Доверяй. Почитай. Повинуйся

«Ибо Он обретается неискушающими Его и является не неверующим Ему». Премудрость Соломона 1:2

— Ты всегда можешь поговорить со мной, Алекс, если захочешь. Власти поскупились, когда обустраивали и реставрировали старый район города, и церковь пострадала больше остальных: крыша в нескольких местах прохудилась, а сквозь белёный потолок проступали влажные пузырящиеся пятна. В окнах старым витражом маячили чьи-то образа, и Алекс молча наблюдала за тем, как с закатом каждый кусочек этой цветастой мозаики превращается в радугу. В первый раз она пришла сюда из любопытства, второй — потому что хотела помолчать о чем-то и увидеть радугу снова. Пастор приметил её, но ничего не говорил, пока Алекс не набралась смелости, чтобы от выхода под взглядом Бога перебраться через притвор чуть дальше. Они вели этот бессмысленный диалог чуть более месяца: священник спрашивал снова и снова, а Бэйкер продолжала молчать. Тогда он, должно быть, подумал, что готов сдаться, и Алекс была благодарна за то, что он не сделал этого. Церковь находилась от школы в нескольких милях, и пастор знал, что дом Бэйкеров совсем в другой стороне: знал, что она после занятий шла пешком прямо сюда и упрямо молчала, разглядывая витражи и протекающий потолок. Когда она смогла снова ходить, в школе стали интересоваться природой отметин на ноге — Алекс солгала, что на неё напала дворовая собака, и учителя добились того, чтобы местный шериф перестрелял их всех. Поэтому, когда пастор предложил ей исповедаться или хотя бы поговорить, только ощетинилась в ответ: она солгала, из-за её лжи пострадали невиновные, и Алекс ничего не могла поделать с этим омерзительным чувством. — Вот что, — мужчина присел перед ней на одно колено, чтобы смотреть в глаза. — Приходи сюда, если почувствуешь себя одинокой или не будешь знать, с кем поговорить. Она всю жизнь чувствовала себя одинокой, но не знала, как показать это, поэтому приходила и смотрела, как он раскладывает белые цветы, поджигает свечи или подолгу молится — за неё и каждого такого грешника. — Как бы тебе ни было страшно, помни, что Бог всегда защитит тебя, — сказал пастор. — Если ты будешь просить Его достаточно усердно, то Он ответит на твои молитвы. Этим вечером — когда всё закончилось — она впервые помолилась. Алекс всегда ждала до последнего: мать после школы, когда той и дела не было, последний автобус посреди ночи, под дверью офиса при отказе приема на работу. Было то дело во врожденном упрямстве или в вере, она и сама сказать не могла. В Бастропе было холодно, особенно в ноябре — Бэйкер переминалась с ноги на ногу, пытаясь разогреть онемевшие ноги, но в тот вечер не дождалась, а пошла пешком. В тот вечер всё было не так изначально — словно кто-то раскинул пасьянс и поджег карты, переписывая наново судьбу. Алекс не могла найти объяснения своим чувствам и осознала их в полной мере, только когда добралась до дома и увидела, что в отцовской комнате горит свет. Это была ревность и неприятие, словно кто-то отнимает у бездомного ребенка последний кусок хлеба и съедает прямо на глазах. Так и Алекс тогда стояла в этой потрясающе безмолвной темноте и смотрела на чужие силуэты в желтом свету. Мать однажды сказала, что ей нужна твердая рука — Бэйкер была послушной настолько, насколько способен забитый и одинокий ребенок, была предана, даже когда она снова проебывалась и поступала как полная мразь. Алекс всегда ждала до последнего, а еще была готова выгораживать происходящее и находить оправдание всему, что видела. Возможно, это и подвело её к черте много лет спустя. Бэйкер бы хотела посмотреть на эту испуганную девочку и сказать ей, что всё будет хорошо однажды — что когда-то у неё появится семья, и она должна быть сильной, ждать и верить. Алекс была готова лгать и сказать это, но девочка осталась в одиночестве и темноте, живя без веры. Поэтому стала тем, кто она есть. — Что-то произошло с бункером Джейкоба. Она ждала даже сейчас — когда Джон вдруг отстранился и дал немного свободного пространства, когда Алекс поняла, что Сид ничего не скажет, то не могла даже сделать вдох. — Что? — Джон переспросил, и сам чувствуя, как нелепо звучит. Ему было сложно разворачиваться к двери, и Алекс видела, как он до последнего хочет оттянуть момент принятия. Еще неделю назад всё было иначе: когда они собирались в доме Отца, а Фэйт хвасталась, что Маккензи сдается под гнётом блаженства. — Мы получили сигнал, — отозвался человек у двери, — а потом он исчез. Исчез, как в захваченном грешниками Фоллс Энде. Джон не был удивлен, но мысли оказалось так сложно соединять, что он остался, где был, глядя на Бэйкер или куда-то сквозь неё. — Что нам делать, Джон? — человек у двери не унимался. Сид ощутил, как тело само по себе становится ватным и непослушным. Он сказал что-то и сам не услышал себя, только какой-то мрачный отголосок. — Оставайтесь тут, — произнес он спустя несколько долгих секунд. — Защищайте бункер и каждого грешника в нём. Каждого грешника и Алекс в том числе. Когда Джон сделал шаг назад, она схватила его за предплечье слабыми пальцами — ему стоило всего лишь ударить её по руке, и всё бы закончилось, но он почему-то этого не сделал. — Не оставляй меня здесь, — Бэйкер было самой противно то, что выходило из её рта. — Ты обещал, что отвезешь меня домой, я сказала всё, что ты хотел. Джон смотрел в ответ совсем невидящим взглядом: сначала Алекс видела пленку на глазах, словно бензиновую и грязную пелену, накрывавшую его настоящего, затем — в момент исповеди — это непохожее ни на что удивление. Если бы Джон хотел причинить ей боль, то оставил бы здесь, в темноте и одиночестве, где она будет пережевывать себя и свои болезненные шрамы один за другим. Человек у двери всё еще ждал, обесцвечивая мир и лишая его красок, когда Сид запустил свободную руку в волосы и взлохматил их — жест машинный и абсолютно не свойственный Джону, которого Алекс знала до этого. — Вставай, — это он тоже говорил, заставляя себя. — Прими душ и переоденься. Я буду… ждать на стоянке. Отведи её. Сердце стучало так быстро и мысли менялись так часто, что Алекс не понимала, что должна испытывать — она на нетвердых ногах поднялась со стола, даже забыв о расстегнутой рубашке, пока Джон отчеканивал эти слова, силой сводя в логическую цепь. — Найди ей чистую одежду и… — это Бэйкер услышала, будучи уже в коридоре. Она в дверном проеме видела Сида, который два раза возвращался к шкафу, забыв, что хотел взять оттуда пальто. Эдемщик, прислонившись к дверному косяку напротив, слушал, — и выведи к машине, когда будет готова. Мне нужно… Джон вдруг осекся и остановился, когда понял, что Алекс всё еще слушает — Бэйкер хотела бы сказать, что знает, что он чувствует, хотела бы найти правильные слова. Она должна была ненавидеть его, но продолжала думать и смотреть до последнего — Джон должен был что-то сказать ей, чтобы она не чувствовала себя так, но промолчал. Каждая рана горела, словно залитая расплавленным воском. Алекс должна была напоминать себе об этом ежесекундно, но в голове трещала только одна мысль — что-то случилось с бункером Джейкоба. Позавчера Джон заново прорезал незаживающие глубокие шрамы на предплечье, и она кричала, захлебываясь в собственных слезах. Затем до крови прикусила язык, сорвала голос, и более кричать стало невозможно. Что-то случилось с бункером Джейкоба. Когда эдемщик повел её по лестнице наверх, придерживая за локоть, Алекс даже не могла сопротивляться: рубашка, коричневая и твердая от старой крови, пропускала свежие пятна и этот неприятный прелый запах, но им обоим было всё равно. Более важным казалось то, что в коридорах не моргали лампы, грозясь впустить её ночных чудовищ вновь, а затхлый и сырой запах, мешавшийся с узорами на потолке, сменился палитрой живого мира, которого так не хватало. Душевые в бункере были общими — несколько перегородок отделяли кабинки друг от друга, словно в общественном бассейне или школьном спортзале, но помещение оказалось абсолютно пустым. Алекс отчетливо слышала топот ног у самой лестницы наверх, когда люди барабанили по железным ступеням, готовясь защищать свой дом, но шум был далеко отсюда. Она прислонилась к холодной кафельной стене, когда мужчина отпустил её. — За зеркалом есть кое-какие припасы, — сказал он, невзначай окинув Бэйкер взглядом с ног до головы. — Одежду я оставлю у выхода, а душевые запру снаружи. Не дожидаясь ответа, эдемщик закрыл дверь, и Алекс услышала щелчок замка — она должна была ощутить панику от этого звука, который уже въелся в подкорку, но внутри было подозрительно тихо. Бэйкер не знала, как долго простояла так у выхода, невидящим взглядом уткнувшись в человека, который глядел на неё сквозь зеркальную гладь. Это была не она — хотелось разбить зеркало и исполосовать себя до очищающей крови, срезать кожу до тех пор, пока снаружи не останется ни единого греха, только первозданная Алекс, которой в детстве кто-то посоветовал быть сильной и верить. Руки от этой мысли свело тугой и неприятной болью, как изрезающей на части судорогой, которая занимала все мысли и мешала думать. Бэйкер сняла рубашку, с трудом отлепляя от свежих ран, затем майку. Это была простуда, а не заражение, Джон просто хотел получить еще одну возможность взглянуть на уродство шрамов, ползущее от самой шеи вниз, к низу живота и бедрам. Алекс смотрела на них всего секунду, прежде чем начать снимать белье. Горячая вода причиняла невыносимую боль, поэтому пришлось мыться в холодной — девушка чувствовала, как пылающее от непрекращающеюся болезни тело плывет под этой обжигающе ледяной водой, но всё равно упрямо стояла и терла себя мочалкой. Был соблазн уничтожить и несколько шрамов — тот, который прорезался наружу под ребрами, был совсем невесомым и легким. Алекс смогла остановиться, только когда вода под ногами стала прозрачной, кожа превратилась в мясо, а мысли застучали вновь тяжелым и мрачным ликованием. Бэйкер даже забыла, как выглядит — непослушной рукой вытерла влажное зеркало и увидела незнакомого ей человека с грязной копной волос и эти ненавистные глаза с широким зрачком, полностью заполонившим цветастую радужку — Алекс не смогла вспомнить, как выглядела до этого, и было в этом что-то издевательски неправильное. Джон пообещал, что выйдет она отсюда уже совсем другим человеком — тем, который нужен за вратами Эдема, и она выйдет. Алекс наизусть помнила, где он дотрагивался до неё, когда вжимал в кровать и закрывал рот рукой, чтобы не кричала. Бэйкер прокручивала это как какой-то давно забытый фильм, когда смотрела в зеркало. Раздвигал ноги и мешал отодвинуться, запрещал сопротивляться. Она всегда была хороша в подчинении, стоило ожидать, что это произойдет снова. Бэйкер хотела почувствовать солнце на своей израненной коже, но этого не произошло — когда она вышла наружу на слабых ногах, сломленная и рожденная заново, то встретил её не свет, но сентябрь. Земля была вязкой и сырой от недавнего ливня, она наступала мимо луж, слабо понимая, куда идет и зачем. Джон ждал её, как и пообещал — она до последнего думала, что он обманет её, или что она снова очнется в оглушительной темноте посреди четырех углов, где будет только слизь, ищущая себе путь сквозь каждую решетку железных стен. Этого не произошло, а мир был живым настолько, что его хотелось попробовать на вкус. Алекс смогла открыть дверь машины только с третьего раза — сначала долго не могла уцепиться за ручку, а когда удалось, поняла, что у неё снова не хватает сил потянуть до щелчка. Человек, сопровождающий Бэйкер, убедился, что она села внутрь, а затем обошел машину со стороны Джона. Сид даже не заметил Алекс — молча сидел, бесцельно барабаня пальцами по коленям; даже когда к нему обратился эдемщик, среагировал с каким-то запозданием. — За вами поедут еще две машины, — сказал мужчина, вынимая из-под рубашки рацию. — Спереди на выезде за мостом еще одна. Джон приподнялся и что-то вытащил из-за пояса — Алекс увидела, что он положил на приборную панель пистолет, и в голове промелькнула тревожная мысль. Что произошло за то время, пока она пробыла внизу?.. Из-за свежего холодного воздуха всё тело ослабело: Бэйкер могла только безвольно сидеть, пока Сид не посоветовал ей пристегнуться. Она подняла руку, и под съехавшим вниз рукавом обнаружилась еще одна красная неаккуратная надпись. По змеистой горной дороге они спустились в полной тишине — Алекс наблюдала за тем, как под приборкой раскачивается типовый ароматизатор и вытирала слезящиеся от яркого света глаза. Мир изменился еще раз, стоило им оказаться в долине. Бэйкер не думала, что доживет до глубокой осени и увидит, как желтеет и осыпается лес: где-то вдалеке уже жгли сухие листья, и знакомый с детства запах уже вызывал что-то тёмное и нехорошее внутри. Алекс хотела надеяться, что это не Фоллс Энд горит дотла, поэтому отвернулась. Под рубашкой было влажно и горячо — она пыталась незаметно вытереть свежую сочащуюся кровь, но её становилось всё больше, и от стального запаха рот набирался слюной. Джон оглянулся на девушку и потянул руку на заднее сиденье. — Вот, — Алекс приоткрыла глаза и увидела, что он протягивает ей жестяной ланчбокс. Она должна была сказать спасибо, а еще выглядеть при этом благодарной: смирение с жадностью было пронизано болью, и Бэйкер не видела еды уже несколько дней. Девушка не ответила, и Сид положил коробку ей на колени. Он мог оставить её в бункере, но разрешил отправиться домой. Разрешил переодеться в чистое, разрешил принять душ и поесть — Алекс должна была быть благодарной, должна была улыбаться и не чувствовать себя так, как сейчас. Вода не помогла уничтожить эту грязь, даже когда Бэйкер жесткой мочалкой, а затем ногтями пыталась выскоблить её, и это ощущение испорченности сидело так глубоко внутри, что хотелось распороть живот и поискать источник прямо там. Эта мысль заставила сердце трепетать, и Алекс едва удержалась от своей ужасной прихоти. — Ты не виновата, — Джон не смотрел на неё, и у Бэйкер тоже не было сил повернуться к нему. Этот ответ должен был разозлить её или сделать хуже, но она так и осталась сидеть с ланчбоксом на коленях, который так и не смогла открыть. — И должна знать, что признание — это огромная ступень, которую ты смогла преодолеть, — голос Джона был ровным, но Алекс теперь знала, что он испытывает к ней отвращение высшей меры. — Я тобой горжусь. И Отец тоже будет, когда узнает. Ей было плевать. Алекс хотела сказать об этом прямо, а затем швырнуть жестяную коробку в Джона так, чтобы он потерял управление, а машина вылетела за ограду, заживо похоронив их обоих. Но смогла только сцепить зубы, борясь с ненужным гневом. — Я… ценю твою искренность, — Сида никогда не останавливало отсутствие ответа, и у Бэйкер от его голоса начала болеть голова, — и в ответ когда-нибудь расскажу о своем прошлом. — Мне насрать. Она надеялась этими словами пригвоздить язык Сида хоть на какое-то время, но не вышло. Если бы она знала, что за собственным сломленным признанием последует это отвратительное наигранное сочувствие, то точно нашла бы способ покончить со всем еще в бункере. — Когда ты перестанешь злиться, то снова захочешь поговорить со мной, — Джон говорил будто не с ней, а с обезличенным искуплённым, о которых вытирал ноги каждый день. — И я обязательно выслушаю. Если Джон добивался именно этого, то он победил. Алекс прошла сквозь врата бункера совершенно иной и перестала обвинять других в своих грехах. Когда Сид наконец-то понял, что вести разговор бесполезно, то снова замолчал, и почти половину пути они проделали в тишине. Сильный ветер гнал серые дождевые тучи всё дальше на восток и мешался с дымом костров, а где-то среди этого грязного безобразия в небе мелькал бледный диск солнца — Алекс почти уснула, прислонившись лбом к стеклу, но Джон включил и начал настраивать рацию. Когда горная дорога закончилась, и лысеющая местность сменилась буйным лесом, за мостом почти сразу же замаячил блокпост. Бэйкер не видела машин позади, но была уверена, что они неотступно следуют за ними тоже. Опасения стали подтверждаться, когда они отъехали достаточно далеко от бункера и увидели первую сгоревшую заставу. Промеж кучи обугленных тел и остовов машин кто-то воткнул американский флаг, и он развевался по ветру до тех пор, пока Джон не въехал в него на полном ходу, а под колесами не затрещали человеческие кости. — Впереди на т-7 снова расстреливают блокпост, — это зашипела автомобильная рация, и Сид сразу же потянулся ответить. — Нет времени, — сказал он, разглядывая дорогу в зеркало заднего вида. — Убивайте всех, кто будет представлять угрозу. Церковь, которую Алекс знала до этого, давала шанс. И у неё всегда было время. Люди, которых Алекс знала до этого, не расстреливали проезжающие машины эдемщиков, но теперь она потеряла этот маленький хрупкий мир, и он остался позади, как сгоревшая застава с кучей трупов. Раньше Алекс не знала ничего иного, но теперь имела возможность сравнить — это выбило её из колеи. — Как это произошло? Джон услышал, но не ответил: девушка ощутила от этого почти отчаянье, словно была в чём-то виновата и не имела шанса очиститься в его глазах. Алекс не имела ввиду сгоревший блокпост конкретно или утраченную связь с Уайттейл. Джон это понимал, потому и помолчал. — Браво-2, — сказал он, обращаясь ко включенной рации. — Есть новости? Бэйкер видела его лицо, пока он ждал ответа — в другой ситуации она бы сподобилась на сочувствие, но внутри осталось только отвращение к себе и чернота, которой было нельзя поделиться. — Мы снаряжаем к Джейкобу конвой, — ответили на другой стороне линии спустя какое-то время. — Отец захотел лично туда поехать. — Дождитесь меня, — упрямо сказал Джон. — Передайте брату, чтобы подождал меня и ничего не делал. Если помощник… — Он не сможет навредить ему. Любой человек смертен, даже Джозеф — отразилось на мгновение вспышкой на лице Джона, когда он это осознал. — Если увидите его — больше не промахивайтесь, — сказал он спустя секунду раздумий. — Он всё еще нужен живым, — напомнили на той стороне. Подобный разговор уже состоялся в кабинете Отца, и чем он обернулся? Эта мелочь подкосила Джона даже сильнее, чем Алекс думала: она искоса смотрела на него, на это абсолютно мертвое, высеченное из камня лицо, и пыталась найти в нём что-то кроме непринятия. Спустя еще двадцать минут, когда они уже двигались строго к острову, с ними наконец-то связались из Уайттейл. Лагерь рейнджеров сообщил, что ополчение оборвало провода на всех аванпостах; со стороны бункера валил густой дым с самой ночи, но из-за отсутствия связи новости расходились так медленно, что он мог выгореть дотла. Джейкоб всегда следовал приказам и отвечал, но сегодня, когда это было важнее всего, почему-то не сделал этого — когда Джон понял, что отматывать мысль становится невозможно, то съехал на обочину и громко выругался, даже не стесняясь присутствия Алекс. Она молча смотрела на то, как он злится и несколько раз до острой боли бьет ладонями по рулю, прежде чем снова неосознанно взлохматить волосы и затихнуть. Бэйкер чувствовала себя ребенком, который наблюдает что-то не до конца понятное ему, поэтому продолжала молчать. Спустя еще несколько минут он заглушил мотор, и какое-то время они сидели в полной тишине: Джон невидящим взглядом смотрел куда-то вперед, на дорогу, а Алекс на него, пытаясь подобрать слова. — Всё… будет хорошо, — совсем тихо произнесла она, когда ожидание стало невыносимым. Сид не ответил, и Бэйкер едва подавила в себе это чужеродное и нелепое желание дотронуться до его руки — это бы не помогло, ни ей, ни ему. Алекс не понимала, что происходит, но что еще более важно, она не понимала, что при этом чувствует Джон. — Будет, — отстранённо откликнулся он, словно эхом повторял слова Бэйкер, а не выговаривал их сам. Однажды он пришел к ней разозленный, и исповедь превратилась в насилие — Алекс точно знала, что это не злость, поэтому не понимала, что сказать еще. — Нам нужно ехать домой, — осторожно добавила она еще через несколько секунд, наблюдая за тем, как Джон продолжает провисать где-то в себе. — Нужно. Что ты делаешь? Алекс меньше всего хотелось дотрагиваться до него сейчас: Сид крупно вздрогнул, когда её рука очутилась на плече. Бэйкер всё ждала, когда он оттолкнет её, а лицо из бессмысленного снова будет полно отвращения к ней, но этого не произошло. Мужчина мог стряхнуть её руку, но почему-то не сделал этого — снова завел мотор и вернулся на асфальтированную дорогу, чтобы продолжить путь. Они двинулись вперед как раз вовремя, потому что где-то из-за пригорка, разнося ужасное эхо, послышались уже знакомые хлопки. На подъездах к церкви было неспокойно, потому что прямо на мосту расположился блокпост в несколько рядов. Если кому-то из сопротивления пришло в голову пересекать округ с этой стороны, он бы с большей охотой предпочел объездную дорогу или смертельный заплыв, потому что в сентябре Хэнбейн была беспощадна. К обеду по асфальту уже начал ляпать дождь: окна машины были закрыты, но Алекс всё равно ощутила до костей пронизывающий холод со стороны реки, когда они проезжали мост. Бэйкер не понимала, как сильно боится, пока они не очутились на стоянке. Хоть Джон и постарался обеспечить ей пути отступления, — не вводил общественный остракизм и зачем-то пытался держать в секрете её проступок — люди были не настолько глупы, чтобы не начать понимать всю ситуацию самостоятельно. Алекс хотела бы верить в то, что никому не будет до неё дела, но затем Джон оставил её в машине одну, и чувство страха напополам со стыдом накрыло с головой. Девушка переложила руку на дверь и попыталась открыть, но затем осознала свою унизительную слабость и осталась сидеть, наблюдая за тем, как младший Сид разговаривает с кем-то из своих людей. Она не слышала, но понимала — Джозеф уехал в Уайттейл без него. Не нужно было хорошо знать Джона, чтобы понять, насколько его волнует произошедшее: если бы у Алекс была семья, настоящая, любимая, она бы ни за что не позволила произойти с ней ничему плохому. И если бы кто-то из её родных пострадал… Девушка попыталась представить, что мог чувствовать при этом Джон, но внутри всё отозвалось звенящей пустотой. — Отведи её к Фэйт, — Сид сказал это, одновременно открывая дверцу машины со стороны Алекс. — Идти можешь? Бэйкер заторможено кивнула и, ухватившись пальцами за дверь, попыталась вынести непослушное тело наружу. — Затем возвращайся в лагерь, — Джон говорил, наблюдая за жалкими потугами Алекс. — Возьмите три конвоя и патрулируйте всю долину. Если полицейский появится, я должен знать об этом первый. Ты понял? — Понял, — у Верного, стоящего рядом, был абсолютно скучающий голос, и Бэйкер могла только представить, как Джона это раздражало. — Отведи её к Фэйт, — повторил он, садясь обратно в машину. — Не отведи и брось на пороге дома, а прямо к ней в руки. Напомни ей про наш разговор. Эдемщик кивнул и положил Алекс руку на плечо, чтобы развернуть в сторону поселения — кожа под рубашкой продолжала гореть, но это более не причиняло сильной боли, словно она была замещена другой, пока тело вовсе не перестало её чувствовать. Алекс ждала каких-то слов от Джона даже сейчас, поэтому обернулась на ходу и смотрела за тем, как его машина со стоянки возвращается на дорогу. В глазах всё еще остался этот отпечаток, когда она рассказала ему то, чего он так хотел — словно пыль на стекле или уродливая пленка из радуги на осенней луже. — Куда мы идем? — стоянка была пустой, места, где прежде кипела жизнь, теперь казались серыми и обезличенными, будто на старой фотокарточке. Дорога, ведшая к домам между железных перегородок, теперь была изрыта колесами машин, и каждая глубокая резьба превращала грязь в стены и заполнялась холодным дождем. Алекс еще помнила, как встретилась здесь с Эммой, и это больно припечатало её по затылку. — В церковь, — отозвался Верный. — Фэйт сейчас там с остальной семьей, молится за возвращение Джейкоба. Дым поднимался столбом с самой ночи, а они были здесь, запертые в камерном пространстве острова в ожидании новостей — Алекс почувствовала тревогу от того, что кто-то сможет увидеть её и осудить. — Мне… мне нехорошо, — сказала она, останавливаясь и упираясь ладонью о грязную стену. Мужчина остановился в шаге от неё и осмотрел с ног до головы, словно пытался уличить во лжи. — Я не дойду. Лучше подождать Фэйт в её доме, это ближе. — Ты слышала, что сказал Джон, — напомнил он, попытавшись взять Алекс за локоть. Этот человек её не знал, но это не значило, что не знали остальные. — Я пленница? — Нет, но у меня был приказ. — Тогда тебе придется донести меня, — сказала девушка. — Уверена, нам обоим этого не хочется. Если бы это было и правда важно, церковник уже взвалил бы её на плечо как тряпичную куклу, но вместо этого долго молчал, обдумывая; затем махнул рукой в сторону дома, где жили вестники во время визитов на остров. Когда они зашли внутрь, одежда Алекс была полностью мокрой и теперь лишь сильнее источала этот чужой запах — от мужской рубашки прежде пахло потом, но затем её долго стирали с хозяйственным мылом, отчего клетка в некоторых местах становилась почти неразборчивой. Девушка разглядывала рукава одежды, собственные руки с обломанными ногтями и запекшейся под ними кровью, пока эдемщик отпирал дверь. В доме тоже не оказалось никого, а шум создавал только барабанящий по стеклам и деревянной крыше дождь. Раньше она много времени проводила в комнате Фэйт — когда не знала, куда пойти и с кем поговорить, когда хотела обсудить что-то несущественное или просто нуждалась в поддержке. Теперь, оказавшись в душной комнате со спертым сладким запахом, Алекс поняла, что от этого отказаться сложнее всего. Эдемщик смотрел за тем, как она топчется в проходе, не решаясь пачкать грязной обувью полы, а затем сказал: — Оставайся здесь и никуда не выходи — я дождусь конца службы и скажу Фэйт, что ты здесь. Дождавшись ответного кивка, он вышел, оставив девушку одну, и она долго разглядывала закрытые шторами окна, сквозь которые нерешительно пробивалось бледное солнце. Она считала Фэйт врагом, но Джозеф правильно сказал однажды — она враг лишь самой себе, пока копается в прошлом, без конца обвиняет других и обманывается. Теперь всё это было как на ладони, и Алекс не понимала, как могла быть настолько глупой. Девушка стояла у входа в комнату до тех пор, пока дождь не кончился, а наверх не поднялась Фэйт. Бэйкер даже не услышала шагов, словно вестница, не прилагая усилий, парила над землей, поэтому Алекс крупно вздрогнула, стоило двери скрипнуть. — Почему ты стоишь на пороге? — вместо приветствия поинтересовалась она, взяв руку Бэйкер в свои. В этом жесте было так много приятной и необязательной ласки, что Алекс растерялась и не заметила, как начала заикаться и мямлить. — Не хотела пачкать ковер, — Фэйт взглянула на неё с непониманием, затем опустила глаза на грязные ботинки. — Разве это важно? — этот вопрос её обескуражил. — Почему всё так? — Алекс не заметила, как на глаза начали наворачиваться слёзы. — Что произошло? Почему все… умирают? Что с нами будет? Она не хотела знать, что будет с ними, только лишь — что будет с ней, и Фэйт это понимала. Девушка взяла лицо Алекс в свои руки и улыбнулась, вытирая слёзы. Бэйкер вспомнила, как Джозеф точно так же успокаивал её, и ей до крика захотелось, чтобы он тоже был здесь и не уезжал никуда. — Давай мы приведем тебя в порядок, а затем я всё расскажу? — этому тону было невозможно сопротивляться, особенно когда Фэйт расстегнула горловину рубашки и пальцами обвела по краю красных букв. — Мне очень жаль, — Алекс не умела извиняться, даже сейчас это получилось неестественно сухо и жалко. Бэйкер хотела заткнуть себя, дать пощечину и замолчать, но не могла. — Я не должна была так поступать с тобой, с Сарой и… Прежняя Алекс бы ни за что не сказала подобного, но эта — прошедшая сквозь Врата — теперь понимала всё. Холодный душ и чистая одежда помогли сформулировать вопрос иначе, и в этот раз Бэйкер осталась в дверном проеме, чтобы не дать Фэйт обнять себя или как-то иначе повлиять на внутреннюю ненависть. — Кто он? — Вестница стояла у окна, сцепив руки в замок за спиной. — Человек, о котором все говорят. — Он исполнил пророчество, — коротко отозвалась она, бросив быстрый взгляд на Алекс. Слова из Откровения отзывались в памяти неприятной и пульсирующей болью. — Он убил Джейкоба? — Бэйкер не могла задать этот прямой вопрос Джону, но Фэйт лишь покачала головой. — Тогда что случилось? — С нами всё будет хорошо, — когда Алекс говорили это раньше, то слова вызывали спокойствие и какую-то невесомую теплую пелену, но теперь голос Фэйт звучал слишком фальшиво. — Этот человек уже поддался блаженству и скоро поймет, что натворил. Это лишь вопрос времени. А нам с тобой придется уехать завтра. — Уехать? — Алекс вдруг ощутила этот вес усталости на себе: с трудом нашла рукой край кровати и опустилась, не сводя взгляда с Фэйт. Вестница криво улыбнулась: — За реку, как мы и хотели, — хотела она, а не Алекс. — Нужно только дождаться возвращения Отца, и тогда… Бэйкер устала уезжать, бегать и чего-то дожидаться: она хотела кричать об этом, хотела сказать прямо, обнять себя руками за плечи найти пальцами прорезанные вдоль каждого её греха слова. — Почему? — Потому что Джон может сделать это снова, — они несколько секунд молча смотрели друг на друга, и Алекс поняла, что не может дышать — следы, окольцовывающие шею, уже давно пожелтели и стерлись, но легче от этого не стало. — Почему?.. Алекс больше всего хотела, чтобы ей ответил именно Джон, а затем сказал, что в этот раз это не её вина. — Потому что захочет управлять мной, — прямо ответила Фэйт. — Захочет знать каждый мой шаг, захочет Хэнбейн себе. Думать сейчас было слишком больно и неприятно — когда Алекс промолчала в ответ на это признание, вестница продолжила: — Отцу нужно видеть твое искупление: сегодня мы приведем тебя в порядок, а завтра — когда они вместе с Джейкобом вернутся — уедем. — Джон угрожал тебе?.. Мной? Фэйт не ответила, но Алекс поняла всё и без слов: от этого стало омерзительно неприятно, словно она давно перестала быть человеком, а стала просто вещью, которую можно передавать из рук в руки. Чувство усилилось, когда вестница усадила её перед зеркалом и с помощью краски превратила в прежнюю: с копной светлых волос и этим рассредоточенным лицом, какой Алекс себя знала всегда. Фэйт что-то рассказывала, а Бэйкер молчала, пока девушка снова не начала говорить о Джозефе. — Я знаю, что ты лгала ради меня, — Алекс вспомнила разговор в кабинете, и из-за стыда перед Фэйт она даже не могла посмотреть ей в глаза сквозь зеркало. — Ты не должна была делать этого ради меня. Я не заслужила. Бэйкер сама не знала уже, что заслужила, а что ей всучали силой. Фэйт продолжила заплетать ей волосы и остановилась только, чтобы погладить Алекс по плечу. — Ты — часть нашей семьи, — сказала она с этой невесомой теплотой. — Если считаешь, что мы даем тебе слишком много того, чего ты недостойна — попробуй отплатить семье ответной добротой. Алекс до этого считала, что правильные слова находятся только у Джозефа: Фэйт представлялась ей совсем иначе, но теперь в глазах Бэйкер стала совсем другой — девушка продолжала наблюдать через отражение за вестницей и за тем, как она улыбается в ответ. — Что мне делать? — Сейчас — уехать с острова, — незамедлительно ответила Фэйт. — Быть послушной, быть благодарной и преданной мне, а не Джону. Мы вдвоем станем отличной командой. Эта улыбка показалась Алекс слишком ненастоящей. — А потом? — Позаботимся о том, чтобы Джон не смог навредить тебе, — Фэйт не было там, в темноте четырех углов — Алекс была готова поклясться, что она хотела знать обо всём, но боялась спрашивать и знать, что у Бэйкер не осталось ненависти к Джону, словно это выгорело и было счищено, как ржавчина со старой машины. — Ты так ненавидишь его? Вестница не ответила, и Алекс снова уставилась в отражение, разглядывая человека по ту сторону. К вечеру дождь только усилился: Джон сам однажды говорил, что ехать по бурелому и горным дорогам в такую погоду — это сомнительное решение, и Бэйкер ощущала какую-то невыразительную тревогу с каждым разом, как минутная стрелка снова подползала к двенадцати. Фэйт не стала настаивать, когда Алекс отказалась возвращаться в комнату, где они с Сарой обычно ночевали, поэтому разрешила лечь у неё — Бэйкер с трудом настраивала себя на мысли о том, что завтра уедет отсюда, пыталась закрыть глаза и думать только об этом, но холодные простыни и этот отвратительный зуд под кожей мешали уснуть. — Фэйт? — только открыв рот, чтобы произнести это, Алекс поняла, что давно дремала, свернувшись под одеялом. Вестница сидела за столом у лампы и что-то читала. — Расскажи мне что-нибудь. Фэйт улыбнулась: Бэйкер впервые чувствовала себя ребенком и не испытывала никакого стыда за эту минутную слабость, особенно когда вестница не отказала ей и спустя несколько секунд присела на край кровати. — Что тебе рассказать? — поинтересовалась она, и её лицо в этом полумраке напомнило о поездке в оранжерею и о том, как Алекс боялась и одновременно ненавидела всё, что её окружало. — Что-нибудь, — Бэйкер прикрыла глаза, чувствуя прикосновение чужих пальцев к лицу. — Есть одно чудесное место, — сказала Фэйт спустя несколько секунд раздумий. — Лагерь, в котором я впервые побывала, когда мне было четырнадцать. У меня никогда не было друзей или любящей семьи, но это место… оно другое. Фэйт всегда рассказывала множество вещей: о церкви и о том, чего Алекс не знала, но никогда о себе. Эта небольшая мелочь была настолько важной, что оставляла сладкое послевкусие, словно тебе доверили какой-то очень важный секрет, ты был особенным и что-то значил. — Мы поедем туда? — Конечно, — Алекс не видела, но знала, что Фэйт улыбается. — Когда в Хоупе снова воцарится мир, и когда этот плохой человек образумится, мы снова сможем вывозить детей в этот лагерь и на реку. Больше не будет никаких конвоев или оружия. Никакой боли или страха за свою семью, Алекс — всё будет как прежде. Бэйкер не знала мира, который был прежде, но ей все говорили о нём, будто он был сладким настоящим, а это тёмное время со вкусом пепла на языке всего лишь притворялось им в попытках обмануть. Эта приятная нега длилась будто всего мгновение, пока Алекс снова не услышала скрип половиц, а колючая стена воды не выбила из неё воздух. Бэйкер попыталась спустить ноги с постели, но липкая от крови простыня вернула боль и помешала — девушка скатилась на пол и буквально на локтях проползла под кровать, где её опять встречало одиночество и холодный пол. Кровь стучала в голове так громко, что Бэйкер не слышала ни одного звука под этим трепетом — страх появился одновременно с тем, как из коридора показалась теплая полоса света. Это всё ненастоящее. Алекс хотела сказать это самой себе, но могла только давиться собственными слезами, когда чей-то чужой силуэт выскользнул из этой полосы. — Алекс? — она узнала голос Фэйт и ощутила это едва ощутимое прикосновение к руке — пальцы оглаживали сбитые костяшки одну за другой, и из-под этой нежности выступали синяки и свежие раны. — Это всего лишь сон, не бойся ничего. — Это не… сон, — Бэйкер отпрянула, когда вестница попыталась взять её за локоть и помочь вылезти из-под кровати. — И никогда им не было. Ты обещала, что никуда не уйдешь, почему тебя не оказалось рядом? Когда Фэйт села, а затем опустилась совсем низко, чтобы смотреть на Алекс, она хотела видеть в её глазах что-то совсем иное. — Отец с Джоном вернулись, — сказала она, снова протягивая ей руку. — Джейкоб мертв.