По кругу

      Для меня одного ринг качался, словно находился тренировочный зал не под землей (если верить словам Невилла; другого источника сведений я не имел), а на сражающемся со штормом корабле. Живот ныл от голода, каждый мускул на удивление развитого тела молил о пище, как под водой легкие требовали бы кислорода. Я подумывал о том, чтобы свернуться в клубок, прижать как можно сильнее колени к груди, — вероятно, это отчасти заглушило бы вой болящего желудка, — однако лечь мне помог удар сбоку ногой в голову! Я глухо рухнул на живот, распластался в манере застреленного персонажа старого дешевого детективного сериала, будучи не в силах подняться.       — Почему мы не можем поесть?.. — простонал я возвышающему надо мной Невиллу.       Мне не хватило затраченных на сон часов; Невилл ворвался утром, надо полагать, и потащил меня на тренировку: что тренировать-то, если я ничего не помню и навыков, следовательно, у меня никаких нет?! Но он меня и слышать не хотел. Всячески истязал уже больше часа, далеко не в первый раз свалил меня с ног, вот только так основательно я от него ранее не огребал. Если и может существовать наиболее жирный намек от провидения бросить все и пойти есть, то удар с ноги в табло — тот самый знак свыше!       — Я уже объяснял, — раздраженно выдохнул он, уперев руки в боки. — Джек всегда занимался до завтрака…       — Да никто же не видит! Не заподозрит, если я пойду есть…       — Дело не в подозрительном отступлении от привычек. После еды ты будешь вялым, сонным, не сможешь выдать максимум!..       — Какой к черту максимум, Невилл?! Я стоять не могу!       Мои вопли с пола, очевидно, все же смогли достичь его кипящего разума, и с пропитанным усталостью вздохом Невилл сел рядом со мной по-турецки, скрестив руки на груди. Он надеялся, что мышечная память осталась при этом теле, что под его чутким руководством я буду осваивать приемы один за другим, с небывалой легкостью, как орешки щелкать, а в итоге получаем это — груду мышц, коей как управлять — еще поди разберись.       — А ты довольно много знаешь о человеке, которого ненавидел, — подумал я вслух — и тотчас пожалел о сказанном: лицо Невилла посмурнело, вокруг глаз расплылись угрюмые тени, брови двинулись к переносице.       — Прекрати… — обиженно просопел он. Не зло почему-то… — Поднимайся. Твоя взяла.       — Мы идем есть?       Воодушевление поставило меня на ноги в ту же секунду, и мне выпала редчайшая возможность посмотреть сверху на встающего Невилла: видеть собственную макушку до неприятного странно…       — Да, но сперва — душ.       От последнего слова меня бросило в нервную дрожь. Ведь когда я был в душе, все перевернулось с ног на голову, вся моя жизнь, которую теперь я и не помню… Вот только что именно я позабыл: жизнь серого невротика, ходящего к психиатру, или заполненные тренировками и черт знает чем еще будни агрессивного вояки?.. Даже это меня в тот момент не сильно тревожило. Я брел по похожим друг на друга как две капли воды коридорам, привязанный к уверенной широкой поступи Невилла, и страх во мне неукротимо пенился: еще немного — и я задохнусь этой пеной, пузыри кислоты полезут из сдавленной глотки!.. Что случится, когда я опять зайду в душ?..       Мое сердце сперто дрогнуло, едва Невилл остановился, но оказались мы не перед дверью душевой, а у прачечной. Невилл попросил меня подождать снаружи, скрылся из вида секунд на двадцать и вернулся с двумя прозрачными вакуумными пакетами — комплектами здешней формы. Ну теперь-то мы точно отправимся в душ…       Выходит, Невилл действительно разбудил меня спозаранку: ранее коридоры и помещения пустовали, сейчас же все больше мужчин и женщин избегали мой встревоженный взгляд. Чаще всего проходящим мимо было глубоко плевать на нас с Невиллом, однако некоторые, в основном мужчины, удивленно таращились, — и их можно было понять! Если то, что я увидел на записи с камеры видеонаблюдения, являлось не разовой стычкой, а ежедневной практикой, прогулка с Невиллом плечом к плечу становилась источником недоумения для каждого, кто был в курсе его непростых отношений с Джеком.       Так, облитые нежелательным вниманием, мы молча добрались до душевой: я пересек порог, нервно задержав дыхание, словно собирался занырнуть на глубину. Ноющим виском я ощущал пристальный взор Невилла, читающего по моему побледневшему лицу весь спектр негатива, взбунтовавшегося против меня в одночасье. Я же поймал себя на мысли, что больше, чем конца этого кошмара, страшусь оказаться оторванным вообще ото всех ориентиров: сейчас по крайней мере у меня есть хоть какая-то информация о себе и, конечно же, Невилл; что если я вновь попаду в другую реальность — и лишусь даже этих жалких крох?..       Поздоровавшись со мной, душевую покинул незнакомец; я и ухом не повел, тараня зрачками кафельную стену. Слева Невилл избавлялся от одежды, и мой мозг, пустой, не считая тысячи и одного страха, решил заполнить вакуум повторением. Я машинально снимал и складывал одежду; руки пытались нащупать ткань и тогда, когда ничего уже не осталось, и, громко сглотнув, я занял ту же кабинку, что и прежде, включил теплую воду. Строптивые потоки, приятные наэлектризованной коже, на миг испугали меня, однако на этом все и завершилось. Я по-прежнему стоял в душевой. По-прежнему толком не знал, где я и кто я. Невилл по-прежнему был по левую руку… Еще не успев определиться с тем, каким тоном я поделюсь с ним этой новостью, я заглянул за перегородку!.. И пальцы вжались в лед между нами…       Невилл стоял ровно, чуть запрокинув голову и подставив лицо бодряще прохладным струям. Его кожу покрывала тончайшая водная вуаль, ее тревожили пальцы, скользящие все ниже и ниже расслабляющими массирующими движениями: с шеи и плечей — на грудь, в меру развитую, не перекаченную; с груди — на широкий мосток пресса, сильно выделяющийся из-за изящной худобы боков; с живота — по волосам… До конца так и не избавившемуся от переноса своей личности на тело Невилла, мне выносимо было глядеть на то, как его — уже действительно его в большей степени — пальцы касаются пока что все еще моего члена, двигаются от головки к основанию, оттягивая крайнюю плоть…       Точно громом пораженный, я спрятался обратно за перегородку, благо незамеченный Невиллом. Он принимает душ, это просто гигиеническая процедура!.. С твоим телом тем более!.. Но в этом-то отчасти и было дело: его руки — мое тело… Я практически почувствовал эти прикосновения, трепетные, тягучие. Почему неутолимое желание по отношению к Невиллу кажется мне таким знакомым?.. Однако обмозговать произошедшее я смогу и позже, а сейчас, в последние минуты уединения за душевой перегородкой, необходимо было решить другую проблему…       Мое нынешнее тело не воспринималось родным, но пробуждало дискомфортное дежа вю в районе затылка. Кожа под пальцами — будто из невероятно реалистичного, но все-таки искусственного материала; мне неприятно было во весь опор приближаться к разрядке, молясь о том, чтобы Невилл не закончил принимать душ слишком рано, не заглянул ко мне, чуть ли не забившемуся в угол и справляющемуся с нежданно нагрянувшим возбуждением от, выходит, собственного тела?! — ведь Невилл — это я!.. Ощущается мной хотя бы… Как последний извращенец, я рисовал в воображении более решительную версию себя: мужчину, толкающего Невилла к стене, разворачивающего к себе лицом, целующего грубо и властно, дотрагивающегося обеими руками до того, что должно быть моим!.. Касающегося всего Невилла…       Шум воды за перегородкой смолк. Мое сердце пропустило удар, и, представив внимательный взгляд Невилла, прикованный к самоудовлетворяющемуся мне, я выплеснул жар в ладонь и поспешил смешать с водой, как можно скорее отправить след преступления в водосток. Я не знаю, что со мной происходит… Но, признаться, нуждался в разрядке: чтобы абстрагироваться от грозовых туч нерешенных проблем, не сойти с ума по вине перманентного стресса, на пару блаженных секунд почувствовать себя счастливым, не обремененным тревогами… Однако с чистотой правой ладони вернулось и темное небо над моей головой, и в качестве зонта у меня — только Невилл…       После этого, одевшись во все выстиранное, я стыдливо последовал за Невиллом в столовую. Мне уже было все равно и на удивленные взгляды коллег, и на приветствие шефа, которое я оставил без ответа. Невилл списывал мое состояние на волнение и, к счастью, воздерживался от любых вопросов. По пути мы вновь зашли в прачечную: Невилл сдал нашу несвежую одежду. Задержав его ненадолго, я зачем-то перед этим проверил карманы своих штанов — без каких-либо мыслей в голове, чувствовал, что что-то должно быть в них, но пальцы нащупали лишь воздух.       Когда Невилл присоединился ко мне снова, я шел уже на пару шагов впереди него, угрюмо глядя в пол, с осиротевшими руками в пустых глубоких карманах. Мой спутник ничего не сказал, но с изумлением подметил то, к чему я сам пришел только через некоторое время: я вел нас в столовую…       В отличие от прочих помещений, в которых я уже побывал, столовая не выглядела архитектурным воплощением бесчувственности с налетом пессимизма: она была необычайно светла и просторна, словно через несуществующие окна сюда проливался яркий солнечный свет; глянцевые столы и стулья точно бы сияли из-за идеальности белоснежного покрытия; кремовый кафель под ногами был настолько чист, что с него можно было есть! — такое уж точно вызвало бы у окружающих подозрения в нестабильности моей психики… Почти все столы были заняты. С Невиллом шаг в шаг я пересекал столовую, как можно меньше озираясь по сторонам, — понимал, сколько ненужных трудностей принесет всего одна встреча глазами с кем-то из особенно близких товарищей Джека. Не успев дойти до стоек с едой, холодильника с напитками и кофемашины, я услышал приветственный оклик справа: там за столом пустовало как раз одно место, без сомнений, припасенное для меня. Но я и ухом не повел. Невилл — единственный, за чью руку мне сейчас безопасно держаться.       Он первым взял поднос, заменяющий тарелки несколькими секциями, в одну из них, единственную круглую, вставил стакан и пошел вдоль металлических стоек накладывать завтрак. Я повторял его действия, брал ту же еду: понятия не имею, люблю ли я овсянку, фрикадельки, тосты из черного хлеба и молоко, однако от возможности выяснить хоть что-то о себе не откажусь. Да и есть хотелось так, словно еще несколько жалких минут голода, грызущего желудок, сделают меня каннибалом.       Мы сели за дальний столик, рассчитанный как раз на пару человек, и холодный скользкий стул, похожий на половину яичной скорлупы, показался мне усеянным еловыми иголками. Слишком много глаз, слишком пристальное внимание… Мне неуютно было не только сидеть и есть: даже дыхание с морганием давались неестественно, грудная клетка и веки двигались как по таймеру, будто я лишь имитировал человека. Невиллу, очевидно, было не привыкать к осуждающим взглядам. Начав с овсянки, он погрузился в планшет, в выразительных распахнутых глазах отражался черный текст на голубоватом фоне.       — Что делаешь?.. — глупо поинтересовался я, желая больше заполнить молчание звуком, отвлечься, чем на самом деле быть в курсе чужих дел: личное на то и личное.       — Решил покопать информацию на тему… твоей ситуации, — нашелся Невилл.       — Читаешь про путешествия по мультивселенным?       — Извини, — поморщился он, понимая, что сообщает также между строк. — О потере памяти…       — Через технику секретной военной организации можно вот так запросто выйти в Интернет? Разве это не нарушает безопасность? — буркнул я и сунул за щеку фрикадельку. Смотри-ка, неплохо! Курица?..       — Здесь не совсем такой Интернет, как у горожан. Доступ есть практически ко всему, с легкостью можно заглянуть хоть в «DarkNet», но только в качестве наблюдателя. Писать ничто и нигде невозможно, никаких социальных сетей, форумов, чатов, трансляций. Пользовать остается невидимым для внешнего мира, скачивание любой информации не оставляет следов на серверах. Для всего Интернета нас нет — мы призраки.       Кивнув, я продолжил пережевывать совершенно не нуждающуюся в этом овсянку. Посмотрим, что мы имеем. Я знаю про Интернет. Я знаю, какая на вкус курятина, как надевать штаны, как выглядят здания изнутри, девайсы и бесконечное множество вещей. Я не воспринимаю эту реальность с постоянными удивленными охами-ахами, почти все мне тут знакомо. Я не обладаю знаниями и навыками, напрямую связанными с местом, в котором нахожусь, так, что ли?..       — Невилл, — заговорщицки склонился я над подносом, и собеседник взглянул мне в глаза, — а то, что ты рассказывал — про вторую Холодную войну, предвоенную ситуацию, организации, подобные этой, и все остальное, — известно мирным жителям?       — Конечно же, нет, иначе наверху началась бы неконтролируемая паника. Люди вдали от бомбоубежищ — в смертельной опасности: как вообще возможно рассказать им правду, при этом избежав массовых беспорядков…       — То есть я знал до разговора с тобой все то же, что и люди на поверхности?..       — Ты не знал, в какой стране находишься…       — Хорошо, — мигом осек его я, — минус информация о собственной личности! Но это все мне не ново: какова вероятность того, что в параллельной реальности еда, мебель, география стран, имена, технологии — все будет дублироваться?       — Я не верю, что ты путешествуешь по параллельным вселенным.       — Я, кажется, тоже перестаю в это верить. — Отложив вилку, я сцепил руки в замок и уставился на подгоревший тост так, как если бы за его хрустящей коркой скрывались все ответы. — Что я делал до того, как оказался в душевой, а позже — на ринге?       Невилл погасил планшет, отпихнул его на край стола и пододвинулся ко мне вплотную. Наши лбы едва не соприкасались. Мы не смотрели друг на друга, гóлоса хватало с лихвой.       — Пока ты спал, я просмотрел записи с внутренних камер. За несколько часов до потери памяти ты покидал это место, в который раз сбежал в город. Что делал там — никак не узнать. Можно было бы позаглядывать в файлы охранных систем различных заведений или тех же светофоров с камерами, чтобы проследить путь, но что-что, а скрываться от видеонаблюдения Джек всегда умел… Вот что странно! — встрепенулся Невилл, тотчас отбросив мысли о старом недруге. — Впервые отсутствуют нужные нам записи со здешних камер. Все что есть: ты покинул подземный комплекс — и несколькими часами позже вышел из душевой, уже пребывая… не в себе, — не шибко деликатно покрутил он пальцем у виска.       Его взгляд скользнул вбок и приметил статно вышагивающего по проходу шефа. Соколиные глаза последнего уставились мне в затылок до ощутимой мигрени. Держа здоровенные ручищи за широкой каменной спиной, он приближался к нашему столу. Невилл схватился за планшет, стал быстро перелистывать какие-то списки, шепча:       — Тебе нельзя с ним общаться сейчас — ты все еще странный. Я отвлеку его, а ты выбегай из столовой по-тихому. Встретимся у тебя в комнате… Шеф!       Невилл выпрыгнул из-за стола, чуть обошел начальника боком, из-за чего тому пришлось повернуться ко мне спиной. Пока я нелепо просачивался все дальше и дальше от нашего столика, Невилл тараторил без умолку, тыкал текстом и цифрами старику прямо в нос, а тот не мог вставить и слово. В глубоком полуприседе, провожаемый ошеломлением коллег, я выбрался в черный коридор и, выпрямившись, скорым шагом направился вперед. Я не думал о том, куда иду, ноги несли меня сами, а под сердцем теплилась надежда на то, что Невилл догадается принести мне еды (позавтракал я так же, как и выспался). По дороге мне встречались стекающиеся к столовой люди. Один, отдаленно знакомый, вероятно, по показанной Невиллом записи, попытался завести со мной разговор, но я, обронив универсальное «Не сейчас…», прошел мимо, даже не оглянулся. В окружении неизвестного и непонятного меня тянуло ко всего одной постоянной — к Невиллу, так что я и без мыслей о еде ждал скорой встречи с ним. На глаза нахлынули свежие воспоминания о душевой, его лицо и то необычайное умиротворение, которым оно наполняло мои вены!.. С печальным вздохом я погладил затылок: волосы были непривычной длины — короче, чем у Невилла, и потому на ощупь неприятны.       «J17». Моя дверь. Спроси меня кто, как пройти от столовой до этой комнаты, я не смогу ни рассказать, ни представить, но вот он я — на месте. Выходит, Невилл прав оказался в предположении о наличии телесной памяти. Интересно, какая цифра написана на его двери?..       Комната встретила меня негостеприимной тишиной, пустотой, духотой отчасти. Задыхающимся без знакомого, родного, взором я бродил по мебели и стенкам, по полу… На нем, почти под кроватью, белела маленькая прямоугольная карточка. Бесшумно притворив за собой дверь, словно намеревался копаться в чужих вещах, я поднял визитку и перевернул. Семь цифр, выведенные наскоро черными чернилами, да метка отеля, название которого мне ничего не сказало.       Я метнулся к письменному столу, под выстрелы возбужденного сердца стиснул пальцами ручку и на бумажке для заметок написал несколько первых цифр. Почерк был другой. Не я написал телефонный номер на визитке — а кто? Визитка… Визитка…       Кровать глухо скрипнула в момент, когда я позволил себе упасть на постель, по-прежнему сжимая визитку — достраивающийся на глазах мост к берегу той моей жизни, далекой от мира Холодной войны.       …Психиатр дал мне визитку… Но мы встречались не в гостинице, а… в больнице, наверное? Где еще может сидеть психиатр?.. Я припомнил кожаную софу, деревянную дверь. Что было за ней — останется загадкой навечно, как и дорога до моего дома — до ванной. Но визитка — это уже что-то! Наверное, уронил ее вчера, срывая плакаты Джека со стены. Вот что должно было быть в моем кармане!.. Откуда она здесь взялась?..