Океаны

             Чувствую кожей его кожу, укутанную в шелк, однодневная щетина щекочет шею. Нежная улыбка в сияющих глазах. Лепечет мне на ухо немыслимую чепуху влюбленного, забирается мне под одежду, обвивает ногами талию, целует. Он – самый сентиментальный влюбленный на всем белом свете, но от одного упоминания секса опускает взгляд и восхитительно краснеет. Твержу ему, заикаясь, что скучал страшно, говорю, как невыносимо больно мне было. Люблю его и хочу, прижимаю к кровати и не знаю, какая из эмоций преобладает. Просыпаюсь и понимаю, что трусь о матрас, а подушка намокла.       Подобные пробуждения меня давно уже не пугают, но к чувствам, которые они вызывают, я не привык. Приняв ванну и одевшись, я выпил лекарство и закурил, чтобы собраться с мыслями. Потом убрал в квартире — на этот утренний ритуал времени теперь уходит гораздо меньше.       Решив, что надо все-таки проветриться, я вышел на прогулку. Обошел парк, заглянул в любимый книжный и вежливо отклонил предложение помочь что-нибудь выбрать. Я не ищу книгу, я ищу себя, свое душевное равновесие. В этом мне помогают книги, высокие стеллажи, запах дерева и чернил от новых романов в мягких переплетах, грудой сваленных у входа и бросающихся в глаза покупателям своими яркими обложками. Мир воцарился в моей душе; настроение улучшилось настолько, что я даже купил несколько безвкусных романов с намерением при первой же возможности подарить их тетушке. Я попросил отправить их на мой домашний адрес, а сам отправился пить чай в «Юный Ганимед». Там я позволил себе отвлечься на проблемы коллег, предлагая совет или дружеское участие. Я понял, что сегодня будет хороший день, несмотря на то, как он начался.       Опасное настроение, не стоит ему поддаваться, пока не выключишь лампу на прикроватной тумбочке. Особенно оно опасно в дни, когда все идет наперекор, но каждая неудача только обнадеживает еще сильнее. Но я все равно ему поддался, — и вот сердце мое сжимается при виде мистера Грина, поджидавшего меня в холле дома. Я смиренно ему кивнул и пригласил зайти.       Пока он раскладывал на столе бумаги из папки, я налил два стакана виски.       — Всю эту неделю я расспрашивал людей, живущих на побережье, том, где в последний раз находили обломки. И у меня есть несколько больничных отчетов.       Я смотрел, как он раскладывает передо мной бумажки, слушал, как он, широко размахивая руками, пытается связать воедино факты. В этих документах нет ничего нового, просто мусор, но какая-нибудь мелочь всегда вызывает у меня мурашки по коже, они из меня уже всю душу вынули.       — С меня довольно.       Я понял, что произнес это вслух, только когда он замолк и поднял на меня слегка обеспокоенный взгляд.       — Я уверен, что мы близки к разгадке, мистер Дживс, — упорно повторил он. Я уже привык к этой его настойчивости. Тут же стало стыдно за свою мысль. Он продолжал говорить, сравнивал это дело с другим, которое он когда-то успешно раскрыл и описал в журнале, а я слушал его вполуха и вяло перебирал файлы.       Я уже сетовал как-то на злодейку-иронию, и вот она снова проявилась во всей красе. Только я решил, что из этих его докладов даже Шерлок Холмс не выудил бы ни единой зацепки, как заметил от руки исписанный лист, выглядывающий из внутреннего кармана папки. Я потянул за уголок, и сердце у меня ушло в пятки. Почерк мистера Вустера, в этом нет никаких сомнений. На мгновенье я усомнился в собственном здравом уме, а потом ударил по столу ладонью с листом бумаги и ледяным взглядом пригвоздил мистера Грина к стулу.       — Где вы это взяли? — проревел я.       Я не мог не заметить, как по лицу его промелькнул испуг. Он побледнел, но быстро пришел в себя, взял записку и пробежал глазами.       — Это одно из моих дел, я пишу их для журнала, — ответил он тоном человека, отчаянно желающего отвести подозрения.       — Это не ваш почерк. — Я встал и впился в него пронизывающим взглядом. Теперь-то я понимаю, что таким он меня никогда не видел, он привык к моему состоянию отреченной безнадежности. — Я не глупец, мистер Грин. Говорите правду.       Он явно перепугался, вытаращил на меня глаза и весь задрожал.       — Я не знал. То есть, сначала не знал.       — Чего вы не знали? — Я смягчил тон, но не взгляд.       — Я понял, что это он, только когда увидел фотографию, когда уже взял дело. Я с ним познакомился, когда работал над другим делом, с пропавшим ожерельем. Он был такой задрипанный, как старый поношенный башмак. Все его Джоном звали. Работал на кухне курортного отеля, где я остановился, картошку чистил и так, по мелочи, на побегушках, в общем. В обмен на койку. Однажды я пропустил ужин и спустился перекусить, так мы с ним и познакомились. Он показал мне кладовку, и мы стащили оттуда ужин на двоих. Засыпал меня вопросами, ну, я и рассказал ему, чем занимаюсь. Глупо разъяснять детали преступления незнакомцу, да, но ему так интересно было послушать. А может, он из тех, с кем ты сам себе кажешься интересным, не знаю. Наверное, мне было одиноко и грустно. В общем, я пожаловался ему, как сложно в моем деле встать на ноги, сделать себе имя. Что на каждый успех приходится десяток неудач.       Мистер Грин подергал пуговицу сюртука и заговорил быстро-быстро, без остановок:       — «Вздор, — говорит, — чего бы тебе самому не заняться своим именем?». Я не понял, а он обещал помочь, если я дам ему пять шиллингов. Я и так уже натворил глупостей, да еще поддался на его обаяние. Ну, и дал ему пять шиллингов. Наутро он, убирая со стола, сунул мне конверт. Там была обычная детективная история, как в журналах печатают, но я был главным героем. Он оставил мне записку, сказал бросать это ожерелье и отправить рассказ в газеты. На следующий же день опубликовали. Я дал ему еще пять шиллингов, и он принес еще одну замечательную историю, и ее тоже напечатали на следующей неделе. Я вдруг стал знаменитым. Я — знаменитым!       Я забрал его с собой в Лондон, предложил комнату и стол и половину гонорара. Он согласился. Я продолжал брать дела, но деньги, в основном, получал за рассказы. Когда увидел фотографию, сразу на него подумал, но сказал себе, что это просто совпадение, что таких парней вокруг пруд пруди. Но все указывало на то, что его-то вы и ищете. Мистер Дживс, я не хотел его потерять, мне в первый раз в жизни повезло!       Внутри меня бурлил водоворот эмоций: радость от осознания, что мистер Вустер жив, злость, что от меня это так долго скрывали, и отчаяние, природу которого я установить не мог.       — Приведите его ко мне, — потребовал я.       — Но, мистер Дживс, он мне нужен!       Он выглядел так жалко, что почти вызывал сочувствие. Я только больше распалился. Еле-еле взял себя в руки, чтобы говорить спокойно.       — Если вы доставите его ко мне в целости и сохранности, получите пятьсот фунтов. Откажетесь, и я раскрою редакции «Будуара миледи» ваши махинации. А потом выслежу вас и найду его сам. Пользуйтесь той репутацией, что заработали сами, и продавайте свой честный труд.       И да поможет тебе Бог, если он пострадал.       Мистер Грин попятился, но я твердо взял его за плечо.       — Я не спущу с вас глаз, — прорычал я. — Отведите меня к нему.       И вот я с бешено колотящимся сердцем стою перед обшарпанной дверью.       — Джон?       Мистер Грин провел меня в унылую комнату, заставленную мебелью, которую выбирает старая дева в расчете сдать жилье внаем.       Его нельзя было не узнать, даже в таком состоянии, неряшливая борода и обноски не скрывали ясных голубых глаз. От виска до уха тянулся неровный шрам, а кожу покрыл легкий загар.       — Кто это? — спросил он, поднимаясь на ноги.       Он меня не узнал. Сердце мое сжалось и провалилось куда-то в желудок, я чуть не заплакал от смеси ужаса и счастья.       — Сэр, — непривычно хрипло выдавил я, склонив голову. — Я ваш верный слуга.