Океаны

             Меня всегда тянуло к благородным мужчинам, изящным, элегантным, в дорогих костюмах, с беспечным румянцем голубой крови на щеках. Такими мужчинами приятно любоваться издали, но я никогда не добивался их расположения. Я им не ровня; на меня если и посмотрят дважды, то лишь затем, чтобы поиграться и выбросить. У меня есть гордость, а у них — высокомерие. Так было до встречи с мистером Вустером, когда рухнули все оплоты моего здравомыслия по поводу любовной связи с человеком благородного сословия.       Конечно, я действовал осмотрительно. Я любовался им и уже скоро начал за него бороться, шел на риск и совершал поступки, которые могли стоить мне работы. Я давил на него, медленно и осторожно, и в какой-то момент он перестал сопротивляться давлению. Он был полностью под моим контролем и весьма этим доволен. Тогда я понял, что никогда не оставлю свое место и своего джентльмена.       Мистер Вустер не похож на других. Он мягкий, добрый и забавный. Достаточно умный, чтобы быть интересным, но не достаточно, чтобы им нельзя было манипулировать. Он не похож на главного героя в голливудском фильме. Скорее, он лучший друг главного героя, милый и самоотверженный. Это делало его еще более желанным. Как-то я заметил, как он, неловко морща нос, фыркает на горячий послеобеденный кофе, и осознал всю глубину своих чувств. Он был самим совершенством. Нас свело нечто, недоступное моему сознанию — судьба, удача или случай, — но он будет моим, в этом я был уверен. Он стал для меня центром вселенной. Я понял, что мы связаны навеки.       Потеряв его раз, я только сильнее осознал, как он мне дорог. Сейчас он поет в ванне, звонкий голос отражается от кафельной плитки. Я меняю его постельное белье и останавливаюсь, чтобы вдохнуть аромат наволочки. Этот запах нельзя описать, он вызывает воспоминания о любовной близости и страстных признаниях, — а еще о чае, беконе и загородном имении.       Я понял, что песня оборвалась, и быстро закончил свое дело, чтобы вернуться в ванную.       Одев мистера Вустера, я пошел мыть ванну, а потом вернулся смешать для него коктейль. Он поддался тяге к пианино, играл что-то до дрожи отвратительное. Хорошее в этой песенке из мюзик-холла было только одно: она его невероятно забавляла. Я поставил стакан на крышку рояля, и в широко распахнутых голубых глазах промелькнуло странное выражение. Рот приоткрылся, а нос сморщился так, что мне тут же захотелось осыпать его поцелуями.       — Ого! — Он быстро переводил взгляд со стакана на меня и обратно. — Дживс, давай еще раз.       — Сэр?       — Стакан, Дживс. Возьми его и поставь сюда снова.       Я выполнил его просьбу, но он только разочарованно вздохнул.       — Сэр?       — Почти получилось, — простонал он. — Что-то смутно промелькнуло, словно я сотню раз видел, как ты ставил сюда стакан, видел, а не просто знаю об этом.       — Дежавю, сэр.       — Нет-нет, не совсем. Похоже, Дживс, но не оно. Рояль я помню больше всего. Из всего, что я должен помнить, он меньше всего этого от меня требует.       Он впал в угрюмое молчание.       — Возможно, музыка пробуждает ваши воспоминания, сэр. Я читал статью в «Современной науке», где говорилось, что извлечению воспоминаний из долгосрочной памяти способствуют все чувства, но более всего обоняние и слух. — Конечно, я уже об этом думал. И вот смутная идея приняла более четкие очертания. — Возможно, мы могли бы воспользоваться этой теорией, чтобы помочь вам, сэр.       Мистер Вустер встал и допил коктейль. Его взгляд упал на меня.       — Я очень хочу вспомнить, — пробормотал он и, прежде чем я успел подготовиться, уткнулся носом мне в шею. Внезапная близость пробудила во мне давнюю жажду, напомнила, как сильно я по нему изголодался, и сковала по рукам и ногам.       Звонок в дверь заставил подскочить нас обоих. Ощущая облегчение и раздражение одновременно, я быстро пошел к двери, потому что неожиданный визитер явно не отличался терпением, и судорожное верещание колокольчиков било по нервам.       Я открыл дверь, и колокольчики тут же перестали меня волновать, потому что на пороге стояла миссис Грегсон.