Калопсия

      Глухой удар головой о холодный асфальт гулко отозвался в черепе Джереми, и он почувствовал, как на коже расплывается синяк. Руки обвили ноги, скользнув по туловищу во время падения. Царапины усеяли руки, бедро заныло тупой болью, столкнувшись с влажной дорогой, но он был жив.       На мгновение он забыл, где находится. Смертоносная ситуация прокручивалась в его мозгу, вводя его в ступор: огни автомобиля сверкали, капот приближался к его телу.       Он услышал, как кто-то кричит, и попытался повернуться и посмотреть, кто это. Из-за налившихся свинцом ног, трясущихся вокруг коленей рук он смог двинуть только шеей. Он тоже закричал.       Одд без движения лежал рядом с ним на земле, обхватив его руками. В его волосах запутались мелкие камни, и лежал он лицом вниз. Фиолетовая одежда запачкалась грязью и кровью. Из его бездыханного тела вытекала красная жидкость, и дождевая вода размывала её по улице.        — Одд? Джереми? — воскликнул кто-то. Джереми поднял глаза и увидел Ульриха и Аэлиту, несущихся к нему. Ульрих прибежал первым и навис над ними, опустился к Одду и понял, что тому нужна медицинская помощь.       Джереми смотрел, как он перевернул на спину паренька; лицо измазалось в грязи, и по нему струилась кровь. Его глаза были закрыты, а на окровавленном лице застыло умиротворённое выражение, и никакого страха, как ожидал Джереми. От этого положение стало ещё более пугающим.       Аэлита рыдала, прижав его лицо к груди. Она запустила пальцы в его волосы, перебирая их и втягивая носом воздух. Джереми наклонился к ней, продолжая глядеть на недвижимое тело перед собой.       Ульрих тряс мальчика в ужасе, что отчётливо читался в этих бесстрашных карих глазах. Его руки сжимали плечи, он пытался криками заставить проснуться лежащую тушку. Одд не шевельнулся, не простонал, не сделал ничего, и Ульрих, казалось, был готов завопить.       Джереми уставился на мальчика, рассеяно шаря в кармане. Схватив свой мобильный, он поднял холодную металлическую коробочку, чтобы набить номер, и осторожно прижал его к уху. Гудок шёл всего секунду, после чего ответил голос.       — Сто двенадцать, что у вас случилось?       Джереми глубоко вздохнул; лёгкие наполнились ужасом. Он чувствовал, что задыхается, словно рыба, вытащенная из воды, будто ему не хватало кислорода. Ему стало страшно, когда он посмотрел на сгорбившегося Ульриха, как тот склонил голову и опёрся кулаками на грудь Одда. Слёзы, смешиваясь с дождём, мерно капали на землю, не пропуская ни единого удара.       — Мне кажется, мой друг умер.       — Это так глупо, — заявил голос, мгновенно признанный за Юми. — X.A.N.A. бы так не сделал, разве нет?       — Ну, он только что сделал это, — с горечью ответил другой, его собственный голос.       — Он только что запер нас в кладовке.       Лицо Юми вошло в фокус, и стало очевидно, что они в подсобном помещении. Веники, швабры и всевозможные дезинфицирующие средства, выстроившиеся на полках, занимали больше места в закрытой комнате, чем вначале показалось. Юми и Одд пытались дать друг другу пространство, что было довольно тяжело: локоть Юми уткнулся в ногу Одда, а его спина опиралась на её голову.       — Все его атаки направлены на то, чтобы убить нас, а теперь он просто закрыл нас в подсобке, чтобы остановить? И это поможет?       — Ты торопишься с выводами, Одд, — голос Юми перешёл на шёпот.        Одд нахмурился и повернулся посмотреть, на что уставилась Юми. Он тотчас же пожалел о решении спрятаться в кладовке.       Газообразное вещество просочилось в щель под дверью, и вспомнились слова Джереми о том, что газовая система школы захвачена. Призрак X.A.N.A. был прямо у них под носом.       — Блеск, — пробормотал Одд, почуяв запах горючего газа.       Как в тумане — это лучшие слова, описывающие то, что он ощущал. Ему казалось, что он нырял дома на пляже, куда мама отправляла его с девочками, чтобы отдохнуть от них; где он проводил много дней, рисуя живописные закаты Италии, смывая в чистой воде краску с кожи и наблюдая, как вокруг него расцветает радуга. Ему казалось, будто он плывёт под водой, погрузившись в неё с головой: звуки и цвета вокруг него искажались.       Вместо этого, когда он открыл глаза, синий оттенок океана превратился в ослепительно-белый, а вкус соли на языке сменился на металлический.       Он огляделся, силясь понять, где находится. Он достаточно смотрел телевизор и бывал в этих комнатах раньше, чтобы понять где он. Обеззараживание, ярко-белые стены с белыми огоньками, белоснежные простыни, накрывающие его голые ноги и облачённое в свободную одежду туловище. Он был в госпитале.       Сквозь муть, давившую на него, пробивалось тихое дыхание, и он заметил сидевших на двух стульях мальчиков, один в зелёном, другой в синем. Оба спали, а руки парня в синем лежали на клавиатуре компьютера, который тускло мерцал, освещая его лицо и очки.       Одд улыбнулся. Ульрих и Джереми были с ним. Но почему он был здесь?       Он перевернулся, поёрзал, и его ноги достали до конца кровати. Он встал на шатающиеся ноги, колени были не в восторге от идеи выдерживать его вес. Виски пульсировали при движении, и он знал, что что-то оборачивало его лоб, словно на нём была повязка.       Он продолжал удаляться от своей кровати шаткой, неровной походкой, а затем выглянул в коридор. В воздухе летали обрывки разговоров, и он пошёл на голоса, надеясь, что они дружелюбны. Он не мог разобрать, о чём они говорили: водянистый пузырь вокруг головы мог уловить лишь шум.       Он ввалился в узкий проход; дальше были торговые автоматы, жавшиеся к стенам, а напротив них — несколько ярких кресел. Держа баночки c газированной водой, стояли и болтали две девочки. Они, казалось, нервничали: одна, в чёрном, оглядывалась по сторонам, а другая, в розовом, теребила волосы.       Банка газировки с грохотом упала.       — Одд? — вытаращив глаза, поразилась Юми, заметив его. Он радостно улыбнулся.        — Добрый... — бодро начал он и осёкся, поняв, что понятия не имеет, сколько сейчас времени. А он попробует угадать. — Вечер? — Это было последнее, что он помнил.       Аэлита громко вздохнула.       — Одд, ты что творишь? Тебе только-только швы наложили; тебе, наверное, вообще не стоит двигаться.       Он нахмурился, дотронувшись рукой до головы.       — Повязка.       Девочки обменялись взглядами.       — Врачи сказали, что ему было очень больно, и увеличили дозу обезболивающих.       — Я — сердечная боль девушек, — изрёк он, чувствуя, как во рту немеет язык.       Девочки фыркнули и быстро подошли к нему. Удерживать равновесие стало сложнее, и он качался из стороны в сторону, пока Аэлита не удержала его рукой за плечо.       — Ладно, Казанова, — усмехнулась она. — Думаю, пора вернуть тебя в твою палату.       — Но я не хочу, — возражал он, следуя за ними, словно потерявшийся щенок, пока они вели его обратно.       Они дошли до палаты, и Одд приложил палец к губам.       — Ш-ш-ш! — предупредил он. — Синий с зелёным спят.       Они недоуменно глядели на него, не понимая загадочного сообщения, пока не вошли. Два мальчика всё ещё крепко спали в тех же позах, в каких застал их проснувшийся Одд. Аэлита и Юми мягко улыбнулись, после чего вернулись к Одду.       — Ложись обратно, хорошо?       — Хорошо, — ответил он. Ему очень хотелось спать. И он не мог объяснить предсказание про подсобку, которое только что видел. Он плюхнулся на кровать с грацией слона и уснул со скоростью света.       Девочки тихо хихикнули, и его потянуло ко сну.       Ульрих проснулся, открыл глаза и бросился вперёд. Он смотрел на Одда, который спокойно лежал на своей кровати с задумчивым выражением лица. Ульрих потянулся, стараясь игнорировать образы, которые возникали у него в голове при виде его спящего друга.       Скорая помощь, приехавшая с врачами; как они пытались оттащить его от почти мёртвого товарища. Как он без колебаний забрался в машину; как наблюдал, пока Джереми и остальные превращаются в пятнышки: полицейские подошли к ним, чтобы задать кое-какие вопросы.       Как пытались стабилизировать окровавленное тело друга. Как было плохо в машине скорой помощи. Как они оттолкнули его в сторону, торопясь доставить пациента в отделение неотложной помощи, как заперли его изнутри. Как он наблюдал через маленькие круглые окна, когда они пытались работать. Как он услышал, что мерный звуковой сигнал перешёл на визг, когда мониторы предупреждали их, как они кричали, когда линия становилась прямой. Как они суетились с дефибриллятором, как понадобилось три захода, чтобы реанимировать его.       Как он выглядел, когда Ульриху наконец позволили зайти к нему в палату: бледный, разбитый, с тёмными синяками, разбросанными по коже, и толстыми слоями бинтов на разных частях тела.       Он вздрогнул, всматриваясь в мальчишку, прежде чем поднять глаза на двух девочек. Они пришли почти три часа назад; Аэлита накануне вечером от испуга вернулась в школу, а Юми до своего прихода ничего не знала.       — Одд просыпался, — сообщила Юми, задумчиво глядя на блондина. — Ему было совсем плохо. От морфина, наверное.       — Операция была довольно обширной, — заметил Джереми, закрыв компьютер. — Много внутренних повреждений. Ему повезло, что он жив.       — Несчастный случай, — просипел Ульрих.       — Я не понимаю, — заговорила Аэлита. — Он выскочил на дорогу прежде, чем кто-либо из нас вообще заметил машину. Откуда он знал?       — Может, услышал, — предположил Ульрих.       — Дождь был сильный, — возразил Джереми. — Я ничего не слышал, пока...       Он замолчал, упёршись взглядом в свой компьютер, и Ульрих понял.       — Верно.       — Не думаю, что это имеет значение, — вставила Юми. — Я просто рада, что вы оба в порядке.       — Это спорный вопрос, — прозвучал другой голос, и все четверо переключили внимание на кровать. Одд сидел с тёмными кругами под глазами, но с довольной улыбкой, осевшей на губах. — Чувствую себя так, словно меня только что переехали. — Он замолк. — Погодите-ка.       — Слава небесам, — произнёс Джереми. — Одд, всё хорошо?       — Почему ты так поступил?       — Откуда ты узнал про машину?       — Как ты себя чувствуешь?       Одд, казалось, сбился с толку от всех этих вопросов, пытаясь разобраться в них. Он колебался, прежде чем просто ответить:       — Я в порядке.       — Откуда ты знал про машину? — спросил Ульрих, повторив вопрос Аэлиты.       — Я услышал её, — спокойно сказал он, не в силах посмотреть тому в глаза. Он лгал.       — Зачем ты сделал это? — не выдержал Джереми. — Зачем ты принял на себя удар?       — Ты бы сделал то же самое. — Одд не выглядел так, словно тревожится и не уверен в своих словах. А Джереми было не по себе. — Там либо тебя, либо меня. Я рад, что это был я.       — Это... Одд, я не...       — Всё в порядке, — Одд нажал на "я", положив руку на голову. На другую, сломанную при падении, наложили гипс. — Что ж, я готов пообедать. Да?       Джереми всё ещё выглядел обеспокоенным. Вся компания беспокоилась. Одно дело жертвовать собой на Лиоко, нырнуть перед лазером, чтобы убедиться, что Аэлита доберётся до башни. Самое серьёзное последствие — девиртуализация; ты всё ещё живой, всё ещё дышишь после этого.       Но в реальной жизни смертность — это проблема. Она есть, она настоящая, и никто никогда не будет достаточно везучим, чтобы избежать своей участи. Однажды удача отвернётся. Здесь за жертвованием собой следуют риски побольше: нужно много времени, чтобы восстановиться от травм.       И смерть... Это навсегда.       Конец игры.       Одд встал, потянулся в кошачьей манере и весело улыбнулся.        — Ну же, ребята, расслабьтесь. Где же вся госпи-приимность?       — Здорово, что опыт близкой смерти не убил твоё чувство юмора, — сказал Ульрих, глядя на мальчика.       Прошёл всего день со дня аварии. День после того, как искалеченное тело, несмотря на все попытки, чуть не умерло. Внешне Одд всё ещё выглядел плохо: он до сих пор был очень бледен, большей частью из-за огромной потери крови. В больничном халате он казался ещё худее и напоминал Ульриху скелет. Волосы спутались и больше не были уложены в его фирменном стиле; последний раз он видел их такими, когда они впервые встретились. Синяки, словно цветы, распускались и вились по рукам и ногам, да и заметны были царапины разных размеров.       Одд подмигнул:       — Меня от хорошей шутки не отрулить.       Джереми напрягали эти каламбуры про машины. Ульрих мог понять: наблюдать, как твоего друга сбивает автомобиль и как он чуть не умирает, пытаясь спасти тебя, — ужасно. Одд принял удар, а ему, похоже, вообще было всё равно.       — Ладно, раз уж я больше не устав-шин, где мне взять еду? Я хочу позавтракать.       — Одд, шесть часов. Сейчас вечер.       — Меня не было целый день? — побелел он.       — Да.       — Я пропустил новую серию "Больницы ужасов"! — он драматично прижал руки к щекам. — Это никуда не годится! Я позавтракаю, пообедаю, поужинаю, неважно, и наверстаю упущенное время!       Мальчик сразу же вышел из комнаты, не сказав ни слова. Он, слегка прихрамывая, больше опираясь на левую сторону, прошагал мимо двух девочек, стоявших у двери. Все четверо переглянулись, удивляясь, как мальчик мог оставаться таким жизнерадостным.       Ульрих считал, что он притворяется. Но, несмотря на это, немного восхищался.       Он встал со стула, и Джереми поднялся за ним, потирая руку. Юми и Аэлита посмотрели на них, когда они выходили из палаты, и последовали за ними, а Ульрих постарался прибавить шагу, чтобы догнать Одда.