Sanguis Sanctus

Если бы Бакалавр составлял каталог фанатиков, то отличными иллюстрациями к наиболее ярким типажам послужили бы те, кто находился перед ним. Разные до противоположности, но неуловимо дополняющие друг друга — почти как они с Гаруспиком. Первый был очень высок и внушителен, второй же мог запросто затеряться в одной лишь его тени. Безупречное белоснежное церковное одеяние с богатой серебряной вышивкой — и видавшая виды университетская униформа с мантией, потрёпанная и висящая, как на пугале. Властный и волевой пристальный взгляд — и лихорадочно блестящие глаза, нервно избегающие контакта. Первый, вероятнее всего, был одним из высокопоставленных членов Церкви Исцеления, если не её главой. Второй с виду вряд ли претендовал на то, чтобы быть его правой рукой: по сравнению с ним он казался ещё жальче. Но, тем не менее, Бакалавра не покидало ощущение, что в нём было нечто необъяснимо зловещее. Гаруспик бы сказал, что сам Город научил его чувствовать подобные вещи. — Даниил Данковский... Наслышаны о вас, — сдержанно улыбнулся высокий, прежде чем тот успел представиться сам. Голос был приятный, но заметно хриплый. Почти дежавю. И тоже очень настораживающее. Неужели призрак Города не оставит его даже здесь, повторяясь с новыми и новыми оборотами какого-то дьявольского колеса судьбы, играя в разных декорациях одну и ту же пьесу? — С кем имею честь говорить? — спросил Бакалавр, надеясь, что сарказм не слишком просачивался сквозь нарочито преувеличенную вежливость. — С верховным викарием Лоуренсом, — отозвался другой, по-видимому, только и ждавший этого момента. — И вы правы: это действительно великая честь. — Благодарю, Миколаш, но не стоит. Я, как говорится, всего лишь первый среди равных, — тень покровительственной улыбки не сходила с губ священнослужителя. — Я решил принять вас лично, доктор Данковский, потому что вы сам — необычный посетитель. Конец фразы утонул в навязчивом шуршании бумаги: худые бледные пальцы помощника нетерпеливо теребили лист, куда он ещё недавно что-то записывал. Его ускользающий взгляд неожиданно стал хищным и цепким, а голос стих до заговорщического шёпота: — Вполне очевидно, что вы прибыли сюда не за исцелением и не за духовным наставлением. И поскольку туристических достопримечательностей у нас нет, а университет больше не принимает новых студентов и преподавателей, остаётся лишь предположить, что вы — шпион, дорогой коллега, ха-ха, шучу, шучу... Неприятный смех поднялся на пару октав выше его обычного тона и с прицельной точностью был сброшен оттуда прямо на терпение Даниила. Тот незаметно сжал зубы. Лоуренс, однако, хранил ангельское спокойствие, не обращая внимания на Миколаша, и продолжал как ни в чём не бывало: — Бюргенвертские учёные слышали о вашем амбициозном проекте. "Танатика", если не ошибаюсь? — викарий откашлялся. — В своё время, когда я был ещё студентом, она произвела на меня впечатление. Жаль, что впоследствии до нас перестали доходить новости о ваших достижениях. Данковский вряд ли ожидал, что церковники затронут эту тему, бесконечно больную для него. Но ещё меньше — что будут отзываться на этот счёт благосклонно. Обвинения в богохульстве стали для него самым привычным и, увы, наименьшим злом. — Неудивительно. Танатологов перестали публиковать. Затем запретили. Затем... начали преследовать. Большинство трудов моих соратников уничтожено, а самой "Танатики" уже давно не существует, — сухо пробормотал он. — И я не хочу об этом говорить. Извините. — Соболезную, — ответил Лоуренс идеально отрепетированным тоном, будто беседуя с безутешной вдовой. — Но разве с тех пор вам ни разу не хотелось восстановить её? Неизменным аккомпанементом подключился Миколаш: — Да-да, стремление выйти за пределы дозволенного человечеству — слишком значительный и благородный замысел, чтобы просто так его бросать, сдавшись невежественным слепцам. Даже если некоторые из них смеют называть себя служителями науки или закона, разве все они, вместе взятые, хоть на шаг приблизились к тому, чего достигли вы — или, тем более, могли бы достичь? Ни нездоровый блеск в его глазах, ни снисходительность викария Бакалавру не нравились. Всё это было слишком знакомо. Не хватало лишь увешанных картинами стен Горнов. — Я посвятил утопическим проектам всю свою жизнь, и, уверяю вас, расстаться с ними для меня всё равно что пустить себе пулю в висок. Но я видел своими глазами и прочувствовал на собственной шкуре, к чему они могут привести, если не предусмотреть весь возможный риск — а он есть всегда. Возможно, вы ещё не слышали о Песчаной Язве, но знакомо ли вам хотя бы имя Симона Каина? Те мельком переглянулись. Лоуренс слегка кивнул Миколашу. — Да, мы изучали труды современных философов и мистиков, и его в том числе, — подтвердил второй. — Личность яркая. Но идеи посредственные. — Вы шутите? — в недоумении воскликнул Данковский. — Как можно недооценивать такие грандиозные амбиции и невероятные достижения? Поначалу я и сам относился к ним весьма скептически, но... Да точно ли вам известно, что удалось совершить ему и его последователям? — Его игры с преломлением измерений, переселением душ, рекурсией и парадоксами — всего лишь интеллектуальные забавы без какой-либо по-настоящему серьёзной цели, — ответил тот, словно объясняя нерадивому студенту элементарные вещи. Но на Бакалавра это не подействовало: — Можете ли вы представить, что возможно такое: тело человека давно мертво, но его память и сознание сохранены, пойманы вне времени? — с Миколаша он перевёл взгляд на Лоуренса. — Или вообразить место, где один и тот же сон можно переживать снова и снова, более того, быть способным вернуться в него в любой момент? И это лишь немногие из достижений на основе его расчётов, лишь побочные результаты экспериментов на пути к его истинным целям... Викарий слушал его, будто принимал исповедь. — Бесспорно, Симон Каин — выдающийся мистик, — спокойно согласился он. — Однако, по большему счёту, он такой же теоретик, как и наш бывший учитель, мастер Виллем. По слухам, Симон достиг бессмертия, но жив ли он сейчас? Он мечтал построить утопию, но где она? А мы — люди действия. Мы получаем знания с практикой, беря высшие силы в свои руки и используя их здесь и сейчас. Мы не обещаем чудес — мы творим их. Плоды очевидны: тысячи исцелённых, в том числе от болезней, считавшихся неизлечимыми. Сотни просветлённых истиной. Десятки тех, кто сами стали пастырями рода людского на пути к будущему, которое уже началось. Снова хрипло кашлянув, он добавил: — Вы всё ещё можете осуществить свои давние мечты, если присоединитесь к нам, доктор Данковский. "Танатика" была интересным проектом, но всего лишь победить смерть — слишком мелко для такого блестящего таланта, как ваш; как насчёт разомкнуть пределы самой жизни? Бакалавр молча смотрел на них обоих. Священнослужитель и учёный, не похожие ни на безумных сектантов, ни на шарлатанов. Разве что первый, судя по голосу и навязчивому потиранию ладоней, страдал каким-то недугом, а второй — нервным расстройством, оставившим отпечаток бессонных ночей и фанатично-неустанной погони разума за неведомыми целями. — Благодарю за предложение. Я подумаю над ним, — пообещал Даниил, с невозмутимым видом снимая кожаную перчатку и протягивая руку викарию. Лоуренс помедлил, видимо, догадавшись о нехитрой уловке, но тоже стянул тонкую белую ткань и принял рукопожатие. Взгляд Данковского скользнул вниз. Ладонь викария была расчёсана чуть ли не до шрамов. К тому же, у него был явный лихорадочный жар. — ...Но есть один вопрос, задать который меня вынуждает профессиональный долг, — так же спокойно добавил Бакалавр. — Мне стало известно, что некоторое время тому назад здесь случилась эпидемия. Ходят даже слухи, что часть Ярнама была сожжена в качестве последней отчаянной попытки уничтожить болезнь вместе с заражёнными. Точно ли вы можете утверждать, что это бедствие не повторится? Возбудители некоторых заболеваний могут выживать и таиться годами. Вместо Лоуренса, чья покровительственно-безмятежная маска заметно похолодела, поспешил ответить Миколаш: — Боги хранят нас. Будьте уверены, дражайший коллега, мы одолеем любую напасть. У выживших есть надежда и опыт, а у Церкви — Святая Кровь. Похоже, его забавляло и то, как Бакалавра повторно резануло фамильярное обращение, и как того сбивало с толку, что о продолжении научной карьеры с ним говорил священнослужитель, а о высших силах — учёный. — В Городе на Горхоне мне говорили то же самое. Клялись, что справятся и без моего участия. А потом, когда уже было поздно, те же люди обвинили в своих ошибках меня, — заметил Данковский. — Но давайте вернёмся к тому, что происходит здесь. Кто отдал приказ сжечь Старый Ярнам? — Никто. За факелы, горючие смеси и порох взялись повстанцы, — нашёлся викарий. Это было похоже на правду. Бакалавр и сам помнил обратную сторону паники в Городе: банды поджигателей Вара, жестокий народный самосуд над подозреваемыми разносчиками, мятеж среди солдат Блока... Но не менее хорошо он усвоил и то, что представители власти всегда находили, на кого переложить ответственность.