Кажется, чувство дежавю никогда не оставит маленького алхимика в покое.
Вэриан не нашёл сил даже закричать, когда камни в прямом смысле замуровали его остриями с головой. Разбитые в кровь пальцы не могли пошевелиться под тяжестью оков; наручники зазвенели сильнее, когда Вэриан беспомощно упёрся коленками в камни, ставшие тёмной стеной. Похоже, они не ломались. Вообще. Последнее, что Вэриан смог увидеть перед тем как окончательно проснуться и по-настоящему открыть глаза, было ослепившее его яркое голубое свечение. В голове набатом звучало: вспомни-вспомни-вспомни.***
…Мальчишка сел на кровати. Одеяло, подушка и простыни были белоснежными и очень мягкими, а ещё скомканными. Вэриан пощупал их дрожащими пальцами. Огляделся. Все окружавшие его предметы — шкаф, стол и пара стульев — сместились сначала вбок, а потом вниз и немножечко вправо. Алхимик не успел понять, что с ним произошло, и опомнился уже лёжа на полу. Кажется, содрал локти при падении. Голова закружилась. В комнату влетело несколько незнакомых фрейлин, которые с причитаниями, визгами и писками подхватили Вэриана на руки и снова уложили в постель. Мальчик не мог ничего понять, упрямо тряс головой и как в бреду повторял: рапунцель-рапунцель-рапунцель. Только одна мысль беспокоила его сейчас. Фрейлины ещё долго возились с маленьким алхимиком — накладывали тугую повязку на голову, клали на лоб мокрую тряпку, — но вошедшая в помещение дочь капитана гвардии прекратила все эти пытки. Вэриан прежде очень редко видел Кассандру в костюме придворной дамы. И если бы его голова не болела так сильно, он бы стал внимательно изучать голубое платье и странный кокошник в тёмных волосах. Чтобы потом зарисовать. — Где Рапунцель? Она жива? — с волнением прошептал он, чувствуя, как глаза начинает щипать от слёз, а после страшно закашлялся. — Приведите сюда Рапунцель, пожалуйста! — Успокойся, Вэриан. Тебе нужно поспать, — Кассандра заботливо укутала юношу в одеяло, как ребёнка. — Ещё… совсем немного. Сколько времени прошло, пока он спал? — Пожалуйста, приведи Рапс, пожалуйста! — Вэриан заплакал. — Я обещаю, я буду хорошим! Фрейлина стала успокаивать подростка, у которого явно поднялась температура, появился жар и ещё бог знает что. Долго Вэриан не мог успокоиться, причитал, кричал и молил весь белый свет вернуть Рапунцель назад. Он страшно боялся, что она сгорела заживо в том доме. Какие бы потери понесло королевство, потеряв наследницу своего престола, как бы горевали Юджин, Кассандра и вообще все обитатели замка. Как бы постепенно угасал и умирал внутри Вэриан, теряя в себе остатки всего доброго и светлого. Ведь Рапунцель — его свет. Его лучшая подруга, ставшая почти роднёй — потому что первая подошла к нему, первая заговорила с ним, первая взяла за руку и напомнила имя; его собственные глаза — потому что сам он незряч, ослеплённый теми случайностями и совпадениями, которые лишили его голову воспоминаний и всей прошлой жизни вообще. Теперь эта голова превратилась в замысловатое устройство с заржавелыми шестерёнками и неповорачивающимися рычагами — оно отказывалось воспринимать какую-либо информацию и проигрывало лишь одну навязчивую мелодию. И Вэриан поклялся сам себе, что заставит сломанную машину снова работать. …Когда мальчишка во второй раз проснулся и снова предпринял попытку встать, то первым делом направился к столу. На шатавшихся слабых ногах он еле сделал два шага, опёрся руками о столешницу и непроизвольно смёл все чертежи, только попытавшись их взять. Пальцы не слушались. Целая гора порванных-порезанных-исписанных-истерзанных бумажек накрыла его с головой, когда он вслед за ними повалился на пол и прислонился спиной к ножке стола. Бессилие ударяло не хуже пощёчины. — Вэриан, почему ты не в кровати?! Рапунцель остановилась в дверном проёме, на лице читался испуг. Вэриан прерывисто вздохнул, разрыдался ещё сильнее и подбежал к принцессе. Ещё никогда её не обнимали так сильно, сдавливая руками живот. Мальчишка прижался к её груди и попытался спрятать своё лицо за косматыми тёмными волосами. Он жутко стыдился того, что расплакался перед Рапунцель, но был безумно счастлив и рад, что она жива, она здесь и никуда-никуда не уйдёт. Ну или Вэриан отправится вместе с ней — любое приключение, какое только может уготовить им Судьба. — Я так волновался за тебя! — всхлипывал алхимик. — Я думал, что уже всё… н-ничего не исправить, и я не стану прежним, навсегда, понимаешь!.. — Всё будет хорошо, всё хорошо, — растроганно улыбалась Рапунцель, поглаживая ребёнка по макушке. — Буду осторожней, чтобы такого не повторилось. Не хочу, чтобы ты опять влезал в неприятности, — девушка помедлила. — Признаться, я тоже перепугалась, когда узнала, что ты был там. — Мне было очень страшно, — поддакнул Вэриан, не поднимая головы. — Зачем же ты побежал туда? Зачем сбежал из замка, скажи? — голос Рапунцель не звучал строго, скорее разочарованно. Глаза Вэриана загорелись, когда он наконец посмотрел на принцессу: почему-то эти слова очень взбудоражили его. — Я хотел спасти тебя, узнать, каково быть там, снаружи! Рапунцель, моё изобретение… Ты должна его увидеть! — он снова зарылся носом в её шелковистые волосы, от которых по-прежнему отдавало гарью, полевыми цветами и прожжённой бумагой с брызгами краски. Вэриан точно знал, что Рапунцель была в том объятом пожаром доме, но ей по-прежнему удалось спастись. И алхимику по-прежнему хотелось назвать в честь принцессы какой-нибудь новый элемент, или новое изобретение, или нарисовать на холсте её портрет. Сестрёнка. Он думал, что теперь имел полное право так называть её. — Я обещаю, что буду хорошим, только не делай больше так! — повторил подросток и выдохнул. Как же вкусно пахнут её волосы. Рапунцель сжала губы в тоненькую линию, пока Вэриан, наивный ребёнок, полагавший, что все преграды и непробиваемые стены между ними уже исчезли, цеплялся к ней и тихонечко скулил на ушко слова извинения, мольбы и дурацкие просьбы. — Зачем ты сбежал из замка? Рапунцель задавала такой же вопрос, но когда это звучало из уст Фредерика, — огромный трон и слишком тяжёлая корона так красиво переливаются, — отвертеться не представлялось возможным. В зале никого не было, даже советника короля, который по своему обыкновению прилипал к правителю и везде норовил сунуть свой длинный нос. Пустота обычно оживлённого гулом голосов зала пугала и настораживала, даже сильнее, чем в бирюзовой комнате. Мальчик был один на один с грозным, смурно хмурившим брови правителем, и Рапунцель не могла подбежать, забрать отсюда и спасти своими объятиями и такими простыми, но нужными словами; Вэриан поёжился и стал теребить манжет новенькой голубой рубашки, от которой пахло крахмалом. — Я-я не думал, что это может стать чем-то… — Отвечай прямо, Вэриан, — низкий величественный голос взлетел к потолку, и алхимик втянул голову в плечи. — Повторюсь, зачем ты вышел за пределы замка? — П-простите, я нарушил запрет, — замямлил мальчишка, глядя на носки своих начищенных ботинок. — Я больше никогда… — Зачем ты так рисковал собой, сынок? Вэриан резко поднял голову. Должно быть, ему послышалось. — Я-я-я… — Ты мог погибнуть, понимаешь? — необыкновенно спокойно продолжал Фредерик, потирая виски и переносицу. — Представь, ты бы внезапно исчез — и что тогда? — Что? — Вэриан действительно не понимал. Ну вдруг его не станет — мир же не рухнет, верно ведь? — Я н-не думаю, что значу что-то для кого-то, и, в общем, как бы, да, — на одном дыхании выпалил юноша и выдохнул, горячо продолжая: — Если меня не станет, ничего не случится, плохого, имею в виду. А в-вот если бы не стало Рапунцель… Понимаете, это ведь королевство, все поданные, обитатели замка… Я, я не… Он не успел закончить мысль, которая только и занимала его всё это время, как король сделал просто немыслимое: встал с трона, спустился по ступеням и обнял мальчишку. Тот снова зарыдал. — Я не мог допустить, чтобы с ней что-нибудь случилось, — мальчик перестал заикаться, но слёзы всё равно жутко мешали наконец высказаться, выплеснуть накопившиеся за полгода эмоции. — Она мне оч-чень дорога. — Она многим дорога, Вэриан, — удивительно легко согласился монарх, а Вэриан успел подметить, что он точно так же поглаживает его по голове, как Рапунцель. Должно быть, семейное. — Но не менее, чем ты, поверь мне. Алхимик стушевался, наконец дав оценку ситуации: ужасно неловко, неподобающе, неуважительно обниматься с правителем. Это так неправильно. Вэриан был готов поклясться перед богом, что такого курьёзного стечения обстоятельств не допустит, и его клятва имела бы вес, если бы он не был одним из немногих атеистов того времени. Потому Вэриан продолжал тупо стоять и выслушивать несвойственные громовому тембру слова, которые складывались в фразы, а фразы в предложения, скрытый смысл которых ещё следовало разгадать.Устройство прекратило свою работу из-за чрезмерной нагрузки.
— Подумай, сколько бы людей горевало, — неумолимо продолжал король, игнорируя жалобные попискивания ребёнка, — если бы ты поранился — или хуже? — А вы бы расстроились? — Вэриан не знал, откуда набрался такой смелости. — Хоть чуть-чуть… а? Фредерик как-то странно вытянул губы — алхимик не сразу понял, зачем. Оказывается, монарх умел улыбаться не только ради Рапунцель и супруги. Мальчик подумал, что им ещё предстоит узнать друг друга получше. Полный раздумий, он не мог сосредоточиться на чёртовых формулах. Слишком много «всякого разного» навалилось на узенькие слабые плечи, и Вэриан сомневался, сможет ли вытерпеть, выжить под этим натиском. Что-то не давало ему покоя. — Абсурд. Или… ? Вэриан учёный, чёрт возьми, и не верит во всякие суеверия вроде пророческих снов, совпадений… или волшебных волос. Что бы там Рапунцель ни пыталась ему вбить в голову, алхимик будет упрямо вертеть головой и отрицать, что это магия. Магии не существует, как и волшебства, и чудес. Если б таковые были, желание мальчишки наконец всё вспомнить — желательно в одно мгновение — исполнилось бы. Конечно, стоило учесть, что голова может немно-о-ожко поболеть из-за такого резкого выворачивания реальности наизнанку, но когда даже не знаешь, кто был твой отец… Вэриан прекрасно помнил некоторых людей, которые окружали его —Рапунцель, Юджина «Ты же Флин Райдер!» Фицерберта, Кассандру, короля и королеву, а всё материальное было ему незнакомо — новая слегка вычурная одежда (каждый день так любезно предоставляемая Рапунцель), предметы, мебель, разукрашенные птицами, цветами и бабочками стены. Вэриан надеялся, если увидит что-то из прошлого, хоть что-нибудь вспомнит. Не вышло. А снаружи… Когда Вэриан впервые перемахнул через массивные ворота замка и приземлился за его пределами… Лёгкие наполнились каким-то восхитительно прекрасным чистым кислородом. В тот момент подросток думал совершенно о другом, — найти и спасти принцессу, — но он не мог не подметить, как легко дышится на свободе. Потрясающее чувство. Калякая на кусочке пожелтелой бумаги человека с закрашенным лицом, он непроизвольно дорисовал ему кандалы и бинты на голове. Внизу странички вытянутыми треугольниками обозначил те странные камни. Вэриану было до смерти страшно после всего произошедшего, но его привычка всё анализировать никуда не делась — мальчик довольно заулыбался, когда пришёл к выводу, что какие-либо потрясения вызывают новый поток воспоминаний. Об этом кричали все безмолвные формулы, непроизвольно написанные сбоку. Вэриан с чувством полного восторга приблизил к глазам листок и стал любоваться алхимическими символами, которые всплыли в сознании сами по себе. Значит ли это, что тот кошмар… или тот пожар открыли какую-то потайную дверцу и позволили крупицам прошлой жизни просочиться в голову? И как это проверить? Вэриан боялся даже предположить. Он посмотрел на громоздкий предмет впереди себя, прикрытый плотной тканью, и с притворным вожделением-нетерпением прикусил тонкую губу. Нет, мальчик нисколько не сомневался, что Рапунцель должна увидеть его изобретение. Она обещала. Но сначала нужно было его починить после первого неудачного тестирования — из-за него у алхимика периодически обостряются головные боли. Мальчишка не ставил ничего выше восстановления своей памяти. И дня не проходило, чтобы он не спрашивал себя: а какого это — помнить всё? Вэриан не имел понятия, что жить с осознанием собственных ошибок может быть очень больно. Он был уверен, что воспоминания не могут причинять боль: ни физически, ни морально. Он был уверен, что лучше помнить всё, а не пребывать в тягуче-сладком неведении.Вэриан чудовищно ошибался, но ему, собственно, было не впервой.
Работа над заржавелым устройством с пробелами вместо нужных шестерёнок кипела, и маленький алхимик не мог дождаться момента, когда к нему вернётся та самая осень, с которой начался его нелёгкий путь — рука об руку с принцессой, которая (он так надеялся!) ничего от него не скрывает.***
Рапунцель вежливо постучалась в дверь, спустя несколько минут ожидания она приоткрылась; высунулось юношеское лицо, разукрашенное в кислотные цвета взорвавшихся реагентов. Девушка прыснула. — О, Рапс, хочешь алхимическую шутку? — нисколько не обидевшись, улыбнулся мальчишка и заторопился поправить волосы, которые каким-то немыслимым образом встали вертикально. — От Юджина-Флина. Он сам придумал, я очень удивился. Твои родители случайно не купрум и теллур*? Рапунцель озадаченно приложила палец к подбородку. Вэриан захихикал, еле сдерживая искренний хохот: — Тогда почему ты такая милая**, когда улыбаешься? Несколько мгновений принцесса стояла, уставившись в потолок. Потом, когда шутка наконец была понята, лицо девушки озарила улыбка. «А Юджин не обманывал», — подумалось Вэриану. — И ещё он, вроде, попросил меня не рассказывать тебе, так что сделай удивлённое лицо, когда он сам пошутит, — заговорщицки прошептал алхимик и подмигнул. Рапунцель рассмеялась: не из-за шутки, из-за забавного выражения его лица. — А вообще, я думал, что он справляется хорошо, но мы немно-о-ого нахимичили тут, и он сказал, что тебе нельзя заходить в комнату и смотреть, пока его шевелюра не станет идеальной. Рапунцель с пониманием кивнула, невольно растягивая губы ещё шире при мысли, что эти двое так здорово подружились. Может, дело было в том, что оба были парнями, может, в том, что Вэриан был самым настоящим фанатом Райдера. В любом случае, мальчишке удавалось полностью раскрываться только перед самыми близкими людьми, а это доказывало, что Юджин действительно значил для него многое. Самый приближённый к принцессе человек преспокойно, на равных болтал с обычным парнишкой на всякие «мужские темы», — как, например, «кадрить» девчонок или прочие жизненно важные вещи (Фицерберт захохотал, когда мальчик достал блокнот и стал всё записывать), — временами трепал по голове и называл алхимика то «шкет», то «малой», то «пацан-ботан». Вэриан не признавался Юджину, но Рапунцель уже начинала уставать от постоянных разговоров, какой же Фицерберт замечательный и вообще. Несомненно, между алхимиком из***
Кассандре совсем не нравилось, что этот парень так втягивал голову в плечи подобно запуганному маленькому животному, стоило только намекнуть, что разговор будет не о тренировках или новом расписании золотоволосой наследницы. Не может быть, что дочь капитана гвардии так устрашающе выглядит даже в платье фрейлины. Девушка предпочла списать этот растерянный взгляд и хмурый лоб на чрезвычайную усталость. Вэриан же недосыпает. Мальчишка действительно будто приготовился к удару. Фрейлина же, глубоко вздохнув, достала что-то и попросила протянуть ладонь; в её руке блестел непонятный маленький предмет. — Держи. Это принадлежало тебе когда-то, — тихо буркнула Кассандра, и Вэриан почувствовал прикосновение чего-то холодного к пальцам. Какой-то фиолетовый камешек? — Возможно, ты что-нибудь сможешь вспомнить, глядя на эту вещицу. Камешек привёл маленького алхимика в восторг; он заворожённо следил за разноцветными переливами на свету, прикидывая, из какого материала это сделано. Кассандра слабо улыбнулась. — А что это? — мальчик затаил дыхание. Девушка со скучающим видом пожала плечами в своей обыкновенной манере: — Понятия не имею. — И отвернулась, потому что не могла врать, глядя прямо в чистые голубые глаза. — Валялось где-то, пылилось. Можешь выбросить, если хочешь. Иногда Кассандра жалела, что Вэриан совершенно ничего не помнил об их отношениях. Их сложно было и назвать таковыми, скорее, просто какая-то односторонняя симпатия. Хоть и первая, подростковая, невзаимная, она всё же могла открыть какую-нибудь потайную дверцу в сознании юноши. Ключик где-то потерялся, Кассандра рыскала под кроватью. Нашла целую тучу пыли и новый элемент. Кассандриум. Вэриан не ненавидел дочь капитана гвардии, «упаси боже» — шептала Рапунцель и чертила в воздухе крест, так смешно «благословляя» учёного. Тот пожимал плечами и отправлялся в лабораторию, или на кухню, или на тренировочное поле. Почти ничего в нём не изменилось, ловила себя на мысли Кассандра, кроме: юноша не знал, да и не должен был знать, что в прошлом мог испытывать какие-либо чувства, глядя на такую сильную и волевую дочь капитана гвардии. Раньше он был влюблён в неё, потом ненавидел, затем боялся, а теперь… дышал так невыносимо ровно. Это раздражало. И давило на самооценку. Порой Кассандра спрашивала себя: может, в ней самой что-то изменилось? А как узнать точно? Уж точно не искать ответа в нём. Похоже, ему понравился этот кусочек материи. — Спасибо, Кассандра, — ослепительно улыбнулся Вэриан. Так неправильно, что лунный мальчик похож на солнышко. Фрейлинам не разрешается плакать. Солдатам — тем более. Поэтому Кассандра поспешно покинула комнату, ссылаясь на работу. У неё и правда очень много дел запланировано на сегодня. Зато Вэриан сумел как можно внимательней разглядеть её платье. Достать бы только голубой краски.***
Он продолжал любоваться камешком издали, как загипнотизированный. Фиолетовый блеск, к сожалению, не напоминал о чём-либо, но зато здорово отвлекал и мешал сосредоточиться. Пушистый комочек шерсти вертелся у ног. — Руди, составишь мне компанию? — как можно тише спросил мальчик и почесал ему за ушком. Зверёк замурчал, довольный лаской. Сколько радости было в этих маленьких глазках-бусинках, когда Рапунцель вошла в комнату с маленьким енотом на руках, еле сдержалась, чтобы не завизжать от гордости и восторга, и протараторила: «Его зовут Рудигер, он твой питомец, помнишь?» Тогда было сложно стерпеть, и Вэриан расплакался, прикасаясь к крошечной мордочке и зарываясь носом в серую шёрстку. Он мало что помнил. Енот озадаченно наклонил головку набок: пауза затянулась. Вэриан задумался, приложив палец к подбородку. — Если останешься, то кто-то может заметить мою пропажу, — в размышлениях протянул алхимик, вспоминая, как принцесса Короны хотела отнести Руди в комнату, а не отыскав хозяина, бегала по замку в поисках. Вэриан тогда нашёлся в саду — рассчитывал оптимальное время созревания яблок, а заодно помогал поварам собирать плоды для нового рецепта. Конечно, это была не совсем та помощь, которую бы хотел оказывать алхимик обитателям замка, но ведь ему нисколько не сложно. И Кассандра имела возможность хоть немного отдохнуть. Вэриан был готов делать всю работу, какая найдётся в замке. В эту ночь слугам придётся справляться без него. — Главное, не фыркай, — мальчишка пригрозил питомцу пальцем и натянуто улыбнулся. Зверёк послушно устроился в дорожной сумке, стараясь не наступать лапками на склянки и колбочки. — Надеюсь, не застукают. Алхимик нахмурился и снова прикусил губу, прикидывая, сможет ли он двигаться быстрее со своей хромотой, которая временами обострялась так некстати. Своё решение мальчишка тщательно обдумывал несколько дней, учитывал всевозможные варианты событий, оправдания, если бы вдруг план пошёл крахом. Вэриан не считал, что побег — единственный на данный момент выход, но ждать он не намеревался — оставались считанные недели до его дня. Медлить сейчас — непозволительная роскошь, и, как бы Вэриану не было тяжело и тошно обманывать Рапунцель, он всё же осмелился на этот шаг, полный тупого ненасытного отчаяния, нерациональный, неправильный. Как ненаучно. Алхимик проглатывал стыд и злобу, наконец подметив за долгое время, что погибает изнутри. Можно тысячи раз на дню улыбаться, невзирая на большие передние зубы, кивать и поддакивать, стоит кому-нибудь сказать, что всё нормально. Люди, проживающие здесь, были замечательными, добрыми, милыми, но этого было мало, чудовищно мало. Юноше нужен был целый мир. Он чертовски устал от ночных кошмаров. С губ срывалось нечаянно-нарочное «простите-простите-простите», когда Вэриан, вобрав в лёгкие побольше воздуха, перемахнул через подоконник своего синего-синего окна и растворился в синей-синей ночи, почти слившись с ней мантией. Замок остался позади, светил своими призрачными стёклами; в городе всё ещё кипела жизнь, манили огни домов, кое-где, потухая, растворялись все приглушённые дребезжанием ветра звуки. Вэриан вцепился ногтями в кожаную лямку дорожной поясной сумки и ступил в непроходимый, недружелюбный, мрачный лес, который отделял территории Новой и Старой Короны.