* * *
Мужик с пухлыми губами и родинкой в уголке рта дожидается меня на паркинге рядом с отелем. Его фамилия – Савелов. Его почерк – долбануть рукой по клаксону, чтобы я подошел, послушно влез на переднее сидение и захлопнул за собой дверь. - Какие успехи, Андреев? – спрашивает он. - Нет успехов… Я смотрю перед собой. Я смотрю в боковое окно. Я смотрю куда угодно, лишь бы не в сторону Савелова. - Ну, как так?.. - Нечего докладывать – прозрачно там все, - тихо говорю я. Стараюсь, чтобы голос звучал как можно увереннее. – Ну, гонят они через оффшоры девять процентов, как и все… Вот только Савелову не до шуток. - Че ты ноешь, Андреев? – рычит он. - Чего вы прицепились к этим Рос-Инновациям? – огрызаюсь я, заведенный до крайности. - Почему именно к ним? - Они воры и преступники, - выплевывает Савелов. - А ты делай, что тебе говорят, сёрфер. И телефон с собой носи, а не в тумбочке держи! Ах да… Их «оборудование для слежки», за которое я расписался… Какое-то время мы молчим, и я смотрю на Савелова, играя желваками, стискивая зубы так крепко, что челюстям становится больно. Потом Савелов оборачивается ко мне и рявкает: - Иди, рой копытом! Я молча выбираюсь из машины, разворачиваюсь и смотрю на него. Потом улыбаюсь – зло, с раздражением, до онемения в пальцах его ненавидя, - и аккуратно прикрываю за собой дверь.* * *
Штормовой прибой захлестывает меня с головой. Небо белое, море синее; солнца нет, но вода кажется мне насыщенно бирюзовой, когда ударяет в лицо, застилает глаза и под завязку наполняет легкие.* * *
Я просыпаюсь. Утро встречает меня воем сирен и выглаженной белоснежной рубашкой, подвешенной на плечики рядом с окном. Воспоминания о сегодняшнем сне очень скомканные, обрывочные, словно я записал на тетрадном листе вздохи и стоны, шум волн, барабанную дробь, грохот крови в ушах, а потом изорвал эту бумагу и подбросил ее над головой. И теперь эти обрывки кружатся, кружатся… выныривают один за другим, чиркают меня по лицу и падают на пол.* * *
- Ну что, ребят, подпишем и за работу? – восклицает Белкин, залетая в переговорную. Я убираю ноги с бесконечно длинного стеклянного стола. Стартаперы, занимающиеся разработкой «Цифрона», радостно галдят у меня за спиной. Десять миллионов на создание собственного криптовалютного трекера – шутка ли?.. После заключения контракта Рома кричит «Поздравляю!», и мы пожимаем «цифронщикам» руки – сначала я, а затем он; а потом мы жмем руки друг другу, и я тянусь первым – навстречу, обхватывая его руками, обнимая, радостно хлопая по спине. Рома смеется. Он расслаблен в моих руках, словно это не ему придется отвечать за десять миллионов (и еще многие, многие миллионы по другим проектам), которые перетекают на счета «цифронщиков» сию минуту. Рома мне доверяет. А я отстраняюсь, слушая краем уха взволнованные возгласы, и молча на него смотрю. В мире финансов практически каждый рано или поздно задумывается о том, чтобы переспать с мужиком. Кто-то думает об этом с отвращением; по их мнению, лучше долбиться в анал с подружкой, чем найти себе кайфующего от процесса дружка. Кто-то – с неподдельным интересом, явно оттопыривающим штаны. А кто-то – с обреченным равнодушием, потому что нет особой разницы: сосать морщинистые члены совета правления метафорически, или делать то же самое буквально, лоббируя свои интересы, продвигая инициативы и выбивая финансирование. Ебля – это просто валюта, которую у вас не примет ни один банк, но охотно примут многие банкиры. Есть и другая крайность: парни и девчонки, для которых секс с себе подобными – просто забава сродни кокаиновой дорожке или прыжку с парашютом. Дерзко, отвязно, и просто охерительно щекочет нервы. Раньше я не относился ни к тем, ни к другим. Я и сейчас не отношусь. Секс для меня – не валюта; я давно уже могу сам за себя заплатить. Секс для меня – и не кокс тоже; хороший трах стоит гораздо дешевле – пару улыбок, десяток коктейлей и одну умопомрачительную гонку по ночному городу на дорогущем авто. И никакого «двести баксов за грамм». После подписания договоров я не еду отмечать вместе с «цифронщиками», а добираюсь до номера и прямо с порога раздеваюсь догола. Я представляю, как тогда, на пляже, когда мы пили бабскую шипучку под шум прибоя, во время прощания руки Белкина не соскальзывают с моих плеч, а начинают расстегивать на мне рубашку. Я представляю, как тогда, на моем первом благотворительном вечере в роли инвестора Рос-Инноваций, я хватаю за руку и утаскиваю в туалет не Юлю, которая давно мне не нужна, а Рому, который нужен мне просто до обалдения. Я представляю, как он целует меня... с той же порывистой и жадной откровенностью, с которой всегда обнимал. Я вытягиваюсь на простынях, обхватываю член рукой и понимаю: секс – не валюта, не кокс и не забава для тех, кому смертельно скучно жить. Это блядская, мать ее так, необходимость. Акт отчаяния. Попытка присвоить до конца, до последней гребаной полоски на галстуках, вместе со всеми потрохами, тщательно уложенными волосами и маленькой выпуклой родинкой на узком лице. Я кончаю, как пятнадцатилетний пацан: спустя пару минут дрочки, с глухим стоном уткнувшись лбом в постель.* * *
Вечеринка проходит на арендованном катере. Огни танцпола расчерчивают внутреннее пространство каюты голубым и малиновым, и я брожу на пересечении этих цветов, как неприкаянный дух: со стаканом, в котором на полпальца виски и на три пальца воды, образовавшейся из тающего льда. На Роме – молочный пиджак в узкую вертикальную полоску, бордовый пуловер и лоснящаяся то ли синим, то ли зеленым бабочка. Трудно рассмотреть оттенок в этой какофонии цвета, звука и дерганья. Я стою в первом ряду, когда он начинает говорить. - Добрый вечер всем, - аплодисменты. Конечно же, они хлопают. Почему бы им не похлопать? В роскошной каюте собрались десятки людей – все те, кого в той или иной мере финансируют резервы Рос-Инноваций. Все те, кто сидят в советах и комиссиях. Все те, кто имеют хоть какое-то отношение к государственным деньгам. - Многие из вас помнят затею с технокластером в Краснодаре, - задумчиво говорит Рома. - Кстати, хотел назвать его «Краснокластером», - спасибо отделу маркетинга, что отговорили… Люди смеются. Я тоже усмехаюсь, стискивая пальцами свой стакан. Рома рассказывает душещипательную, отглаженную для большей эффектности историю о том, как Рос-Инновации купили ноутбуки для студентов из Краснодара; о том, как эти ноутбуки были мгновенно переработаны в наличку, ведь пополнить карман для юных изобретателей было важнее, чем совершать изобретения; и о том, как однажды Рома узнал, что некто Руслан разработал уникальное программное обеспечение и получил за него полную стипендию Стэнфорда. - Самое главное, - говорит Рома, сжимая в одной руке бокал шампанского, а в другой – микрофон, - ничего этого не случилось бы, если бы он не получил компьютер, который мы тогда подарили. Руслан, где ты? Руслан встает, и со всех сторон к нему льнут, шелестят, грохочут аплодисменты. Алена стоит по правую руку от Ромы и смотрит на него преданным собачьим взглядом. - Руслан, мы гордимся тобой, - восклицает Рома, поднимая бокал. - Таких как Руслан у нас много, у каждого своя история, но каждый из вас делает мир лучше. За вас, ребята! Он завершает тост, и люди хлопают, смеются, высоко поднимают бокалы. Я стою молча, не в силах даже глотнуть свой виски со льдом, в котором уже почти не чувствуется виски. На маленькой сцене Рома целуется с Аленой, и я неловко чокаюсь с кем-то, отводя от них взгляд. Потом я бесконечно долго сижу за дальним столом, пока «цифронщики» празднуют с другими стартаперами, пока бухгалтер Дима хлещет шампанское из горла, пока незнакомые мне девицы – жены и подруги, попавшие сюда как «+1», радостно прыгают на танцполе. Музыка словно пробивается сквозь вату.* * *
Ромы не видно. Его ручная болонка флиртует с барменом, и когда я спрашиваю, куда она дела Белкина – дергается и отвечает, что она ему не жена, и не обязана знать, где и за кем он там волочится. Похоже, их постановочный счастливый поцелуй после тоста был скорее постановочным, чем счастливым. Не получив помощи, я ищу Белкина сам, и нахожу на безлюдной корме. Услышав звук шагов, Рома оглядывается и смотрит на меня через плечо. Потом улыбается. В руке у него неизменный бокал шампанского, словно Белкин с ним родился и с ним же умрет. - Вот ты где… - говорю я, приближаясь к поручням у края палубы. - Макс, - Белкин улыбается, а потом указывает мне бокалом в сторону города. - Ты помнишь, что здесь было лет десять назад? Пару секунд я смотрю на него, а затем усилием воли заставляю себя перевести взгляд на Москву. Река подернута мелкой складочкой волн – они серебрятся, как рыбья чешуя, и стремительно исчезают под брюхом яхты. Мы пялимся на город, а город пялится на нас – сверкающий, залитый неоном и наполненный жизнью. - Слепые фонари, мутные улицы, - говорит Рома, чуть морщась. - Люди такие… вечно в сером. А сейчас – смотри! Его лицо в ночном освещении кажется иссиня белым. Еще секунду Рома смотрит на город, а затем поворачивается ко мне – обнаженно-восторженный, открытый, с сияющими отраженным светом глазами. - Здесь можно, - говорит он, - и нужно жить! - Ром, я стукач. Я говорю это быстрее, чем успеваю обдумать. Хотя о чем тут думать? Я уже давно должен был это сказать. Какое-то время Рома смотрит на меня, а потом хмыкает и улыбается краем рта. - О чем ты? Он словно дает мне шанс отшутиться. Показать, что это не взаправду, что я порю какую-то чушь. - Меня завербовали стучать на тебя, - быстро говорю я, не успев испугаться и передумать. - Следственный департамент МВД, человек по фамилии Савелов. Рома смотрит на меня, не улыбаясь. Его кадык слегка движется, словно он собирается сглотнуть, но передумывает в последний момент. Сначала мне кажется, что он смотрит на мои губы, и меня бросает в душный, лихорадочный румянец, - но на самом деле его взгляд направлен мимо меня. Это длится всего пару мгновений, но я чувствую, как кровь отливает от лица и устремляется туда, куда бы ей лучше сейчас не попадать. Возбуждение пополам с глухим, гложущим изнутри страхом – не лучшая смесь. Рома молчит бесконечно долго. А потом наклоняется ко мне и отчетливо, по слогам говорит: - Мо-ло-дец. Лицо у него спокойное. Я смотрю молча, отстраненно, и Рома догадывается, что я его просто не услышал. - Молодец, что сказал, - повторяет он. - А я все думаю, чего они там притихли… Он отпивает шампанского и расслабляется. А затем говорит: - Знаю я этого козла… - Кто «они»? – спрашиваю я, с трудом разлепив губы. - Концерн Рос-Защита, - роняет Рома, словно это само собой разумеется. - Двоечники из МВД. Старые танки перекрашивают за миллиарды и на наши бюджеты хотят сесть. У них еще какой-то там Шохин… Целая банда… Москва пялится на нас голодным неоновым взглядом. Глазам становится больно, и я опускаю ресницы. - Как они тебя нашли? – спрашивает Рома. - Завинтили прямо в аэропорту, - говорю я, кое-как справившись с онемением. - Стали грузить старыми делами, какими-то левыми документами по «Мегаполису»… Вся эта история, когда меня на Бали закрыли – это тоже они были. Рома улыбается во весь рот, показывая жемчужно-белые зубы. - Вот суки… - Ром, мне нечего сказать, - пришибленно говорю я. - Тебе надо меня уволить. Так будет лучше для всех. - Даже не надейся, - отвечает Рома. Он не думает ни секунды – говорит сразу, будто мое предложение кажется ему абсурдным. - Скажи, у них есть хоть что-то на тебя? Что-то реальное? - Нет, - я качаю головой и отворачиваюсь. - Все сфабрикованное... Но ты же понимаешь, что это их не остановит? Пузырьки поднимаются к поверхности шампанского, и с каждой минутой их становится все меньше. Я думаю: когда мы закончим этот разговор, шампанское выдохнется окончательно. И я тоже – выдохнусь. Закончусь, как те пузырьки. - Тем более тебе нельзя уходить, - твердо говорит Рома. - Макс, в людях я не ошибаюсь. Он заглядывает мне в лицо, и взгляд у него – ищущий, словно он надеется рассмотреть что-то в моем взгляде. - Мы честная компания, у них на нас – ноль, - говорит Белкин, пытаясь меня успокоить. - Ничего. Кроме зависти. - Я боюсь, этого недостаточно… У берега воду расцвечивают светло-голубые, грязно-розовые, тускло-оранжевые полосы – отблески ночной иллюминации. Я смотрю на них, чтобы не видеть Роминых глаз. Невыносимый страх внутри не становится менее острым, но теперь я хотя бы могу дышать. - Завтра начнем решать твой вопрос, - говорит Рома. - Если надо – через Виктора Ильича этим козлам мозги вправим. Я делаю вдох, а затем выдох. Сжимаю пальцами нагревшийся бок стакана. Потом смотрю на Рому, и желание схватить его, сжать его, ткнуться в него лицом – просто прижаться, без каких-то там бабских заморочек вроде поцелуев и ебли на ближайшем столе, - становится настолько острым, что перешагивает грань моей терпимости. - И запомни, - говорит Рома, протягивая мне руку с бокалом. - Мы своих не сдаем. Потом мы чокаемся стеклом о стекло. Потом мы пьем. Потом я думаю, что я сейчас поразительно трезв, а в эту минуту мне совсем не хочется быть трезвым. Рома молча улыбается.* * *
В конце вечеринки, когда ее участники вызывают такси и дожидаются своих машин у причала, я подхожу к Роме и говорю: - А знаешь, хорошо, что ты меня не уволил. Он поднимает на меня взгляд. Его ладонь лежит на тускло отблескивающей двери машины. Водитель ждет внутри. В эту секунду я думаю, что если бы меня и впрямь уволили, то тогда мне единственная дорога – за борт. Я нигде не свой, нигде не нужен – я не прижился на Бали, и теперь уже вряд ли приживусь в Москве. Единственное место, где я действительно должен быть – рядом с Ромой. - Я не хочу уходить из Рос-Инноваций, - говорю я. - Никуда. Я наконец-то на своем месте. Я даже отсюда не хочу уходить, веришь? Он окидывает взглядом мерцающую огнями набережную. А потом говорит: - Не уходи. И распахивает передо мной дверь авто.