Океаны

             Мистер Вустер настоял на том, чтобы самому сесть за руль; он сверился с картой и заявил, что ему все понятно. Даже если он совсем не помнит дорогу, по которой ездил столько раз, мы вряд ли заблудимся — я же буду рядом. Пристегнув багаж на заднем сиденье, я открыл перед мистером Вустером дверь. Он завел двигатель и мгновение сидел, задумчиво уставившись перед собой, так что я даже засомневался, стоит ли доверять ему руль, но вот взгляд его снова стал уверенным и сияющим улыбкой. Я решил отставить сомнения в сторону до конца пути.       — Как же здорово-то, — сказал он, прижимаясь бедром к моему бедру. Я был с ним согласен. Всю дорогу я слушал его легкую болтовню и с радостью отметил, что он вел машину уверенно и ни разу больше не заглянул в карту.       У дверей мистера Вустера встретила миссис Трэверс, а я повел автомобиль в гараж. Я не был здесь почти два года и понял, что скучал по этому дому. Мы много где были с мистером Вустером, но именно здесь меня всегда больше всего ценили и принимали за своего. Мистер Сеппингс ожидал меня у входа, чтобы помочь занести багаж. Мы отнесли чемоданы мистера Вустера в комнату, о которой он недавно отзывался с такой теплотой, а потом — мой собственный единственный чемодан — на верхний этаж служебного крыла. За время наших частых визитов я сумел расположить к себе миссис Трэверс и добиться от нее необычайной роскоши: отдельной комнаты вместо общей, которую делят все камердинеры приезжих гостей. Она меньше, чем комната мистера Сеппингса, но не менее комфортная.       Пока я распаковывал чемодан, мистер Сеппингс стоял в дверях и смотрел на меня. Собравшись с мыслями, он произнес:       — Мистер Дживс, я думаю, то, что вы остались с мистером Вустером несмотря на все, достойно восхищения. Пусть кто угодно считает его слабоумным, но он добрый мальчик, и он правильно сделал, что вам все оставил. Особенно учитывая то, что вы заботитесь о нем даже сейчас, когда он все еще болен.       Я внезапно понял, что у меня горит лицо.       — Благодарю вас. В конце концов, заботиться о них — наш долг.       — Правда, правда, — сердечно закивал он. Я знаю, что он любит миссис Трэверс, после почти тридцати лет службы он считает Бринкли-корт своим домом, а ее — в какой-то степени семьей, и, соответственно, мистер Вустер ему тоже не чужой человек. — В шесть нам понадобится ваша помощь за ужином.       — Конечно.       И он ушел.       

***

      Одна из прелестей работы камердинера состоит в том, что поприще его очень ограничено и легко управляемо. Еще до того, как мы с мистером Вустером стали любовниками, я с легкостью руководил нашим бытом, а он предоставил квартиру в мое полное распоряжение. В любом поместье все по-другому; даже если хозяйка предпочтет передать руководство домом в надежные руки дворецкого, существует еще один фактор, о котором нельзя забывать — вся остальная прислуга. Даже самому умелому управляющему трудно создать из штата единое целое, работающее органично и слаженно на благо всего дома. Прислуга Бринкли-корта хорошо воспитана, приятна в общении и трудолюбива, но все равно это прислуга: после столь долгого отсутствия и краткого пребывания в положении нувориша я снова почувствовал себя меж них посторонним.       Проходя однажды мимо кухни, я услышал свое имя. И замер, прислушиваясь. Обо мне говорят что-то неприятное? Или это просто один из тех разговоров, во время которых предмету обсуждения будет неловко войти в комнату, где его обсуждают? Голоса женские; скорее всего, они принадлежат двум судомойкам, но кому именно, я определить не смог.       Девушка с высоким писклявым голосом возмущенно хихикнула:       — Элли! Нельзя говорить такое!       Ее голос, в противовес словам, прозвучал совсем не строго.       — Ну а с чего бы он оставил ему наследство, а? Все знают, что мистер Вустер чокнутый, но не настолько же. Я с ним разговаривала, милый парень, а у милых парней есть друзья. Он не какой-то старый хрыч, которому кроме слуги и поговорить не с кем. Нет, Мэри, попомни мои слова, он не только туфли молодому господину натирает.       Кровь застыла у меня в жилах. Вскоре она побежала вновь, и разум подсказал мне, как удобно прятать что-то у всех на виду, но две короткие секунды я стоял охваченный ужасом.       За дверью снова засмеялись.       — Я не потерплю таких слов про мистера Дживса, Элли. Он хороший человек. Вспомни, как он вытащил Огастуса из озера. Он подсказал папе, на кого поставить на скачках. Мне плевать, что он… — Она снова хихикнула.       — Мне тоже. Просто… Ну, я ему чуточку завидую, наверное, вот и все. Ему же так повезло. Вот помрет мистер Трэверс, и что мы получим? Письмо с рекомендациями, вот и все. Да теперь неважно, наверное. Он опять такой же, как все мы. Не оставляй батат не накрытым, он для пирога. На прошлой неделе этот толстяк зашел сюда и как давай верещать!       Я отошел от двери и вышел в сад прогуляться, прежде чем снова вернуться на кухню. Подобные разговоры не редкость среди прислуги и вполне безобидны, и все же я чувствовал себя неприятно. Обычно мне легко находиться и среди слуг, и среди господ, но сейчас на мне еще остался отпечаток привилегированного положения. Мне придется заново заслужить уважение коллег.       Я был погружен в эти мысли, когда прислуживал тем вечером за ужином. Меня окружали знакомые лица, которые не желали мне зла. Мы работали, как тщательно смазанный механизм, словно я и не отсутствовал так долго. Не подслушанный разговор стал причиной моих сомнений — они родились сами после долгих душевных терзаний. Я действительно всегда любил окружать себя удобствами и комфортом, недоступными человеку моего положения, а у компаньона и слуги мистера Вустера удобств в избытке. Он всецело мне доверяет, а такого мягкого характера и щедрой души я не встречал у других работодателей. Не преступил ли я черту? Не позволил ли ему оставаться моим господином только внешне? Грань так тонка. Отношения у нас непростые, на публике я ему подчиняюсь, но в доме целиком захватил командование. То, что родилось между нами, восхитительно прекрасно, но, глядя, как мистер Сеппингс почтительно склоняет голову перед миссис Трэверс, с абсолютной искренностью в благородном взоре, мне стало стыдно. Возможно, я мог бы быть для мистера Вустера чем-то большим.       Я размышлял над этими вопросами и наблюдал за мистером Вустером. Приехать в Бринкли было верным решением. Он расслабился и вновь стал похож на себя прежнего, компания кузины и мистера Глоссопа вернула ему уверенность в том, что он действительно тот, кем себя считает. Возможно, эта поездка пошла на пользу и мне самому — я тоже должен был вспомнить свое место. Я решил сделать все возможное, чтобы возродить в себе былую феодальную преданность и служить мистеру Вустеру настолько истово, насколько это в моих силах.       

***

      Заботливо укрытый одеялом мистер Вустер пронзил меня жарким взглядом и прижался губами к моей шее. Пальцы его скользнули мне на затылок, а губы долго ласкали губы, прежде чем я пришел в себя.       — Сэр… не здесь. Нельзя, это слишком рискованно, — хрипло выговорил я, не сумев заставить голос прозвучать спокойно и уверенно.       Тихая печаль в его глазах чуть не разбила мне сердце — так отчаянно я желал отдаться его желаниям. Зерна сомнения зародили во мне чувство вины. Мистера Вустера будут мучить кошмары, и некому будет его обнять. Сегодня он будет страдать, но завтра проведет день с кузиной, и это единственное лекарство, которое я могу ему предложить.       — Мне очень, очень жаль, сэр.       — Нет-нет, старина, все хорошо. — Он скользнул под одеяло и раскрыл детективный роман. — Доброй ночи, любимый.       — Доброй ночи, сэр, — сказал я и напоследок нежно поцеловал его в губы.