Чёрная Кровь: Заложник Императора

*** «…ты плачешь?» – Нет. «…ты плачешь.» Это обидно. Вот так взять и осознать себя кем-то вроде племенной коровы. Хотя, нет. Джи всё ещё сложно представить, что это происходит именно с ним. Если бы только он смог выполнить задание и убить Рохана… Джай Кайлаш поверил ему, поручил эту миссию… Но Рагху сказал, что судьба всех нечистых зависит от императора… Хотя кого он пытается обмануть? Всё равно бы ничего не вышло. Не тогда. А сейчас, когда Джи немного лучше понял свои способности, он слишком далеко от своей жертвы. К тому же, даже если бы появилась возможность снова встретиться с Роханом и убить его, он ни за что бы не согласился на это. Почему? Он просто не хочет видеть Рохана. В последний раз… в ту ночь и в то утро император показался ему… Впрочем, неважно. Джи возомнил себя способным подобрать ключик к императору и узнать закулисную правду… но испугался. Или точнее: решил, что правда – не то, что ему нужно. Лучше считать императора монстром, чем хоть на миг допустить, что смерть Торила, матери и всех остальных была чем-то оправдана, как в случае с отцом Дурги. Или что вина лежит на ком-то другом. В конце концов, это ничего не изменит. Не вернёт мёртвых. И не избавит от ребёнка. Не решит ни одной из проблем, не подарит нормальную жизнь… Разве что лишит её последнего смысла. Впрочем, его и так давно уже нет. Зачем Джи вообще пытался спастись? Зачем сопротивлялся? Ведь мог просто умереть там, рядом с матерью… И зачем всё ещё пытается выжить? Ночь в самом разгаре. С улицы доносятся негромкие раздражённые голоса – Джи прислушивается к ним больше по привычке. Похоже, Рагху пытались найти, но безуспешно. Однако уже совсем скоро кто-то обязательно вспомнит про хилого постояльца и его встречу с чужаком на первом этаже, и поймёт, что чужак приходил именно к нему. Джи не знает, как их встретить. Он вообще не уверен, что должен их как-то встречать… можно попытаться сбежать, но местные обитатели слишком взбудоражены, чтобы соваться наружу, слишком многие из них ещё не спят. Он позвал Лилавати. Её дух откликнулся быстро, зацепился за Джи и вот уже пару часов парит под потолком в виде облачка искрящейся пыли: еле заметной, почти прозрачной, но всё-таки различимой. Быть может, дело в освещении? Первая лампа потухла, ещё когда Рагху был здесь, вторая догорела после его ухода, и единственный источник света сейчас – луна и звёзды. Впрочем, их сияние непостоянно… наверное, по небу гуляют тучи, и потому причудливый рисунок подгнивших досок над головой то проступает сквозь светящиеся пылинки, то погружается во мрак. – Как думаешь… если я умру, Рохан расстроится? Пылинки в облаке смещаются словно стайка светлячков. «…Рохан? Император? Я не знаю. А ты этого хочешь?» – Хочу… чтобы хоть кто-то… «…я бы, наверное…» – Спасибо. Тошнит всё сильнее. И от стола пахнет всё хуже. Но даже если вдруг Гаури решит вспомнить про Джи и принести ему самые свежие и вкусные блюда, вряд ли их ждёт участь лучше. Есть он совершенно не хочет. «Наверное, дело в медальоне… Когда же кончится его действие?» «…медальоне?…» – Ах, не волнуйся. Лучше скажи, как дела в башне? Джагжиту сильно из-за меня досталось? «…Джагжиту? Не знаю…» – А как Санджи? Они, вроде, близки… «…Санджи – это тот кудрявый парень из Интертеги? Кажется, с ним всё в порядке… вчера я видела, как его вели к императору…» «Ах, вот как…» Джи натягивает на плечи одеяло и переворачивается на живот, вжимаясь лицом во второе, свёрнутое и используемое вместо подушки. Оно колется и пахнет древесной гнилью, а ещё его собственным потом. – Что на улице? Всё ещё много народа? «…группы по пять-шесть человек продолжают бродить по старым улицам… но если хочешь, я могу попробовать провести тебя мимо них…» – А если я отключусь по дороге? «…тогда меня затянет обратно в башню…» – Понятно. За окном начинает светлеть. Джи так и не закрыл ставни, поэтому видно небо над соседним зданием. В отличии от «дома Гаури» одна его стена рухнула внутрь, но какое-то укрытие там найти всё же можно, чем и пользуются те, кто разводит костры. Насколько Джи понял, здесь собирается самый разный сброд: от беглых рабов и крестьян до разорившихся дворян. Тот же Бабур, если верить отголоскам чужих разговоров, потерял дом и своё состояние на войне, но добрался до Истерии из какой-то соседней страны, чтобы поступить на службу к императору, и просчитался. Впрочем, это может оказаться такой же правдой, как и подслушанный недавно слух про самого Джи, будто его глаза – результат действия дорогущего зелья, исцеляющего от слепоты. Снова накатывает приступ тошноты. Но желудок пуст, так что облегчение не наступает, даже если свеситься с лавки-кровати вниз головой. Впрочем, когда кровь приливает к макушке и уже начинает давить на виски, Джи откидывается назад и какое-то время зажмурившись пережидает головокружение. Но внутренности немного успокаиваются. «…тебе больно, Ситар? Ты умираешь?» – Нет, я… мне просто… Скоро пройдёт. «…а если нет?» – Я не знаю. Не знаю! Не знаю!!! Мерцающий силуэт из светящихся пылинок спускается ниже, повисает рядом с кроватью. Потом отлетает к окну. – Подожди, Лила, извини, я не хотел… кричать. Я очень благодарен тебе… что ты здесь. «…тебе нужна помощь…» – Возможно… но сейчас я не могу довериться никому, кроме тебя. Просто… просто скажи мне, если кто-то решит подняться по лестнице, хорошо? Просто предупреди… Дух не отвечает, но остаётся висеть около окна. И чем светлее снаружи, тем слабее мерцают пылинки. Джи закрывает глаза. Он знает, что спать нельзя, что стоит ему отключиться – и Лила исчезнет, и уже некому будет предупредить его об опасности, но веки тяжелеют. Становится просто невозможно держать глаза открытыми. Свет раздражает. Хочется темноты. Нет, он не уснёт, он просто их ненадолго прикроет. *** Снова темно. И сложно проснуться. А может, просто не хочется. Действительно, зачем открывать глаза и возвращаться к реальности? Кошмарных снов больше нет, вместо них лишь забвение. К тошноте добавился жар. Кто-то раскалил воздух и стены. Виски сдавил невидимый обруч. Надо попить, срочно. «Воды, Лилавати, умоляю…» Чтобы сесть, приходится потратить все силы. Словно поднял скалу. Вонь прокисшего молока. Кем-то покрошенный в кувшин хлеб разбух. Джи заставляет себя проглотить горькую простоквашу и наконец-то открыть глаза. Так вот почему было так темно… На самом деле за окном только вечер. Небо залито золотым и алым. «Лила, Лила, ты где? Ты меня слышишь?» Шаг обратно к влажной от пота кровати даётся с трудом. На плечах будто повисла мантия из свинца. Шурх–шурх. Ступни едва отрываются от деревянного пола. «Что со мной будет?» Вместо ответа – скрип половиц. Кто-то приближается по коридору. Гаури? Нет, шаги старухи тяжелее, да и зачем бы ей красться? И замирать после скрипа? Рагху вернулся? Нет, вряд ли бы Джи услышал его. Скорее кто-то из местных. Неужели всё же решили проведать и узнать, не подох ли? Или заподозрили что-то? Джи сжимает кулаки. Пытается. Но кончики пальцев лишь едва касаются ладоней. Так слаб… так ничтожен… Нет, он не умрёт! Пусть Джи досталось лишь по капле крови от каждого вида, и ему никогда не быть ни полноценным саубха, ни урваши, ни дакини, ни шанкха, ни ратри, ни мандега – но и сдаться так просто он тоже не может! Хочет, но… это будет слишком позорно. Беременность? Зачарованный медальон? Собственные способности или отобранная с их помощью чужая жизнь? Он не знает, что именно его убивает. Но он не согласен. Только не здесь и не сейчас, не в этой вонючей комнате, так и не узнав ничего о смерти матери и о себе! Рагху сказал, что такие дети, как он, не выживают. И чтобы столько разной крови смешалось, должно произойти много чудес. Но где и когда? Мама ничего не говорила ни об отце Джи, ни откуда они пришли в Зоа, ни… Шаркающий звук у двери. Думать некогда. Нужно навалиться на стол, упереться в пол ногами, забыть про боль и жар, про неугасшую безумную жажду и комком вставшую у горла тошноту, про плывущие стены и обруч, сжавший голову и вот-вот грозящий её раздавить. И пусть надолго его усилий не хватит… но пока что Джи ещё способен сопротивляться. Больше никогда он не сдастся без боя. Больше никогда и никому не позволит унизить себя. Но как-то подозрительно тихо. В смысле, шаги замерли за дверью, но с первого этажа не доносится ни одного звука… и с улицы тоже… никаких, даже самых тихих голосов. Значит, облава? Пока он спал, вся местная кодла объединилась и приготовилась захватить его? Они нашли тело Бабура и поняли, что умер тот не то чтобы обычно? Надо было раньше сбежать! До того, как стало хуже! Ещё до прихода Рагху! И зачем он так медлил? Пузырёк в кармане штанов. Отрава. Для него и ребёнка. Нет, умирать он не хочет, но лучше уж так, чем попасть в руки подлых отбросов! Эх, осталось бы в теле хоть чуточку больше сил… Стук. Тихий и осторожный. Они проверяют, не спит ли он. Или отвлекают от окна. А ставни всё ещё открыты! «В западне… я в западне…» – Ситар? Голос, охрипший от криков или вина. Незнакомый. – Ситар, ты… ты ведь здесь? Нет, совсем незнакомый. И пусть перед внутренним взором уже мерцает медью длинная коса и внимательные изумрудные глаза смотрят из-за маленьких круглых очков, Джи отказывается узнавать этот голос. Этого просто не может быть. Впрочем, почему бы и нет? Рагху же ясно сказал – трону нужен наследник. Так почему бы императору и не заявиться лично? Но неужели ратри забыл предупредить Рохана, что встречаться с Джи опасно? Или участь Бабура ничему не научила его? Мозг плавится и растекается, руки слабеют. – Ситар, ответь, или я выломаю дверь. – Не смей. Не спуская взгляда с окна, Джи отталкивается от края стола и, осторожно опуская на половицы ступни, подходит к открытым ставням. Груды камней во дворе. И ни одного костра. Но людей много – не под окном, а в здании напротив и за углом. Их не слышно, не видно, но их присутствие давит, словно затишье перед летней грозой. – Ситар, ты должен вернуться, – доносится хриплое из-за двери. – Кому… кому я должен? И почему? – Ты носишь моего ребёнка. Я обязан позаботиться о нём. И о тебе. «Ах, обязан…» – Ах, обязан… А может, это и было твоим планом с самого начала?! – О чём ты? До двери далеко, голос Рохана доносится глухо. Джи смотрит на камни. Воздух прохладен и свободен от вечного дыма. Сколько он провёл здесь? Три дня? Четыре? Сбился со счёта. – Ситар, я знаю, что ты расстроен. И болен. Я не хочу, чтобы ты навредил себе ещё больше. Поэтому просто жду, когда ты сам откроешь дверь и впустишь меня. «Какое благородство!» – Ситар, ты меня слышишь? Просто открой и я прощу тебе всё. – Всё? Что я тебе сделал, господин император? – Ты солгал. Ты сбежал. И ты… хочешь убить моего ребёнка, не так ли? Нет, голос Рохана охрип не от криков или вина, просто он вне себя от гнева. И это дарит хорошую мысль. – Уходите, Ваше Величество, или я действительно убью его. Треск заставляет Джи обернуться. И увидеть осыпающиеся на стол щепки. В двери появилась дыра. За ней пылает факел и видно потемневшее от злости лицо. – Подойди сюда и повтори это, глядя мне в глаза. Вместо ответа Джи достаёт из кармана склянку и пальцем сбивает с неё медный колпачок, подносит ко рту. Рохан молчит. Можно потянуться к нему, прочесть чувства, но зачем, если их видно и так? – А что, если я хочу отомстить? Склянка тёплая на ощупь. Джи немного опускает её, крутит в пальцах. – Мне? За что? Недоумение Рохана лживо насквозь. Ведь он прекрасно всё понимает. Должен понимать. Потянуться бы и проверить… но сил у Джи хватает, только чтобы стоять (хоть и прислонившись к подоконнику), и заставлять свой голос звучать относительно ровно. Поэтому он спрашивает почти без всякого выражения: – В чём провинился Торил Третий, что ты натравил Копьё Индры на его семью? Ни звука, ни движения. Кажется, время застыло. И только новый вздох убеждает Джи, что это просто молчание. Глаза Рохана кажутся чёрными, спрятавшимися в провалах под сведёнными бровями. Он слегка похудел, скулы прорезались острее, нос заострился. Никак император утомился после ночи с Санджи, этой шлюхой из Интертеги. – Я не посылал в Зоа Копьё Индры. – А кого ты туда посылал? – Никого. – Значит, – Джи пожимает плечами, – они прибыли без приказа. На самом деле, это не имеет значения. Нет никакой возможность проверить, говорит император правду или ложь. Но что действительно важно – теперь Джи знает, как причинить ему боль. И пусть это будет лишь ничтожная часть от той, что испытал сам Джи, но всё же он отомстит. Край пузырька касается губ. – Не смей! Сладковатая вязкая жидкость стекает по языку. Дверь трещит. Ножки стола царапают пол. Джи делает глоток, отталкивается ногами и выпадает спиной из окна. Полёт со второго этажа удивительно недолог. И приземление мягче, чем можно было бы подумать. – Идиот. Руки Второго Советника – словно брёвна, а волосы в закатных лучах мерцают червонным золотом. Но вот следом из окна выпрыгивает Рохан, приземляется рядом – и длинный плащ, завернувшись, накрывает его с головой. Раздражённо отбросив помеху, он протягивает руки, и Джи, попав в них, чувствует – они мягче и теплее, быть может потому, что не закованы в латы. А ещё – Боль. Её Джи чувствует тоже. И хоть она принадлежит не ему, а Рохану, но от этой боли невозможно закрыться. Она ломает кости. Вонзается в сердце. И заставляет стонать. Но сознание мутнеет и только что понятое ускользает… Джи хватается за единственное ощущение, которое осталось – отвратительный сладкий привкус, оставшийся во рту. Он должен что-то сделать… обязан… успеть до того, как мир потухнет. __________________ Следующая глава: Почему