Калопсия

      Юми нахмурилась, снова оказавшись на кухне с мешком муки в руке. На этот раз Джереми вернулся в прошлое довольно далеко. Он был в полном отчаянии. Интересно, почему.       Она вышла из кухни и взяла телефон. Она быстро настрочила ему сообщение, надеясь на его ответ, и устроилась на диване.       Хироки играл на своей приставке, жалуясь, что застрял на каком-то уровне. Она закатила глаза на громкие звуки, но комментировать не стала. Это была пустая трата времени, а она слишком устала, чтобы разбираться с его выходками.       Она включила телевизор, пощёлкала каналы, пока через несколько минут на глаза ей не попался один заголовок.       — Срочные новости из академии «Кадик». Ученик был найден мёртвым в лесу рядом с известной школой. Имя ученика не разглашается, а его друзья отказались давать показания.       Пульт выпал из её рук и с грохотом упал на пол. Хироки недоуменно поднял взгляд.       Камера показала группу подростков, разговаривающих с полицейским. Одежда выдавала в них Джереми, Аэлиту и Ульриха, хотя лица их были размыты.       Это означало...       Она выскочила из гостиной и бросилась к входной двери. Хироки кричал ей вслед, но она не слышала его слов: кровь слишком громко стучала в ушах, а сердце колотилось в грудной клетке.       Она захлопнула входную дверь и выбежала на улицу. Она надеялась, что ошиблась в своих предположениях. Так и должно быть. Не могло же...       Его смерть признали убийством.       Против Ульриха, Джереми и Аэлиту улик не нашли, и подозрение, что убийцами были они, сняли. Они облегченно выдохнули, когда их вычеркнули; Ульрих не мог смириться с мыслью, что его обвинят в убийстве (ведь в некотором смысле он себя им и считал). Страх перед убийцей усиливался тем больше, чем дольше полиция не могла найти его.       Его тело, недавно подвергшееся вскрытию, поместили в местный морг.       Ульрих не знал, что делать с этой информацией. Его лучший друг был мёртв и лежал в морге со вскрытой грудной клеткой.       В ту ночь он отказался спать в своей комнате в общежитии, а следующие две ночи провёл у Джереми. Он не хотел, чтобы ему напоминали об их провале незаполненной тишиной, которая насмехалась над ним. Или пустовавшей кроватью рядом с ним.       Два дня назад.       Целых два грёбаных дня.       Школа пыталась связаться с его родителями, но они либо намеренно игнорировали отчаянные звонки, либо были слишком заняты, чтобы ответить. Именно из-за них Одд всё ещё находился в морге, и никто не знал, что делать с его телом. Ульрих не мог поверить, что они были слишком заняты для своего ныне покойного сына.       По словам Джима, в его комнате уберутся через пару дней, или же как только дозвонятся до семьи Делла Роббиа.       Он привалился к стене, положив голову на подушку. Он лежал на кровати, тупо глядя в окно и рассеянно слушая Джереми. Аэлита с бесстрастным лицом сидела на полу, а Юми, плотно сжав челюсти, сжалась рядом с Ульрихом.       — X.A.N.A. ещё не нападал, — прошептал Джереми. — Я предполагаю, что он замышляет что-то глобальное.       — Он только что нанёс нам ужасный удар, — проговорила Аэлита. — Наверное, наслаждается успехом.       — Я убью его, — только и выдавил Ульрих.       — Мы должны быть готовы к новой атаке. Он не даст нам передышку, по крайней мере, без причины. — Джереми глубоко вздохнул. — Я предполагаю, что сейчас он запасает энергию, раз уж у него нет для этого живой батареи.       Ульрих вздрогнул. Блондин объяснил им всю ситуацию до смерти Одда; ограниченные знания позволили им понять достаточно. Одд дрался с X.A.N.A., чтобы отвлечь врага от его планов, и привёл его на мост, где состоялась их последняя стычка. Ульриха поразило, что даже в таком состоянии Одд мог сражаться с X.A.N.A., не говоря уж о том, чтобы продержаться столько времени.       — Да, — ответила Юми, уставившись на свои ботинки.       В комнате воцарилась тишина: никто особо не хотел и не знал, как продолжить разговор. Однако никто не попытался уйти.       Их мрачное настроение внезапно нарушил стук в дверь. Джереми заколебался: видеть кого-либо желания не было. Никто не шевельнулся, и Джереми наконец взял инициативу в свои руки.       Он открыл дверь, и Ульрих прищурился на нежданного гостя. Закусив губу, в дверном проёме неловко стоял Уильям. Даже не поздоровавшись, Джереми тупо уставился на него, ожидая объяснений.       — Привет, — начал Уильям и поморщился от устремлённых на него пустых взглядов.       — Чего тебе? — спросила Юми.       — Я просто... — Он сунул руки в карманы. — Я хотел сказать, что мне жаль.       — Жаль чего?       — Одда.       — Твоя жалость нам не нужна, — зло заявил Ульрих, чувствуя, как закипает кровь.       Уильям моргнул.       — Это не жалость. Это сочувствие. Это разные понятия. — Он помолчал. — Наверное, вам уже много кто соболезновал и вы уже устали от этого, так что я скажу быстро. Я знаю, что вы, ребята, были с ним очень близки, и он не заслужил того, что с ним случилось. И вы ничего этого не заслуживаете. И это отстойно — потерять лучшего друга.       Он кашлянул, внезапно смутившись.       — Знаю, что я не был таким уж... вообще... близким, как вы, но я думаю, что мы с ним были хорошими друзьями. И ещё, пожалуй, если как-нибудь захотите поговорить, я буду рядом. А если нет, то ничего страшного, но, в общем, вот.       Он нервно переступил с ноги на ногу и развернулся. Гнев Ульриха испарился, когда он понял его намерения. Он лишь старался быть порядочным.       — Спасибо, — крикнул он. Уильям поднял глаза, печально улыбнулся и кивнул. Он снова оставил детей в одиночестве, и Джереми закрыл дверь. Они долго и пристально смотрели друг на друга, не зная, что делать дальше и какой шаг предпринять.       Прошло много времени, прежде чем тишину снова нарушили; каждый из них, помимо всего прочего, думал о появлении Уильяма.       — Мы должны... устроить ему похороны, или что-то такое.       Ошарашенный этим предложением Ульрих вытаращил глаза на Юми.       — Мы не сможем. Его тело не тронут до тех пор, пока родители Одда...       — Я не об этом. — Она вздохнула. — Частные похороны. На настоящих мы не могли попрощаться по-хорошему, потому что Лиоко — это секрет. И я думаю, что это... поможет.       — Например, закопать что-нибудь из его вещей и сказать несколько слов? — наклонившись к Юми, уточнила Аэлита.       — Если вы этого хотите, то да.       — Я... мне нравится. Это будет собственная церемония. — Джереми глубоко выдохнул. — Может быть, так станет легче.       Юми выжидающе посмотрела на Ульриха с Аэлитой.       — Ну?       — Хорошая мысль, — проговорила Аэлита. Ульрих согласно кивнул. Юми подпёрла подбородок рукой и задумалась.       — Что же нам тогда закопать?       — Мы могли бы... порыться в его вещах у меня в комнате, — предложил Ульрих. Возвращаться в ту пустую комнату он не горел желанием, но, быть может, в присутствии остальных всё будет в порядке.       Джереми кивнул.       — Пойдём.       Группа детей вяло поднялась со своих мест и вышла из комнаты Джереми. Они пересекли коридор, и на каждого из них навалился страх, когда они добрались до комнаты Ульриха. Тот открыл дверь и вошёл первым, оттеснив компанию в замкнутое пространство.       — Что... что нам закопать? — Аэлита смотрела на его кровать; её тело напряглось и отказывалось двигаться. Дети беспокойно переглянулись, прежде чем осмотреть помещение.       — Что-нибудь... значимое? — сказала Юми, глядя на кучу белья.       Они ломали голову, пытаясь вспомнить какую-нибудь важную вещь. Что они могли закопать, что было значимым?       Вдруг куча на кровати Одда зашевелилась, и из-под несобранного одеяла высунулась голова Киви. При виде детей он поднял глаза, спрыгнул с кровати и быстро засеменил им навстречу. Виляя хвостиком, он кружил вокруг них в поисках чего-то. Кого-то.       Он искал Одда.       Явно сбитый с толку пёс заскулил, склонив голову набок. Он исхудал, а Ульрих знал, что его не кормили с тех пор, как они рано утром два дня назад отправились на фабрику.       Он подбежал к нему, уставился на него, ожидая ответа, и прыгнул на ногу. У Ульриха не хватило духу оттолкнуть его.       — Его здесь нет, — буркнул Ульрих. Пёс, ничего не понимая, не двигался с места. — Отвали, Киви. Его здесь нет.       Собака не шевельнулась, и Ульрих, наконец, отодвинул его, сердито отойдя в сторону. Киви, поскуливая, бросился за ним. Он потянул Ульриха за штанину, и тот сорвался.       — Не вернётся он! Одд умер! Отстань от меня, ладно? Он не вернётся!       Собака отпрянула от него, кинулась под кровать и свернулась там клубочком. Ульрих смотрел на пса и слушал его скулёж, осознавая, про что он сейчас кричал. Он умер... по-настоящему.       Юми медленно положила руку ему на плечо в знак молчаливой поддержки. Ульрих покачал головой и потёр глаза, стараясь не заплакать. Сейчас не время. Он может сделать это позже.       Сейчас у них были другие дела.       Через несколько минут Джереми подал голос со своего места возле кровати Одда.       — А как насчёт его альбома с рисунками? — Джереми поднял книжку, которую держал в руках.       — Может подойти, — согласилась Аэлита.       — Где закопаем?       — В лесу, пожалуй. Подходящее же место? — предложила Юми.       Ульрих туда возвращаться не хотел, но это имело смысл. До тех пор, пока они не приблизятся к полицейской ленте и окровавленной листве... он может находиться там.       — Ладно. Давайте оденемся. — Джереми хмуро смотрел в окно. — Снег идёт.       — Я думала, в ближайшие две недели его не будет.       — Той ночью пришёл холодный фронт, и вроде как сегодня обещали дождь. — Аэлита помолчала. — Наверное, это неожиданная метель.       Ульрих стиснул зубы, ковыряя землю носком ботинка. Чёрт побери. Всё сходилось воедино. Одд видел будущее не на две недели вперёд, а едва на пару дней.       Команда разошлась, чтобы забрать свои зимние вещи. Юми пошла с Джереми — она оставила свою куртку у него, и Ульрих остался один. Он оглядывал пустовавшую комнату, и под его кожей кипела ярость. Неужели всё это реально? Да? Наверное, это ему привиделся какой-то кошмар. Он просыпался и видел дремлющего и, как всегда, громко храпящего Одда на соседней кровати. Всё это на самом деле не по-настоящему.       Он схватил куртку и вздохнул. Рано или поздно он проснётся. Надо просто потерпеть.       Они встретились в комнате Джереми, мрачно стоявшего возле двери. Последней подошла Аэлита; её розовое пальто было слишком ярким для такого печального случая, но никто ничего не сказал. Они ещё раз переглянулись, прежде чем решиться перейти к делу.       Они пришли в лес, и путешествие показалось им неописуемо долгим, нежели обычно. Они задержались у садового сарая, взяли лопату, и направились к участку земли за школой. С каждым шагом желудок Ульриха сжимался всё сильнее и сильнее: риск, что его снова стошнит, становился всё более осязаемым.       Аэлита выбрала место для захоронения рядом с пнём на опушке леса. Они были очень далеко от настоящего места трагедии, где, пожалуй, стоило бы провести похороны, но никто с ней не спорил. Никому не хотелось спорить.       Поэтому они вырыли неглубокую ямку и сложили землю в невысокий холмик. Это дело доверили Ульриху: ямка была слишком мала, чтобы можно было копать по очереди. Джереми положил альбом в углубление мягко и осторожно, будто хрупкое стекло. Ульрих принялся закапывать яму, наблюдая, как страницы покрываются неяркими грязно-коричневыми пятнами.       Когда он закончил, в ледяном зимнем воздухе повисло долгое молчание. Никто не знал, что сказать или сделать. Что делают на ложных похоронах?       — Думаю, нам стоит что-то сказать, — нахмурившись, заговорила Юми.       Джереми неловко кашлянул.       — Что-то вроде надгробной речи?       — Да, — прошептала Аэлита. — Думаю, да.       Ульрих наблюдал, как они молчат. На самом деле, начинать не хотел никто.       Наконец Джереми пнул ногой землю и заговорил:       — Он был хорошим человеком. — Джереми кашлянул, прежде чем продолжить. — Он был очень надоедливым, но имел прекрасное чувство юмора.       Снег падал вокруг детей, одетых в толстую зимнюю одежду. Белизна покрывала всё и оседала на компанию подростков, даже на лопату Ульриха.       — Давайте покончим с этим дерьмом, — раздался голос Ульриха. Он стоял рядом с Джереми, слушая каждое его слово. Он не хотел слышать их восклицаний о том, каким замечательным он был. Под его кожей кипела злость, неистовый огонь, который не угасал даже после того, как он увидел труп Одда.       — Мы собрались здесь сегодня, потому что один придурок не сумел просто остаться в живых, — продолжал Ульрих. — Этот придурок был полным мудаком с отвратительным чувством юмора, но...       Он замолк, его голос дрогнул, и по щекам потекли слёзы. Вздрагивая, он вытер глаза и сгорбился.       — Я бы отдал всё, чтобы снова услышать шутку. Даже те грёбанные каламбуры.       — Я бы лучше и не сказал, — проговорил Джереми. — Я возненавидел его, когда впервые встретил, но, похоже, как-то сблизились, и я стал меньше ненавидеть его, а теперь... что ж... Он был одним из ближайших моих друзей. Вообще-то мне нравились его дерьмовые каламбуры.       — Да, — пробормотала Аэлита. — Я считала его высокомерным показушником, но, попав на Землю, я стала проводить с ним больше времени... мы стали очень близки, и он мне очень понравился. Он обращался со мной, как со своей двоюродной сестрой... и было приятно чувствовать, будто у меня есть семья.       — Я проводила с ним не так много времени, как вы, ребята, — начала Юми. — Не совсем. Я тоже считала его придурком, и до сих пор считаю, но теперь уже по другим причинам. Мы были... скорее противоположностями, поэтому иногда ссорились, но я рада, что он был моим другом. Он всегда был рядом, чтобы поднять настроение. И да, я тоже любила его тупые шутки.       Они стояли, прислушиваясь к завыванию ветра и начинавшему медленно набирать силу бурану. Они не торопились уходить: было уже всё равно. Вокруг них кружился снег, осыпая их белой пылью и покрывая словно одеялом. Холод сковал их, но Ульрих ощутил онемение ещё до того, как началась метель.       Они смотрели в землю и не знали, куда идти дальше.