Вэриан в тёмном стёганом плаще оборачивается. Непонятно откуда дующий ветер треплет тёмные волосы, на макушке каска, на руках — огромные чернильно-чёрные перчатки; с пальцев стекает вязкая красноватая жидкость, такая же, как и та, что заставляет тёмные пряди липнуть к впалым от недоедания щекам. Мальчика окружает кроваво-алое свечение, лицо не выражает абсолютно ничего, а голос звучит хрипло, будто кто-то сдавливает горло, и разочарованно, будто сдавливает не так сильно, чтобы он умер.
— Всё ещё не можешь вспомнить? — Эхо трещит в ушах. Алхимик заламывает одну бровь и смотрит с немым вопросом. — Вэриан?
…Вэриан не шевелился на жёсткой койке. Ему было тошно, он боялся, что если хоть немного двинется, его тут же вырвет прямо здесь на пол неприятной тёмно-синей блестящей массой. По носу катилась слеза, на щеке остались отметины из-за жёсткой неудобной постели. За стеной раздавались голоса, тревожные, дрожащие, постоянно теряющие высоты, и Вэриану казалось, что он всё ещё спал беспробудно, так безмятежно, безрассудно и безучастно, будто жизнь его была не так уж и важна, —
«не думаю, что значу что-то для кого-то», — будто просыпаться нужды не было и сам лунный диск тихонько шелестел на ухо бесконечную колыбельную.
Стоило Рапунцель, по-матерински шаркая ногами в коридоре, хлопнуть дверью и зайти в комнату, как Вэриан резко подскочил и стряхнул с волос звёздную пыль — остатки сна.
— Что они сказали? — сразу выдал он и вытаращил глаза на девушку. Что-то в ней изменилось.
Или ему просто до сих пор мерещились хрустальные цветы и серебряные созвездия, которые затуманивали зрение? Вэриан опять тряхнул головой и с ожесточением протёр глаза кулаками.
Руки Рапунцель сильно тряслись. Она поспешно распахнула тёмно-синие шторки и — показалось? — буквально упала от бессилия на колени перед растерянным мальчишкой. Он зажмурился и в ужасе прикрыл лицо руками, странно реагируя на солнечный свет, поэтому не сразу увидел, до чего влажными были щёки у принцессы.
— Вэриан, ты меня до смерти напугал… — наконец проговорила она, часто сглатывая и хлюпая соплями.
Вэриан смотрел на неё сверху вниз, сидя на кровати, и вытаращил глаза. Боже, ему подумалось, — ужасно неправильно! — что Рапунцель шло это страшно-красивое чёрное платье с кровавыми атласными лентами и воротником таким белоснежным, что тот почти светился в полутьмах.
— Что ты сделал за те несколько минут, после своего бесцеремонного ухода? — Голос девушки звучал непозволительно по-взрослому; Вэриан не был уверен, полезно ли для горла плакать навзрыд так долго — а именно это она и делала, точно, пока он не мог очнуться. — Что ты натворил, пока я не пришла?
Вэриан поджал губы, стараясь не смотреть, как то, чем девушки обычно красят ресницы, тёмными каплями обезображивает лицо Рапунцель. Он не помнил, чтобы она приходила к нему.
— Что они сказали тебе? — Алхимик не любил говорить об этом, тошнота каждый раз подкатывала с новой силой, но поступки
заботливой сестрёнки заставляли повторяться и возвращаться к этой теме. — Сколько ты заплатила врачам, чтобы они не говорили твоему отцу о моём приступе?
— Я никогда такого не делала… — девушка сильнее сжала его руку, так, что костяшки хрустнули. — Я лишь спросила…
— Три раза, — бесцветно заметил Вэриан и изобразил раздумье. — Или четыре? Не думаю, что тебе… что нам удастся скрывать это так долго.
— В этот раз это нужнее, чем обычно! — горячо возразила принцесса после чересчур продолжительной паузы и всхлипнула. — В этот раз ты не просыпался очень долго, и… и ещё это свечение! Такого раньше не было, что с тобой происходит?
Вэриан замер и сморщился так, что на детском лбу образовались недетские морщины. Он сам хотел бы знать.
«Что со мной происходит?» Мальчик схватился за голову так сильно, что почувствовал, как стучит тревожно кровь в висках, подгоняемая странными, не похожими ни на что другое мыслями.
Рассказ в самых ярких красках резал глаза, как кусочки стекла. Вэриан почувствовал, как поджилки под щеками судорожно шевелятся от напряжения.
— Ты лежал на полу, не отвечал на мои крики, не шевелился! — тараторила Рапунцель без умолку таким дрожащим голосом, что Вэриану резко захотелось невежливо заткнуть ей рот. Беспричинное, казалось бы, отвращение росло в нём с каждым произнесённым принцессой словом. — Я звала тебя, Вэриан… просила остаться со мной… а ты молч
а-а-ал.
Воспоминания о недавнем кошмаре помутнили рассудок, и у Вэриана зазвенело в ушах, когда снова зазвучала фальшивая, разбитая на кусочки нот мелодия и послышался запах железа. Вэриан не сразу почувствовал, как Рапунцель рыдает, положив голову ему на колени. Её всхлипы звучали отдалённо, будто юноша находился за сотни тысяч миль от девушки и не имел возможности услышать её. Реальность плыла, по ней, как по водной глади, шла рябь, и Вэриан ещё раз тряхнул головой, чтобы вернуться в настоящее. Он слишком сильно старается погрузиться в прошлое, при этом совсем забывая о будущем.
— Рапунцель? — мальчик грубо затормошил принцессу за плечо, отчего она подняла на него полный изумления и отчаяния взгляд. — Рапунцель!.. Успокойся, пожалуйста… — незрелый голос некрасиво взвизгнул на последней букве; Вэриан сделал паузу, прокашлялся и только тогда продолжил. Рапунцель смотрела на него в ожидании, не отрывая глаз и не меняя неудобной позы. Ему было противно слушать её плач.
— Просто скажи, что произошло со мной. Я, я плохо помню, я просто, э-э-э, взял в руки шлем, который был в коробке, завёрнут в такую ткань, а потом… На нём потом какой-то символ, я, я не знаю, появился, у меня до сих пор кружится голова… Рапс?
Рапунцель потянулась руками к более чем растерянному мальчику и обхватила руками его голову, пока он несмело пытался отпрянуть, а его пальцы терялись в золотых нитях волос, которые даже при таком освещении будто светились.
Свою историю Рапунцель рассказывала вкратце — возможно, из-за нехватки времени или ещё чего, — Кассандра отвечала расплывчато, а вот Юджин был мастером по части рассказов; от него Вэриан и узнал в мельчайших подробностях, как Рапунцель выбралась из башни (благодаря импозантному-харизматичному-благородному-разбойнику), какие приключения ждали её на свободе, через что они прошли и какие события пережили, в которых алхимик, несомненно, жаждал поучаствовать когда-то. Раньше в самой его крови текло желание чего-то невероятного, не похожего ни на что другое, захватывающего дух.
Вэриан тяжело сопел, держа её руки за узкие запястья, пока девушка шмыгала носом и не смотрела на него совершенно. Так прошло наверняка много времени, впрочем, алхимик давно потерял связь с ним и с реальностью, поэтому несколько мгновений показались вечностью. Рапунцель коснулась губами его лба, оставив тёмный след, и тихонько ушла из комнаты, оставив надежды на худшие беседы после. Вэриан по-прежнему сидел на краешке кровати, не шевелился и думал о том, что ещё предстоит долгий, абсолютно точно не нужный разговор, стоит ему выздороветь и набраться сил. При таком раскладе он предпочтёт болеть вечно.
Сейчас… у него только одно желание. И оно не такое пламенное и радужное, как предыдущее, зато более походит на авантюру. Даже на преступление. Вэриан просто устал ждать ответа хоть от кого-нибудь. Он сам до всего докопается, даже если лопата упрётся не в сундук с сокровищами, а в чей-то череп, изъеденный червями.
Главное, чтобы он сам не стал обугленным скелетом.
***
В комнате в бирюзовых оттенках было очень душно и темно. Помещение давно не проветривалось, сюда давно не наведывались слуги и фрейлины, которые некогда всё норовили помочь Вэриану одеться, так что из маленького синего окошка рвалась лента солнечного полуденного солнца; в ней вяло плясали самый скучный вальс пылинки, а её лоскуток валялся на полу, время от времени награждаемый пинками владельца комнаты. В угол летели инструменты, неподходящие болты и шестерёнки, которые были как те многочисленные вилки и ложки в наборе для правшей: бесполезные и никчёмные, так что и место им только на полу. Вэриан налегал всем телом на невообразимых размеров рычаг, — как он вообще это сконструировал?! — торчавший из какого-то сумасшедшего агрегата, который отдалённо напоминал изобретение.
Юджин крутился с другой стороны и очень старался не пялиться на своё отражение на металлических пластинах.
— И всё же, шкет, я так и не понял, — он цыкнул, расстроенный, что покарябал ладонь, — что это за штуковина, которая забрызгала мне всю рубашку?
— Эта «штуковина», Фицерберт, — закряхтел Вэриан, не глядя на собеседника, — дело всей моей жизни.
Юджину категорически не понравилось, как малец поставил акцент на его настоящей фамилии. И с каких пор он вообще произносит его имя правильно? Раньше не срабатывало, сколько ни убеждай.
— И что же она такого делает? — мужчина нахмурился. Ему также не нравилось, как Вэриан намеренно избегал зрительного контакта и то прятался под плотной тканью якобы для того, чтобы отладить детали, то просто отворачивался и бурчал под нос — в то же время нельзя было не заметить перевозбуждения, свойственного для человека чересчур увлечённого. Юджин, конечно, понимал, что пережитые потрясения повлияли на поведение ребёнка, но уж больно он молчалив сегодня. Сильнее, чем обычно. Как будто он хочет сказать что-то важное, но не может.
Мужчина невольно вздрогнул, когда чумазый мальчишка пнул агрегат с такой силой, что все колбы и склянки на рядом стоявшем столе загрохотали. Внутри изобретения что-то забулькало, закрутилось, застучало. Такие контрастные, откровенно противные звуки настораживали Юджина и заставляли Вэриана улыбаться всё шире. Он выглядел безумно
счастливым.
— Раньше я называл её Машиной Времени, — Вэриан хлопнул рукой в чрезмерно большой перчатке по железному основанию и с переполнявшим всё маленькое тело воодушевлением вытер нос, из которого тянулись красноватые дорожки: похоже, давление у подростка скакало из-за резко сменяющих друг друга погод. По ночам хлестал омерзительный дождь. — Но вообще, если быть честным, будет проще называть её Машиной Памяти, как думаешь?
Юджин ничего не ответил и с трудом сдержался, чтобы не открыть рот. Вэриан наконец взглянул на него в непонимании —
отчего грусть?
Оба моргнули.
— Дело мастера, я думаю… — паузы между словами мужчины были чересчур продолжительными, он просто не знал, что должен сказать. — Собственно, я так и не… Как она работает?
Вэриан оживился — куда ещё? — и стал горячо пояснять, энергично щёлкая пальцами и жестикулируя.
— Я рассчитал примерную силу удара, после которого может возникнуть частичная или полная амнезия, как у меня, — мальчик заметно не поспевал за своими мыслями, — в ходе исследований я выявил одну интересную формулу, но об этом позже… Самое главное, теперь я знаю, как вернуть воспоминания! Эта малышка должна ударить меня по голове с такой же силой, как я ударился тогда, чуть более года назад! Круто же, да?
Фицерберт, потратив на осмысления чуть больше десяти секунд, от ужаса отшатнулся. Просторную комнату разразил звонкий юношеский смех: Вэриан искренне веселился при виде такой реакции.
— Да я шучу, она не так работает. А может, и так, — Юджина передёрнуло, когда подросток подмигнул. — Я пока не буду все секреты выдавать.
Ты всё равно не поймёшь.
Солнце скрылось, и лоскуток света на полу померк. В комнате стало совсем темно. Было слышно, как капли неритмично стукаются о дно железного ведра в углу; наступило такое ощущение, будто можно услышать запах собственных мыслей. Вэриан с интересом необычайным стал рассматривать свои ногти.
— Ты то же самое Кассандре говорил, хах? — невесело усмехнулся наконец Юджин и наклонил голову. Впрочем, в его голосе не было упрёка или гнилого сарказма.
— Я… уже извинился перед ней тысячу раз. Ты знаешь, я очень сожалею о той ссоре.
Молчание отравляло кислород. Вэриан поправил накрахмаленный воротник, непозволительно быстро воспрянул духом, ещё раз, чисто для уверенности, хлопнул по металлической поверхности изобретения, будто хвастаясь перед кем-то невидимым, и вернулся к работе. Она была почти закончена, реяла призраком недобрым над макушкой подростка, именно поэтому он так оттягивал сладостно-горький момент, поэтому и позвал Юджина на помощь, чтобы бывший разбойник что-нибудь попортил и можно было бы потянуть время ещё немного. Не то чтобы Фицерберт так плох в этом, просто… Вэриан, наверное, никогда не скажет этого напрямую.
Ему нужно время. Он не умеет вовремя останавливаться.
— Я не хочу обидеть кого-либо своим недоверием, но… — В этом помещении не было нужды говорить громко, и Вэриан это знал. — Вам ведь нечего от меня скрывать, правда?
Глаза Юджина заволокла странная дымка, и его глаза на секунду показались фиолетовыми — банальная игра света. Он не потрепал мальчишку по голове, как это бывало перед каждым его уходом, а нелепо шаркнул ногой и удалился. В коридоре его шаг сильно ускорился, как будто он торопился к кому-то сказать что-то важное и безотлагательное.
Вэриан остался наедине.
Мальчик вздохнул и повернулся на каблуках. Разумеется, он никак не предполагал такой возможности, что его случайное, чисто инерционное движение может двинуть тот огромный рычаг, неловко повисший в уродских складках уродского изобретения, и заставить его резко сместиться в сторону. Удар оказался сильнее, чем можно было предположить. Вэриан грохнулся о стену затылком, оставив в ней немаленькую трещину, и минуты две сидел на полу, безобразно искривив рот в сдерживаемом крике и пытаясь не закричать из-за быстро нахлынувшей боли.
Весь мир плыл перед уставшими глазами, слёзы брызнули неаккуратно, и Вэриан, возможно, даже предположил, что может потерять сознание, поэтому его рука потянулась к позолоченному длинному шнурку, который свисал с потолка — нехитрая задумка, позволяющая позвать кого-нибудь из слуг или фрейлин на помощь. Силы, переполнявшие его от перевозбуждения скорым воплощением эксперимента, покидали, и он с трудом выдавливал из себя тихие ругательства про свою неловкость.
Алхимик успел бы дёрнуть за шнурок, если бы не оглядел сперва всю комнату. Ставшая неспокойной картинка пошла волнами, обрушилась цунами и накрыла с головой — Вэриан не успел сделать и вдоха, чтобы не захлебнуться, и резко распахнул глаза, превозмогая сопротивление воды: она заполнила собой всё помещение до потолка. Сквозь её голубую толщу юноша мог разглядеть серебряных рыбок с полумесяцами на плоских маленьких лбах, осколки утонувших кораблей с рассыпанным из древних и покрытых мхом сундуков золотом и тысячи тысяч полупрозрачных очертаний незнакомой, когда-то погружённой во мрак комнаты: стол с алхимическими приборами и пробирками, от которых поднимались к поверхности мгновенно лопавшиеся пузырьки, полки со множеством книг, которые — Вэриан был готов поклясться! — он уже видел и читал раньше, и что-то имеющее янтарный блеск, будто светящееся изнутри. Прямо посреди комнаты, на месте Машины Памяти; два почти одинаковых по размерам и очертаниям предмета казались неотличимыми сквозь водную толщу, как сквозь мутное стекло, запачканное каплями дождя.
Вэриан с изумлением оглядел сначала себя, свои невесомые руки с прозрачной кожей, волосы, под водой стремившиеся к недосягаемому потолку, а после всё своё призрачное окружение. Осознание, что он может задохнуться, почему-то никак не пугало и не настораживало. Что-то такое же незримое,
точь-в-точь он сам, пронеслось с целым шквалом пузырьков прямо сквозь него —
он ничто в этом доме — и остановился у подножия внезапно высокой
янтарной машины, которая пробила дыру в потолке, стал бить по ней маленькими кулачками, а им не хватало мощи, и тогда маленький человечек в плаще с заплатками и красном шарфе оставил следы крови даже через плотные чёрные перчатки, которые растворялись в воде и, казалось, отравляли её. Вэриан округлил и без того большие глаза, когда незнакомец, натворив своим быстрым движением ещё миллион крошечных пузырей, рухнул на колени и начал неконтролируемо рыдать, как будто был готов утонуть в собственных слезах и всей воды вокруг ему было мало, чертовски мало.
Алхимик осторожно подошёл поближе и даже протянул руку, чтобы проверить, действительно ли это сон. Всё выглядело слишком реальным, когда рыдающий человечек внезапно обернулся и Вэриан увидел в нём себя; всё выглядело слишком реально, когда Вэриан разглядел в янтаре силуэт мужчины; всё выглядело слишком реально даже тогда, когда второй Вэриан, который рыдал над оранжево-жарким камнем, встал и сжал кулаки. Вэриан, который видел это всё со стороны, стал задыхаться, чувствуя приближение паники, и сжал горло в судорогах. Комната стала стремительно терять воду, она превращалась в пар, и мозг маленького алхимика поглощал его коркой и впитывал так, что в носу свербило и из носа текло. Вэриан закашлялся, харкая голубой кровью. Другой Вэриан исчез, словно растворился в настоящем Вэриане, отдав ему всю свою память, поделившись своей болью беспощадно и так жестоко.
В той реальности, что предстала его отравленному кошмарами взору, он просто бил о камень руками.
В настоящем же Вэриан просто разнёс своё изобретение до единой шестерёнки, проклиная все эти кошмары, и плакал так, будто собирался снова заполнить помещение водой, чтобы отмотать назад и больше никогда не
вспоминать.
Фрейлины шарили по его
мокрой до единой нитки одежде руками и звали его срывавшимися голосами. Среди них была даже Кассандра.
***
…Рапунцель мчалась в комнату
милого братца со всех босых ног, в руке поблёскивал свиток, а мрачный, по-прежнему походный плащ развевался при каждом движении. Сейчас, возможно, решалась судьба и алхимика, и её собственная, поэтому принцесса Короны была привычно перевозбуждена и взволнована.
Личный уголок подростка встретил скрипом двери и отвратительным запахом железа. Вэриан стоял в углу, прислонившись к стене,
где осталась трещина, и со старанием состроил очень удивлённый вид, когда Рапунцель вошла.
Девушка неловко встала, не зная, какую позу лучше принять. Вэриан почти не шевелился, сложив руки на груди и сверкая одними глазами из темноты; Рапунцель несколько напряглась от его недоброй ауры и взгляда. Что-то в нём явно изменилось, но это не лежало на поверхности, и непросто докопаться до истины сквозь толстую улыбку и фальшивую напыщенность, и Рапунцель просто доверилась этому презренному лживому свету. Вэриан оделся во всё чёрное сегодня, почти сливался с мраком, а рядом с почему-то уже не накрахмаленным воротником не блестел круглый камешек — отличительная черта всех его «королевских» рубашек. Рукава мальчишка закатал, а голые — не считая шрамов и траншей — руки прикрыл стёртыми до подкладки перчатками, старыми и
забытыми на дне ящика со злосчастным шлемом. Тень маленького переполненного злостью и жаждой мести человека предстала перед принцессой, но как жаль, что она не доверяет интуиции, когда дело доходит до Вэриана!
— Как поездка за город? Всё удачно, надеюсь? — вполне дружелюбно
перебил спросил он посреди небольшого вступления пришедшей, которая тут же успокоилась, услышав ставший родным голос. — Фонарики запускают всё так же, как и всегда? Это ведь очень красиво, да?
Рапунцель кивнула и горячо заговорила, сильнее сжимая в белой руке свёрток, но Вэриан не дал ей договорить, буквально заткнув властным движением ладонью на середине монолога.
— Тем не менее, поздравляю с Днём Рождения, наследница Короны! — как-то пафосно сказал он и развёл руками. — Я правда очень
дорожил тобой, сестрёнка.
Рапунцель, улыбаясь, кивнула так, что коса, в которую вплели солнечные лучи, двинулась и съехала набок. Вэриан злорадно усмехнулся, неспешно подмечая всю потрёпанность конфетного платья, изучая положение веснушек на носу юной принцессы, как в первый раз…
— И, разумеется, ты заслужила небольшой подарок от меня! — Вэриан полностью проигнорировал немой протест. — Это
история! А я ведь прекрасно знаю, что ты просто обожаешь рассказывать самые разнообразные истории! И выдумывать тоже.
Рапунцель смутилась и медленно присела на скрипучий фальшиво табурет. Вэриан цокнул языком и невозмутимо продолжил, изменяя темп, теряя контроль над речью и мыслями.
— Начнём с самого начала, хорошо? Давай, я хочу, чтобы ты рассказывала вместе со мной, вдруг я что-то перепутал, — подросток выдохнул через впалые щёки. — Итак, история эта о мальчике, который потерял память.
Рапунцель сглотнула и хотела то ли возразить, то ли, как обычно, замямлить что-то под нос, но алхимик наконец отлип от стены и вышел на свет; девушка с ужасом увидела, как блестят ненавязчиво глаза. Хромота его так и не утихла за всю эту вечность.
И девушка верно подметила: сегодня Вэриан выглядел как тёмная извращённая версия себя из прошлого, но это казалось таким непривычным спустя столько времени, когда мальчишка выглядел бледно-голубым незаметным пятном с вкраплениями невинного белого, снующим туда-сюда в попытках помочь каждому, кроме себя самого, и отчаянно пытался найти выход, глядя сквозь пальцы на заманчивые виньетки и каменные узоры вычурных балконов
чужого дома дворца. Рапунцель уже успела забыть истинный образ алхимика, не испорченный и не заплесневелый королевскими побрякушками вроде простроченных манжет и ботфортов.
— Ну же, Рапунцель, расскажи мне, как меня подкинули, по твоим словам, прямо к воротам замка. Или это была дверь каморки одной из фрейлин? Не могу вспомнить, каждый раз это менялось, — в его голосе не было заметной дрожи или злобы, он звучал неожиданно спокойно. — Хочу подметить, довольно неправдоподобно звучало, я сразу заподозрил.
Рапунцель отмерла, некрасиво открыла малиновый рот.
— Вэриан… — и рывком встала с табурета.
— Но это не всё! Потом оказывается, что у тебя какие-то секреты от меня! — впервые за разговор голос юноши сорвался и взвизгнул, но Вэриан уже не стал выжидать момента и откашливаться; его распирало изнутри, и терпение исчерпывало себя со скоростью света. Он быстро выдвинул ящик немилосердно скрипевшего стола и выудил оттуда дневник в коричневой обложке. — Что произошло, сестрёнк
а-а-а? Я думал, что, раскрывая тебе всю душу, я получу то же взамен, а ты что-то скрываешь от меня уже больше года! Почему на всех твоих давних рисунках я такой… такой
мрачный?
Девушка остановилась в шаге от подростка и долго тупо пялилась на страницу, которую он раскрыл. Переводила взгляд то на его раскрасневшееся от пока не проявившихся слёз лицо, то на чёрно-красные мазки краски на тонкой бумаге — они складывались в портрет, который не мог стать даже чуточку светлее из-за россыпи веснушек и сдвинутых к переносице бровей. Вэриан на рисунке глядел беспокойно и даже с жалостью, но кровавое свечение окружало и предвещало что-то ужасное. Рапунцель только глубоко вздохнула. Чем взбесила бедного Вэриана.
— Откуда это у тебя? — прошептала принцесса сдавленным голосом.
— Это неважно.
Вэриан быстрым движением захлопнул дневник, который принадлежал Рапунцель и который был очень похож на его собственный, до сих не заполненный. Юноше было стыдно, а злость нарастала и затаптывала зачатки всего того доброго, что находило начало в слабом теле. Его изображения в воспоминаниях Рапунцель кардинально отличались от того образа, которому она обучила его наизусть.
— Ты рылся в моей комнате? Но Вэриан, это ведь кража! — укор в её голосе мешался с мнимой скорбью. Похоже, Рапунцель умела злиться.
— ТЫ САМА украла всю мою прошлую жизнь! — рявкнул Вэриан и в сердцах бросил дневник на пол, подняв тучу
брызг пыли. — Ты лгала мне всё это время, ты даже не могла вспомнить, когда мой настоящий день рождения! Все эти косые взгляды в мою сторону, все недомолвки, пробелы, глупые праздники, от которых меня тянуло блевать, то, как ты заперла меня в этих чёртовых стенах! Ради чего всё это было? Рапунцель, что я такого тебе сделал?! — Вэриан зарыдал. — Может, ты и имя мне выдумала, может, меня зовут вовсе и не Вэриан?
— Замолчи, пожалуйста! — жалобно крикнула Рапунцель и стала тереть переносицу.
— Чем я это заслужил? Почему я узнаю, что самый дорогой мне человек лгал обо мне всю мою никчёмную жизнь? И почему я до сих не знаю ничего о своей
настоящей семье? — мальчишка прикрыл лицо руками и отдался слезам полностью, желая утопиться в нескончаемом горе. Все ядовитые слова закончились, и остались одни причитания. — Рапунцель, ответь мне!
Зачем?..
Мальчишеский плач отдавался болью в затылке. Он не мог больше пузыриться у горла и просачивался наружу: кровью в сердце и на руках, слезами на ресницах и едкой кислотой в желудке. Рапунцель была уверена, что обязана подойти, притянуть за дрожавшие в лихорадке плечи и обнять, прижать к груди и пообещать, что всё будет хорошо, но ведь через это они вдвоём уже проходили! Рапунцель не покидало чувство дежавю, пока она стояла совсем-совсем рядом с человечком, который складывался напополам под тяжестью обиды и тупой ненависти.
К тому времени, пока Вэриан заговорил, прошёл ещё один год, а может, и век, а может, и минуты две.
— Я прошу, Рапунцель, пожалуйста, я… я знаю, что сотворил что-то чудовищное, раз ты так ненавидишь меня… — мальчик не мог справиться с всхлипываниями, даже не пытался. — Но пожалуйста, я прошу только об одном… Умоляю тебя, пожалуйста, скажи, где мой отец.
Рапунцель не переставала удивляться, как одно слово от названного братца может так вспороть горло тишины и её горло, при том, что он и не подозревает о закопанной в могилу боли.
— Я, я не, не помню его внешность, всё как-то смутно… Я помню его имя,
Квирин, верно? — руки Вэриана затряслись ещё сильнее, когда он взъерошил чёлку и сжал запястье левой руки, будто превозмогал какие-то неприятные ощущения. — Да, точно! Квирин-квирин-квирин, я вспомнил, хах! Да, э-э-э, и… Рапунцель, ты ведь можешь отвести меня…
— Я не могу, Вэриан. Нет. — Ещё никогда принцесса Короны не вкладывала в слова столько яда.
Лицо Вэриана искривилось безобразно, ведь он совсем не ожидал такого ответа, не предполагал отказа всё ещё
крепко любимой сестрёнки, единственной понимающей персоны в этом жестоком мире… которая обманула его. Подросток сделал шаг назад и оступился, судорожно оперевшись о столешницу, словно его сразил сильнейший удар.
— Но я думал, ты должна… Я… Но, Рапунцель, ты не можешь так поступить со мной! — Вэриан в ужасе прикрыл рот рукой и застыл так ещё на четверть века. Рапунцель забыла, как правильно дышать. — Тогда… тогда я сам найду его!
Девушка вытаращила глаза, полагая, что он шутит. Злорадный смех поражения противницы вырвался из истерзанного горла.
— Аха-ха-ха, точно! И ты мне не нужна! — Вэриан бессердечно тыкнул в её сторону пальцем, а потом приложил руку к груди, испещрённой мириадом шрамов. — Мне никто не нужен! Я найду его сам,
сам!
Мальчишка подскочил, как реальный псих, и ринулся к двери, задев Рапунцель плечом. Не собрав вещей, не прихватив Рудигера, не соображая, что собирается делать.
— Вэриан, успокойся, прошу! — Рапунцель попыталась его остановить и схватила за руку. Вэриан сразу задёргался, пытаясь освободиться — впервые за долгое время.
— Отпусти меня! Отпусти меня, я за себя не ручаюсь! — завопил он так громко, будто его резали. — Пожалуйста, я тебя ударю!
Уходиуходиуходи!
Он дёрнулся сильнее и наконец вырвал руку, поцарапав чужую мертвенно-белую кожу, схватившись тут же за голову и зажмурившись, чувствуя спиной деревянную поверхность двери и уткнувшуюся в бок ручку. Затрясся. Услышал, как Рапунцель сделала неуверенный шаг назад. И несмело открыл один глаз.
Из пола, разделив маленьких принцессу и алхимика, торчали огромные каменные пики, светившиеся кислотно-голубым сквозь прорези на своей поверхности. Они появились секунду назад, проросли по неосторожному взмаху руки прямо из дорогого паркета, прорубив себе путь из самых недр неизведанной темноты какого-то незнакомца.
Рапунцель вскрикнула. Вэриан долго смотрел на них, как на предзнаменование неизбежного, а потом, испугавшись до самой смерти, дёрнул ручку и выбежал из комнаты.
Уши закладывало, и он почти не слышал визги слуг и стражи. Бледные пятна знакомых лиц сменяли друг друга, Вэриан боялся их, как призраков, и шарахался в панике из стороны в сторону, сбивая всё и всех на пути, его не мог остановить никто. Гвардия надвигалась на него, но Вэриан уже перемахнул через окно, выбежал на улицу и помчался — через весь вечерний город, толкая случайных прохожих, без конца рыдая и глотая кровь с разбитой губы и отвратительно солёные слёзы — в сторону леса незнакомого и тёмного, утыканного камнями-пиками, как вся его жизнь, сочинённая на скорую руку принцессой Короны. Он шагал по мокрым следам своего призрачного силуэта в плаще с заплатками и красном шарфе.
