Доверяй. Почитай. Повинуйся

«Каждый будет сидеть под своею виноградною лозою и под своею смоковницею, и никто не будет устрашать их». Михей 4:4

Дым полз из заколоченных окон, и эта гарь прорывалась сквозь них наружу до самого неба — Алекс думала, что там должны видеть это и слышать каждый вопль, но помощи всё не было. Она сама могла лишь наблюдать за тем, как неровные струи огня толчками выходят наружу, сплетаются с дымом и исчезают в розовом светлеющем небе, где всё давным давно смолкло. Алекс билась об эту стену безразличия до тех пор, пока не сорвала голос, но и это ничего не изменило. Она корила себя за бездействие, Бог корил её за бездействие, но не делал ничего, чтобы помочь — лишь смотрел, потому что на всё была Его воля. Когда горячие и почерневшие от дыма и огня стропила церкви начали обваливаться, одно за другим, словно неуклюже выстроенный карточный домик, Алекс поняла, что обратного пути нет. Упавшие балки треском заглушили человеческий гомон, и в ушах стало совсем тихо, будто не существовало ничего, кроме пламени и снопа искр, вырывавшихся изнутри в светлеющее небо. Крест долго горел, прежде чем исчезнуть в ворохе раскаленного дерева, и с почерневших стен краска слезала так охотно, будто хотела вытеснить несправедливое слово поверх. Изумительная благодать, как сладок звук… Она хотела броситься вперед, но чьи-то руки оттащили её совсем без усилия, словно она ничего не весила и ничего не стоила. Алекс смотрела на разгорающееся пламя и понимала, что крики внутри становятся всё тише, словно кто-то случайно выкрутил звук и оставил только треск горячего огня, который с жадностью пожирал всё вокруг. … который спас такого несчастного, как я. Когда щеки обожгло этой смесью криков и горящей плоти, Алекс почувствовала, что задыхается, словно кто-то снова сжал руки на горле; под пальцами быстро билась кровь и из бесконечного горячего потока превращалась в сбивчивую пульсацию, пока не затихла тоже. Только в ушах остался писк, похожий на эхо чьего-то голоса. Бэйкер надеялась, что это всего лишь воспоминания, за которые она пыталась отчаянно уцепиться, но и им скоро было суждено закончиться. Я однажды потерял себя, но теперь нашелся… Слёзы высыхали, и солёная кожа стягивалась и чесалась — эту незаживающую рану хотелось содрать прямо вместе с плотью и мясом, но Алекс по-прежнему могла лишь смотреть. Когда остов стал рушиться у неё на глазах, будто сотканный из пепла, внутри стало пусто и одиноко. — … был слепым, но теперь я прозрел. — Не нужно больше, — писк в ушах сменился собственным хрипом. Она хотела сказать это громче, но из горла вышел только жалкий захлебывающийся свист. Алекс слишком быстро поняла, что не умерла: ей даже не пришлось открывать глаза, чтобы это осознать, потому что всё вернулось слишком быстро. Стена огня и вкус пепла на языке, когда она снова и снова пыталась бежать, пока не поняла, что нужно остановиться; запах влажной от крови одежды, где её разрывали насильно, и это предательски горькое чувство отчаяния, которое забиралось за шиворот. Голос сразу же умолк — Бэйкер позволяла себе верить, что он существовал только в голове, поэтому был таким чертовски знакомым, но затем кто-то взял её за руку. Тело не слушалось, и Алекс даже не могла прекратить это: она боялась открывать глаза, но уже чувствовала, как под веками становится горячо и мокро. — Ничего не бойся, — сказал голос, и Бэйкер поняла, что даже не может всхлипнуть или сглотнуть тяжелый комок, застрявший прямо в горле и мешавший сделать свободный вдох. — Ты в безопасности. Вдоль виска на подушку потекла слеза, и это горячее горькое чувство могло означать лишь одно — что она была до сих пор жива. — Я хочу умереть. Алекс держала эту мысль в голове, потому что изо рта выходил только хрип, который было невозможно разобрать. Чувство поражения казалось настолько острым, что она не могла остановиться плакать. Когда девушка наконец приоткрыла слезящиеся глаза, то на секунду будто ослепла — если это место пыталось притворяться Раем, то ему удавалось плохо. Бэйкер до последнего надеялась, что ошиблась, но стыд появился одновременно с тем, как из этой белизны она с трудом выхватила лицо Джозефа. Дышать было так больно, что Алекс попыталась руками дотянуться до горла — она не сразу, но вспомнила о том, как ногами загребала воздух и надеялась, что под ними окажется опора. Это воспоминание обожгло так неожиданно, что она почувствовала, как под кожей пульсирует кровь, и как она начинает задыхаться от этого. — Как ты себя чувствуешь? — ей не хотелось, чтобы Джозеф говорил с ней или спрашивал о чём-то: от этой доброты она терялась, чувствовала себя неблагодарной и жалкой, потому что ничего не могла отдать взамен. Алекс не могла ответить, в попытках унять эту невыносимую боль, поэтому только кивнула. Сид продолжил молча разглядывать её, и Бэйкер боялась представить, о чём еще он мог думать. — Мне жаль, — она решилась сказать это первой, пока еще не стало слишком поздно. Джозеф нахмурился. — Почему? Он не хотел слышать от неё оправдания, он действительно не понимал: Алекс попыталась шевельнуться, но налившееся свинцом тело не позволило ей даже пошевелить рукой. Она вспомнила это чувство потерянности, когда пальцы отпустили удавку — оно не было похоже на эту беспомощность, но что-то болезненно отозвалось в груди, что-то похожее на тоску. Потому что у неё не получилось. Потому что эту бессмысленную борьбу придется продолжить снова. Бэйкер не хотела говорить этого, поэтому скосила глаза вниз, на одеяло и рубашку. Только сейчас она поняла, что подготовилась более чем основательно, когда надевала чистые вещи, надеясь, что она в них и останется, а людям не придется видеть её изувеченное тело и каждый несправедливый шрам. Нужно было запереться в ванной, чтобы у неё в кармане была небольшая фора. Когда она сказала Эмме, что это чертовски больно, то не солгала ни на йоту, и теперь сама до сих пор ощущала на шее фантомную удавку. — Это мне нужно извиняться, — вдруг сказал Джозеф, и у Алекс в груди стало так неприятно холодно и пусто, что ей показалось, будто она снова задыхается. — Ведь ты приходила ко мне за помощью. Теперь ей не позволят прекратить это. Мысль о собственной никчемности заставила разрыдаться, и Алекс бы отдала всё, что у неё осталось, только бы Джозеф этого не видел. Каждый всхлип с такой силой прорезал горло, что от боли хотелось выть, но девушка не могла остановиться: она почувствовала, как Сид завел ей руку за плечи, чтобы помочь сесть на кровати. Тяжелое тело не слушалось —даже когда Джозеф сел ближе и обнял её, Алекс могла только беспомощно плакать. — Мне жаль. Она хотела повторить это, чтобы понял хоть кто-то, но всё казалось таким бессмысленным, что тонуло под этими словами. Джозеф опустил руку ей на волосы, чтобы пригладить и приблизить к себе, и Алекс не могла отстраниться, даже если на краю сознания что-то стремилось к сопротивлению. Она этого не заслуживала. — Моя бедная, маленькая Алекс, — она закрыла глаза, когда услышала это. Хотела попробовать обнять его тоже, чтобы хоть ненадолго ощутить чужое тепло и заботу, но смогла только пальцами зацепиться за рубашку. Ей было страшно признаваться в том, что она не хотела, чтобы это прекращалось: чтобы следующей минуты не существовало, и она могла раствориться в этой навсегда, чтобы всё исчезло, а осталось это тлеющее теплое чувство взамен унижению и страху. Джозеф хотел отстраниться и сказать что-то еще, но она не позволила, из последних сил пытаясь сохранить его тепло — если чему-то и суждено было произойти потом, это будет потом. А пока она была в безопасности. — Я никогда не оставлю тебя, — Алекс почувствовала, что он улыбается на этих словах, но это не было насмешкой над её слабостью, только то самое незнакомое прежде тепло, из-за которого хотелось продолжать быть слабой. — Но сейчас тебе надо отдохнуть. — Не уходи, — Бэйкер не могла выразить это чувство иначе: Джозеф всё равно отпустил её, и Алекс ощутила почти тревогу из-за этого. — Призови меня в день скорби, — медленно произнес Сид, снимая со своей руки розарий, — Я избавлю тебя, и ты прославишь Меня. Алекс могла только наблюдать за тем, как Джозеф вкладывает чётки в её руку и несколько раз оборачивает вокруг ладони. Ей было достаточно чужого тепла и присутствия — она губами повторяла за Сидом, выискивая в памяти хотя бы одну молитву, только бы тот остался. — Фэйт провела у твоей постели целый день, — Джозеф помог Алекс лечь обратно. — Она зайдет, когда ты отдохнешь. Бэйкер безуспешно пыталась найти подвох в этом спокойном голосе, и только тогда поняла, что ей было бы легче, если бы Джозеф накричал за неё, а не вел себя так. Она бы хотела верить, что он тоже оказался здесь случайно, а не ждал её пробуждения и молился, но чувство вины скреблось изнутри словно кошка. Сид остановился у двери, словно хотел что-то добавить или наконец-то сдался под этим сломленным голосом. Алекс даже перестала дышать, надеясь, что он вернется. Мужчина долю секунды молчал, а затем взялся за дверную ручку, чтобы повернуть, и острое одиночество так больно дало по затылку, словно это была чужая тяжелая рука. — Потом приходи в мою церковь, — у Джозефа был такой тон, словно поступок Алекс его не задел, словно не она только что умоляла его остаться, словно не произошло ничего из ряда вон. — И мы поговорим. Бэйкер не могла даже себе признаться в том, что сделала и что собирается сделать еще — она долгое время прислушивалась к шагам в коридоре, пока они не стихли совсем. Девушка боялась, что присутствие Джозефа или объятия изменят что-то, но внутри остался тот самый комок, от которого хотелось избавиться. Бэйкер попыталась приподняться на локтях сама и ощутила, как грудь и руку в том месте, где чесались раны, стягивают бинты. Алекс хотела взглянуть, но непослушные и ватные пальцы не смогли поддеть ни единой пуговицы. Она вспомнила о розарии только потом, взялась за его край, чтобы распутать некрепкий узел и распустить в нить. «Я избавлю тебя, и ты прославишь Меня», — слова откликнулись в голове не то чужим шепотом, не то голосом Джозефа, и Алекс хотела быть уверенной, что он только потому оставил её здесь, в одиночестве четырех стен. Грубая веревка легла на шею, словно недостающий кусочек мозаики, прямо поверх свежего шрама, который Бэйкер чувствовала, хоть и не видела. Девушка не с первого раза, но смогла сесть, а затем упереться спиной в изголовье: подняла тяжелые руки и еще раз плотно затянула узел, прежде чем обернуть его вокруг ладони и дернуть на себя. Боль была такой невыносимой, что Бэйкер захрипела, но продолжила тянуть — знакомая вспышка не заставила себя ждать, и когда зрение стало сужаться, а руки становиться слабыми, Алекс вопреки воле разжимала пальцы. Это было так жалко и обидно, что хотелось кричать. Она пробовала до тех пор, пока рука не начала саднить, поэтому переложила край розария в другую. Бэйкер не знала, сколько потратила время на это бессмысленное самоистязание, но Фэйт нашла её именно такой: жалкой, плачущей и не способной повлиять ни на что, даже на собственную жизнь. Вестница стояла в проёме несколько секунд, будто не могла поверить увиденному — Алекс отпустила удавку только с её подачки и даже не пыталась сопротивляться. — Боже, Алекс, — Фэйт взяла её лицо в свои руки и легонько встряхнула, отчего мир вокруг Бэйкер пошатнулся, — зачем ты это делаешь с собой?.. Она хотела ответить, но с каждой болезненной попыткой лишь сильнее начинала плакать и трястись, потому что никто не желал понимать. Фэйт обняла Алекс за плечи, за шею и снова вернулась к лицу, словно проверяла, всё ли с ней в порядке. — Не говори ему, — Бэйкер произнесла это практически по слогам, борясь с болью, и вестница скривилась так, будто девушка одними словами оскорбляла её. Алекс бы могла это прекратить, только не знала как. — Конечно я не скажу, — Бэйкер казалось, что она так давно видела Фэйт, что стала забывать её: мысли появлялись лоскутами и исчезали так стремительно, что она не успевала за них хвататься. — Только если ты расскажешь мне, зачем. — Чтобы закончить это. — Я тебе не позволю, — сквозь заботу проглядывало неумело скрытое раздражение — Бэйкер всё не могла понять причины, но теперь начала догадываться. — Ты даже не понимаешь, что ты делаешь. Бэйкер прекрасно понимала это, но сейчас — после этих слов — ей казалось, будто Фэйт знает гораздо больше, чем она, из глубины своей черной ямы. — Отец спас тебя, — продолжила вестница. — Спас из мира, который тебя не принимал, дал тебе семью. Ты не имеешь права отворачиваться от него сейчас. Это было хуже, чем пощечина. Алекс не понимала, когда стала настолько зависимой, что потеряла право даже на собственную жизнь. В голове было так тяжело, что она не могла даже спорить, потому что была не в состоянии соединить больше одной мысли. Спустя еще мгновение Бэйкер осознала, что не помнит, как они начали этот разговор, и это знание её испугало. — Сара, — это имя появилось в голове даже раньше, чем Алекс поняла, о ком речь. Она дотронулась до плеча, стянутого тугим бинтом, и только когда пальцами проникла под него и ощутила железную влагу, поняла причину своего поступка. Когда её тащили по лестнице вниз, настолько испуганную, что она была не в состоянии шевелить ногами, Бэйкер кричала и вырывалась, пока не увидела Сару своими глазами. Тогда Алекс, охваченная страхом и гневом, могла думать лишь о мести, и в голове не было ни единой здравой мысли, но теперь она поняла, какой жалкой на самом деле была. — Почему она сделала это? Фэйт не нашла времени на Бэйкер, когда это произошло, и у неё не было шанса узнать этого раньше. Теперь вестница смотрела на Алекс с такой жалостью, будто хотела что-то сокрыть или не знала как ответить. — Потому что была обижена, — Фэйт погладила Бэйкер по плечу и надавила, чтобы та легла обратно, но у Алекс хватило сил сопротивляться. — Это моя вина, — сказала Алекс и ощутила, как голос надрывно зазвенел из-за этого признания. — Джозеф знал об этом. И ты знала. Все вокруг знали, но подумали, будто всепрощение доступно каждому, поэтому упрямо закрывали глаза на то, что может произойти. Вестница молчала, и за это время Бэйкер успела возненавидеть себя. Она сама не поняла, почему вдруг начала смеяться — из горла выходил только хрип, Алекс кашляла и задыхалась, но продолжала смеяться, даже когда легкие начало жечь. Она говорила об этом еще давно, когда боялась угрозы извне острова и церкви, за стенами которой остались неверующие, словно испуганные звери вне ковчега. От боли в голове стало так громко и тесно, что Алекс даже не услышала, как Фэйт позвала на помощь. Бэйкер только почувствовала, как её за руки хватают и возвращают в постель, и как она почти прекращает видеть, потому что всё вокруг заливается черным. Колючая боль выше локтя вернула из этого забытья так неприятно быстро, что Алекс почти расстроилась — на смену этому неприятному чувству пришла такая оглушительная тишина, что не получалось испытывать ничего, кроме неё. Затем была только тошнота и горькое чувство во рту, словно после плохой еды. Бэйкер пришла в себя только через несколько минут, когда Фэйт вытирала её мокрое от слёз лицо, а она снова могла шевелиться только с чужой помощью. Сладкий цветочный запах теперь был не только снаружи, на тканевых цветах и выстиранной одежде, но и внутри, заполнял каждую клеточку тела и отнимал крохи гордости. — Почему ты сделала это с собой, Алекс? Голос Фэйт множился до бесконечности, пока не стал сладким запахом внутри головы. Бэйкер хотела улыбнуться, но не смогла, таким ватным и чужим казалось собственное тело. — Потому что меня изнасиловали, — своего голоса она почти не слышала, только какую-то музыку, которая не позволяла себя затмить. В голове от неё было так хорошо и приятно, что Алекс не хотела бороться. — Джон? — Еще давно, до Джона, — то, что произошло в бункере, можно было назвать насилием, ведь оттуда вышла не Алекс, но человек, нужный церкви и Отцу. Фэйт слишком долго молчала. Бэйкер заблудилась в этом сладком приятном тумане и не хотела выбираться, так хорошо было там. Она и забыла, как соскучилась по этой безнаказанности и легкости, и теперь не понимала, как могла отказаться от этого. — Я и представить не могу, как страшно тебе было. Алекс ненавидела сочувствие к себе, но это звучало иначе, словно она всегда ждала только этого. Фэйт продолжала держать её за руку и поглаживать пальцами сбитые костяшки и синяки, прямо как во сне, когда пыталась защитить её от щупалец и неуемных глаз. — Почему ты не рассказала никому? — Он прекратил раньше, чем я смогла бы. Струсил, — Алекс не слышала себя, но чувствовала, насколько гадко это звучит. — Боялся, что я понесу от него ребенка. — Значит, всё это время он?.. — у Фэйт дрогнул голос. — Да. — Почему ты не говорила об этом мне? — Джон добивался своего насилием, но у Фэйт была эта сладкая власть, противостоять которой было невозможно. — Что изменилось? Джон? — Он сказал, что виновата я. — Принудил тебя? Вырезал эти надписи? Хотел подчинить тебя и сломать? — это были слишком жестокие слова, даже из её рта. — Сможешь рассказать об этом Отцу? — Я не могу, — Алекс не сразу, но вспомнила того Джозефа, что сидел рядом с ней в церкви ночью и просил остаться, когда она сама была на перепутье. — Это несправедливо. — А что насчет тебя? — Фэйт нахмурилась. — То, что сделал с тобой Джон — это справедливо? — Я это заслужила, — это были не её собственные слова, и когда Алекс говорила, то чувствовала чужие руки на своих плечах. — Джон внушил тебе это, — сказала вестница, — но теперь он далеко, и у тебя есть я. Когда это закончится, мы уедем и больше не вернемся сюда. Я о тебе позабочусь, семья о тебе позаботится. Алекс не понимала, зачем Фэйт делает это и чего пытается добиться. Она не хотела понимать, потому что Блажь помогала унять боль, и когда Бэйкер ощупывала опухшее горло руками, то не чувствовала ничего, кроме легкого пощипывания, будто на периферии. Это была комната Фэйт — Алекс понадобилось время, чтобы понять это и свыкнуться с запахами, что окружали её. Из окна дома она могла видеть, как люди возвращаются с проповедей, как выезжают на патрули и работают, и это почему-то возвращало её ко дню, когда она сидела в клетке, как животное. Через какое-то время к Бэйкер заглянула Аманда, чтобы удостовериться в её состоянии: Алекс думала, что сможет пожаловаться хоть на что-то, но сладкая пустота внутри заставляла улыбаться, даже когда врач распустила бинты, чтобы проверить шрамы, и девушка созерцала каждую букву в отражении. Прямо поперек шеи растекся багровый свежий синяк: Бэйкер разглядывала его, пока вполуха слушала Аманду и какое-то её психологическое внушение. Алекс давно перестала считать раны, — моральные в том числе — которые остались ей от борьбы с Хоупом, и теперь эта сладость помогала откинуться назад и плыть по течению. В ушах звенело что-то похожее на песню, и девушка чудом пыталась удержаться от того, чтобы не начать подпевать. Аманда затем обсуждала произошедшее с Фэйт, но её к разговору не допустили — Бэйкер слышала в коридоре голоса, но не могла разобрать ни слова. Вестница продолжала относиться к ней как раньше: приносила еду, делилась новостями, будто ничего не происходило. Алекс не понимала, сколько прошло времени, но будто застряла в вакууме, где каждая секунда повторяла предыдущую. Выныривать из тумана было неприятно, почти физически больно, но Алекс сделала это, когда поняла, что не может находится в четырех стенах. Ей казалось, что она никогда не привыкнет к косым взглядам — выдерживать их в компании Фэйт было сложно, а в одиночестве почти невыносимо. Алекс и сама понимала, как выглядит это покровительство, но срослась с собственным страхом так крепко, что любое внимание воспринимала как удар под дых. Обвинять кого-то кроме себя было слишком тяжело, особенно после пережитого: люди злились на Маккензи, рана в виде Джейкоба даже не успела затянуться, а с ними бок о бок сидел предатель, и удержаться от линчевания, пусть пока только словесного, было невозможно. Алекс готовила себя к тому, что ей придется стать тем самым козлом отпущения, поэтому мысль о смерти уже не была чем-то сверхъестественным, напротив, она была сладкой и долгожданной, словно какой-то постыдный подарок или искушение, которого отчаянно требовало тело. Агнцы не должны чувствовать себя так, шагая на заклание, но управлять этим желанием было невозможно. Алекс хотела осуждения, которого она заслуживала, — и была уверена, что это поможет ей — поэтому от Холли ожидала совсем другого. Они столкнулись в коридоре случайно и несколько секунд смотрели друг на друга в попытках завязать разговор. Бэйкер ощутила почти неконтролируемую тревогу, когда женщина опустила взгляд, чтобы увидеть тугое кольцо синяков поперек шеи; Алекс хотела уйти, поэтому скосила глаза на лестницу. Холли, видя неуклюжую попытку закончить встречу, плечом оперлась о стену, почти перегораживая проход. — Я не хочу делать вид, что ничего не произошло, — до сих пор люди поступали именно так, закрывали глаза. Рыхлая земля еще не утопталась, и Алекс из окна дома видела, что панихида, начатая Джозефом, будет продолжаться до тех пор, пока боль не утихнет. Церковникам было запрещено трогать виновника, и они предпочли сделать вид, что такого человека как Маккензи не существует. То же относилось и к Алекс, она будто перестала существовать для людей, которые жили на острове или приезжали по воскресеньям. Это было даже хуже, чем осуждение. Холли поняла, что Бэйкер не станет поддерживать разговор или идти навстречу, поэтому продолжила: — Если тебе понадобится друг или… не знаю, точка опоры, — еще месяц назад Алекс считала Холли поехавшей, недостойной доверия, той, через кого можно было перешагнуть. Она бы так и поступила, если бы пришлось. До появления Маккензи всё было слишком хорошо, теперь Алекс это понимала. — Я всё еще предлагаю свою помощь и навязываюсь, да. — Спасибо, — это прозвучало так сухо и картонно, что Бэйкер побоялась реакции Холли, но она лишь вскинула брови. — За последние несколько недель произошло слишком много, чтобы… наживать врагов. Тем более я… Фэйт рассказала мне кое-что, — Холли отвела взгляд. — Когда Эмма исчезла, я думала, что к этому причастна ты. Алекс так не хотела вспоминать об этом, что была готова удавиться еще раз — подобная мысль далась настолько легко, что вызвала беспокойство. — Никогда не знаешь, что происходит в голове у человека, — продолжила женщина. — Только потом, когда становится слишком поздно. Никто не обратил внимание на то, что она может переживать или чувствовать, кроме тебя. — Я делала это не для неё, — сказала Алекс. — А для себя. Она признала это спустя два дня после того, как они с Джоном стали говорить — первая красная буква под лезвием была настолько болезненной, что Бэйкер почти почувствовала, как теряет сознание. Следующая подвела её к мысли о том, что она сможет это выдержать. Затем Алекс поняла, что Джон прав. — Какая разница, если в итоге получился хороший поступок? — Холли скривилась. — Если бы с каждым таким человеком как Эмма оказывался кто-то вроде тебя, то может быть… может… Может быть, Джейкоб был бы жив. Может быть, Алекс не боролась бы сейчас с этим отвратительным чувством ненависти, может быть, Маккензи смог бы поступить правильно. — Спасибо, — Бэйкер не понимала, что еще может сказать. — Я рада, что ты здесь, — Холли отступила в сторону, освободив путь. — Надеюсь, остальные это поймут. Ближе к вечеру на остров приехал доктор Фини — Фэйт готовилась к этому весь день, выделила для него отдельную спальню и даже переиначила собственное расписание. Конвой из четырех хаммеров прибыл практически по расписанию, и Финнеас согласился остаться на ужин — Бэйкер помнила их последнюю встречу и то, сколько отвращения вызывала у неё сама идея ангелов. Алекс — человек без цели — могла бы стать такой же и хотя бы попросить об одолжении, но почему-то продолжала держаться на плаву. Церковь за то время, что Алекс пробыла здесь, изменилась почти до неузнаваемости: трапезы в общей столовой приобрели некоторую камерность, потому что Джозеф ужинал в одиночестве, и когда-то официальное собрание превратилось необязательную, но какую-то теплую традицию, которую все пытались соблюдать. Тоска по ней была слишком очевидной, даже когда люди молились перед едой, как когда-то приучил их к этому Отец. Алекс старалась избегать общества, поэтому Фэйт почти принудила её в этот раз: знакомых лиц с каждым днем становилось всё меньше, а текучка убыстрялась, но от людей было не спрятаться. Бэйкер впервые со своего приезда ужинала в кругу семьи, и она встретила её тишиной, за которой прятались десятки постыдных вопросов. — Хотите помолиться? — первой предложила вестница. В то время, пока не было Отца или Джона, именно Фэйт становилась связующим звеном между ними и семьей, и Бэйкер находила это удивительным, потому что все до единого тянулись к ней, будто задыхаясь от нехватки чего-то, что было только у неё. Люди, в нерешительности застывшее перед началом трапезы, охотно и будто с облегчением протянули руки друг другу. Алекс еще не успела забыть, как ненавидит подобные вечера, но это притупленное чувство не ушло дальше других, таких же мелочных и жалких. Некоторые иногда смотрели на Бэйкер, будто не растеряв интереса: за рубашкой под горло не было видно ни единого шрама, но многие тогда оказались ночью, на лестнице, поэтому не могли спустить подобное на тормозах или как-то иначе унять свое любопытство. Алекс задыхалась от каждого такого взгляда — Аманда сказала, что должно пройти какое-то время, прежде чем мышцы придут в норму, и она сможет без боли есть и дышать, Фэйт считала, что Блажь поможет лучше отдыха, и Алекс просто не имела своего мнения в этой дискуссии. Даже память присутствовала кусками, словно разбитый стеклянный шар; Бэйкер ползала по полу в темноте, пытаясь собрать каждый осколок, но только резала руки и натыкалась на неудачу. В будние дни на острове оставались только приближенные к Отцу — патрульные сменялись гораздо позже и ужинали уже ночью, остальные разъезжались по постам или наблюдали за дорогой. Бэйкер не могла упорядочить в голове мысль о том, что присутствующих нужно считать семьей: из-за человека с фамилией Уолкер Алекс лишилась доверия Джона, когда по общине поползли обидные слухи; об этом не знал никто, кроме них двоих, потому что делиться подобным было слишком стыдно. Бэйкер вздрагивала словно от хлыста, когда кто-то упоминал Уильямса или любого из тех, кого Алекс перешагнула в попытках выжить. Она только сейчас понимала, насколько эгоистичной и жалкой была, и было что-то мерзкое в том, что ей понадобилось так много времени для осознания. Разговор, который семья вела за столом, был таким ленивым, что Бэйкер забывала вслушиваться, лишь изредка кивала, бесцельно передвигая по тарелке свой ужин. Блажь помогла ей засыпать по ночам и не бояться того, что последует за сплошной темнотой, но от чувства вины не спасала. Пока на острове жизнь застывала в киселе, снаружи она же неумолимо двигалась: они получали новости каждый день и не все из них можно было назвать хорошими. Алекс не могла понять, как можно с таким стоицизмом принимать каждую — в тот момент, когда она не могла повлиять даже на собственную жизнь, все Сиды брали на себя ответственность за чужие. Бункер в Уайттейл стал Рубиконом не только для церкви, но и для людей, оставшихся по ту сторону баррикад: это был тот самый момент, когда все жители Хоупа поняли, что не получится обойтись без жертв. Когда поисковые работы подошли к концу, а на дверях церкви вывесили список погибших, Алекс даже не смогла дочитать его до конца, так больно было смотреть на людей, узнававших родные имена. Неприязнь к Маккензи была невыносимой, почти зудящей — Бэйкер до последнего надеялась, что затишье, которое он подарил церкви, превратится в штиль, но все готовились к худшему. Известие о том, что Фэйт собирается уезжать на реку, чтобы помогать своим ангелам, оказалось слишком болезненным: Алекс пыталась отговорить её, но не могла противостоять словам Джозефа, поэтому только бессильно наблюдала за тем, как всё вокруг рушится. Слова Фэйт о том, что Алекс может как-то повлиять на решение Отца, не желали выходить из головы — вестница требовала от неё невозможный и гадкий поступок, за который Бэйкер пришлось бы расплачиваться совестью, и девушка просто не могла так поступить, не после всего, что произошло с ней и её сломленным мировоззрением. Алекс посещала проповеди, но оставалась в стороне, и разговор, на котором настаивала Фэйт, так и не состоялся. Вместо этого Бэйкер заново перечитывала Откровение и пыталась найти хоть что-то, способное помочь, ведь Джозеф ненамеренно избегал её, и она поступала так же, боясь получить еще один удар в спину. Только поэтому Алекс удивилась, когда в этот раз Джозеф присоединился к ним за ужином: разговор о рыбалке затих сразу же, стоило ему пересечь порог дома. Бэйкер хотела исчезнуть, когда Отец обвел их глазами и поздоровался, и это желание было почти неконтролируемым, как неизбежная боль от ожога. Джозеф сказал, что выслушает её, когда она будет готова, но к этому было невозможно подготовиться никогда. Отец поступил как остальные — сделал вид, будто не произошло ничего, и наверняка думал, что так будет лучше, но из-за этого гадкое чувство к себе росло с каждым днем. — Всё в порядке? — он спрашивал с уставшей улыбкой, и Фэйт взяла Джозефа за руку, когда тот подсел к ним за стол. До этого Отец появлялся только на проповедях и постоянно работал — Алекс почти забыла о времени, когда что-то могло быть иначе. — Мы говорили о рыбалке, — сказала Фэйт. — Кто-то еще помнит о том, как мы устраивали эти пикники на реке. — Два года назад? — ностальгия на лице Джозефа явно была вымученной, и Алекс надеялась, что она не единственная понимала это. — У нас, кажется, даже остались фотографии. Бэйкер видела их в спальне, когда дожидалась Отца в его доме. Она вспомнила, что и Джейкоб был там — кажется, Джозеф подумал о том же, поэтому замолчал. Холли нашлась первой. — Кажется, с нами там были и Фэйргрейвы? — поинтересовалась она, почему-то обращаясь к Алекс. Женщина объяснилась, поймав её обескураженный взгляд. — Мэри тогда только-только права получила, приехала пьяной и впечаталась в придорожный знак. — Семья решила не восстанавливать, — добавил один из Верных. — Гэри каждый раз возил её мимо, чтобы напомнить о трезвости вождения, жаль только… так всё сложилось у них. — Надеюсь, Мэри сделает правильный выбор, — Фэйт бросила короткий взгляд на Алекс. — И найдет путь к нашей семье. Когда Бэйкер видела Фэйгрейв последний раз, она всё еще оплакивала свою, хотела знать правду, хотела отомстить за брата. Алекс не знала, что произошло в Фоллс Энде после того, как Джон сжег церковь и не была уверена, что хотела это знать. — Видел Мэри недавно на дороге, — сказал Уолкер. — Водит она так же плохо, пусть и трезвая, но злая, как собака. — Слышал, Джон окончательно прижал её с алкоголем? — Мы выволокли из её бара всё, что нашли и бросили в кучу к остальному хламу, — пожал плечами Верный. — Надеюсь, хоть это её образумило. — Но затем Джон потерял город, — напомнила Фэйт всё с такой же легкой усмешкой. — Мы вернем его, — пообещал Уолкер. — Как только Джон вернется и даст отмашку. Пока ничего делать не будем — они понатыкали охрану по науськиванию копов, и туда сейчас слишком опасно лезть. — Если рыба гниет с головы, почему бы тогда для начала не разобраться с помощником? — спросила вестница, и Джозеф вдруг ответил сам: — Маккензи сам придет к нам, когда посчитает нужным. А пока нам нужно всего лишь держать его в узде и не дать… совершать поступки, о которых он потом пожалеет. — Думаю, нужно напомнить ему о его друзьях, — сказала Фэйт. — Иначе его гипертрофированное самолюбие и эта… жажда ложной справедливости не оставят нам ничего, кроме пепла. — Или пока недостойные сами не перебьют друг друга, — весело заметил Финнеас. Он молчал на протяжении почти всей трапезы и только сейчас сподобился присоединиться к разговору. Человек, для которого люди были лишь расходным материалом, сидел прямо напротив Алекс, а она ничего не могла с этим сделать. Доктор Финнеас был в дороге, когда бункер в горах завалило, хотя должен был быть там, похороненный под обломками, наравне с собственными творениями. Бэйкер едва удержала на лице сползающую миролюбивую улыбку. — Или покончат с собой, — сказал Уолкер. — Это ведь всегда проще. Алекс почувствовала, как перестает дышать — она не смогла даже сказать ничего, только замерла над собственной тарелкой в недружелюбном молчании. — Ты вообще думаешь, что говоришь? — эта стальная нота в голосе Холли показалась Бэйкер слишком угрожающей. — И считаешь себя правым? — Разве у меня не может быть личного мнения? — Когда ты опустился на дно, не Отец ли тебя спас? — прищурилась женщина. — И простил, не смотря на то, что ты сделал со своей семьей. — Я исповедался и искупил свой грех, — огрызнулся Уолкер. — А она, за Сару? — Алекс искупила всё, в чем была виновата, — холодно отчеканила Фэйт. — Не тебе — в присутствии Отца — решать, кто заслужил искупление, а кто нет. — В этом случае Сара — не человек, а диагноз, — Джозеф слушал их с непроницаемым лицом всё это время. — Диагноз того, от чего мы пытались избавиться всё это время. И если кто-то считает, что может продолжать осуждать тех, кто покаялся и вернулся на путь, возможно, ему не место в нашей семье. — Да, Отец, — Уолкер долго молчал, прежде чем выжать из себя это. Верный отвел глаза, и Алекс почувствовала, как Фэйт под столом берет её за руку. — Я говорил это и буду продолжать говорить, пока не поймут все, — продолжил Джозеф. — Оступившегося ребенка нельзя прогонять. Его нужно наказать и принять обратно. Это касается не только Алекс, но и всех остальных. Бэйкер ожидала вовсе не этого — она так и застыла с застрявшими словами благодарности, и ей пришлось больно прикусить губу, чтобы выдержать это. — Финнеас приехал сюда не только для того, чтобы разделить с нами пищу, — сказала Фэйт, и тот склонил голову. — Мы слышали, что Маккензи составил компанию людям, занявшим тюрьму округа, — сказал мужчина. — Хотим пустить Блажь через водоочистную станцию. Сопротивленцы откроют церкви ворота сами, без лишних жертв. Не хотелось бы привлекать к этому ангелов, они мне слишком дорого обошлись. — Если это поможет обратить внимание помощника на нас, то это нужно сделать, — подумав, ответил Джозеф. Фэйт отпустила руку Алекс, прежде чем продолжить. — Я займусь этим. Если он поставит свою гордыню превыше себя, то я принесу жертву, — сказала она с улыбкой. — Иначе их может стать слишком много. — Делай то, что посчитаешь нужным, — Джозеф ей слишком потакал, хоть и знал, что её ждет за пределами острова. Алекс тоже прекрасно об этом знала, но отступать было поздно. — Я могу поехать с тобой? — Бэйкер не смогла спросить этого сразу, за ужином. Утром тревога только усилилась, особенно когда Алекс застала Фэйт, собирающую вещи в дорогу. Вестнице стоило только попросить её, но она покачала головой. — Ты нужна мне здесь, — сказала она. — Займешь мое место. Алекс болезненно скривилась. — Твое место? Что?.. — Отец подарил тебе прощение — сейчас, когда наша семья в опасности, ты должна отплатить тем же. — Я не понимаю… — Алекс с трудом села, почувствовав, как ослабевают ноги. Фэйт протянула руку и потрепала её по плечу. — Оставайся рядом с семьей, Алекс. Когда помощник останется позади, мы обретем счастье. Но за счастье нужно бороться. Фэйт ничего не сказала о том, что Маккензи окажется на их стороне — Бэйкер охватило беспокойство, но она промолчала. Личина полицейского оставалась мрачной, и Алекс не знала, чего боится больше — Маккензи или его присутствия в кругу семьи, когда она будет особенно уязвимой. — Когда ты вернешься? — елейным голосом поинтересовалась Бэйкер, продолжая наблюдать за вестницей. — К выходным, на совет вестников, — она долгое время колебалась, но затем добавила. — Надеюсь, Джон образумится. Он не возвращался из Уайттейл уже больше недели, со дня смерти Джейкоба. Если раньше Алекс принимала это за попытку справиться со своими чувствами, то теперь слова Фэйт вызвали беспокойство. Бэйкер помогла стащить чемодан по лестнице и проводила вестницу до самой стоянки. Еще в шесть — только начало светать — большая часть жителей острова разъехалась, поэтому они дошли в полном одиночестве. Финнеас не помог им погрузить вещи и вылез из машины только когда завидел вдалеке Джозефа. Пока Фэйт прощалась с ним, а Алекс стояла, скрестив руки и пытаясь согреться, доктор обратился к ней. — Если будут какие-то осложнения с… ущемлением сосудов или… — Бэйкер вспомнила, что забыла застегнуть рубашку под горло, только когда скользнула к шее пальцами, — самочувствием, я могу посоветовать хорошие обезболивающие. — Спасибо, — Алекс заметила, что Джозеф прислушивается к их беседе, пока Фэйт рассказывает что-то, но не подала виду. — Хотя, вижу, с этим справились до меня. — Что ты имеешь ввиду? — Бэйкер ощетинилась моментально, таким неприятным ей показался тон Финнеаса. Тот почти обезоруживающе улыбнулся. — Я дам тебе знать, когда наши исследования продвинутся. Чтобы обошлось без последствий. Алекс знала, что Блажь изменила её и не в лучшую сторону, но не догадывалась, что настолько: она считала, что похудела и осунулась еще задолго до того, как подсела на это дерьмо, но слова Фини напомнили о правде. Бэйкер едва смогла выдавить встречную улыбку. — Буду признательна, — язык так и чесался ответить, но Алекс вовремя вспомнила, что Джозеф все еще стоит в шаге от неё, и что именно он подарил ей возможность дальнейшей жизни. Если бы не Финнеас и Фэйт, она бы продолжила видеть кошмары, прятаться под кроватью и плакать, а затем нашла бы еще один способ — Бэйкер сделала глубокий вдох и обратилась к вестнице: — Мы будем молиться за вас, — с неестественным спокойствием сказала Алекс и почувствовала, как Джозеф приобнял её за плечо. — Надеюсь, всё обойдется без напрасных жертв, — продолжил он, и Фэйт наконец-то попрощалась — она сказала, что разобраться с повседневными обязанностями, такими как прием припасов и их отгрузка, не составит труда, и что семья поддержит её, но Алекс всё равно нервничала. — Ты замерзла? — спросил Джозеф, когда конвой из нескольких машин, шурша щебенкой, выехал со стоянки прочь с острова. Бэйкер поежилась от этих слов, но промолчать не смогла. — Он мне не нравится: ни он, ни то, чем он занимается в оранжерее, — Сид заинтересованно склонил голову, и Алекс вздохнула. — Разве это правильно, лишать человека воли? Я этого не понимаю. — Ты сейчас в похожей ситуации, — ответил Джозеф. — Чего бы тебе хотелось больше, жить с болью или прекратить её? Он спрашивал не потому, что хотел доказать свою правоту и правоту Финнеса, а потому, что желал знать, осталось ли у Алекс внутри что-то, за что ей хотелось бы бороться. Девушка повела плечами. — Я спрашивал у Фэйт, хочет ли она этого для тебя, — продолжил Джозеф, вглядываясь в непроницаемое лицо Алекс. — Она отказалась, впервые не смогла предложить помощь, потому что не хотела тебя отпускать. — Это плохо? — Сид усмехнулся. — Ты и представить себе не можешь, как твой поступок ранил её. — Я здесь из-за её эгоизма, — Алекс не понимала, зачем продолжает настаивать. — Разве это хорошо? — Фэйт нашла другой способ помочь, — Джозеф, придерживая Бэйкер за плечо, повел её со стоянки. Она и сама не поняла, когда позволила собой управлять. — Ты думаешь, что изменилась, когда стала избранной, но её ты изменила не меньше. Фэйт держится за тебя не потому, что ей управляет грех, а потому, что любит тебя, Алекс. — Я… не, — Бэйкер не нашла, что сказать. Она вспомнила, что Фэйт лгала ради неё и была готова сделать это еще раз. Алекс не могла понять, когда заканчиваются благие намерения, а начинаются собственные и низменные. — Возможно, я ошибалась. Бэйкер должна была сделать глубокий вдох и сказать себе, что ей хотят помочь — это шептал сладкий голос внутри, который хотел быть услышанным, но затем Алекс поняла, что он так пытается быть похожим на собственный, что она перестала их различать. Бэйкер поймала себя на том, что они с Джозефом стоят и молча смотрят друг на друга. — Я могу тебе чем-то помочь? — Алекс видела, как Сид хотел отказать. — Пожалуйста. Я не хочу до возвращения Фэйт ходить по округе и утешаться Блажью. Этим Бэйкер занималась последние несколько дней, пока не забылась настолько, что затем не смогла вспомнить даже своего имени, только бродила в зеленом тумане и наслаждалась этой беспечностью. — Приходи после обеда, — подумав, ответил Джозеф. — Я буду в своем кабинете, там и поговорим. — Спасибо, — в этот раз улыбка была почти искренней. Бэйкер бросило в жар, так неловко и странно было говорить об этом. — Спасибо, что… у меня есть еще один шанс. — Я сделаю это для тебя еще раз, Алекс, — Джозеф приблизился и, заправив ей за ухо волосы, поцеловал в лоб. — Как и для каждого из моих детей. В назначенное время Бэйкер была уже в условленном месте: перед этим неспокойно расхаживала по ванной и умывалась до тех пор, пока кожа не начала гореть, а хаотичные от Блажи мысли снова не обрели тонкую нить. Джозеф согласился на встречу только потому, что доверял мнению Фэйт — Алекс сказала это себе несколько раз, глядя в зеркало, но затем вспомнила об «избранности», в которую не верила. Бэйкер никогда не умела думать сердцем, поэтому пыталась найти хоть одну причину того, что Джозеф согласился остаться с ней — предательницей и убийцей, как приказал называть себя Джон — наедине. Возможно, боялся, что она попробует свести счеты с собой еще раз, возможно, не хотел, чтобы её примеру последовал кто-то еще. Возможно, видел в ней Маккензи — убийцу брата — и смирялся с мыслью о том, что вскоре придется так же принять его. Джозеф не настаивал на беседе, когда она наконец-то пришла: справился о самочувствии и затем попросил найти и выписать кое-что из предложенных книг. Алекс была рада, что собственные мысли удается забить работой, поэтому они даже почти не разговаривали всё это время, изредка перебрасывались дежурными фразами или обменивались короткими взглядами. Бэйкер опомнилась только глубоким вечером, когда в глазах появилась резь — они сидели за столом напротив друг друга, и если неудобный стул Алекс еще могла выдержать, то чувствительные к свету ламп глаза сводили её с ума. — Уже поздно, — Джозеф занимался проповедью, затем даже читал что-то вслух. Когда Алекс одернула его, он даже не откликнулся. — Принести ужин сюда? — Не утруждай себя, — Сид сказал это, не отвлекаясь от работы, и Бэйкер терпеливо вздохнула. — Все уже давно спят, тебе тоже стоит отдохнуть. — Как и тебе, — эхом откликнулась она, решив не спрашивать, когда он в последний раз нормально спал. — Я принесу ужин. — Тебе так… хочется поужинать в моей компании? — когда Джозеф поднял голову от книг, Алекс показалось, что игривый тон ей привиделся, но нет, Отец на самом деле улыбался. — Конечно, — эта перемена её поразила. Бэйкер растеряла свое остроумие и сама не понимала, почему продолжает молчать, борясь с пустотой в голове. — Я бы хотела сегодня разобрать письма, если ты… если ты не возражаешь. — Письма от людей, которые хотят доказать мне мою неправоту, — Джозеф откинулся на стуле, снял очки и протер глаза. — Буду ждать твоего возвращения. Алекс казалось, что она напрашивается, и поэтому он её терпит, но всё выглядело иначе — работать они закончили уже с рассветом, и когда девушка вернулась к себе, то поняла, что устала настолько, что не хочет даже поднимать ворох собственных мыслей, притупленных Блажью. Она довольно долго позволяла Бэйкер оставаться в сознании, но как только девушка завернулась в одеяло и закрыла глаза, то звук ножа, со стуком проходящий по деревянным панелям дома, не дал ей уснуть. Алекс спала со включенным светом с тех пор, как пережила нападение, но светлой комнаты для неё оказалось недостаточно — когда Бэйкер обшарила каждый угол когда-то общей с Сарой спальни, уже наступило утро. Она задремала всего на несколько минут и очнулась с каким-то звоном в ушах, похожим на женский крик. Еще до завтрака приехали машины — девушка узнала личного водителя Джона, который сопровождал его после смерти Уильямса, поэтому через несколько минут была у дверей Джозефа. Верные, патрулирующие дом, отправили её обратно, потому что Отец так и не возвращался из своего кабинета, и поэтому встретились они уже перед утренней проповедью. — Ты спала? — Джозеф успел задать вопрос, пока Алекс формулировала свой. Она какое-то время из-за этого топталась при входе в церковь — с утра было не по погоде холодно, но Сид был в одной рубашке. Эта мелочь её почему-то обескуражила. — Конечно, — Бэйкер солгала, даже глазом не моргнув, и только потом вспомнила, что обещала так больше не поступать. — А ты? — Джозеф не ответил, и она спросила еще. — Из Уайттейл есть новости? От… от Джона, есть новости? — Нет, — Сиду вопрос не нравился, и Алекс по его лицу видела, что он бы предпочел не развивать тему. — Предугадывая твой вопрос, да, с ним всё в порядке. — О, — Бэйкер даже не пыталась скрыть разочарование. Джон должен был быть здесь. Если бы Отец дал знак, она бы достала его из-под земли. Неприятная аналогия не позволила промолчать. — Тебе не страшно, когда они… так далеко? Алекс боялась признаться, что страшно ей самой: она не знала, что будет, если Фэйт не вернется. — Мы долго шли к доверию с моей семьей, — ответил Джозеф. — Каждый из них будет бороться до последней капли крови. — Это и страшно. Этим вечером Отец едва не заснул за столом, подперев рукой щеку — в другой ситуации Алекс бы поддела его за это, но вместо этого только тронула за руку и попросила, чтобы тот пошел отдыхать. В этот раз крик Фэйт ей не почудился. Бэйкер очнулась в полной темноте и какое-то время не могла понять, где находится — затёкшая спина помешала пошевелиться, и спустя секунду Алекс вспомнила, что так и уснула, оставшись в одиночестве. Она не смогла удержаться — вспомнила, что нужно отодвинуть важные декларации с яхтенной стоянки за Хэнбейн, а затем прижала пальцы к глазам так плотно, будто хотела избавиться от слёз навсегда. Когда Бэйкер закрыла глаза, то вспомнила, что Фэйт уже была мертвой, когда она нашла её там, идя сквозь зеленый туман. Она не видела лица, но знала точно — видела руку и оставленный по глупой молодости шрам на ней ровно до тех пор, пока на запястье с хрустом не опустилась чья-то нога. Помощник не имел лица — Алекс ударила руками по столу так сильно, что их обожгла звенящая боль, но плохой сон от этого не исчез. Джозеф пришел в начале восьмого, перед проповедью — вечером он забыл здесь свой пиджак, и Бэйкер ждала, что он вернется за ним. Алекс задернула шторы от утреннего солнца и сидела в полумраке, пытаясь разобрать самый скверный почерк на свете. — Алекс, — Сид позвал её, и та промычала что-то неразборчивое в ответ. Глаза от слёз болели так сильно, что она даже не подняла взгляд. — Ты и не ложилась, верно? — Я не знаю, я… — Джозеф убрал письмо, которое она читала, прямо из-под руки, и у Бэйкер слишком сильно заплетался язык, чтобы возразить. Она заметила на его ладони розарий — Фэйт вернула его Отцу перед отъездом, и Алекс сглотнула, практически осязая плотную удавку на своей шее. — Мне снится Фэйт, — пробормотала она. — Я не могу закрывать глаза, не могу спать. — А Блажь? — спросил Джозеф, погладив её по плечам и спине. — Не помогает. — Мне позвать Аманду? — Алекс помотала головой. — Расскажешь, что тебе снилось? Раньше об этом спрашивала только Фэйт. Бэйкер потерла переносицу, прежде чем ответить. — Маккензи. Я не знаю. Какая-то безобразная тень. Мне полегчает, когда она вернется, правда… Как… как он выглядит? — Не как безобразная тень, — Джозеф придвинул стул и сел рядом. — Как обычный человек. — Тогда почему он такой особенный? — Алекс, — Отец вздохнул и приблизил её к себе так, что девушка уткнулась ему лбом в плечо, — Маккензи не особенный, он — причина, наше спасение. Мы ждали начала Коллапса, и появился он, чтобы начать его, и теперь мы должны проявить терпение, чтобы дождаться его у врат. — Даже если он… — Да, даже если так. Алекс не имела права обвинять Джозефа в бездушии, потому что он больше других понес вреда от Маккензи, но не могла принять его мнение за единственно верное. Даже если это говорил Отец. — Можешь пропустить проповедь, — Джозеф отстранился, и одиночество неожиданно накатило вновь. — Поспи здесь, а я скоро приду и принесу тебе поесть, хорошо? Он протянул руку и вытер её мокрое лицо, прежде чем подняться. — Джозеф? — Алекс окликнула его уже почти у двери. — Пиджак. — Что? — Ты забыл пиджак вчера, — она кивнула в его сторону. — Сегодня холодно. Джозеф пришел сюда не за ним — когда Алекс это поняла, Отец уже был давно за дверью. Девушка вытерла глаза и, успокоив дрожащие руки, снова принялась читать. Вечером приехал конвой из Хэнбейн. Фэйт готовила Алекс к этому, — только получив на руки накладную, девушка поняла, что разбирала такие больше месяца назад, под её руководством — но сейчас Бэйкер подписывала их дрожащей рукой. Она пересчитала бочки с Блажью несколько раз, пока не поняла, что устала настолько, что в глазах уже двоится. — Вестница скоро вернется? — эдемщик спросил это, когда Алекс трижды промахнулась со строкой даты, и ему пришлось ждать дольше положенного. — Когда исполнит возложенное на неё, да, — хладнокровно отметила девушка, возвращая бумаги. — Куда везут другую половину? Я за них не расписывалась. — В долину, по личному распоряжению Джона, — так же ответил мужчина. Алекс вскинула брови. — С ним кто-то связывался? — В долину ничего не ввозят без его ведома. — Мы думали, он всё еще в Уайттейл. — У вас правильная информация, — эдемщик явно боролся с желанием уйти, но то ли врожденная вежливость, то ли настойчивость Алекс не оставляли ему выбора. — В горах сейчас полный бардак. Гнездо выживальщиков разрушили, бункер уничтожен, на дорогах подозрительно тихо. — Будто у сопротивления кончились силы? — Или люди. Или оружие. Джон думает, что священная война почти окончена. Расслабляться было опасно, но Алекс всё равно надеялась, что младший Сид прав. Попрощавшись с водителем, Бэйкер проследила, чтобы бочки с Блажью доставили на склад. В отсутствие Фэйт она должна была заниматься не только их приемом, но и распределением, и эта безнаказанность едва не вынудила Алекс воспользоваться положением. Бэйкер никогда не думала, что в церкви может быть столько бумажной волокиты, но теперь распутывала её почти с удовольствием, потому что за цифрами боль отступала, страх отступал и плохие сны тоже. Кровать в комнате несколько дней была заправлена, и Алекс считала дни до возвращения Фэйт, чтобы создать видимость беспорядка перед её приездом. Джозеф знал, что она не спит, но не принуждал её, не говорил с ней об этом и не заставлял поступать правильно. Алекс хотела вернуться к нему с бумагами, но на полпути в дом вспомнила, что оставила их на складе. Вернуться ей помешал чужой голос, вернее, два голоса, оставшихся под лампой в тесном помещении. — Тебе нужно остановиться, — Бэйкер узнала голос Холли, сухой, но почти надрывный. Девушка скользнула за дверь и остановилась у лестницы, где когда-то был её уголок тишины. Она вспомнила, как сидела здесь, и как Джон нашел её, как бинтовал руку и принуждал к исповеди. От этого ладонь заныла так же, как раньше, когда Мэттью был жив и учил её стрелять. — У меня еще остались обязательства перед церковью, — Алекс поняла, что второй голос тоже ей знаком. — Мне нужна твоя помощь. Он звучал так неестественно, что лишь спустя несколько секунд Бэкер поняла — Холли говорит по рации. Собеседник постоянно забывал нажимать на кнопку, и потому сквозь разговор пробивалось шипение по ту сторону. — Оно того не стоит, — с нажимом повторила женщина. — Я знаю, что ты делаешь, прекрати это. — Я пришлю машину завтра, — человек тоже не сдавался. — Отец не узнает — садись в неё и приезжай. Ты мне нужна. — Ты хоть понимаешь, о чем просишь? — Холли выдержала долгую паузу, но никто не ответил. — Оставь. Джоуи. Возвращайся домой, Джон. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты был здесь. — Завтра в шесть приедет мой человек. Это твой последний шанс, — Сид отключился раньше, чем женщина успела возразить. Бэйкер неподвижно вслушивалась еще несколько минут — ей показалось, что она слышала всхлип, но затем Холли вышла со склада, оставляя Алекс одну в темноте лампы. Она пожевала губу, затем вернулась за бумагами и отправилась следом. У Алекс не было завышенных ожиданий на этот счет, но затем на утренней проповеди увидела Холли — она удивилась этому так сильно, что сначала приняла ночной разговор за собственный сонный бред. Женщина вела себя так, как раньше и даже улыбнулась при встрече. Алекс удалось поговорить с ней только перед ужином, когда они вдвоем остались на кухне. — Ты хорошо спишь? — Холли спросила первая, и Бэйкер облегченно вздохнула тому, что ей не придется навязываться. — Почему меня все об этом спрашивают? — Серьезно? — опёршись рукой на спинку стула, женщина невесело ухмыльнулась. — Ты вампир, поэтому зеркал избегаешь? — Предпочитаю не портить себе настроение, — Алекс даже не пришлось подбирать слова, потому что к разговору она подготовилась более чем основательно. — Работа выматывает. — Помогаешь Отцу? — подоплёки не было. — Отцу… Фэйт. Нашей семье. — Как он? Джозеф… не делится с нами, но я подумала… — Он очень беспокоится о Джоне, — мрачно кивнула Алекс. — Он не пишет и не… может, он связывался хотя бы с тобой? — Нет, — Бэйкер могла бы похвалить Холли за этот исключительно покерный тон, с которым обычно прятали Фулл Хаус, но вместо этого понимающе закивала. — Джон обычно возвращается… рано или поздно. — Такое уже было? — Да, несколько лет назад. Семья еще тогда жила за рекой — они с Джейкобом разошлись в вопросе веры, даже Отец ничего сделать не смог, — Холли болезненно поморщилась, когда вспомнила об этом. — Джон взбеленился, хлопнул дверью и уехал в долину. Не отвечал на звонки, всё время работал… а вернулся уже с документами на ранчо. Я до сих пор не могу понять, как он уболтал Куперов съехать. — Думаешь, он и сейчас занимается чем-то подобным? — Я не знаю, — ответила Холли. — Не знаю. Сейчас это не простая ссора между братьями. — Понимаю, — Алекс поймала себя на том, что слишком пристально вглядывается в её лицо и улавливает каждое изменение в нём. — Ты дашь мне знать, если он свяжется с тобой? — Конечно, — очередная ложь. Холли шмыгнула носом, прежде чем продолжить. — Ты слышала? У Ким и Ника родился ребенок позавчера. — Серьезно? — Бэйкер всего на мгновение стало стыдно от того, что она вообще забыла об этом. — Кто тебе сказал? — Патрульные из долины, — сказала женщина. — Говорят, там целая погоня была с участием полицейского. Врут, скорее всего. Если это была правда, то Маккензи сейчас находился далеко и от Джона, и от Фэйт. Это согревало душу — Алекс и сама не заметила, как начала улыбаться. — Мы заслужили немного хороших новостей, — призналась она спустя мгновение. — Хороших ли? Что они будут делать без еды и… всего необходимого? — Фэйт должна вернуться сегодня. Я поговорю об этом с ней и Джозефом. — Спасибо, Алекс. — Пока не за что. — Я… извини, — Холли хотела что-то сказать, но отвела взгляд, чтобы вытереть лицо. — Бревно в глаз попало, наверное. — У тебя ведь тоже есть дети, — вспомнила Бэйкер, и женщина кивнула. — Сколько им? — Айзеку девять, — она улыбнулась. — Сэм на два года младше. — Не тревожно так далеко от них быть? — У Алекс пока было нечем надавить, поэтому она спрашивала. Только после этого она поняла, как сильно это было похоже на Джона. — В бункере Фэйт им безопаснее. Холли не была предана Отцу, как послушная псина, она беспокоилась за свою семью, потому что даже Джон не смог бы повлиять на их жизнь вне Холланд. Когда Алекс постучалась в кабинет Джозефа с обедом и кипой писем, тот еще работал — за последние несколько дней это место практически заменило ей дом, и Бэйкер теперь представить не могла, как робела здесь впервые. Она удивилась, когда увидела за столом Фэйт — на стоянке не было ни единой машины, а патрули, как правило, уведомляли о приезде вестницы за несколько часов. — Ты давно приехала? — спросила Алекс, подойдя к ним обоим. Фэйт убрала бумаги, чтобы Бэйкер поставила поднос с едой. — Только что. Как твои новые обязанности? Ты с ними справляешься? — Пожалуй… — Алекс перевела растерянный взгляд на Джозефа, но тот промолчал, — да. — Есть вопрос, который нужно обсудить, — сказала Фэйт, обращаясь к нему. — И если Джон не пожелал присутствовать, мы можем решить без него.