Океаны

             Поздним вечером мы с мистером Вустером шли по старому, грязному району, который был ему домом во время нашей разлуки. Мы не стали одеваться слишком уж роскошно, но все равно отчетливо выделялись на фоне наводнявших улицы представителей рабочего класса. Прохожие были слишком погружены в собственные проблемы, чтобы обращать на нас какое-то внимание, хотя женщины не оставались равнодушными к изящной фигуре мистера Вустера. Я питал к ним больше подозрения, чем они того наверняка заслуживали, — еще ведь даже не стемнело, — и держался поблизости. Мистер Вустер, однако же, шел свободно и уверенно, руки в карманах, слегка подавшись вперед, — у него этот район беспокойства не вызывал. Я взял с него слово не гулять здесь в одиночку и согласился его сопровождать. Хотел бы я, чтобы он просил меня об этом реже.       Он нырнул в какой-то чумазый паб, махнув рукой следовать за ним. Я послал ему вслед отчаянный, умоляющий взгляд и подчинился. К счастью, пыль и грязь остались в раздевалке, а основной зал оказался просторным, скудно освещенным, сухим и довольно уютным.       — Доверься мне, Дживс, — улыбнулся он, и конечно же, я доверился.       Владелец, поприветствоваший нас, назвал мистера Вустера «большим теперь человеком». Я невольно поморщился, когда мистер Вустер откликнулся на имя Джон. Перед нами поставили кружки, и я ощутил странное чувство изолированности. Тусклый свет, высокие кабинки из темного дерева и далекий гул голосов создавали иллюзию уединения и замкнутости. Мистер Вустер, до этого широко улыбавшийся мне через стол, вдруг нахмурился.       — Дживс, старина, что случилось? Твоя надутость уже не помещается в голосе и залила тебя по самые глаза. Выкладывай, что бы это ни было. Тебе не нравится галстук? Или шляпа?       В его голосе я услышал заигрывание пополам с беспокойством. Не стоит его волновать. Нельзя позволить ему чувствовать мое неудобство.       — Сейчас пройдет, сэр. Я просто не привык находиться в этом районе, вот и беспокоюсь.       — Тут вполне безопасно.       Я кивнул, прекрасно понимая, что любой воришка дважды подумает, прежде чем решится обокрасть нас, но не сказал, чего боюсь на самом деле: что он встретит кого-нибудь из своего прошлого, кого-то, кто затянет его обратно в эту клоаку, отнимет его у меня. Внезапно я осознал, что пальцы мистера Вустера сжимают мои ладони, и судорожно их отдернул, словно обварившись.       — Тут никто не обратит внимания, — тихо сказал он. — Не на такую мелочь. Слишком шумно, темно, и все так пьяны… — Он смущенно закашлялся. — Говорят, тут создаются семьи. И я очень хочу подержать тебя за руку. Хотя бы под столом.       Я сдался. Убрав руки из виду, мы переплели пальцы и слегка их сжали.       — Дживс, я хочу, чтобы ты знал обо мне все. И это тоже. Никто больше не знает, где я был все это время.       Я погладил большим пальцем его костяшки.       — У вас сильное, храброе сердце, сэр.       Он горько рассмеялся. Ненавижу этот смех — это смех Джона. Хочу, чтобы он исчез навсегда и оставил мне моего наивного Бертрама.       — Я все время всего боялся. Все время ждал своего спасителя.       На этих словах маска упала, и остался мой милый Бертрам — человек, так твердо придерживающийся придуманного им же самим Кодекса чести, что вынесет все что угодно в надежде, что справедливость в итоге восторжествует — нужно всего лишь всегда поступать благородно.       — Сэр…       — И он пришел, — пролепетал он.       Я стиснул его руку, чувствуя, как краска заливает лицо, и произнес с трудом, словно проталкивая в горло гравий:       — Я хочу увести вас отсюда, сэр. Это похоже на ночной кошмар, в котором я вас потеряю.       Мистер Вустер молчал так долго, что я решил было, что он чем-то опечален.       — Думаю, уже можно идти, старина. Теперь я пойду за тобой куда угодно.       Признаюсь, я не ожидал того чувства собственности, которое наполнило меня при этих словах. С большим трудом я отпустил его руку. Я верну его в свой мир и привяжу так крепко, что никакое течение не унесет.