Доверяй. Почитай. Повинуйся

«И чтобы нам избавиться от беспорядочных и лукавых людей, ибо не во всех вера». Второе послание к Фессалоникийцам 3:2

— Поэтому я говорю вам как Отец, который обращается к своим детям: придите ко мне, все труждающиеся и обременённые, и я успокою вас. Голос Джозефа отражался от церковных стен, заполнял уши тех, кто любил и почитал, проникал в самое сердце и баюкал тех, кто нуждался в успокоении. Вечерняя проповедь давно стала для Алекс своеобразным ритуалом — она слушала её, забыв о времени, а затем дожидалась, когда помещение покинут люди, имевшие вопросы к проповеднику. Через несколько часов церковь обретала первозданную тишину, и было в ней что-то божественное, словно её касался свет и кто-то ещё внимал словам Джозефа, невидимый и прекрасный. Алекс потеряла чувство единения с Богом ещё в детстве, но теперь заново училась оставаться с ним, не обвинять в своих бедах и ни о чём не просить. Когда ей нужно было привести в порядок мысли или разрешить какую-то моральную дилемму, она шла сюда: если Джозеф задерживался с прихожанами дольше, чем обычно, то Алекс уходила. Это был её способ молиться, и никто бы не посмел его отобрать. Сегодня пришлось ждать дольше обычного, и Бэйкер почти потеряла надежду подумать в тишине. Худой лысеющий мужчина, который несколько дней назад приехал на остров, решил наконец-то присоединиться к пастве Джозефа. Он, как и многие другие, был здесь по своей воле. Бэйкер не присутствовала на посвящении, но видела новоприбывшего за ужином того же дня. И вот, Отец был готов выслушать его. Алекс точно не знала, что происходит при исповеди, на то она и была таинством, но надеялась, что никогда не падёт так низко в своём отчаянии. Выйдя из церкви, она какое-то время сидела на камнях под сенью густых деревьев, где всегда было сыро и пахло мхом. Под солнцем камни сильно разогревались, но день выдался на редкость холодным и мрачным. Дождливое небо отступило, давая свободу кровавому закату, и эти медленно перекатывающиеся редкие тучи брели на восток за реку Хэнбейн. Забравшись по лестнице на сторожевую вышку, которая созерцала весь восток округа, можно было вдалеке увидеть речные витки и чёрную ленту железной дороги. Они иногда сплетались воедино, будто в вечном и изматывающем сражении, а затем отступали друг от друга на долгие мили. Алекс проводила на вышке большую часть своего свободного времени, но ни разу не видела ни одного состава. Бэйкер чувствовала себя отрезанной от остального мира: отсутствие телефона и любой другой связи её не коробило, но само ощущение одиночества неустанно следовало по пятам уже несколько дней. Резкая смена ситуации, отсутствие новостных порталов и прочих прелестей интернета плохо на ней сказались. Изнывая от недостатка новой информации, она начала цепляться за любые слухи, углублялась в «Откровение» и слушала проповеди Джозефа так внимательно, словно это был эталон истины. Причём головой понимала, что поступает неправильно. Это состояние одиночества играло с Алекс злую шутку: так она становилась податливой, мягкой и восприимчивой и всё чаще ловила себя на мысли, что ищет оправдание всему, что делала община. С высоты холма Алекс могла видеть, как далеко раскидываются поля и исчезают за береговой линией, за деревьями и вечерним туманом. Смотрела, как зажигаются огни в домах, как в окнах мелькают чужие тени и как безустанно движется жизнь в поселении. Маленькое пристанище хорошо укрывалось за раскидистым деревом: день за днём выходящий из дверей церкви Джозеф то ли не замечал, то ли предпочитал игнорировать факт того, что Алекс за ним наблюдает. Незримо, так же, как Вестники следили за каждым членом общины, и так же, как затаившийся крокодил созерцает животное со дна мутной реки. Бэйкер устала, — морально и физически — понимала, что истощение где-то рядом, и скоро у неё не будет больше сил бороться со своими сновидениями, с учениями, которое «семья» бережно вкладывала в её голову каждый день, но по-прежнему пребывала в состоянии полного смирения и ожидания. После каждой проповеди приходилось долго думать: иногда уговаривать себя, хвататься за собственные убеждения, давать пощёчину заснувшему здравому смыслу и выныривать из этого зелёного омута. Сиды упрямо заметали сор в дом Алекс, а та вычищала метлой всё обратно к ним, но их было больше, они были напористее и явно не испытывали этого истощения. Джозеф и новоиспечённый член общины вышли из церкви одновременно — проповедник скорее по привычке взглянул в тень деревьев, где сидела Алекс, но как и во многие дни до этого ничего не предпринял. Бэйкер какое-то время наблюдала, как они оба спускаются с крутого холма к поселению: Джозеф затем свернул к реке и исчез за высокой травой, направляясь к собственному дому, а безымянный мужчина направился к общему дому, где временно проживали новоприбывшие. Алекс всё думала, когда Сиды устанут от неё настолько, что вышвырнут с острова в один из регионов. Отправляться на север в горы ей хотелось меньше всего, так как Джейкоба Бэйкер знала лишь по словам других. Он был бывшим военным, очень упрямым, и обладал харизмой человека, который склонит тебя на свою сторону даже насильно. Алекс не была уверена, что сможет бороться с таким давлением. У Джона был абсолютно иной подход, он подавлял людей морально, но его люди (в том числе Уильямс и Дрю) без вопросов пошли бы за своим лидером хоть в бурю, хоть в ад. Попасть под внушение Джона тоже было страшно. Фэйт действовала иначе: ласково и нежно, словно бессимптомная болезнь, постепенно захватывающая всё тело. Не прошло недели, а Сара полностью ей подчинялась, говорила её словами и неосознанно начала перенимать некоторые повадки. Фэйт любила склонять голову, как бы исподлобья созерцая собеседника, и Сара так же смотрела на Алекс, если им удавалось поговорить. Оставшись в одиночестве, Бэйкер добралась до церкви и наконец-то оказалась наедине с собой. Вытоптанные сухие цветы заменили свежими с утра, и охапка белых бутонов приветствовала уже у самого входа. Пытаясь не задерживаться в притворе и не вдыхать цветочный аромат, Алекс подошла вплотную к трибуне, где начинал свои проповеди Джозеф. — Прошло уже больше недели, — Бэйкер прочистила горло, прежде чем начать говорить, но голос всё равно остался хриплым. На небе всё прекрасно знали и без неё: у Бога было место в первом ряду, и он мог видеть, как Алекс мучается от бессонницы и кошмаров, борется с собой и Сидами, пытается сохранить остатки гордости и цепляется за надежду, хотя висит над обрывом и уже хочет разжать пальцы. Бэйкер полагала, что Бог наслаждался шоу. Он не собирался ничего делать, (или просто не мог) все они просто смотрели на её жизнь, как на убогую второсортную картину с отстойного кинофестиваля. Никаких новостей из внешнего мира: если неделей раньше Алекс считала им всю Америку до самого Техаса, то теперь он сузился хотя бы до жизни за пределами острова. Бэйкер намеренно держалась поближе к Дрю, надеясь на свежие новости от его настоящей семьи, но всё было тщетно. Это был очередной тупик, и Алекс словно стояла на маленьком огрызке земли, ждущая очередного жестокого прилива. Цепляться за свои ожидания было всё сложнее: надежды больше не становилось, но зато сны с участием Фэйт набирали оборотов, и Алекс чувствовала, что совсем скоро поддастся. — Я устала бороться, — Алекс не заметила, как села перед трибуной на колени, созерцая пол. Что толку было смотреть на неоновую звезду или на тряпьё, перекроенное из настоящего американского флага в какой-то символ? Она приходила сюда почти каждый вечер, но веры так и не прибавилось. Появилось только мерзкое ощущение собственной беспомощности. Как окунаться в бочку с говном раз за разом, надеясь на другой результат. Это бессилие душило изнутри: Алекс продолжала себя мучить, пока не почувствовала, что плачет, уткнувшись лбом в деревянную кафедру перед собой. Давно пора было признать, что её никто не слышал и не желал помочь. Бэйкер была предоставлена самой себе, и если это одно из тех испытаний, о которых твердили всё детство, то оно было непреодолимым. — Тебя что-то беспокоит? Алекс вздрогнула и обернулась на голос: Джозеф Сид стоял у входа в церковь, сложив руки на груди. То ли вернулся сюда, что-то забыв, то ли специально наблюдал за ней какое-то время, в любом случае, это было нечестно. — Ничего такого, с чем бы я не справилась, — вышло грубо, но Алекс, ошарашенная визитом Джозефа, не успела подобрать вежливых слов. Как долго он тут был и что успел услышать? Они не оставались наедине уже больше недели, и Бэйкер прекрасно понимала, что ничем не заслужила его особого внимания. Алекс временами пыталась поставить себя на место Джозефа, чтобы понять, как он относится к ней, но проповедник был похож на застоявшуюся воду: Бэйкер могла погрузиться в неё и понять, что вязнет в болоте. Пока Джозеф молчал, наблюдая за Алекс, она поняла, что у него был очень понимающий взгляд. Он любил слушать больше, чем говорить, и это располагало к себе: Бэйкер хотела открыть ему душу, выговориться, прильнуть к плечу и заплакать. Этот образ делал Джозефа опасным. Алекс знала, что это лишь часть общей картины и боялась присмотреться, чтобы понять его до конца. Изучение никогда не бывает односторонним. Эта встреча выбила почву у неё из-под ног: если в трапезной или на проповеди у Бэйкер был шанс подготовиться к возможному разговору и заранее надеть броню, то сейчас Джозеф застал её врасплох. То ли знал, что Алекс не будет готова, и теперь этим пользовался, то ли правда беспокоился о её состоянии. Бэйкер упорно гнала от себя эту мысль. — Ты сама знаешь, как сложно держать боль в себе, — заметил Джозеф, останавливаясь в притворе. — И что это не может длиться вечно. Алекс инстинктивно сгруппировалась, готовая защищаться, но зрительного контакта не прервала. Она уже догадалась, какие у Сидов есть способы достижения истины, и испытывать их снова не хотела. Кто знает, сколько у неё ещё осталось блокпостов обороны? Она понимала, чего добивается Джозеф. Фэйт намеревалась уничтожить её изнутри, а проповедник закончит начатое. Бэйкер отвернулась, где-то в глубине души понимая, что Сид бесконечно прав: моральный конфликт уже вызревал внутри огромной гноящейся раной. Джозеф остановился в нескольких шагах от Алекс, и какое-то время они молчали, каждый в своих мыслях. — И что мне делать? — было глупо спрашивать совета именно у него, потому что это и так было очевидно. — Найти выход и стремиться к нему, — начало разговора Джозеф принял за разрешение, поэтому подошёл ближе. — Ты враг самой себе, пока копаешься в прошлом, без конца обвиняешь других и обманываешься. Он не мог знать, о чём Алекс думает или что чувствует, но попадал точно в цель. Оскорблённая правдой, она молчала. — Рано или поздно та боль, которую ты так тщательно скрываешь от чужих глаз, подчинит тебя, — голос Джозефа теперь был совсем рядом, и Бэйкер вытерла мокрое от слёз лицо, пытаясь сберечь крохи своего достоинства. — Тебе остаётся только обогнать грех и обуздать его, прежде чем вы оба падёте в яму, откуда уже не будет выхода. Алекс и без него знала, что несётся в огненную геенну на харлее без тормозов, и дело было вовсе не в отрицании своей боли. Джозеф никак не мог знать, что она чувствует, и это делало пропасть между ними гораздо больше, чем он думал. Видя, что Алекс не настроена на диалог, Сид молча подал ей руку, чтобы помочь подняться. Он всегда стремился окружать себя каким-то ореолом мистической завесы: любой другой прямо выразил бы свою мысль, но Джозефу было проще растечься мыслью по древу и разоружить изобилием ненужных слов. Это была своего рода тактика, которая одновременно и защищала Сида от прямого ответа, и давала собеседнику повод для размышлений. Вот и сейчас этот жест имел двойное дно — Джозеф протягивал ей руку, предлагая помощь в каком-то особом смысле. Незримое сакральное значение крылось в этом поступке, будто Бэйкер неосознанно подписывалась под чем-то, чего не понимала до конца. И тот факт, что оба находились по разные стороны баррикад, оставлял сомнение, что они снова неправильно поймут друг друга. Алекс решила принять помощь и поднялась, но Сид удивил её и здесь. Вместо того, чтобы придать важность этому жесту, он молча потянулся к воротнику рубашки, высвобождая разом несколько пуговиц. — Вот что бывает, когда пребываешь в аду без возможности вырваться, — не сводя глаз с Бэйкер, Джозеф указал на линию под ключицей, поглаживая пальцами длинный и давно зарубцевавшийся шрам. — Человек, поражённый гневом, начинает искать выход для этой злобы, причиняя боль другим. Он заражает этой болью как смертельным вирусом, и эта бесконечная схватка между людьми и привела нас туда, где мы сейчас. Алекс с горечью осознала, что это слишком похоже на то, что происходило с ней. У неё были свои шрамы, но не телесные — незаживающие огромные дыры, сочащиеся страхом. А у кого их не было? — И как ты справился с этим? Сид не спешил застёгивать рубашку, позволив Алекс внимательно изучить его тело, и она делала это: охватывала взглядом голую грудь, край татуировки, имитирующий бесконечные горы Монтаны, и шрам, похожий на след от ножа. Бэйкер терзалась любопытством, но не хотела знать природу этих отметин. Не хотела сочувствовать своим пленителям и искать что-то общее между ними. — Я остановил эту схватку. Принял эту боль как испытание, смирился с ней, погасил её, — Джозеф говорил медленно, словно хотел, чтобы каждое слово отпечаталось у Алекс в голове. — Джон может многое рассказать тебе о смирении, ему пришлось пройти по очень сложному пути. У Вестника были свои шрамы — Бэйкер видела один на руке, скрытый широким пластом татуировки, и теперь Алекс начала понимать. — Однажды он попал в западню расставленную людьми, которых любил, — продолжил Джозеф, и Бэйкер вскинула брови, удивлённая этим откровением. — Сильнейшую боль нам всегда причиняют те, кому мы доверяем. Я уже не надеялся, что смогу помочь ему выбраться из ямы, которую он себе выкопал. Мы оба преодолели это испытание с помощью веры, и его собственный путь был тяжёлым и болезненным. Алекс слушала с недоверием: она до этого момента не воспринимала Джона как полноценного человека с багажом прошлого, и ей трудно было представить, что он когда-то был разбит, как и она сама. У Фэйт тоже была внутри боль, у каждого из них. У всех, кто так или иначе оказывался на пороге Отца, внутри был поток гнева, направленный наружу. — Не хочешь говорить со мной, поговори с ним, когда будешь готова, — посоветовал Джозеф, когда Алекс отвела взгляд, ища, куда спрятаться от этого неприятного осознания. — Если ты увязла в болоте, то лучше всего тебе поможет тот, кто уже справился с ним и выжил. А когда ты выберешься, то сможешь помочь другим, и я обещаю, что это благородное чувство не даст сойти с дороги в Эдем. Прекрати этот бесконечный поток боли, которому ты подневольно следуешь, и тогда увидишь выход. С этого начинается любое искупление. Алекс могла взяться за свою рану, без конца штопать её нитками, а затем выковыривать, причиняя себе боль снова и снова, но это вело её в никуда, она это и сама понимала. Если ты болен, то тебе нужна помощь. Истекающий кровью человек не в состоянии помочь себе, и он должен обратиться за помощью к ближнему. Вспоминая Джона, Алекс не была уверена, что сможет доверить ему свою жизнь. — Я не знаю, с чего начать, — сказала она, окончательно признавая своё поражение. Но теперь она не ощущала от этого стыда. — Прежде всего прекрати копать. Этот совет ещё долго занимал голову: вместе с Джозефом они вышли из церкви и спустились с холма в поселение уже затемно. Алекс понимала, что зря оттягивала разговор. Боль осталась, и она сидела внутри злобным животным, но теперь Бэйкер хотя бы знала, как направить её в нужное русло и превратить в нечто иное. В желание выжить. — Спасибо за разговор, — сказала Алекс, когда они остановились на пути к дому. Сам того не зная, Джозеф вернул ей последние крохи надежды. Так человек кормит голодное животное, которое случайно оказалось под ногами, но Алекс было достаточно и этой подачки. — Я не сказал ничего, чего бы ты не знала сама. Они коротко переглянулись на прощание, словно два незнакомца, столкнувшиеся в утреннем метро, а затем разошлись в разные стороны. Обернувшись, Алекс какое-то время смотрела Джозефу в спину, пока он не исчез за одним из небольших домов, где во время воскресных проповедей селилась часть паствы. Разговор о шрамах и причинённой боли теперь уже не казался чем-то удивительным: как бы община это ни замалчивала, Джозеф всё равно оставался человеком, таким же как остальные. Это откровение заставило Алекс смотреть на мир иначе — она была заперта здесь наедине с собой и сидела в огромном болоте, в которое её столкнула глупая случайность. Но теперь разум прояснился: ситуация не была безвыходной, и при должном усилии это препятствие окажется жалкой лужей. Каждый вечер Бэйкер старалась обходить огороженную территорию по периметру, всё время выбирая разную дорогу. Вчера она забиралась на вышку, чтобы рассмотреть реку и горный хребет на севере, а сегодня свернула мимо озера через мост к складским помещениям. Эту дорогу ей показал Дрю, — она проходила аккурат между домами и выводила на узкую тропинку — но теперь её приятель уехал на охоту, и Алекс совсем не с кем было поговорить. Когда-то здесь располагалась посадочная площадка для вертолетов, но за ненадобностью потом была демонтирована, и теперь это всё переоборудовали под стоянку. Потёртый «бьюик», принадлежавший новому члену общины, сверкал свежевыкрашенным белым боком. Однажды Джозеф заметил, что нуждающихся в помощи становится всё больше, поэтому было принято решение выделить транспорт на фоне остальных машин. Кто-то не закончил работу, торопясь к вечерней проповеди, поэтому бросил банку с краской прямо здесь, намереваясь докрасить машину позже. Это и делал Джозеф, принимал под своё крыло всех: раздолбанные грузовики, которые уже много лет были не на ходу, старые бьюики и новенькие внедорожники… а затем выкрашивал одним цветом, возвращая к первозданному состоянию. Алекс медленно обошла стоянку, приводя мысли в порядок: вечерняя молитва, прогулка и поиск выхода стали её, можно сказать, единственным видом досуга. Она отмечала пути побега уже как что-то само собой разумеющееся. Соседские мальчишки в детстве учили её при помощи плоскогубцев замыкать провода и разгонять двигатель. Алекс какое-то время примерялась к машине, но затем махнула на затею рукой. Так обычно себя вёл бедный человек, останавливающийся перед красочной витриной: он мог тысячу раз насладиться вкусом еды или подумать, как хорошо будет сидеть по фигуре дорогой костюм, но затем всё равно пойдёт дальше, захваченный следующей идеей. Бэйкер вдруг остановилась, словно её огрели по голове чем-то тяжёлым. Между «родстером» и каким-то дешёвым «фордом» стоял выкрашенный внедорожник. Чтобы убедиться в догадке, Алекс обошла машину кругом — номера были сняты, но сердце всё равно взволнованно застучало. Она попыталась через тонированное стекло разглядеть салон, но только вляпалась краем майки в невысохшую краску. Ещё неделю назад эта находка повергла бы Алекс в шок, но сейчас она лишь пожала плечами: а где этой машине ещё быть, как не здесь? Собственное безразличие её удивило, будто что-то было безвозвратно потеряно. Словно не было этих дней, расследования и какой-то жизни «до». Алекс почему-то вспомнила именно Ханну, её любовь к серьёзным машинам вроде этой и разлитую газировку. Интересно, залипла ли панель?.. Бэйкер никак не могла им помочь. Алекс задумчиво пожевала губу и отошла от внедорожника. Если кому-то пришло в голову наблюдать за ней прямо сейчас, то увиденное точно насторожило бы. Алекс вернулась к «бьюику», легонько пнула носком кроссовка закрытую банку с краской и продолжила свою бесцельную прогулку. Синяя майка, которую Бэйкер нашла в общем гардеробе, была безнадёжно испорчена. Алекс долгое время отстирывала одежду от чужого запаха и ножницами снимала уродливые пайетки, а белое пятно краски свело на нет все старания. Можно было почистить майку бензином или растворителем, но пахнуть как техасский алкаш Алекс не хотела. Вдоль озера Бэйкер добралась почти до ворот, украшенных железной ковкой — на ночь они запирались, и остров, обнесённый колючим забором, становился совсем непреодолимым препятствием. Никто в здравом уме из внешнего мира не захотел бы соваться сюда без веских причин. Глупых блогеров в расчёт можно было не брать. Разглядывая воображаемые красочные витрины, Алекс отвернулась и зашагала обратно. Эдемщики ежедневно совершали массу вылазок: одни ехали с проповедей домой, и церковная машина с радостью подбрасывала прихожан, другие выбирались на охоту или в патруль. Припасы, привезённые с реки, рассортировывали и направляли в другие регионы, в основном на север. Из долины чаще всего приезжали грузовики с амуницией, но иногда это был скот или люди. Бэйкер занималась своими делами, но всё равно неустанно наблюдала за происходящим: искала лазейки, изучала почву, прежде чем будет готова прыгнуть. Яма теперь медленно, но верно превращалась в ровную почву и вскоре станет скалой. С вершины прыгать удобнее. Мысль о побеге откладывалась с каждым днём, чаще из-за страха: Фэйт обращалась к Алекс с очередным каверзным вопросом, и если та запиналась или уходила от ответа, приходилось сворачивать свою стратегию на неопределённый срок. Иногда варианты отметались из-за непродуманности, как тот же путь с самолётом. Можно было воспользоваться лодкой, как и советовал рыжебородый пленник, но на реке Бэйкер было делать нечего. Оставалось только копать, но уже направив свой гнев на созидание — делать это за тупой изматывающей работой было сложно, но зато на трапезах Алекс намеренно садилась поближе к главе стола, благо Фэйт предоставляла ей такую возможность. Пусть Джозеф и застал этот момент отчаянья, это не делало её изгоем. Алекс не знала, обсуждал ли он это со своими Вестниками, и вообще обсуждал ли с ними хоть что-нибудь, связанное с ней, но отношения с Сидами оставались на прежнем уровне. — Джейкоб просит слишком много, — заметил Джон за ужином. Большая часть прихожан уже закончила с едой, и знакомые девушки уносили посуду. Алекс хотела помочь, но Фэйт ласково остановила её за руку. — Если нашему брату нужна помощь, мы не можем отказать, — ответил Джозеф. Бэйкер знала причину этого разговора: вчера ночью из Уайттейл приехал целый конвой, а не два-три грузовика, как обычно. Хоть они и заехали с востока, Алекс узнала меченный крест-накрест капот. Так выделял свои машины только Джейкоб. За день до этого машина уже забирала новобранцев, поэтому замечание Джона было вполне обосновано. — В долине совсем не осталось людей на полях, — с нажимом сказал он. — Мы и так нуждаемся в продовольствии. — Привлеки новых, — предложил Отец. — Вудсоны, Фэйргрейвы, Раи. Жители Фоллс Энда. Они пойдут тебе навстречу, если найти правильный подход. — Это не дело одного дня. — Я не тороплю тебя. Но когда Джейкоб просит о помощи — мы помогаем. Я поступлю точно так же, когда помощь понадобится тебе или Фэйт. Алекс стало не по себе от этого разговора. Если Фэйт запросто могла взять человека измором, то Джон — по словам Уильямса — знал только язык насилия. И шантажа. Но что-то подсказывало, что её мнения никто не спрашивал. Она и так тут была лишь по просьбе Фэйт. — Как пожелаешь, Джозеф, — наконец согласился Джон, отводя взгляд. Водители грузовиков из Уайттейл называли всех прибывших новобранцами. Если Джон отбирал людей в основном для работы и охоты, то Джейкоб воспитывал солдат. Никто из тех, с кем Алекс говорила, точно не знал, что происходит на севере, да она и не горела желанием выяснять. Бэйкер посчитала, что ей повезло оказаться здесь чуточку раньше, чем каждый второй грузовик стали отправлять в горы. — Если они будут противиться, — сказала Фэйт, — попробуй укрепить их веру Блажью. Джон бросил на неё короткий взгляд, но ничего не сказал: Алекс могла только предполагать, о чём он думал и как относился к Блажи. Бэйкер понимала, что догадки строить бессмысленно, но в его взгляде она прочитала то ли усталость, то ли лёгкое раздражение. — Тогда нам нужно что-то делать с Гэри, — Джон закончил с ужином и поднялся из-за стола, кивнув на прощание Джозефу. — Я поговорю с Дрю, — ответил тот, заканчивая непонятный для Алекс разговор. Они с Фэйт случайно встретились глазами, и Вестница с улыбкой отвернулась к Джозефу. — Хочу взять Алекс завтра с собой, — это был даже не вопрос, а просьба. Бэйкер напряглась, потому что рука Фэйт накрыла её, словно с желанием установить какую-то особенную связь. Джозеф это заметил. — Если это поможет Алекс отпустить то, что её тревожит, — Джозеф какое-то время смотрел на Бэйкер, которая выдержала этот взгляд с непроницаемым лицом, — то ты обязана ей помочь. — Добро способно отвратить от греха, — улыбнулась Фэйт. Алекс показалось, что она неожиданно стала невидимой. — Я покажу ей лучший путь, тот, которого она заслуживает. Хотя действие Блажи давно прошло и не мучило так сильно, как в первые дни, Алекс всё равно ощутила, как кружится голова. Под этим давлением она будто куда-то уплывала, и мысль о том, что это придётся пережить вновь, её напугала. В последнее время семья собиралась вместе всё реже — если Джейкоб в глазах Алекс давно прослыл отшельником, то Джон и Фэйт стремились проводить с Джозефом как можно больше времени. Этот порыв всё чаще ограничивался заботой о своих землях, и на днях Вестники опять собирались покидать церковь. Бэйкер обрадовалась этой новости, ведь надеялась провести это время иначе, но вот, это был тот самый шанс сделать из ямы насыпь, по которой будет удобно взбираться. Больше всего она боялась, что оступится и упадёт.