув Лису в противоположный угол дивана, придирчиво поправил пиджак. Он усмехнулся как обычно и, глотнув оставшийся виски, махнул девчушке ладонью, отвесив искренние пожелания хорошего вечера без последствий. Вот сейчас он завалится в номер, отпишется Люси и моментально уснёт. Чем не мотивация побыстрее свалить отсюда, попутно задержав дыхание, чтобы не нанюхаться душистых паров. Как оказалось, пошла какая-то тенденция на продажу травки в клубах. Хотя, она и раньше была. Не трудно сказать, кто был организатором этой многообещающей идеи в родном городе Саламандры. Но Лисанна, ехидно хихикнув и ухмыльнувшись, сверлила его взглядом, будто бы чего-то ждала. Она закусывала губы, едва слышно постанывала и хваталась за свои коленки, пытаясь удержать тянущую истому между ног. Че, намёк на секс? Драгнил, косо переглянувшись с ней, мог поспорить на новенький Астон Мартин, что Лисанна явно отчаялась, раз уж решилась впихнуть в себя и алкоголь, и траву и что-то похлеще, типа руфилина или другой херни. Либо же кто-то додумался до этого вместо Лисанны. Местный бизнес? Нацу пошатнулся и тут же опешил, стоило ему догадаться, что она в нём высматривает. Кажется, пару дней назад он читал, что среди ящериц есть какие-то ядовитые — ну точно любители понаблюдать мучения жертвы, прежде чем перекусить. Ничего не напоминает? Щёки запекли, язык выворачивало от кислоты во рту, коленки дрожали и тут же стало невыносимо жарко. Его шатало из стороны в сторону, туда-сюда, словно от лёгкого землетрясение возле железнодорожного вокзала. О! А вот и «чу-чу»! Да уж, ощущения знакомые, особенно, радуга, двоящаяся в глазах и истерический смех, дерущий горло. Лисанна хихикнула в ладошку, с громким причмокиванием закусила губы и поднялась, чтобы расправить платье. Она делала все эти ритуалы постепенно и медленно, словно по какому-то плану. А, нет, она ждала, пока его мозги окончательно спекутся и растекутся в черепной коробке кровавой жижей. Но, твою мать, подвох в том, что она без нижнего белья, возбужденная — значит, прекрасно знала, чем ночка закончится. А Нацу, постепенно теряющий контроль и связь с реальностью, до последнего думал, что он водитель неуправляемого автомобиля. Всё, что ему остается — держаться за ремень безопасности и надеяться, что тот обрыв впереди — маленькая ямка или весёлая шутка его фантазии.Но, нет.
— Вот ведь сука. Девушка, громко причмокнув, ухватилась за его щеки и грубо поцеловала, всё углубляясь и углубляясь. Грязный поцелуй, тошнотворный, отвратительный. Она дразнила его языком, лёгкими укусами за губы и скользящими движениями по взбудораженному телу под взмокшей рубашкой. Лисанна прерывисто дышала и стонала ему в рот, пытаясь довести до коликов между ног. И, чёрт, подхватывая её под бёдра, Нацу терялся в происходящем. Любые звуки — шуршание где-то за несколько метров от него, картинка — плывет, раскачивается и взрывается фейерверком. Последнее, что он чётко запомнил — его уверенный ответ на грязную игру и ощущение лёгкой тошноты во рту. Хоть бы где-то в обморок упасть и тупо валяться брёвнышком без каких-либо намёков на работоспособность: что его самого, что дружка. — Малыш, наша ночь только начинается.