Ханахаки

Сора был твёрдо уверен, что такой значимый политический деятель, как господин Кацура, должен снимать очень дорогую квартиру. По меньшей мере, с видом на цветущую сакуру или замок Нидзё. Но он ошибался. К глубокому удивлению Соры, лидер фракции Чошу занимал самую обыкновенную квартиру в самом обыкновенном деревянном доме с заклеенными промасленной бумагой окнами. Объяснившись с хозяином, высоким морщинистым стариком по имени Дзиро (совсем как тот Дзиро-сенсей, что что преподавал письмо в клановой ханко), юный самурай благоговейно ступил на татами своего нового обиталища. Комната оказалась просторной, но ничем не примечательной. Скатанный футон в углу, невысокий чайный столик у входа, расписанная тушью перегородка, большой плетёный короб, стеллаж с книгами, несколько изящных гравюр – вот, пожалуй, и всё. В смежных помещениях обнаружилась уборная и, чуть подальше, о-фуро, каковой последней новоиспечённый ординарец поспешил воспользоваться: сам он требовал стирки ничуть не меньше, чем вчерашняя одежда. Окончив омовение, Фурутака попытался перейти к своим непосредственным обязанностям домоправителя, рассудив, что покупка нового хаори вполне потерпит до вечера. Но его ждало разочарование: в доме у господина Кацуры было очень чисто. Юноша придирчиво исследовал полы, поверхности предметов и состояние хозяйственных помещений, после чего окончательно убедился, что уборка на сегодня откладывается. Придя к этому выводу, Сора решительно взялся за дело с другой стороны – со стороны провизии. И тут его ожидал несомненный успех, потому что изо всех возможных припасов у господина Кацуры имелись только книжные и табачные, но никак не съестные. Нет, Фурутаку бы не удивило, если этот паразительный человек и вовсе не нуждается в еде, питаясь одними идеями Сонно Дзёй… Но вот его собственная хара явно требовала чего-то посущественней: живот сводило голодной судорогой с самого утра. … Весь остаток дня молодой самурай проплутал по восточной части Киото в поисках рынка и, позже, уже по его рядам. Рынок оказался большим - много больше, чем в Ногато и даже Хаги. Человеческий птичник галдел сотнями голосов - покупатели торговались, бойкие продавцы нахваливали свой товар, старик-рикша с шишковатым лбом хлебал воду прямо из ковша, за который только что выложил деньги водоносу... Кто-то взвыл у Соры за спиной, и юный чошу резко обернулся: похожий на малиновый шар толстяк охлопывал себя по обширному поясу и визгливо материл погребальные костры чьих-то предков. "Обворовали" - сходу сообразил Фурутака и словно невзначай положил ладонь на собственный оби. Конечно, блуждать по рынку и придерживать руками печень, словно она норовит вот-вот вывалиться из чрева, было странным, если не сказать - смешным, но три рё... Новоиспечённый ординарец не рискнул оставить деньги в доме и, скорее, взаправду бы согласился лучше выронить кишки, чем пасть жертвой какого-нибудь рыночного ловчилы. К тому же, он слишком привлекал к себе внимание: неприлично широкие, раздуваемые ветром чёрные хакама напоминали паруса, заставляя юношу ощущать себя пиратским фрегатом, маневрирующим между корзинами петрушки и лотками с живой форелью. Приобрел он лишь самое необходимое: рис, чай, рыбу, кое-какие овощи… Ну, почти необходимое. Полунищая жизнь в Нагато приучила Фурутаку-младшего к жёсткой экономии и теперь, получив на руки свой месячный заработок, он не смог удержаться - купил у торговца в разнос большой ядовито-красный леденец в форме хризантемы. Леденец Сора тут же сунул в рот и поспешно сгрыз, едва не обломав зубы: разгуливать по рынку, посасывая детскую сладость, было совсем не по-самурайски. Последний заход он совершил в швейную лавку, где всё-таки сменил пиратские паруса и хаори цвета фуксии на приличный недорогой косодэ, синюю накидку и подходящие по размеру хакама. Одежда подбиралась в цвета клана и лично господина Кацуры – чтобы не сильно выделяться на публике. Вернувшись домой, Сора разложил купленные припасы на крошечной кухне и скупо - по домашней привычке - отмерил ровно две порции риса. Сварил крупу в небольшом котелке, единым духом опорожнил свою плошку и осторожно накрыл вторую круглой деревянной миской: Кацуре-сама вечером тоже надо будет что-то есть. Только по окончанию ужина Фурутака понял, что вечер, собственно, уже наступил – за окнами почти стемнело. Немного поразмыслив, он отправился выпить чаю, но по дороге на кухню столкнулся с невесть откуда взявшейся старухой в длинном сером платке, едва не опрокинув на нее позаимствованный чайник. - Простите, оба-сан… - пробормотал он, поспешно отскакивая в сторону, - я вас не заметил… - Не заметил! – зло прошамкала бабка и принялась с остервенением отряхивать мокрый рукав, - молодой господин, видно, лишился глаз, если вместо редьки поливает водой прохожих… Обиженный Фурутака покраснел и уже хотел полюбопытствовать, что сама старуха забыла в чужом доме на ночь глядя, когда его слуха коснулся знакомый насмешливый голос: - Впрочем, я сам виноват: выскочил на вас из-за угла, как ёкай из табакерки. Спасибо, хоть не кипятком… Сора растерянно заморгал: вместо пожилой женщины перед ним стоял Кацура-сама, весело высверкивая глазами и комкая в пальцах серый платок. - Г-господин?.. - Из-за полицейских ищеек бакуфу приходится добираться домой форменным чучелом, - Кацура повесил платок на торчащий в стене гвоздь и принялся стаскивать женское кимоно, - ну же, Фурутака-сан, не надо на меня так таращиться – лучше ставьте ваш чайник и идёмте ужинать: я чертовски голоден. … - М-да… - лидер киотских Ишин Шиши вглядывался в плошку остывшего риса со смесью иронии и нескрываемой жалости, - наша чошунская “щедрость” на устах даже у Сацумы, но вы, господин Сора, определённо взялись прославить её на всю Японию. Юный самурай виновато потупился: потерять лицо перед начальством в первый же день – это надо умудриться... - Здесь на одного не очень голодного меня, - кажется, Кацура-сама всё-таки не сердился – в его тоне пробивались шутливые нотки, - а ведь милостью ками мне еще и ординарца кормить. Фурутака хотел, было, сказать, что его-то как раз кормить не надо – уже поужинал, но не успел. - Сидите здесь, мой экономный друг: я быстро. И следите за чайником. Господин Кацура вернулся через четверть часа – с небольшой плетёной корзиной, из которой пахло чем-то необыкновенно вкусным. - Наше счастье, что раменная за углом и еще не закрылась, - заговорщик из Чошу брякнул корзину возле чайного столика, на котором Сора уже успел расставить чашки и давешний чайник, - юноша, вы не имеете ничего против лапши? Если она не гайдзинская и не на ушах, конечно. Фурутака не имел. Кажется, последний раз он ел рамен ещё у матушки, перед отъездом. Госпожа Кимико нередко стряпала сама: высокое звание самурайской жены не спасало её от нищеты, в которую, словно в трясину, пару лет тому назад окончательно засосало их дом. - Ну, вот и чудно. Патриотов у нас не так много, и переморить их голодной смертью было бы непозволительной роскошью. На столике поочередно начали возникать миски с горячей лапшой, супом, сырой рыбой, печёными овощами, рисовые колобки в тонкой бумаге, моти и небольшой глиняный кувшинчик, плотно прикрытый крышкой. - Грешен: люблю поесть, - поймав недоумённый взгляд ординарца, разъяснил лидер Чошу, протягивая тому деревянные хаси, - причём, много и вкусно. И вам советую: хорошая пища – одно из немногих наслаждений, доступных нам в этом подлунном мире, полном горестей и непостоянств. Фурутака невольно улыбнулся, принимая гладкие палочки. Отец всегда учил, что самураю не положено предаваться излишествам в еде, роскоши и телесных наслаждениях – иначе он ослабнет духом и не сможет служить своему господину подобающим образом. Следуя этим советам, Сора старался соблюдать умеренность во всём, когда дело касалось удовольствий, поэтому внезапное застолье огорошило его не хуже удара дубины по затылку. Юноша осторожно ткнул хаси в горячую золотистую лапшу: - Благодарю вас… Кацура удивительно вкусно ел. Он со всей определённостью наслаждался ужином и не считал своим долгом изображать, будто жуёт сено в городской конюшне. Для Фурутаки это было непривычно: жмурить глаза, облизывать губы, улыбаться сотрапезнику, подливая ему ароматный горячий чай... - Сколько вам лет? – оторвавшись от поглощения рамена, полюбопытствовал старший самурай. - Семнадцать, Кацура-сама, – Сора не столько ел, сколько разглядывал своего удивительного начальника. - Ну, если так, то я без зазрения совести угощу вас сакэ. Глиняный кувшинчик перекочевал в руки ишинца, и он аккуратно наполнил маленькие чашечки, возникшие на столе всё из той же корзины. - Ради всех ками, не смотрите вы на меня так строго: я ведь подавлюсь… - Кацура был весел и даже не пытался этого скрыть, - и ешьте, прошу вас. Набивать живот в одиночку с моей стороны не очень-то по-товарищески. Ну, кэмпай!.. Сакэ оказался похож на прохладную воду со странным привкусом, но уже после нескольких глотков по всему телу юноши разлилось благодатное тепло. Лидер патриотов тоже расслабился: он уже не восседал в сэйдза, а сыто отдувался, всей спиной привалившись к тонкой бамбуковой стене. От выпитого и обильной еды по его щекам разливался здоровый румянец, а губы сделались совсем пунцовыми. “Красивое лицо” – невольно отметил Футурака. Особенно приковывали взгляд глаза: удивительно чёрные и наполненные какой-то неукротимой жизненной энергией, которой с лихвой хватило бы на пятерых. “Страшно подумать, каков он в гневе”. Но гневаться господин Кацура явно не собирался. Блаженно потянувшись, он ослабил сделавшийся чересчур тугим оби и сладко зевнул, не размыкая губ. В отношении пояса незаметно для себя объевшемуся Соре ужасно хотелось последовать примеру начальства, но в присутствии старшего самурая это было бы непозволительной вольностью. Юноша тяжко вздохнул и тоже откинулся на прохладный гладкий бамбук. От тепла и сытости он окончательно разомлел - собственные веки теперь казались тяжелее свинца. - У вас глаза слипаются, - зорко подметил Кацура, всё это время с улыбкой поглядывавший на ординарца, - так что, юный Сора, ползите-ка вы на футон. Я спрошу у хозяина второй. А пока, если не возражаете, немного побренчу на сямисэне – отлично успокаивает нервы после трудного дня… Пока Фурутака стелил постель, его начальник открыл плетёный короб и извлёк оттуда небольшой обтянутый змеиной кожей сямисэн. Устроив инструмент на коленях, Кацура прикрыл глаза, а затем нежно коснулся струн острым краем деревянного треугольника-бати. Играл кицунэ из Чошу не слишком хорошо, но с большим чувством, и разлёгшийся на футоне Сора поневоле заслушался, подперев ладонью горячую щёку. Последним, что он услышал, прежде чем провалиться в зыбкое забытьё, был спокойный, чуть насмешливый голос Кацуры: - Завтра утром подробнее расскажу вам о наших делах, а сейчас спите и набирайтесь сил. Разговор у нас будет долгим.