Доверяй. Почитай. Повинуйся

«Не будь побежден злом, но побеждай зло добром». Послание к Римлянам 12:21

Распятое на кресте тело обнаружили в воскресенье. Небо хмурилось с самого утра, и от этого дня изначально не стоило ждать ничего хорошего. Алекс поняла это, когда увидела своими глазами все три ржавых гвоздя, насквозь пробившие ладони и лодыжки. Это был даже не крест, а позорный столб, на который наспех намотали поперечную балку, как когда Уильямс делал надгробие для белокурой девочки. Бедняга умер не сразу, а всю ночь истекал кровью от тяжёлых ран. Возможно, даже звал на помощь, но так и не был услышан. Его оставили прямо под носом у церковников, и он, должно быть, до самой смерти ждал спасения от Отца. Багровые пятна крови и испражнений, стекающие вниз по столбу, уже успели высохнуть, а распоротый живот, наполненный белыми цветами, облюбовали мухи. Алекс бы посмеялась, будь она тут одна: распятым оказался один из Верных, подчинявшийся Фэйт, и лепестки Блажи, которыми был набит его рот, делали ситуацию весьма ироничной. Бэйкер поискала по карманам, но не нашла для распятого жалости. Джон тоже молчал, разглядывая невесёлую картину. В долине сожгли дом с ребёнком внутри, и ответ на злодеяние поступил незамедлительно. Жаль только, не по тому адресу. Убийцы специально дождались тёмной безлунной ночи, чтобы проникнуть в самое сердце церкви. Смогли обуздать ярость за те несколько дней, когда погода была ясной, тщательно проработали план. Высчитали промежутки между патрулями. Позаботились о том, чтобы жертва не кричала. Заткнули его рот цветами ещё до того, как начали резать. — Они получат за свои деяния, — Фэйт смогла нарушить тяжёлую тишину, и Алекс с Джоном одновременно взглянули на неё. Эти новости подняли Вестницу прямо с постели, и теперь злость, томящаяся внутри Фэйт, свободно изливалась наружу. Ещё рядом не было Джозефа, вряд ли бы она позволила такие громкие слова в его присутствии. Бэйкер не знала, что сказать, поэтому перевела беспомощный взгляд на Сида. Мрачное лицо того дало понять, что он тоже не собирается встревать или поддерживать сестру. — Мы ответим тем же, — Фэйт подошла к кресту почти вплотную, пока истерзанные ступни не оказались на уровне глаз. Она никогда не испытывала отвращения к прихожанам Джозефа, ни к кому из них. Фэйт обняла мужчину за ноги, прижимаясь к нему лицом. Трупу уже было всё равно: остекленевшие глаза смотрели куда-то в сторону острова, словно надежда умерла в нём последней. Интересно, смогла бы Алекс оставаться такой же спокойной, чувствуя, как внутри расползается Блажь, а по венам уже течёт не кровь, а жидкая лава, выталкивая себя наружу? Земляная насыпь не была Голгофой, а погибший не был умерщвлённым и восставшим мессией. Верный это понимал, когда ржавые гвозди навсегда соединяли его с деревянной доской. Думал ли он, что убийцы хотят убить его только для того, чтобы оставить послание для Джозефа и каждого сектанта? Джон подал маячившим за спиной людям знак, чтобы те сняли тело. Фэйт покорно отступила. — Кто-то из местных увидел пожар, — предположила Алекс. — Или нас. Или свежую могилу. — Наверняка. Джон не сказал ей ни слова с тех пор, как они приехали, и теперь Алекс тщетно пыталась влезть в ход его мыслей. Она не могла сказать ничего, о чём бы он уже не подумал сам. —Это сделали люди из прихода церкви Агнца Божьего, — смело предположила Алекс. — И они наверняка придут на сегодняшнюю проповедь Отца. — Отлично, — сказал Джон, одновременно завернув разговор. Они наблюдали за тем, как двое мужчин пытались расшатать глубоко закопанное основание столба, чтобы накренить. Надо было брать стремянку, но никто об этом не подумал. Всё происходящее потихоньку превращалось в цирк. Труп качался согласно движениям креста, но гвозди плотно держали его наверху. Если бы не колючая проволока, обвивающая лоб, голова бы давно упала на грудь. С каждым толчком из живота сыпались цветы, но их там всё равно было слишком много. — Откуда они взяли Блажь? Столб наконец-то поддался и шумно завалился назад, в колючие заросли ежевики. Фэйт наблюдала за всем со стороны, но теперь подошла к телу и жестом остановила людей Джона. — Украли, захватили машину. Сид смотрел, как Фэйт садится подле креста и, придерживая Верного за руку, вытаскивает гвоздь из его левой ладони. В Вестнице было столько холодной ярости, что, скажи она хоть слово, Коллапс не заставит себя ждать. С одной стороны это была целиком её вина. Если бы Фэйт смогла сразу приструнить людей, занявших тюрьму, то ничего из этого не было бы. Возможно, ни сожжённого ребёнка, ни издевательств над трупом. Джейкоб тоже был в ответе за произошедшее: Алекс ненавидела судить, не зная всего, но Джон тоже был причастен. Как и Джозеф, отдающий приказы своим Вестником. Вчерашний вечер они провели вместе, и Фэйт наверняка теперь думала о своём беспечном поведении в тот самый момент, когда её подчинённый истекал кровью и молил о спасении. Алекс должна была быть благодарной и хотя бы поддержать её, но не хотела кривить душой и притворяться, будто ей было не плевать. Поэтому она стояла поодаль и делала вид, что шокирована произошедшим, пусть в душе у неё сквозило спокойствие. Сначала это были три капли на целый стакан воды, а через несколько дней понадобилось уже в два раза больше. Дождь мог хлынуть в любой момент: с неба уже свисали громадные грозовые тучи, постепенно захватывая собой весь мир. Джон от холодного ветра спрятался в пальто, но Алекс и без того было слишком жарко. Когда Фэйт расправилась с третьим гвоздём, держащим лодыжки, и тело понесли в машину, то наконец-то заговорила с ними. — Мы похороним его после проповеди, — медленно сказала она. — С почестями проводим в Эдем, чтобы видели все. В её ладошках блестели окровавленные даже не гвозди, а шурупы, так этим людям захотелось поиздеваться над самым священным. Нет, они явно не могли быть верующими, христиане не осмелились бы так поступить с образом Христа. — Хочешь напугать людей? — бесцветно спросил Джон. Кому-то надо было сохранять здравый рассудок, но Алекс увидела, как у Фэйт исказилось лицо на этих словах. У неё мелко дрожали руки, и она едва держалась, чтобы не ударить брата. Бэйкер должна была поддержать Фэйт, но согласилась с Джоном: что подумают остальные, когда увидят подобное бесчинство? Более того, когда узнают о произошедшем, или когда поползут слухи о том, что кто-то из семьи был убит, находясь так близко к дому? Когда узнают, что их брат был убит подобным образом? Когда Алекс пришла к ней среди ночи, не видя иного выхода, Фэйт приняла её как родную, ничего не прося взамен. Алекс должна была поступить так же. — Отец может сделать исключение. Мы же все его дети, — это была шаблонная фраза, одна из тех, которые Бэйкер научилась говорить с тем благодарным выражением, какое желал слышать Джозеф. Словно на детском утреннике. Фэйт вымученно улыбнулась Алекс и протянула руку, чтобы ласково потрепать по щеке. Бэйкер хотела отпрянуть, но сдержалась в последний момент: Бэйкер вспомнила, что мгновением раньше Фэйт прикасалась к трупу. Ей было всё равно, но Бэйкер не могла разделять этих чувств, и отвращение пробивалось даже сквозь плотные слои блажевого тумана. — Мы проведем похороны, — помолчав, добавил Джон. — Но известие об этом должно сплотить наших братьев и сестер, а не напугать. Оставь это Отцу. Бэйкер никогда раньше не видела, чтобы Джон и Фэйт сближались хоть на мгновение, но теперь он принял её в свои объятия, и в них не было ничего лживого или неправильного. Для Алекс это было своего рода открытие. К полудню ливень наконец-то сорвался, и когда церковные грузовики остановились у ворот церкви Агнца Божьего, деревенские дороги превратились в болото из тяжёлой грязи. Джозеф отказался отменять проповедь из-за непогоды, но людей всё равно было гораздо больше, чем Алекс думала. Они смиренно ждали проповедника у входа в церковь: кто-то пришёл по своим убеждениям, кому-то нужны были ответы, кто-то был здесь из-за похищенных друзей или членов семьи. Многие ещё не знали, что их загоняли в умело расставленную ловушку люди, которым они когда-то доверяли. Большинство просто не понимало, что собой представляет церковь. Алекс могла кричать об этом и расталкивать людей от этого наваждения, только был ли в этом толк, если члены общины уже охватили их неплотным полукругом? Впереди их ждали только Отец и принятие новой веры. Джозеф в сопровождении нескольких Верных поднялся по лестнице и остановился у притвора. Это было слегка самонадеянно, учитывая последние события, и никто не стал проверять местных на наличие оружия. Джозеф и правда считал себя неуязвимым? Утреннее происшествие выбило Алекс из колеи, и даже Блажь, принятая ночью, её не спасла. Нервный срыв маячил где-то за спиной и иногда умудрялся напоминать о себе, но разбавленная сладкая вода откладывала симптомы в долгий ящик. Нужно было отдать ей должное, теперь голова была ясной и чистой как никогда. Воздев руки, Джозеф говорил что-то, но шум дождя и раскаты грома норовили перекричать его, будто сам Бог противился его словам. Сид не отступал, и вскоре и эта битва была им выиграна. Капли дождя сбегали по лицу и залепляли глаза, одежда давно прилипла к телу, но погода и не думала меняться. Это было своего рода испытание: члены общины стояли наравне с новичками, были окроплены одним и тем же дождем, соединяли себя узами одной и той же семьи. Жаль, люди пока не знали, что уже вверили свои жизни церкви. Отец занимался проповедью всю ночь и всё утро: Алекс и Джон застали его сонным и апатичным, когда прибыли с плохими новостями. Это известие должно было ударить по самомнению Джозефа, но он лишь молча выслушал и кивнул, когда брат высказал свои опасения. Джон считал Фэйт несостоятельной, оскорблённой и слишком униженной для того, чтобы принимать столь поспешные решения, и попросил Джозефа взять главенствующую роль, как и всегда. Фэйт не могла объясниться сама, — Джон убедил её этого не делать — но теперь Алекс жалела, что Вестница отправила вместо себя её, как свою ставленницу. «Пути Господни», — сказал Джозеф, когда увидел истерзанное тело Верного. Втайне от остальных его на рассвете перенесли в подсобное помещение, где обычно держали пустые кейсы от боеприпасов и оружия. Алекс не смогла бы найти слов для утешения Фэйт, но Джозеф смог. Вестница просидела у выстеленного цветами стола несколько часов, дожидаясь остальную семью. Человек, висящий на кресте, совсем посерел, и теперь вместе с ворохом цветов на плечах и груди превращался в монохромную гордость Спилберга. До этого момента Алекс даже не задумывалась, как часто за последние дни смотрит на чужие кости и тела, но теперь эта истина прочно укрепилась в голове. Джозеф ничего не ел со вчерашнего дня и даже не прервался на отдых: вместо этого он переписывал проповедь заново, потому что пообещал Фэйт уделить время её замученному Верному. Он не прекращал тревожиться о ней даже за столько миль от дома. — Настали смутные времена, — холодная вода пропитала рубашку Джозефа так же, как тогда, на реке, когда Алекс впервые отдалась в его руки, не зная, на что идёт. — И мы хотим оградить вас от всякой неправды, от блуда, злобы, лукавства и злонравия. Дождь пытался поглотить голос Отца, но тот не сдавался и кричал в толпу безмолвных душ. Они не пожнут себя сами, и им всем нужна была помощь. — Вы часть моей семьи… нашей, — Джозеф развел руками, и этот широкий жест потерялся в пелене дождя. — Мы всегда защищаем семью. Всякий, гневающийся на брата нашего, подлежит суду и будет ввергнут в геенну огненную. Алекс хотела опровергнуть эти слова, но не могла: Джон уже спас её однажды, и она не могла отмахиваться от этой доброты. Алекс узнавала Джозефа всё лучше и почему-то перестала разочаровываться. Она должна была остаться с Фэйт и поддержать её, но вместо этого предпочла собственное благополучие: рядом был Джон, полный неизвестных ей мыслей, а ещё этот жалкий долг перед Томасом, жизнь которого теперь принадлежала Алекс. И это всё было важнее, чем окоченевшее тело в подсобке, с которым она уже ничего не могла сделать. Джон внимательно следил за людьми, которых повели к реке: существа, способные на подобную жестокость, могли оказаться в числе новоприбывших. Они сейчас грели в груди злые намерения, желали смерти Отца и Вестников, хотели причинить им боль. Небезосновательно. Если бы Бэйкер умела прислушиваться к чужим сердцам, то потонула бы в грязном водовороте из страха, отчаянья и ненависти, который мазутом хлестал по стенам старой дамбы, норовящей дать течь. Алекс удивлялась стойкости Джозефа: он зашел в холодную воду, ведя за руку одного из своих новых братьев, и не отступил, пока не явил Богу последнего. Небесная вода отчаянно сопротивлялась этому, и Господь словно пытался крестить бедных людей сам в упрёк лжемессии. Джон ожидал на берегу, но пистолет так и остался за поясом. Из раскрытой книги потекли чернила, смешиваясь с бурным потоком, уничтожали заметки на полях и отпечатывались синей кровью на пальцах, но Сиду было наплевать. Когда посвящение закончилось, стало совсем холодно: Алекс пыталась не подавать виду, но уже сдавалась под гнетом непогоды и собственного недомогания. Из-за сумятицы, происходящей на стоянке, Бэйкер оказалась среди незнакомцев, но её это почему-то не тревожило. Это больше не была тюрьма на колесах, где тряслись испуганные пленники, она была в кругу знакомых людей, поэтому позволила себе закрыть глаза и провалиться в сон, пока конвой двигался обратно к церкви. Это должно было помочь стать частью чего-то большего: поездка и помощь с крещением, но на деле Алекс могла лишь давить из себя лживую улыбку, когда встречалась с затуманенными взглядами своих новых братьев и сестёр. За пределами грузовика каждого из них ждала новая жизнь: Бэйкер едва успела переодеться в сухую одежду, когда её и остальных вызвали на склад. Это было так непохоже на день, когда Алекс прошла своё посвящение, а очнулась через неделю с «Откровением» в руках. Пахнущие клеем книги в белых обложках привезли день назад, и Бэйкер разрывала уже третью коробку, пачкая руки в чёрной краске. Это была благодарная работа, — помогать — но Алекс не чувствовала ничего, кроме дискомфорта. Словно она была не на своём месте. Холли вносила в список имена прибывших, Бэйкер вытаскивала книги по две-три, и вся эта атмосфера концлагеря впечатывалась в голову вместе со свежей краской. — Ты себя хорошо чувствуешь? — спросила женщина, когда поток людей иссяк, и Алекс наконец-то смогла откинуться на стуле, вдоволь похрустывая уставшей спиной. У Холли пронзительные стальные глаза с легким прищуром, будто она уже знает ответ. Что бы Алекс ни думала, он мог быть только один. Бэйкер могла бы рассказать про утренний инцидент, о котором ещё никто не знал, про разговор с Джозефом, Фэйт, поглощённую идеей мести, и время, проведённое рядом с «цветочным трупом», но вместо этого лишь улыбнулась. — После проповеди Отца гораздо лучше. Алекс давится этим комком неправды. С каждым разом сказанное «отец» вызывает всё больше отторжения. Само слово какое-то чужеродное, поэтому Бэйкер каждый раз безрезультатно сопротивлялась ему: Джозеф не был её отцом, у неё не было отца и она не хотела называть так кого-нибудь ещё. Голова раскалывалась от уличного шума, а перед глазами плясали обложки с отпечатанной звездой. Алекс хотела успевать думать про Фэйт, которая отчаянно нуждалась в поддержке, но не могла заботиться даже о себе. Джозеф куда лучше подойдёт на роль жилетки, чем она. Новым братьям и сёстрам выдали свежую одежду взамен грязной и мокрой, отобрали личные вещи, а затем отправили отдыхать. Бэйкер вспомнила про Эмму, которую оставила в одиночестве, но надоедливое жужжание в голове помешало этой мысли задержаться дольше, чем остальным. Дождь давно кончился, оставляя за собой жаркую тошноту, но теплее не становилось. Они с Холли вдвоем остались на просторном складе под лампой, заканчивая разбирать сданные людьми вещи. Наручные часы, смартфоны, ключи и документы были сброшены в один ящик, и это постоянно напоминало Алекс про её рюкзак. Совсем недавно кто-то точно так же сидел на сортировке и держал в руках её паспорт — взглянул на секунду, а потом отбросил в коробку с чужими документами. Дешёвые старые часы на кожаном ремешке, которые положил сюда какой-то работяга или фермер, показывали уже начало девятого. Алекс старалась абстрагироваться от времени, но день безвозвратно ушёл, отрезая её от происходящего снаружи. При такой температуре тело уже могло начать разлагаться, и никто, даже Фэйт, не смог бы этого выдержать. Если Джозеф и планировал устроить похороны, то это нужно было сделать сегодня. — И как прошла проповедь? — Холли скорее пыталась поддержать беседу, чем действительно желала знать: этот жест добрососедства не имел никакой подоплеки, но Алекс не позволяла себе расслабиться ни на минуту. — Без… происшествий, — осторожно ответила она, закончив оттирать руки. От типографской краски единственным спасением оказался скипидар, и теперь этот запах соединялся с множеством других, не менее раздражающих. Из-за этого у Алекс сдавали нервы. Называть спонтанное убийство происшествием — это, по меньшей мере, издевательство над всеми людскими законами, но Холли всё равно понимающе кивнула. — Ты, наверное, не хочешь этого слышать, но… Она замолчала, когда позади них скрипнула дверь. Заставленный ящиками склад являл собой дурную пародию на лабиринт, и присутствие людей зачастую выдавал только приглушенный свет за стеллажами. Чудо, что они услышали нарушителя спокойствия так рано, хотя Холли вряд ли собиралась говорить что-то, что могло компрометировать церковь или их веру. Алекс и Холли сидели прямо под лестницей, закрытые железной высокой полкой с одной стороны и стеной с другой, поэтому к их маленькому убежищу вёл извилистый путь. — Отец попросил принести вам ужин сюда. Нарушителем спокойствия оказалась Сара: у неё в руках Алекс заметила широкий поднос с тарелками. От этих слов живот скрутило в тугой узел, и Бэйкер сглотнула вязкую слюну. — Очень любезно с его стороны, — добродушно заметила Холли, освобождая стол от коробок. Соседство с Сарой не приносило никаких хлопот, и за эти несколько недель Бэйкер едва ли перекинулась с ней десятком слов. Никто не заставлял их тесно общаться, а уж тем более дружить: тот неприятный разговор про Ханну и Алекса не принёс желаемых результатов, и это говорило о многом. Даже если бы Сара и задумалась о судьбе своих друзей, Бэйкер не смогла бы ей довериться, слишком уж высоки были ставки. Они с соседкой обменялись холодными взглядами, как после пробуждения, на проповедях или встречах в общей столовой. Не замечая возникнувшего напряжения, Холли пододвинула тарелку поближе к Алекс, но та покачала головой. — Закончу с сортировкой и пойду спать. — Точно? Ты уже третий день почти не ешь. У Сары в голосе была такая неподдельная забота, что Алекс стало склизко и неприятно. Было бессмысленно скрывать свою неприязнь. Она могла быть её «сестрой» или кем-то ещё, но Бэйкер не была обязана её любить. — Следишь за мной? — Нет, я… — Сара смутилась, — просто волнуюсь. — Не нужно. Холли вскинула бровь, но тактично сделала вид, что её это не касается, и принялась за еду. Алекс молча продолжила разбирать личные вещи, однако Сара уходить не собиралась, будто долго раздумывала, что на это ответить и нужно ли. Приём Блажи вытравил аппетит, уничтожил всё плохое и оставил заметный серый отпечаток на лице. Алекс смотрела в зеркало только для того, чтобы причесать волосы, потому что с каждым днем собственное отражение расстраивало всё больше. Наверное, о ней всё-таки стоило волноваться. — Новички хорошо устроились? — Холли всё же прервала эту неудобную тишину, и Сара ей улыбнулась. — О, они очень воодушевлены словами Отца. Многие хотели начать работать уже сегодня, но он запретил. Они еще наработаются, когда не смогут определиться со своим предназначением. Алекс слишком резко бросила телефон в коробку с техникой, и та загремела, привлекая внимание. — Что-то не так? У Алекс не находилось для Сары честного, но при этом мягкого ответа. — Ты поговорила с Фэйт? Вопрос застал соседку врасплох. Она явно думала об этом и всё ждала, пока Алекс заведет разговор первой. — Сегодня?.. Нет, мне сказали, что она уехала к себе на реку. Утреннее послание явно выбило Фэйт из равновесия не меньше, чем Алекс. В любой другой ситуации она бы не стала покидать церковь без веской причины, но теперь даже Джон не смог её остановить. Теперь они втроём тактично сделали вид, что они друг другу никто, поэтому каждый отвернулся, чтобы пережить произошедшее наедине. Это ничем не отличалось от внешнего мира безликих уродов, как ни посмотри. — Нет, не сегодня, — Бэйкер удивлялась своей терпеливости. — В тот день, когда увезли Алекса и Ханну. — Фэйт сказала, что они в порядке. Убеждениям Сары можно было позавидовать. В отличие от неё, Алекс вытравливала мысли о пропавшей команде с помощью Блажи и работы, иначе засыпала с тяжёлыми мыслями. Появлялись догадки и подозрения, избавиться от которых становилось сложнее с каждым днем. — Кажется, мы это уже… — Алекс захотел отправиться в горы, — неожиданно сказала Сара. — И Отец внял его просьбе. Ханна осталась с Джоном. — Алекс в горы? — Бэйкер удивлённо выпрямилась. — Он же даже колесо поменять не в состоянии. — Возможно, это его и встревожило? — улыбнулась Сара. Воспоминание неприятно укололо изнутри. До этого разговора Алекс и не понимала, как скучает по своей прошлой жизни. — Тем не менее, многие предпочитают уехать в Уайттейл, — заметила Холли. — Свежий воздух, природа, да и… Джейкоб многим нравится, несмотря на слухи. — Он вообще когда-нибудь бывает здесь? — поинтересовалась Сара, и Алекс не могла не задаться тем же вопросом. Знакомиться с Джейкобом и отправляться в горы ей хотелось меньше всего, но это стоило сделать уже ради того, чтобы убедиться в правдивости слов Фэйт. — В начале месяца, когда Вестники собираются на совет. Обсуждают убитых, отпевают свои грехи молитвами и судят невиновных? Да, это можно было назвать советом. — Я закончила, — Бэйкер закрыла коробку, чтобы маркером подписать сверху содержимое. — Встретимся на утренней проповеди? — Конечно. Другого ответа быть и не могло. Алекс поднялась и, протиснувшись мимо лестницы, вышла наружу. Летняя духота смешивалась с сотней других запахов. Подумать только, когда они приехали сюда, июль только начинался. А сейчас дело медленно шло к августу. Бэйкер думала, что будет относиться к происходящему как к жестокому заключению, но все оказалось наоборот. Она была заперта внутри самой себя, а окружающий мир безостановочно двигался. К девяти в Хоупе уже было совсем темно: в церкви на холме дребезжал свет, окна домов тоже медленно разгорались, а ветер нёс с севера холодную ночь. Алекс хотела по обыкновению совершить обход всего острова и забраться на вышку, но лень и усталость быстро подмяли идею под себя. Единственное, что могло сделать день ещё хуже — присутствие Фэйт, с которой требовалось быть мягкой и осторожной, но кто-то сверху решил сжалиться и дать дойти до дома в одиночестве. Алекс было интересно, к какому решению пришёл Джон: что теперь будет с расследованием и людьми, угрожавшими их семье? Что предпримет Фэйт, и что думал обо всём этом Джозеф? Бэйкер упрямо отказывалась быть частью этого, но поездки за пределы острова и приносимая ею польза — всё это приближало Алекс к свободе. Ради неё можно было и потерпеть. Прошлая ночь обошлась без снов: беспокойные кошмары остались за дверью, а рядом с Фэйт было так уютно, что Алекс так и уснула в кресле, убаюканная одной из её историй. Бэйкер отчаянно нуждалась в друге, каким бы он ни был, и спустя несколько недель всё же смогла это признать. Теперь она осталась в одиночестве, поражённая собственным отчаянием и гневом: за спиной разгоралось пламя, и рядом не оказалось никого, кто взял бы Алекс за руку и повёл сквозь выжженную землю. Она бежала одна, слыша за спиной рык из раскрытых пастей. Чудовища цеплялись за лодыжки и оплетали босые ноги, но Алекс всегда оказывалась быстрее. В этот раз все было иначе. Это была вина Фэйт, которой не оказалось рядом. Из горячего безумия её выдернула чья-то рука: всё было как той ночью после падения, но вместо фонарей, бьющих в глаза, над ней нависло лицо Сары. — Алекс, ты… ты кричала, — она сама была ещё сонная, но в голосе соседки затались неподдельная тревога. Бэйкер попыталась подняться с кровати, но вместо этого упала обратно на подушку. Колотящееся словно от бега сердце возвращало её к погоне от огня. Разом вернулось всё: боль из-за утраты собственной жизни, чувство несправедливости, ошмётки чужой плоти в волосах и колючий страх одиночества. Бэйкер пыталась это скрыть, но безуспешно. Мокрое от пота одеяло неприятно липло к коже, и Алекс попыталась его отбросить. Рука поддалась с сомнением, будто не её. Бэйкер сомневалась, сон ли это был: все выглядело таким настоящим, что это можно было принять за один из её ночных кошмаров. Сара потянулась, чтобы убрать с лица Алекс влажные волосы, но та с неприязнью оттолкнула её руку. — М-мне нужна Фэйт, — осиплый голос выдавал надвигающуюся болезнь, прежде спрятанную за Блажью и упёртым отрицанием. — Она уехала, Алекс, — эта нужда клокотала внутри, была чужеродной и безумной, но с каждым всхлипом наваждение лишь усиливалось. — Давай, я позову кого-нибудь… Барабанный бой в голове помешал Алекс услышать продолжения. Сара попыталась сделать шаг назад, но Бэйкер удержала её за локоть. Это помогло подняться и сесть на кровати. — Не надо никого звать, — Алекс смогла успокоить дрожащий голос, а затем погрузила мокрое от испарины лицо в ладони. — Я в порядке. В глотке остался вязкий комок, словно кто-то скатал и протолкнул в горло мокрую тряпку. Бэйкер попыталась откашляться, но не смогла. Из-за этого голос становился сиплым и грубым. Она спустила с кровати босые ступни и поднялась, сразу же прижимаясь к холодной стене. Страх, тлеющий внутри, разгорался на углях горячей яростью. Если Фэйт планировала это изначально, то было не смешно. Алекс сжала руки в кулаки и сделала шаг по стенке к двери. Она задыхалась из-за этой тряпки внутри и хотела выйти наружу. То же самое было ночью, когда из угла на неё смотрела тень, обещая никогда не оставить. Она не хотела связывать это друг с другом, но факты упрямо лезли в глаза. — Ты едва на ногах стоишь, Алекс, — Сара в два легких шага оказалась рядом, пытаясь придержать за руку. Бэйкер снова её оттолкнула. — Вернись в кровать, и я что-нибудь придумаю. — Я в порядке. — У тебя жар! Если ты свалишься сейчас с лестницы, то это будет моя вина! — Одной больше. Алекс наконец-то смогла поймать ватными пальцами ручку двери и повернуть. Она боялась, что всё будет как во сне, когда у неё не хватило сил выйти, но в этот раз повезло. В коридоре было прохладнее и темнее, чем в комнате, и Алекс, держась перил, нашла лестницу. Сара всё-таки вняла здравому смыслу и не пошла следом. Бэйкер осторожно спустилась — каждая ступенька вызывала чудовищный грохот в голове, и Алекс уже сомневалась, сможет ли вернуться обратно. Снаружи стояла непроглядная ночь: отдельные дороги подсвечивались холодными лампами, но в местах, куда не доставал свет, таились ворохом ночные кошмары, перебирали склизкими конечностями и ждали, когда Алекс сойдет с пути. Придерживаясь рукой за стену дома, она вышла к дороге на реку. Холодный ветер быстро высушил испарину, и мокрая майка, липнущая к спине и животу, уже не причиняла дискомфорта. Ночью у реки было поразительно тихо — Алекс поняла, что раньше не знала этой стороны острова. В связи с утренними событиями это была не лучшая идея, — она не увидела ни одного человека, пока шла сюда — но мысль о самосохранении укатилась в пыльный угол вместе с остальными. Алекс добралась до самого берега, чтобы сесть на землю: плотный туман, привычный для этих краев, ещё с вечера опутал всё вокруг, и эта своеобразная бронь отрезала церковь от внешнего мира. Она могла сейчас сделать несколько шагов вперёд, откинуться на водную гладь и дать ей понести себя. Рано или поздно что-то произойдёт. Следующий приступ кашля не заставил ждать: Алекс согнулась пополам, но не смогла остановиться, пока не начала терять сознание от нехватки воздуха. Самовнушение и раньше прекрасно справлялось с любыми болезнями — обычно хватало одной сильной установки для того, чтобы прийти в себя и собраться, но в этот раз не получалось. Вдалеке от её кашля проснулись сторожевые собаки, но мрачная ночь быстро заглушила любой шум, укутывая с ног до головы. С замиранием сердца Алекс следила за окнами домов, где боялась увидеть разгорающуюся лампу, но низина не пускала звуки дальше берега. В церкви на холме из-под закрытых ставней сиял приглушённый свет — Алекс изначально хотела двинуться именно туда, но боялась встретить Джозефа. Собственная слабость была неприятна самой себе, об остальных не могло быть и речи. Какая-нибудь молитва и совет сейчас были бы очень кстати. Алекс была самой себе плохим советчиком, даже товарищем, поэтому не могла мыслить здраво. Наверное, поэтому она до сих пор была здесь. Кто-нибудь вроде Ханны с железной волей и упорством танка давно бы нашёл выход из ситуации. От свинцовой тяжести в голове, от накатившей безысходности и боли в груди Алекс была готова разрыдаться, но впервые поняла, что слёзы тут бесполезны. Она ещё раз напомнила самой себе о цели — эта единственная мысль уже переставала её согревать. Держаться за Эмму или кого-то такого же обездоленного и отчаянно нуждающегося в помощи было бесполезно. Алекс не могла помочь, пока сама барахталась в глубокой яме. Это была черствость, но одновременно и разумный эгоизм. Бэйкер сидела так, быть может, час или два, пока не увидела, как небо из тёмно-синего вымывается водой и светлеет. Головная боль отступила, но держала караул на краешке сознания — кожа давно покрылась мурашками, а Бэйкер всё не шевелилась, боясь вернуть недомогание. Фэйт не вернулась и к завтраку: Алекс уже чувствовала где-то внутри зарождающийся стыд, но чем дальше тянула, тем было сложнее было поддержать Вестницу. За общим столом не было и остальных Сидов. Джозеф по обыкновению не присутствовал с утра, потому что заканчивал проповедь. Он иногда даже не ложился — она видела свет в окнах его дома, когда просыпалась перед рассветом, и это чувство покровительства настраивало на нужный лад с самого утра. Наверное, это Джозеф был ночью в церкви? Джон обычно не пренебрегал завтраком, и для него было важнее остаться с паствой. Если Фэйт часто отказывалась от трапезы, чтобы подготовить церковь к утренней молитве, то Вестник редко менял свои планы. В понедельник из упаковочного цеха приезжала машина со свежими фруктами, но с ней Джон обычно расправлялся быстро. Возможно, дело было не в произошедшем с Томасом, но сейчас Алекс боялась, что её отодвинут на второй план и не дадут помочь с расследованием. Болезненное состояние никуда не делось, и это помешало ей сосредоточиться на проповеди. Бэйкер пыталась глазами найти Джона, но его не оказалось и в церкви. В этот раз не хватило даже скамеек: люди стояли в проходе и толпились у притвора, но абсолютной тишиной Алекс уже было трудно удивить. Цветы со вчерашнего дня никто не сменил: Бэйкер должна была войти в положение Фэйт и сделать хотя бы это, но меньше всего ей сейчас хотелось оставаться наедине с Джозефом и тяжёлым религиозным бредом, когда в мыслях было полно своего мусора, а голова раскалывалась от ужасной боли. Лежащее на коленях «Откровение» уже было перечитано вдоль и поперёк — в моменты отчаяния Алекс даже пыталась делать карандашом правки, что-то вычеркивала и дописывала, но затем, ловя на себе чей-то взгляд, избавлялась от опасных мыслей. Страница с текстом о Коллапсе пострадала больше остальных, и Бэйкер украдкой прикрывала ладонью рисунок, когда речь о конце света заходила на проповеди. В смазанных карандашных линиях всё равно угадывались очертания ночного кошмара: охваченное огнём поле и дом на краю гибели. Рисунок ничего не значил для остальных, и поэтому Алекс не могла найти силы его уничтожить. Сегодняшняя тема о любви к ближнему явно была вдохновлена воскресным «подарком». «Откровение» почти полностью пересказывало известный с детства текст, и Бэйкер позволила себе ненадолго расслабиться. Тревожная мысль о том, что Джон уехал без неё, ворошила внутри детскую обиду. Все твердили, что Алекс не должна была себя винить в произошедшем, но груз ответственности не исчезал от обычных слов. Выйдя из церкви, она с удивлением обнаружила на камнях, скрытых деревьями, Эмму. Нелепая мешковатая футболка не могла скрыть острые плечи, и от этого девушка выглядела совсем отверженной. Алекс не хотела оставаться, но, пересилив себя, всё же подошла и села рядом. Эмма подняла на неё взгляд: такой же затравленный, как у женщины в зеленой куртке из грузовика, но в нём не было ни капли злобы. Это, наверное, их и отличало. В отличие от неё, Эмма сможет приспособиться. — Как тебе проповедь? — Алекс не знала, с чего начать. Эмма была для неё чужим человеком, ровно как остальные, но Бэйкер не могла оставаться глухой к крикам о помощи. В каком-то смысле это роднило её с Сидами. — Странная. Непонятная, — Эмма обняла себя руками за плечи, будто желая спрятаться. Алекс в ней узнавала себя. Если бы рядом сейчас оказалась не она, а Фэйт или кто похуже, то этот разговор мог дорого ей обойтись. Эмма ещё сама не понимала, как ей повезло. — Если есть вопросы, задавай, — Алекс попыталась поставить себя на её место и попробовала приободрить. В подобном состоянии она не могла справиться со своими чувствами и кошмарами, поэтому надеялась, что совладает с чужими. Эмма оглянулась в сторону церкви, словно боялась чьего-то присутствия. Облава на церковь Агнца Божьего оставила на руках синие разводы, а внутри огромные шрамы, и Алекс хорошо её понимала. Она не знала, какие ещё следы скрываются под тканью футболки, и не была уверена, что хотела об этом знать. — Мне не разрешили оставить Библию, — ответила Эмма спустя мгновение. — Сказали, что в ней одна ложь, а затем сожгли. Это было вполне в духе Джона, но Алекс не стала уточнять. Эмма уткнулась взглядом в «Откровение», которое сжимала в руках. — Сжигай не сжигай, в мире найдётся маргинал, выучивший её наизусть, — пошутила Алекс, но Эмма даже не улыбнулась. — Такие мысли лучше оставлять при себе. — Я не знаю, кому доверять. — Никому, — ответ вырвался неожиданно, и Эмма вздрогнула. Алекс была готова забиться, что потухший взгляд на мгновение сменился страхом. Она пыталась её поддержать, но вместо этого культивировала лишь отчаянье. — Даже тебе? — С оглядкой. Эмма промолчала, и какое-то время они сидели в тишине. Бэйкер выпрямилась, разглядывая поселение: отсюда было хорошо видно стоянку и железные клетки, за ненадобностью сваленные у складских будок. Пленников здесь не было уже давно, и Алекс вспоминала об этом как о плохом сне. Эмма вдруг сказала: — Я слышала о том, что произошло в тот день, когда… — Бэйкер насторожилась, — когда нас привезли. И про того парня. Она хочет услышать историю из первых уст? Алекс не знала, что ответить, поэтому тщетно сжимала и разжимала кулаки в попытках переключить мысли на что-то другое. Без Блажи реальность воспринималась как нечто совсем болезненное, и Бэйкер была готова отрицать происходящее всеми силами. У Эммы хватило такта не развивать тему, и она примирительно протянула руку. — Помолишься со мной? Алекс не хотела: ей хватило прошлого раза, когда она рыдала, прижавшись лбом к кафедре, и теперь это воспоминание причиняло ей почти физическое неудобство. Но глядя на осунувшееся лицо Эммы, которая так же отчаянно нуждалась в поддержке, как и она сама, Алекс просто не могла отказать. Она позволила взять себя за руку, но, когда Эмма закрыла глаза, не последовала её примеру. Взгляд бродил, пока не нашёл церковную дверь и дорогу, ведущую к домам. Эмма могла бы стать её собственной ступенью. Если она смирится и уверует, — на самом деле уверует — то сыграет свою роль в этом театре. Алекс теперь понимала, почему остановилась и свернула к камням. — Я не знаю, что делать, — сказала Эмма после долгого молчания, и Бэйкер с удивлением узнала свои слова. Алекс никогда не считала себя опытным кукловодом, но сейчас Эмма была мягкой глиной в её руках. Она могла подобно титану вылепить из неё человека и отдать Джозефу, чтобы тот вдохнул жизнь. — Прекрати закрываться от Отца, — Бэйкер ненавидела себя за эти слова, но выход был только один. Иначе Эмма утонет, а потом потянет Алекс за собой, это был лишь вопрос времени. — Библия, его «Откровение» — какая разница, если они говорят то же, но разными словами? Алекс хотела бы видеть Эмму живой: не безымянным пятном на песке и не гниющим телом на речных порогах. В каком-то смысле они могли помочь друг другу. — И ты в это веришь? — Алекс показалось, что она услышала горечь в этих словах. — Да. Ложь давалась невероятно просто. Алекс просто не могла рисковать своей жизнью, чтобы защищать чей-то рассудок. Внизу у стоянки она заметила какое-то движение. Уже упомянутый разумный эгоизм заставил Алекс мигом позабыть о разговоре, и она привстала: грузовик с логотипом «Гарденвью» приехал на несколько часов позже, чем обычно, и люди столпились вокруг, выгружая товар. Джон тоже должен быть там. — Ходи на проповеди, — посоветовала Бэйкер напоследок. — Поговори с Вестниками или Отцом, если пожелаешь. Хочешь ты того или нет, но теперь мы твоя семья. Если бы кто-то сказал эти слова Алекс месяц назад, она бы ни за что не послушала. На что она надеялась сейчас? Сжав в руке книгу, Бэйкер поднялась с камней и вынырнула на солнце из-под густых деревьев. Она боялась повернуться и посмотреть Эмме в глаза, поэтому быстро спустилась вниз к стоянке, даже не попрощавшись. Когда она подошла, машину почти разгрузили: несколько человек всё ещё крутились рядом, считая привезённые ящики. Джон стоял к ней спиной, но его было трудно не узнать: какой-то особый флёр недостижимости крылся в его ровной осанке, и он умудрялся излучать эту силу, даже не глядя на Бэйкер. Это было сложно объяснить, но теперь Алекс спасовала, останавливаясь от него в нескольких шагах. Уильямс заметил её первой. — Плохо спала? — улыбка на его лице всегда казалась чем-то противоестественным, поэтому Бэйкер растерялась. — Непростая неделька. Джон обернулся, отвлекаясь от писанины: Алекс как-то помогала Фэйт заполнять подобный отчёт, когда из-за реки привезли контейнеры с Блажью. Бэйкер попыталась поймать взгляд Сида и задать волнующий её вопрос, но тот уже вернулся к бумагам. — Добро пожаловать в клуб, — ответил Джон через секунду. Если бы Алекс не была сейчас заперта на острове без возможности выбраться, а Сид был кем-то вроде случайного парня в баре, то она бы даже улыбнулась. — Есть новости? — спросила Бэйкер. — Про людей, которые сожгли дом. — Я разберусь с этим после того, как… закончу здесь, — медленно ответил Джон, умудряясь при этом что-то писать. — Ты не едешь. — Я хочу помочь. — Чем? Этот случай давно вышел за рамки обычных разговоров, — беззлобно поддел Сид, и Алекс в бессильной злобе сжала кулаки. Она была не в том положении, чтобы спорить или требовать, но теперь чувствовала себя обманутой. — Я могу за себя постоять. Джон посмотрел на неё, и этот полный снисхождения взгляд уже говорил о многом. За него ответил Мэтт: — Умеешь стрелять? Отобьёшься, если кто-то попытается тебя убить? — Да, — уверенности в голосе поубавилась, и Уильямс это заметил. Алекс не горела желанием быть следующей распятой или сожжённой, но и оставаться здесь навсегда тоже не хотела. — Я ценю твое рвение, — мягко откликнулся Джон, передав незнакомому эдемщику бумаги. — Но теперь этим займутся подготовленные люди. У каждого в этой секте была особая роль, и сейчас Бэйкер пыталась прыгнуть выше своих рамок. Она только открыла рот в попытке возразить, но Сид уже развернулся, чтобы уйти. Алекс перевела растерянный взгляд на Уильямса. — Оставайся с Отцом, — посоветовал он. — Ты здесь ничем уже не поможешь. «В таком состоянии», — хотел добавить Мэттью, но не стал. Алекс выглядела достаточно паршиво для того, чтобы это не нуждалось в пояснении, она сама понимала. Вместо ответа Бэйкер двинулась вслед за Джоном, переходя на бег. Нагнала она его уже на стоянке, когда Вестник садился в машину. Алекс успела схватиться рукой за дверцу пикапа и бесцеремонно потянула на себя. — Подумай ещё раз, — упрямо сказала она, заглядывая внутрь. — Я могу быть полезной. Вести переговоры, убеждать людей. Если надо, научусь стрелять. — Надо. Но сейчас ты беззащитна, — ответил Джон, глядя на неё снизу вверх. — А еще подвержена эмоциям, прямо как Фэйт. Джозеф пока не понимает, но именно это сыграет с ней злую шутку однажды. — Я не беззащитна. — Наш старший брат не согласился бы. Алекс в сердцах пнула переднее колесо, но злость никуда не делась. Джон на это лишь покачал головой. — Тебе лучше унять свою ярость, — посоветовал он. — Тот, кто сердится, по обыкновению не прав. Алекс стояла тут как идиотка и отчётливо понимала, что у неё нет ни шанса на победу в этой дискуссии. Раздражение медленно переползало в злость, и Джон не мог этого не заметить. — Я просто хочу помочь, — беспомощно отозвалась она, не зная, чем ещё парировать. — Ты поможешь, — Джон повернул ключ зажигания и положил руку поверх её на дверь, снова пытаясь закрыть. — Но не сегодня. Алекс слишком часто слышала эти слова от других людей, чтобы подумать, будто Вестник и правда даст ей шанс. — Куда ты едешь? — Тебя это не касается, — Алекс отпустила дверь. Она почувствовала себя беспомощной и жалкой, когда Сид захлопнул её перед носом, заканчивая неприятный разговор. Алекс уже отчаялась, но Джон со вздохом вдруг опустил стекло. — Я не знаю, чем ты себя изводишь, но тебе лучше прекратить. В этих словах было так много обидной правды, что Бэйкер едва подавила желание пнуть колесо ещё раз, да посильнее. Когда машина тронулась, Алекс осталась на месте, злорадно упиваясь мыслью, что из-за неё Джону придётся лишний раз маневрировать, чтобы выехать со стоянки, но Вестник водил явно лучше, чем она. Тяжелее всего было развернуться, проглотить остатки злобы и обиды, а затем выдержать испытывающий взгляд Уильямса на себе. Он не слышал разговора, но этот перформанс был понятен и без слов. Слова Джона были гадкими даже на вкус. Алекс проговорила их ещё раз, стоя в ванной комнате перед зеркалом. Она вспомнила, как стояла в туалете бара Фэйргрейвов и примеряла новую футболку. Теперь из отражения на неё смотрел кто-то другой: от Блажи не было физической зависимости, но была иная, которая втаптывала прежнюю Бэйкер в низ живота, освобождая место под злость, ярость и… церковь. Алекс умыла лицо ледяной водой и долго терла красные глаза, пытаясь смыть с себя гадкую плёнку собственной гордыни. Горячая кожа быстро высыхала, но Бэйкер не остановилась, пока не почувствовала легкое онемение. Она была слабой, а мир стремительно сужался до поля боя, где выживали единицы. Алекс потянула руку к стакану, в котором было больше, чем в прошлый раз.