«Падай. Я тебя ловлю»

Дин старательно заметал следы. Допрашивал «предателей» так, чтобы помощники, среди которых обязательно есть пара шпионов, хорошо слышали их вопли. Пытал, жестоко и кроваво. Заставлял верещать – чем громче, тем лучше. Но истина заключалась в том, что единственным предателем являлся ни кто иной, как Дин. Гремори так искусно подтасовывал результаты, так отчаянно прятал свое чудовищное отступничество, что окружающие его собратья элементарно не могли заподозрить, где все-таки зарыта соль земли. Гремори понял – он не способен низвергнуть серафима. Деяние то не в его власти. Вернее, способен, конечно. Но не хочет. Пусть в аду горят политики, певцы, пророки и даже все остальные пернатые, но только не Кастиэль. Дэргал искушен и искусен в мастерстве любви. Он многих женщин – да и мужчин, чего уж там – под руку свел в ад лишь с помощью красивого, гибкого, умелого тела и хитрых, чарующих заклинаний. Лжи и порока. Похоть – ему и в подметки не годилась. Особенно, учитывая тот факт, что Похоть стара, как мир, а Дэргалу чуть больше тысячи. Он знает каждый потаенный уголок человеческой тушки, заставляющий распаленного огнем страсти партнера извиваться и скулить от вожделения. Читает мысли. И, как палач, видит истинную жертву за многие мили. А Кастиэль… цветок. Чистый, невинный, светлый. Непреодолимо тянет сорвать. Стиснуть в неумолимом кулаке, выдавливая сочный нектар, измять, сломать лепестки. Но исключительно для себя! Лучше вообще не прикасаться, если в перспективе, в аду, любой, самый гнусный, самый грязный гасион начнет тянуть свои крючковатые лапы к этому произведению искусства, настоящему чувственному шедевру. Черта с два. Дэргал демон. И значит имя ему – предательство. А воля лишь в том, кого предавать. Улучая свободную от тщательно-тщетных допросов минутку, Дэргал сидел на крыше здания напротив недостроенного небоскреба. Наблюдал за своим ангелом. Часто, все чаще в последнее время, он видел своим сверхъестественным зрением отпечаток глубокой неизбывной печали на лице Кастиэля. Одиночества. Страха. Демон не понимал, чего боятся ангелы. Они – свет. Благодать. Чистота. У них есть Отец, и хотя все знали, что Бог покинул детей, все так же знали и то, что он щедро наделил их. Был с ними хоть немного. Заботился. У демонов нет никого, только сера и дым. Создатель демонов ненавистен порождениям ада. Нет ни одного падшего, верящего в любовь их отца. Светоносный – долбанный пернатый, худший из них. Создал черноглазых, как пушечное мясо, на войну. Дал только боль и страдания. Гремори вздохнул с облегчением – ангел вернулся. Он шел, прижимая руку к груди – опять ранен. Вновь c кем-то сражался, совершенно один. Его крылья, самые красивые, самые лучшие во вселенной – ожидаемо обвисли, тоскливо обнимая уставший и измотанный вессель. Кастиэль подошел к окну и прислонился к раме, глядя куда-то за запад. Там они впервые увиделись, и гремори надеялся, что в такие моменты ангел думает о нем. Так хотелось войти в его пристанище. Видеть растерянный, но внимательный взгляд. Кастиэль тревожился в его присутствии, терял покой. Демон с удовольствием следил за ним в минуту сомнений. И тот поцелуй… был настоящим. Не навязанным. Не подневольным. Не по принуждению. Дин целовал ангела и ангел отвечал. Взаимность грела душу демона. Смешно, правда. Откуда у демона душа? А что-то в груди теплеет, когда ангел подходит к окну и смотрит на запад. Дин спрыгнул с крыши прямо на асфальт, привычно кувыркнувшись вперед. Выпендреж, конечно, гремори не отрицал, но не мог отказать себе в ребячестве. Вчера он разговаривал с Аластаром, привычно называя его «учитель» и «господин», но реально желая воткнуть ему в ухо ангельский клинок – не убьет, зато по диаметру идеально подходит. Убить Аластара сумеет только Кастиэль, возложив руки и испепеляя благодатью, но – пламя геенны! – гремори всей своей черной душой возносил мольбу кому-то, чтобы они никогда не встретились. Учитель сказал, что в голосе ученика слышит огонь преисподней. Прав был, чтоб ему серы не нюхать. Только огонь этот не для ангела. Аластар верил гремори. Верил, что тот аккуратно подбирается к небесному созданию, чтобы потом воткнуть ему нож в спину. План до неприличия прост – искусить, надругаться и унизить. Довести до отчаяния, что для серафима суть падение. Однако ныне Дин, естественно, готов искусить Кастиэля – даже с большим рвением, чем раньше. Но не для того, чтобы надругаться. Хотелось бы посмотреть, как запылают щеки, когда… Демон нахмурился и заставил себя сосредоточиться на деле. Он бежал на юг города – мышка шепнула на ухо, что там сегодня появится одна большая шишка. Та самая шишка, которая сдала ангела, продала, как самая дешевая шлюха. Гремори понимал, что предатель кто-то из ангелов, больше некому. Кастиэль – весьма неудобная фигура на нескончаемой, древней войне. Он видит преимущество черноглазых, видит, что сила – не выход. Он, костры и кости, хочет нетривиально завершить противостояние! Убеждает братьев в том, что действовать старыми способами неэффективно. Что нужно спускаться на землю и показывать крылья людям, укрепляя их веру. Что нужно просто изменить взгляд человечества на Бога и следом изменится баланс. Но твоя идея – мечта, ангел. Мечта недостижимая. «Тебя низвергнут, оболгут, заставят страдать. Убьют, возможно, но ты не добьешься мира» – думал гремори, пробираясь по карнизам. Кто-то не стремится к миру. Ангелы, в которых агрессия к падшим заложена при создании, желают извести противника под корень или просто желают воевать, потому что так привыкли – кто разберет? Беда в том, что в стараниях своих они столь настойчивы, что готовы на сделку. Или на жертву. Бросить в пасть преисподней чистого ангела и обвинить во всем порождений ада – чем не новый повод для продолжения банкета. Прекрасный ход. Интересно только, какое место в этой игре отведено самому гремори. Дин не обманывался насчет Аластара. Скоро – если не уже – учитель поймет, что ученик его предал. Только бы успеть. Только бы найти того, кто продал Кастиэля… И можно вновь упасть в геенну. Наконец, он добрался до пункта назначения. Пятый этаж – видимо, ни нашим, ни вашим, поэтому и встреча в таком нелепом месте. Демоны собираются в подвалах. Ангелы – на чердаках, аксиома бытности. А раз золотая середина – значит, подозрения гремори обоснованы. Он прокрался по стене, цепляясь за водосток, перепрыгнул на нижнюю ложу, зацепился за балконные перила ногами и повис, напрягая уши. — Когда закончится этот фарс? — грохотал неприятный голос. — Вы не одни заинтересованы, — ответили ему. Для людей голос, может, и показался бы обычным, но гремори сразу узнал в нем отклики демонского баса, потустороннего и глубокого. — Ваши собратья… весьма упорны. — Время идет, но результата нет. Проще его убить! — говорил ангел. — Терпение, — протянул демон. — У того, кто к нему приставлен, богатый опыт, — добавил он. — Меня не интересует его опыт. Кастиэль должен пасть, как – не важно. — Мученики с потолка не валятся, мой пернатый друг, — съязвил демон. — Никто не должен сомневаться, что вина лежит на демоне. Или, как в нашем случае, на ангеле, — гремори зажмурился от злости. Подтянулся, запрыгнул назад, в ложу и притаился, выжидая. Он сидел там несколько часов, складывая воедино куски мозаики. Мученики – очень наводящее слово. Их свели, как лошадей на случку, а потом уничтожат. Ангелы будут убивать с тройным усердием, пылая праведным гневом на все черноглазое отродье, представитель которого довел величественного предводителя гарнизонов до падения. Демоны посмеются над пернатыми, представитель которых падет в объятия демона и начнут убивать с тройным усердием и жаждой мести. Уверятся в себе, убедившись, что и ангелы падают. Сера и дым… они предвидели, что Дин не устоит. Знали о нем нечто, чего он не знал или забыл, пока поднимался по лестнице иерархии. Возможно, поэтому он так быстро достиг ступени гремори? Ведь Аластар взял его в ученики практически случайно. В преисподней миллионы душ и некоторые из них сдаются не сразу, как и Дин когда-то упорствовал. Мастер мог выбрать любого из любопытных упрямцев, но выбрал именно его. Примерно век его ломали, а когда он устал, и воля его пошатнулась, появился Аластар и предложил ему крюк взамен на относительную свободу. Конечно, он согласился и никогда всерьез не задумывался над причинами – до сегодняшнего вечера. Взлетал высоко от касты к касте, набивая звездочек на новый статус, тупой придурок… Прозрел, когда стало слишком поздно заламывать руки и стенать. Да и плевать, собственно. Демон нутром ощущал, что готовится какая-то нехорошая херня. Складывал мозаику так и сяк, вертел пазлы, но не сумел сложить картинку, не имея полного набора. Почему он, Дин не догадался. Почему Кастиэль – тоже. Множество вопросов и нет лопаты, чтобы их разгребать. И единственное, что гремори осознавал кристально ясно – он не испытывает энтузиазма и участвовать в авантюре не будет. И Кастиэлю не позволит. Дин вспыхнул пламенем геенны и телепортировался на подоконник облюбованного окна в пристанище ангела. Улыбнулся, но вышло жалко, с хинной горечью. Спрыгнул в помещение, и не озаботившись убедиться в отсутствии ловушек. Голову бы поставил на то, что соломоновы круги давно стерты. — Кастиэль, — позвал он ангела. — Я пришел за тобой. — Гремори? — удивился тот. — Меня зовут Дин. Дин Винчестер. Звали так… когда я был человеком. — Не понимаю… — Идем, — с нажимом повторил Дин и приблизился к Кастиэлю. Обхватил кистью тонкое запястье, потянул, побуждая воина Господня следовать за собой, но успеха не достиг. — Давай, иначе я унесу тебя! — торопил он. — Куда? — ошарашенный таким напором спросил ангел. — Объяснись сначала! — потребовал он и встал, как вкопанный, но руку отнять не спешил. Гремори понял – с места не сдвинется, пока не узнает в чем дело. — Куда-нибудь. Из Сан-Франциско точно. Кажется, нас убить хотят, — виновато произнес Дин и шмыгнул носом. — Кто? — насторожился Кастиэль. — Понятия не имею, — огрызнулся демон, начав закипать. Он невероятно боялся за ангела и не успокоился бы, пока его не защитил. — Пока, — мирно добавил он. — Знаю только, что кто-то из твоих братьев-долбоящеров и наших ублюдков. Потопали! — Не могу! Ты… — Демон? — состроил гримаску Дин. — Нет… то есть да! — ангел окончательно растерялся. — Кастиэль, — застенчиво улыбнулся гремори. — Доверься мне, — попросил он. — Я не причиню вреда. Я никогда тебе не лгал даже, что нонсенс. Мне велели тебя низвергнуть. А потом ты, и крылья твои… Я буквально час назад узнал, что нас обоих, скорее всего, в расход пустят. И хрен победишь, зачем. Кому-то как шило в заднице, что ты живешь. У нас, возможно, и времени-то уже нет. Идем со мной, — он повел ангела за собой. — Идем. — Но куда? — Я тебя спрячу. — А ты? — забеспокоился Кастиэль. Мимика его красивого лица четко сложила тревогу, а морская синь блеснула страхом. — Уйду. Хочешь, чтобы я остался? — приподнял бровь Дин. — Нет!.. то есть… — Кастиэль густо покраснел, залился краской до кончиков ушей. — Тебя же… да. — Хорошо. Внезапно гремори дернул ангела на себя, роняя в крепкие объятия. Взвился дым. Горло Кастиэля на секунду обожгло скверной преисподней, он ощутил рематериализацию, значительно отличающуюся по принципу от ангельской, но не менее быструю. Через мгновение они оказались в кромешно темном месте – ни лампочки, ни окна. Сначала ангел ждал, когда Дин его отпустит. Запрокинул голову – и ему мнилось, что и сквозь полный, непроглядный мрак он видит черные, антрацитовые глаза гремори. Губы охватило знакомым влажным жаром, по тонкой слизистой десен скользнул мягкий, упругий, ласкающий кончик языка. Щеки опаляло раскаленным дыханием с непротивным ароматом серы. Ангела целовал физиологически человек, но Кастиэль отдавал себе отчет в том, что оболочка занята и подвластна демону. Руки его, вдруг ослабевшие, робко и несмело обхватили плечи Дина. Пальцы юркнули по шее к затылку, перебирая короткие светлые пряди. Он, казалось, баюкается на гибких волнах обволакивающего, опьяняющего тепла, нежных и ласковых. Минула вечность, прежде чем ангел вновь научился дышать, и вцепился в жесткий материал куртки, теряя равновесие. — Зачем… — растерянно пролепетал Кастиэль. — Зачем ты так делаешь? — Тебе не нравится? — голос Дина вибрировал и двоился на бархатистый баритон и дьявольский потусторонний бас, сливался в оглушительное соло и дробился на дуэт. — Не… — ангел собирался что-то сказать, но запнулся. — Я не знаю. — Еще хочешь? — Да. — Значит, нравится.