Доверяй. Почитай. Повинуйся

«Кто говорит, что он во свете, а ненавидит брата своего, тот еще во тьме». Первое послание Иоанна 2:9

Запах сводил Алекс с ума. Она проваливалась в эту смесь старых ран, белых цветов и криков снова и снова, будто погружалась в ледяную воду. Нависший над ней потолок хранил следы влаги и плесени, и Алекс смотрела на него, пытаясь взглядом пересчитать узоры. Бэйкер помнила их наизусть: три цветка там, затем лоза, листочки, нераскрывшиеся бутоны. По щекам текут горячие слёзы, но это не её слёзы. Проще абстрагироваться, выйти из своего тела и не знать, что происходит. Сосредоточиться на узорах. Пришедшего выдаёт скрип половиц, Алекс вздрагивает, но она всё ещё не здесь. Снова лоза, листочки… — Ты очень красивая, — голос одновременно выдёргивает оттуда и оставляет там, Бэйкер уже слышала это много раз, но иным голосом. Слова одеваются в женский голос как очки в пластиковую оправу. Нераскрывшиеся бутоны, три цветка и снова лоза. Фэйт перебирает пряди её волос, что-то мурлычет под нос, и Алекс тянется навстречу каждому невесомому прикосновению. У Вестницы очень нежные руки: она проводит пальчиками по щеке, вытирает холодную и почти высохшую слезу, ведёт аккуратно по шее, линии ключиц и не останавливается, потому что у Алекс нет сил сказать «нет». В зеркале она видит только её руки: Фэйт заплетает волосы, задерживает ладони на висках и направляет голову Алекс прямо. У неё нет сил даже держаться. Вместо ответа она пытается приподняться, и её тело куда-то уходит, плывёт тоже, непослушное, словно тряпичная кукла. Давление на плечи — совсем невесомое, будто не стоившее сил — возвращает обратно. — Теперь я вижу, почему ты понравилась Отцу, — слова снова обволакиваются в голос Фэйт, и Алекс закрывает глаза прямо как там, в воспоминаниях, когда пыталась притвориться, что это не она. — В тебе столько всего нераскрытого. Всё вокруг было белым: не столько белым, скорее, прозрачным, будто Бэйкер смотрела сквозь пелену дымки со сладко-душным запахом. От неё слезились глаза, а в горле становилось тесно. — Только посмотри… твои глаза, — Фэйт пальчиком ведёт по горлу и поднимает безвольную голову на уровень зеркала. — В них столько печали и нераскрытой веры. О, ты прекрасна. Когда-то у Алекс были зелёные глаза, но теперь на неё из отражения глядела чернота зрачков, полностью заполонивших радужку, и от этого пронзительного взгляда хотелось уйти. Бэйкер хотела поднять холодную руку к глазам, чтобы успокоить зуд, но едва ли смогла пошевелить ею. — Любовь покрывает множество грехов, — Алекс не слышит голоса Отца, но незримо чувствует его присутствие, как заяц в силках неотвратимо знает, что идёт его погибель. Но всё равно тянется навстречу этим словам, так как понимает, что это не только погибель, а и спасение. — Тебе нечем делиться, Алекс, — слова просачиваются сквозь зарубцевавшиеся шрамы и старые воспоминания. — Позволь нам полюбить тебя, чтобы из нового урожая ты смогла дарить эту любовь нам. Фэйт опускается совсем низко — залитая солнцем и дымкой — чтобы оказаться с Алекс на одном уровне. Она смотрит не на неё, а сквозь зеркало, проводит руками от ключиц Алекс до самой груди, чтобы поправить сползающее платье, и останавливает пальцы на предплечьях. Бэйкер готова отдать что угодно, чтобы она не отпускала её. — Тебя нужно наставлять: с кротостью, чтобы освободить от страха, который уловил в свои сети, — горячие ладони Отца ложатся на её голые плечи, она не видит лица, но точно знает, что это его руки и его голос, утягивающий обратно в толщу тёмных вод и узоров. — Ты была так одинока, предаваясь своему страху и живя без веры. — Позволишь ли ты себе стать нашей любимой дочерью и сестрой? Нести нашу любовь, делиться ею с тем, кто внемлет, кто любит и кто желает быть единым целым с нами? Иного ответа и быть не может: руки Отца сползают на предплечья, а Фэйт улыбается ей через зеркало. Они оба обнимают Алекс, они любят её, доверяют ей и никогда не оставят в этом мире изо лжи и обмана. — Да… Если Алекс придётся умолять, то она будет, не испытывая ни стыда, ни горечи. Она была одна, была потеряна и была нелюбима, но теперь прозрела и видела свет. Каждый раз приходится насильно выдёргивать себя из этого воспоминания: на берегу, протянув руки, стоит Дрю, и Алекс послушно входит в эти объятия, кто-то одобрительно хлопает её по плечу, согревая после ледяной реки. Красный рассвет обжигает лица, превращая их в месиво крови и мяса, виднелось что-то ещё тёмное и неприятное, застывшее на краю сознания. Алекс пытается держаться за эту мысль, но она ускользает, потому что Фэйт вплетает в волосы цветы, и неприятное воспоминание исчезает из головы. В воду входит кто-то еще: силуэт тонет в чёрном мазуте реки, на которую не ложится даже солнце, и фигура исчезает под толщей воды. Алекс смотрит, ведь проходит минута, затем другая: что-то вспыхивает на краешке воспалённого сознания, но так же быстро и тонет, убаюканное руками на её предплечьях и цветами в волосах. Бэйкер проснулась с криком и ещё какое-то время пыталась выровнять дыхание. Вязкий мазут ощущался повсюду: он пробирался за шиворот, был на языке, заползал в глаза, но сон остался там, а она уже была здесь. Алекс сжалась в комок, пытаясь убедить себя в этом: никаких цветов, никакого скрипа половиц, никаких обещаний любви. За окном стояла непроглядная ночь: яркая луна пробиралась в комнату, заливая её холодным свечением. В темноте Алекс разглядела пустую кровать Сары и села, пытаясь собрать мысли воедино. Удалось не сразу: казалось, что всё тело налилось свинцом, так сложно давалось каждое движение, и даже мысли до конца не подчинялись ей. Горячие руки всё ещё ощущались на коже, и от этого по всему телу курсировали волны мурашек. Обняв себя за плечи, Алекс попыталась стереть невидимый отпечаток и вернуться к реальности, но гадкое чувство никуда не делось. Она вспомнила, как стояла в душе, пытаясь смыть с себя стыд, боль и чужие прикосновения, но они не исчезали, прямо как теперь. Это было везде, в ней и вокруг. Лицо Джозефа вырисовывалось в памяти, даже когда Бэйкер жмурилась и тёрла слезящиеся глаза: рука, лёгшая на грудь, мягко опрокидывает на воду, и Алекс не успевает задержать дыхание. Вода скользкими комьями захлёстывает рот, и от этого в лёгких нестерпимо жжёт. Сквозь толщу воды она видит спокойное и смиренное лицо: её жизнь была в руках Джозефа, и она отдала ему себя полностью. Что, если он был прав? Импульсивная мысль захлестнула голову и пробралась внутрь ещё с одним глотком воды — мир снова перевернулся, и всё вокруг стало одним целым. Она, Джон, Отец, Сара и Фэйт. Отец обещал ей ответы, и вот они, прямо на ладони, иди и смотри: в голове было ясно как никогда, и Алекс почувствовала, что улыбается, когда руки, обнявшие лицо, убрали мокрые пряди волос и баюкали её голову как родного ребёнка. Теперь же, очнувшись одинокой в этой тёмной ночи, Алекс не чувствовала ничего, кроме смятения и страха. Больших усилий стоило подняться с кровати — Бэйкер пошла вдоль стены, медленно переставляя ноги, и всё боялась, что усилия будут напрасными, и она снова окажется в постели, пытаясь одолеть вес своего тела. Прошло несколько минут, пока Бэйкер наконец смогла ухватиться рукой за тумбу с зеркалом и немного заземлить себя. Без поддержки она снова проваливалась в чёрную воду и задыхалась, пытаясь выбраться. Что-то было не так. Откуда такая слабость? Что с ней сделали? Привыкшие к темноте глаза наконец различили бледные очертания в зеркале. Волосы были аккуратно заплетены в косы, и Алекс подняла руки к голове, чтобы избавиться от них. Пальцы нашли цветочные лепестки, пробудившие что-то на краю памяти. Уцепиться за мысль было так же сложно, как вспомнить ускользающий сон. Бэйкер думала, что с ней, человеком, который мыслил исключительно холодной головой, такого не произойдёт. Сейчас внутри неё были сотни чужих мыслей, мешающих думать, и это сбивало с толку. В университете она как-то напилась, почти до потери памяти: восстанавливать воспоминания приходилось по редким фотографиям и чужим рассказам. Это было смешно, ведь ничего страшного не произошло. Сейчас что-то случилось и происходило прямо сейчас, но никто не мог объяснить и успокоить. Больше всего Бэйкер боялась, что кто-то воспользовался её беззащитностью. Снова. Ещё раз она этого не переживёт. Алекс в очередной раз оглянулась в сторону кровати, надеясь увидеть Сару, но комната была пустой, а аккуратно заправленное одеяло сообщало о том, что на постели никто не спал. Сара не могла её бросить или умереть — Отец бы не позволил. Выстрел на реке прогремел снова, и воспоминание вонзилось в голову как штопор. Тогда Бэйкер хотела кричать и плакать, рваться вперёд и угрожать полицией, но теперь внутри была одна звенящая пустота. Алекс вспомнила слова Джона, но вопросов уже не осталось. Это ускользающее ощущение правильности грызло изнутри, словно совсем недавно Бэйкер поняла что-то, к чему стремилась так долго, и это делало её счастливой. Теперь знание ушло и от этого становилось гадко: Алекс чувствовала себя обманутой и одинокой. У Отца были ответы, и он обязательно поделится ими. Вдоль стенки Алекс добралась до двери, подёргала заклинившую ручку и поняла, что у неё нет сил повернуть её до щелчка. Она повернулась к кровати, прикидывая, сколько времени понадобится, чтобы сесть обратно, и поняла, что из угла, покрытого тенью, на неё смотрит чернота. — Я клянусь Богом, что никогда не оставлю тебя. Ведомая голосом, Бэйкер отпускает стену, чтобы приблизиться к нему. У Отца есть ответы, и он никогда не даст миру причинить Алекс зла. Невысказанная благодарность застыла на языке, и чёрная тень вновь окутала с головой. Бэйкер упала на дощатый пол, не справившись с весом собственного тела. Она могла закрыть глаза и притвориться, что это всё сон. Да, так и стоило поступить. Пение проникало в голову, и Бэйкер чувствовала вибрацию, исходящую от него. Она обнаружила себя окружённой роем чужих голосов, спектром эмоций и желаний, и быть частью целого казалось высшим благом. Дневной свет заливал всё вокруг и тонул в запахе цветов, свежести и травы: Алекс прищурилась на мгновение и поняла, что до этого пела, склонившись над раскрытой книгой. Страницы хрустели под пальцами и наливались белизной под косым почерком — её почерком. Бэйкер не помнила, чтобы писала подобное или думала о чём-то таком. Голоса вокруг не смолкали, и Алекс обвела глазами заполненный зал — это была та самая церковь, которую она видела ещё вчера в лучах умирающего заката, и прихожане теснились на лавках, стояли в проходах, бились в поклонах у самой кафедры и тянули руки к фигуре, объятой солнцем. Что-то внутри дрогнуло, когда она различила лицо Джозефа — он не был тенью в углу или горячими руками на её плечах, но чувства к этим воспоминаниям остались внутри, и чтобы избавиться от них, пришлось бы вскрыть грудь и вытащить оттуда громко бьющееся сердце. Джозеф пел вместе с остальными — нестройный гомон голосов, который Алекс слышала снаружи, теперь казался одним целым. Воспоминания возвращались с каждой секундой: клетка, кровавый песок и осколки черепа, мутная вода и вырезанные буквы смешались в один клубок, который Бэйкер теперь безуспешно пыталась распутать. Что-то произошло в той воде, но спросить было не у кого. По правую руку от Джозефа стояла Фэйт, и блаженная улыбка на её лице снова возвращала Алекс в пелену зелёного тумана. Ей показалось, что Фэйт поймала её взгляд — изучала всего мгновение, будто саму себя спрашивала о чём-то, и Бэйкер боялась отвернуться, чтобы не выдать свой здравый рассудок, бессильную ярость и ненависть, проступающую отовсюду, куда не дотянулись ласковые руки и где не было белых цветов. Пастор Джером говорил, что заметил бы увлечённость Мишель наркотиками. Что-то было в воде, Бэйкер вгрызлась зубами в эту мысль и собиралась сражаться за неё до последней капли крови. Ей казалось, что она выделяется своим молчанием. Алекс не знала, нужно ли ей петь вместе с остальными, поэтому зацепилась взглядом за соседей: кто-то перевернул страницу, и она послушно дублировала движение, приникая глазами к строкам. Пытаясь подражать остальным прихожанам, Бэйкер обвела взглядом церковь, выискивая знакомые лица. Копна тёмных волос напомнила о Мишель, но это была не она. Где-то должен сидеть Дрю или тот парень из грузовика… девушка со злыми глазами из стали, но Алекс натыкалась на чужие лица, улыбчивые и спокойные. Что-то было не так. Всё было не так. Последнее воспоминание было на рассвете, когда солнечные лучи лизали лицо, а Отец убирал мокрые волосы с глаз. Джон смотрел одобрительно, и тогда ради одной такой улыбки Алекс была готова захлёбываться водой снова и снова. Сейчас это чувство пропало, будто его выжгли на коже и срезали, оставив болезненно-стыдливое послевкусие. Бэйкер не могла описать свои чувства, поэтому сидела, сжимая в руках раскрытую книгу. Только бы дождаться конца проповеди и спросить совета. Хоть у кого-нибудь. Когда проповедь закончилась и нужно было встать вместе с остальными, Бэйкер едва удержалась на ногах. Это чувство крайнего недосыпа или опьянения мешало не только вести себя естественно, но и трезво думать. Бэйкер чувствовала себя растерянной: будто кто-то отнял нечто важное, но она не могла вспомнить, что именно, и факт потери её злил. Пол был забросан свежими цветами: они призывно захрустели под ногами, когда толпа прихожан двинулась к выходу. Алекс остановилась в притворе, прислонилась к стене, чтобы не мешать людскому потоку, и принялась высматривать знакомые лица. Нужно было ещё вчера понять, что своего рюкзака Алекс больше не увидит — это лежало на поверхности, и Бэйкер считала, что легко отвоюет право на независимость. Никто не даст ей обратиться в полицию, никто не встанет на защиту или подаст руку. Алекс была обязана помочь себе сама. Раздражённая этим фактом, Бэйкер начала выскабливать из заплетённых волос лепестки цветов, попутно избавляясь и от кос. Отец клялся Богом, что никогда не оставит её. Не оставит, не даст причинить зла, не отпустит, не даст увести или уйти самой. Ей не позволят уйти, её привяжут насильно к этому месту, заставят полюбить его и принять. Среди незнакомых лиц Алекс увидела Дрю: веснушчатое лицо, едва тронутое щетиной, она узнала сразу же. Бэйкер постепенно возвращала свои воспоминания, цепляясь за образы и слова. Ещё немного, и она вспомнит остальное. Дрю мог ей помочь. Бэйкер смогла догнать парня уже на улице: он с кем-то прощался, но Алекс схватилась за его локоть, пытаясь привлечь внимание. — Ты… ты меня помнишь? — спросила она, вглядываясь в молодое лицо. — Ты Дрю, так ведь? Дрю озадаченно окинул взглядом её футболку с принтом и только тогда улыбнулся. В парне не было страха или смятения: они были оба на том берегу реки и видели то же самое. Но их чувства не были похожи. Как это возможно? — Да, а ты девушка из бара, — ответил Дрю. — Разговаривала с моей сестрой. — Такое чувство, что это было так давно, — Алекс пыталась начать осторожно, боясь показаться глупой или опасной. Дрю что-то прикинул в уме: — Ну, неделя уже точно прошла. Как-то много работы навалилось, не успеваю следить за временем. Алекс показалось, что она куда-то проваливается: попытки убедить себя в том, что с посвящения прошло несколько часов, умирали на глазах. Где она была всё это время и что делала?.. И, что самое важное, что делали с ней? — Работы? Какой работы? — Алекс попыталась придать своему голосу беспечности, но дрожь скрыть не удалось, и она обняла себя руками за плечи, притворяясь, что мёрзнет. — А, ерунда, — Бэйкер убедила себя в том, что подобная уклончивость не была враждебной. — Вчера ездили в долину на охоту, подстрелили оленя. Дрю был ещё совсем мальчишкой в душе: на две головы выше Алекс, плечистый и с виду суровый, но сейчас, рассказывая о своих достижениях, выглядел таким счастливым, что Бэйкер ему неосознанно позавидовала. У него, наверное, было то самое знание, делающее его таким, и никто его не отбирал. — Нашёл своё предназначение? — спросила Бэйкер, почему-то вспомнив слова Фэйт. Она была где-то в церкви, среди остальных прихожан, и Джозеф тоже там был. Алекс боялась, что они застанут их с Дрю в разгар беседы, и следующий провал в памяти не заставит себя ждать. — Мне не очень нравится убивать животных, — признался Дрю, будто не заметив иронии в голосе Бэйкер. — Но все говорят, что я скоро найду дело, которое будет не только приносить пользу церкви, но и станет отдушиной. Например, похищение людей. Или убийство несогласных с церковью, подумала Алекс, на этот раз точно зная, что необходимо оставить своё мнение при себе. Бэйкер уже высказала свою скептичность Фэйт, и вот, чем это обернулось. Повторения она не хотела. — Я тебя не слишком отвлекаю? — от поиска своего предназначения, хотела добавить Алекс, но снова сумела вовремя прикусить язык. — Нужно забрать со склада припасы, но… — было видно, что Дрю нравится их беседа, и он не хотел уходить. — Если хочешь ещё поговорить… — Составить тебе компанию? Алекс была готова делать что угодно, только бы не оставаться одной и не заниматься самокопанием. Да и Дрю показался ей славным парнем. Как только Мэри Мэй отпустила его сюда? Вдруг и она тоже поддерживает взгляды этой церкви? А Ник? Весёлый завсегдатай бара советовал ей не ехать на север, и вот, что произошло теперь. Она здесь и даже не знает, что делать дальше. Наверное, нужно было начать с небольшой разведки. Вместе с Дрю они спустились вниз с холма — Алекс постоянно оглядывалась, боясь увидеть Фэйт, но прихожан было так много, что лица смешались в одно сплошное пятно. Она очень надеялась, что вспомнит хоть что-то до следующей встречи с кем-то из Вестников. В памяти были только зелёный туман, руки, обнимающие её, и угольная тень в углу пустой комнаты. Теперь Алекс не была уверена, что увиденное было сном. Дрю выбрал дорогу, ведущую вдоль реки, и теперь у Бэйкер была возможность увидеть иную сторону этого места — туман на другом берегу наконец-то рассеялся, и оттуда проглядывала вершина хвойного леса. Этот запах доставал до церкви и мешался с сотней других, напоминавших о родном доме. Бэйкер пока не решила, плохо это или хорошо. — А как твоя сестра? — спросила Алекс, когда они пересекли небольшой мостик и оказались на складской территории. Место было обнесено высоким забором, но ворота оказались открытыми. Оглядевшись, Бэйкер увидела причину — люди разгружали машину, набитую ящиками с яблоками. Когда Дрю и Алекс шли мимо, бородатый мужчина с автоматом наперевес, охранявший ворота, приветственно кивнул. — Ну, наверное, в Фоллс Энде? — неуверенно сказал Дрю. — Мы в последнее время встречались только на работе. У брата и сестры в таком маленьком округе были плохие отношения? Как так? — А почему она не с тобой? — Алекс вдруг вспомнила, что уже спрашивала нечто подобное у Ленни. Ответ Дрю был ей очевиден, но она всё равно хотела получить ответ. — У нас всегда были разные взгляды на моё будущее, — за разговорами они зашли в один из деревянных амбаров, который община, по всей видимости, использовала в качестве склада. — Мы с Мэри вообще… слишком разные. Дрю был молод, но отнюдь не глуп. Он осторожно выбирал слова, ровно как и Алекс, поэтому этот разговор никак нельзя было назвать честным до конца. Но были в этой беседе и свои плюсы: они оказались единственными посетителями склада, поэтому могли разговаривать без страха быть подслушанными кем-то из Сидов. — Она не хотела, чтобы ты жил в общине? — спросила Алекс, наблюдая, как парень ножом освобождал от изоленты какие-то картонные ящики. — Я бы не стал называть это общиной, — ответил Дрю. — Для меня это, скорее, семья. Такой взгляд на происходящее был чем-то новеньким: от Дрю не укрылось то, как Алекс удивлённо вскинула брови, поэтому он поспешно добавил: — У каждого, кто приходит сюда, собственные причины. Кому-то нужен лидер или вера, а кому-то просто некуда пойти. Алекс тоже в каком-то смысле некуда было пойти, и Сиды об этом позаботились, лишив всего, что казалось важным. Теперь Бэйкер чувствовала смятение и понимала, как легко попалась на крючок, жалкая и одинокая. — И Сиды принимают каждого? Алекс вспомнила об убийстве во время посвящения, о женщине из грузовика с пленными, и этим ответила на свой вопрос самостоятельно. — Я здесь всего неделю и знаю не больше твоего, — примирительно улыбнулся Дрю. — Знаю только, что церковь даёт шанс каждому, и надеюсь, что моя сестра им воспользуется. Алекс хотела спросить об остальной семье Дрю, но знакомый голос прервал разговор: — Ящики, помеченные красным, нужно вынести наружу, сейчас подъедет машина из Уайттейл, — бородатого мужчину Бэйкер узнала не сразу, но затем вспомнила ночь погони и историю про людей, патрулирующих долину. — Джон попросил оставить одну партию припасов для острова, — ответил Дрю, взглядом прикидывая объем работы. Подошедший мужчина заинтересованным взглядом окинул Алекс — было бы глупо надеяться, что он не узнает её в этой майке и рваных джинсах. — Рад, что ты осталась, — он протянул Бэйкер руку для приветствия. — Уильямс. Мэттью, но лучше Уильямс. Алекс молча ответила на рукопожатие. Если бы она не захотела оставаться, то могла разделить судьбу того мужчины в реке. Положение спас Дрю, который уже успел распаковать одну из больших коробок. — Это из магазина Гаррисонов? Не знал, что они помогают церкви. У парня в руке была консерва с каким-то импортным супом или тушёнкой. — Джон умеет убеждать, — как-то криво ухмыльнулся Уильямс. — Да и разумно это, оставаться в стороне в такое время? Бэйкер слышала такие слова всё чаще, особенно после отгремевших выборов и войны где-то за океаном на востоке. Люди не чувствовали себя в безопасности, поэтому и примыкали к кому ни попадя, позволяя распоряжаться их судьбами. Что ни говори, «Врата Эдема» существенно упрощали людям жизнь. — Да уж, всем бы такую сговорчивость, — иронично заметил Дрю, не сумев спрятать за этим горечь. Нетрудно было понять, кого он имел ввиду. — Когда Джон вернётся, мы вместе что-нибудь придумаем, — пообещал Уильямс, поднимая одну из коробок. Он взглянул на Алекс. — Не поможешь? Они не очень тяжёлые. Всё ещё обдумывая новую информацию, Бэйкер послушно подняла один из ящиков и последовала за мужчинами. Ноша в руках так же гремела консервами. Интересно, куда отправляли эти продукты? — Па уже несколько лет даёт от ворот поворот всем, кто пытается поговорить о церкви, — продолжил Дрю, когда они втроём вышли на улицу к машине. — Он скорее в могилу сойдёт, чем позволит своей семье присоединиться к нам. Уильямс поставил коробку на землю, чтобы откинуть крышку пикапа и забрать ношу у Алекс. — Как я уже сказал, Джон может быть довольно убедительным, — сказал он. — Просто дай ему время. — Боюсь, что Джон последний, кого он станет слушать. Если бы мне дали поговорить с отцом… Уильямс задумчиво почесал бороду, наблюдая за тем, как Дрю загружает ящики в кузов. — Тут я тебе уже никак не помогу. Если бы я решал, то отправился бы сегодня вместе с остальными в Фоллс Энд. — Что мешает? — Отец решил, что меня слишком многое связывает с Джеффрисом, — Мэттью пожал плечами. — Старая дружба может творить страшные дела с людьми, даже с теми, кто давно отрёкся от своего прошлого. Чтобы перенести остальные ящики, понадобилось сделать ещё несколько заходов. Алекс теперь точно знала, что пастор Джером был жив, и эта новость сняла камень с души. У неё оставалось ещё много вопросов, но теперь Бэйкер хотя бы была уверена в том, что не стала причиной смерти хорошего человека. От физической слабости не осталось ни следа — эта работа немного отвлекла Алекс от невесёлых мыслей, но затем Мэтт захлопнул крышку пикапа, и собственная судьба снова нависла Дамокловым мечом. — Куда везут эти припасы? — поинтересовалась Алекс, когда они с Уильямсом остались наедине. Дрю извинился и поспешно ушёл, вспомнив о своём поручении. Бэйкер просто не знала, что ей делать дальше и нужно ли что-то делать вообще, поэтому осталась на улице, даже забыв предложить Фэйгрейву свою помощь. —В Уайттейл к Джейкобу, — объяснил Мэтт, когда отпустил водителя пикапа. — В горах сейчас плохая погода, и условия для работы ужасные, поэтому бóльшую часть провизии отправляем Вестнику. — Я думала, Вестников двое, — Алекс мысленно обругала себя за любопытство, но Уильямсу будто было не в тягость отвечать на её вопросы. Честно сказать, разговаривать с ним Бэйкер понравилось куда больше, чем с остальными — он не сыпал загадками и цитатами, а отвечал просто и по факту. Алекс была почти готова закрыть глаза на тот факт, что совсем недавно Уильямс возглавлял её так называемое «спасение». — Так много кто думает, — усмехнулся мужчина, вытирая пыльные руки о потёртую джинсовку. — С тех пор, он как вывез половину людей отсюда, то вообще перестал появляться в церкви. — А зачем вывез? — Тренировки, подготовка наших людей к Жатве, не знаю, может быть, по просьбе Отца, — Уильямс без интереса пожал плечами. — В самой церкви мало кто остается, так как работы почти нет. Честно признаться, Алекс не горела желанием оставаться здесь, рядом с Джозефом и под неусыпным надзором его Вестников. Может, за пределами острова шансы на побег были выше? — У тебя тоже есть какое-то «предназначение?» — Алекс ненарочно выделила это слово, но Уильямс всё равно хмыкнул. — Я бы это так не назвал: да, может, некоторые до сих пор верят, что у них есть какое-то предназначение, но мы все просто делаем свою работу. Ещё в лесу Бэйкер поняла, что мужчина согласен с Джозефом. Она сопротивлялась изо всех сил, но всё равно пыталась примерить на себя чужие ботинки и поставить на место рядового эдемщика. Может, так ей удастся убедительней играть свою новую роль? В словах Уильямса она видела не слепую веру, а холодный расчёт, прямо как у неё. Мысль о том, что мужчине можно довериться, была отброшена почти сразу же. — Если хочешь, называй это выгодной сделкой, — сказал Мэтт после недолгого молчания. — Но постарайся держать эти мысли при себе. Если Джон и Джейкоб относятся к такому спустя рукава и иногда позволяют своим людям лишнего, это не значит, что Отец и Фэйт того же мнения. Выгодной сделкой это было назвать сложно, но и Алекс не была в равных условиях с остальными. Она находилась здесь не по своей воле и боялась рассказать об этом хоть кому-то. Пока они возвращались к поселению, Уильямс рассказал, чем обычно занимаются новоприбывшие: рано или поздно Алекс придётся выбрать между тремя Вестниками, потому что на острове работы не было. Казалось, что из долины сбежать легче всего, но Бэйкер ещё не забыла неприятную стычку с Джоном и знала, что в дальнейшем их будет больше. Фэйт представляла не меньшую опасность, — в первую очередь для рассудка — но младший Сид был чем-то другим. Своими поддразниваниями и каверзными вопросами он легко мог вывести Алекс на очередной разговор, но Фэйт была фора, ведь она уже начала изучать прошлое Бэйкер в попытках бередить старые раны. Бэйкер почувствовала это беспардонное вторжение в личное пространство, когда разговоры об одиночестве и любви поселили крохотное сомнение внутри её души, а сны, полные болезненных воспоминаний, вырвались наружу впервые за много лет. Мэттью оставил её, когда вопросы закончились. Напоследок он похлопал Алекс по спине и сказал, что сожалеет, что не смог присутствовать на её посвящении. Бэйкер показалось, что он чувствует какую-то ответственность за неё, как за новичка. Затем Уильямс ушёл, пообещав составить компанию в другой раз. Эта забота была какой-то новой и неприятной, словно кто-то потрепал отвыкшую от ласк дворнягу по загривку. Фэйт тоже воспользовалась шансом, чтобы заплести волосы Алекс, будто на ту же собаку попытались надеть красивый ошейник. Одновременно хотелось и лаять, и скулить: Алекс не понимала, что именно чувствует от обрушившегося на неё внимания. Не зная, чем ещё заняться, Бэйкер свернула на холм к церкви: внутри уже никого не было, а о недавнем присутствии людей напоминало лишь обилие чужих запахов и брошенные книги. Алекс ушла с проповеди второпях и оставила свою на одной из лавок. Книга смиренно дожидалась её, будто знала, что рано или поздно о ней вспомнят. Пустая церковь напомнила Алекс о вечере, когда она оказалась здесь наедине с Джозефом. Несмотря на отсутствие веры, молитва в его компании показалась Бэйкер особенной. Алекс могла попробовать ещё и узнать, что почувствует на этот раз, но внутри всё протестовало. Подняв свою книгу, Бэйкер вплотную подошла к кафедре, становясь на место проповедника. Алекс попыталась восстановить в памяти моменты, когда он мог бы стоять здесь, лживым и нежным словом направляющий паству по пути, неугодному Богу, но думала только о том, что Джозеф сказал ей тогда. Он никогда не помогает, только указывает путь. Алекс была потеряна ещё тогда, в лесу, но свет фонаря вернул её обратно. Путь мог быть окольным, но вести к одному и тому же пункту назначения. Это были мысли, которые Бэйкер не желала допускать совсем недавно, но теперь у неё не было ничего, кроме самокопания. Если Бог хотел, чтобы Алекс оказалась здесь, из этого можно было извлечь урок. Нужно только понять, какой. Рано или поздно она узнает, что делает всё правильно. Поймёт, что следует Его воле. Она должна была повиноваться, если не хотела доверять и почитать. Никто не вытащит её из своей скорлупы, если Алекс сама не захочет искупления, и она будет тянуть этот момент, пока не почувствует, что пора. Отец Дрю мог приехать за сыном, и если Алекс проявит немного терпения, то всё окупится. Да, терпение. Следующие несколько дней прошли без участия Фэйт — она наблюдала только издалека, а когда думала, что всё под контролем, уже Алекс следила за ней. От побега пришлось отказаться. Бэйкер теперь понимала, насколько сумбурным и непродуманным был её план. Пересечь бурную реку вплавь, серьёзно? Она не понимала, почему её до сих пор держали в церкви, но догадывалась, что дело было в Фэйт. На утренних проповедях она не сводила с Алекс глаз, а на вечерних эту работу на себя брал Джозеф. Они часто оказывались рядом, как в том странном ночном сне. Руки Фэйт сползали на её предплечья и сковывали движения, она улыбалась, но почему-то смотрела сквозь Алекс. Джозеф даже не нужно было смотреть — ему достаточно было положить свои руки поверх ладоней Фэйт, и тогда Бэйкер чувствовала себя защищённой и одновременно будто под прицелом. Было несложно догадаться, что дело в цветах: Алекс обходила свежие грядки за милю и с подозрением относилась к приносимой еде. Вся община ела одно и то же, Бэйкер знала об этом, так как имела доступ ко внутренней кухне, но всё равно следила за собственной тарелкой и напитками. Она была в сознании, размышляла и планировала побег, но это послабление могло закончиться в любой момент. Днём приходилось бороться с собой и своим языком, укрощать гнев и гордыню, а ночью избегать страшных снов, которые Фэйт обнаружила, когда сковырнула слой циничной журналистки из Техаса. Алекс терпела и считала дни. Признаться, проповеди были самой трудной войной: Бэйкер уже давно смирилась со странной доктриной, но всё равно не научилась пропускать сказанное мимо ушей. Вместо этого она примеряла на себя правила, пыталась понять, сможет ли соответствовать им и сколько выдержит, притворяясь кем-то другим. Джозеф говорил, а Бэйкер внимательно слушала вместе с остальными прихожанами и иногда делала заметки. Если не брать в расчёт утреннюю и вечернюю экзекуции, — Алекс просто не находила другого слова, хотя очень старалась — в остальном она оказалась предоставлена самой себе и успешно избегала внимания Сидов эти несколько дней. Постоянная текучка людей не позволяла расслабиться ни на секунду — Алекс искала знакомые лица, намеренно ходила к подсобным помещениям мимо клеток, где не так давно сидела сама, изучала «Откровение». Соседка по комнате (у Алекс не поворачивался язык называть Сару другом) постоянно где-то пропадала. Они почти не разговаривали, потому что Бэйкер так уставала за день, что валилась спать, едва разувшись. А Сара приходила поздно, поэтому они только желали друг другу доброго утра и приятного аппетита, когда оказывались рядом на завтраках или ужинах. Джон тоже оставил Алекс в покое. Первое время она взрывалась изнутри как пороховая бочка, когда младший Сид проходил рядом и мимолётом смотрел в её сторону, потому что обида за рюкзак и кассеты была слишком свежа. Наверняка он сжёг весь компромат и теперь думал, что Алекс лишилась подстраховки, стала беззащитной и уязвимой. Они ни разу не переговорили с того утра перед посвящением, но Бэйкер в этом и не нуждалась. Запираясь в своих мыслях по вечерам, когда была возможность уйти с головой в «Откровение», Бэйкер перечитывала сделанные на проповедях заметки и пыталась делать выводы. На одной странице, аккурат над словами про смирение и принятие, она косыми палочками отмечала дни, проведённые в общине. Джозеф пообещал, что не будет давить на неё с исповедью, и какое-то время Алекс чувствовала себя в относительной безопасности. Она ощутила долгожданное смирение, когда на одной из молитв перед едой ей пришлось взять за руку Джона. И она не почувствовала ничего.