Можно просто Саша

Первое, что приходит на ум, когда она слышит имя Юля — это та старая-престарая песенка, откуда вспоминается только незатейливый мотив да повторяющиеся строчки типа «Джули, Джулия». У Пчелкиной шикарные волосы, шикарная фигура, шикарное лицо и шикарные манеры — вообще она вся шикарная, такими просто незаконно быть, и Саша вздыхает довольно и чуточку завистливо, прижимаясь щекой к чужой груди. Своих нет, так хоть к чужим прикоснуться. И, пристроившись у стола с вкусностями в стороне от зависших в разговоре Юли и Леши, она говорит Игорю совершенно честно и ничуть не злобно: — Юлька у тебя классная, — она придерживает бокал, пока второй рукой закидывает в рот вишенку со своего кусочка торта. — Ты ей только скажи, что я ей не помешаю. А то она весь вечер так смотрит, как будто я тебя сейчас уведу и съем. Игорь смеется, ласково трепля ее по волосам. — Уже сказал. — Игорь, мать твою за ногу! — она дергается, чуть не расплескав шампанское, а потом смеется. — Всю прическу испортил своими лапищами, ирод. Иди уже, сказитель, а то сейчас Леша ее заговорит своими заумными терминами. Игорь, хлопнув ее по плечу напоследок, уходит — тут же рядом с ней возникает Ваня, предлагающий пойти еще потанцевать. Она допивает шампанское и пожимает плечами: почему бы и нет? Уже ближе к концу вечеринки, когда часть гостей расходится, поздравив Игоря и поблагодарив Юлю, она ловит последнюю на балконе — и тут же накидывает на голые плечи свою куртку. Юля оборачивается на нее с вопросительно поднятой бровью. — Простынешь еще, королевишна, — она смеется и облокачивается о перила рядом с Юлей, спиной чувствуя холод от окна. — Что я потом Игорю скажу? Что не уберегла его сокровище от простуды? Юля тихо смеется в ответ — и запахивает куртку на плечах. — Знаешь, — начинает Пчелкина неожиданно, — Игорь ведь про тебя ни словом ни обмолвился. Вообще. Стремное ощущение, когда видишь его бывшую девушку, а сама понятия не имеешь, что такая вообще существовала когда-то. Она фыркает и скрещивает руки на груди. По сравнению с грудью Пчелкиной — ничто, на самом-то деле. — Вполне в духе Игоря: умолчать о важном, а потом невинно улыбаться и посыпать тебя конфетти с криком «ох, ну ты ведь не спрашивала!» Юля закатывает глаза. — Именно это он мне сегодня и сказал. — А я тебе о чем, — она поправляет вылезшую прядь волос и легонько, на пробу, толкает Юлю бедром. — Ты уж его там воспитай как следует. У меня на него рука не поднималась — рост не позволял, все такое, — но ты-то точно сможешь. Юля тихо посмеивается. — Я постараюсь. Она запрокидывает голову, чтобы рассмотреть проезжающие по дороге неподалеку машины, и вздрагивает, когда юлина рука приобнимает ее за плечо, кутая в куртку и прижимая к себе. На уже ее недоуменный взгляд Юля только пожимает плечами. — А что я потом Игорю скажу? — говорит она. — Что не уберегла его лучшую подругу от простуды? Она смеется, поворачиваясь в объятиях и прижимаясь к Юле плечом. — Знаешь, что? — спрашивает она, наблюдая за спешащими по дороге машинами и отблесками фонарей над ними. — Мне кажется, нам просто жизненно необходимо стать подругами. Чтобы заставлять Игоря правильно питаться и ложиться спать по-человечески, а не как он это обычно делает. Юля хмыкает куда-то ей в волосы — а потом она чувствует, как Пчелкина зарывается лицом в ее — наконец-то, не крашеные — пряди и глубоко вдыхает. Она вздрагивает и замирает на мгновение, а потом расслабляется, откидывая голову на чужое плечо — голова идеально ложится к ключице немного согнувшейся Юли. — Да, — говорит она тихо, почти шепча ей в волосы. — Ты права. И… знаешь, что? Она улыбается и мурлычет что-то, провожая глазами желтое такси, проехавшее на почти что загоревшийся красный, — а потом зажмуривается и прижимается к Юле, потому что от окна все еще тянет ночными холодом и свежестью. Юля поправляет ее сережку, запутавшуюся в пряди. — Мы обязательно ими станем. Обещаю. Не стали. Просто-напросто не успели.