Доверяй. Почитай. Повинуйся

«Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю». Матфей 5:5

— Мне уйти? — Нет, мы ждали только тебя, — ответил Джозеф. — Присаживайся. По его тону нельзя было сказать ничего определенного, поэтому Бэйкер подтянула стул и села напротив. Прибытие Фэйт стало сюрпризом и для Отца — Алекс поняла это по беспорядку на столе и тому, с каким рассеянным взглядом он проводил его, прикидывая, нужно ли убираться прямо сейчас. — Сначала о помощнике, — пояснила вестница, и Отец кивнул. — Небольшой отряд Верных позаботился о том, чтобы станция по очистке воды снова перешла в наши руки. Обошлось без крови: люди сложили оружие, а запуганных Маккензи убедила Блажь. Доктор Фини остался там, чтобы следить за дозой, которую будет добавлять в воду — по его подсчетам должно пройти как минимум три недели, прежде чем Блаженство даст первые плоды. И… теперь о главном — мой информатор сообщил о том, что помощник сейчас в тюрьме округа, раненый. — Это сделал кто-то из наших? — спросил Джозеф, и Фэйт покачала головой. — Дикие звери, пума, возможно. Его друзья говорили, что еще до рассвета он перестанет дышать, но он жив. Чудесное везение. — Это не везение, — бесцветным тоном сказал Отец. Этого чуда не было на стороне Джейкоба, и Бог почему-то стоял за плечом у Маккензи, помогал его руке навестись на цель, а пальцу — спустить курок. Думал ли Джозеф сейчас об этом? — Блажь притупляет боль, — Алекс понимала, что должна молчать, раз её пригласили сюда, но не смогла. — Если помощнику станет хуже, то никто не узнает об этом, он может умереть. — Наша семья имеет доступ к совсем другому сорту, — терпеливо пояснила Фэйт. — Один мы используем исключительно для ангелов, другой — для наших подопечных, третий — для врагов. Мой человек присмотрит за Маккензи, пока тот идет на поправку. Алекс было до боли интересно, о ком речь — если в тылу Маккензи и ополчения сейчас находился человек церкви, то что мешало помощнику поступить точно так же? Мысль о том, что кто-то был прямо на острове и прятался под овечьей шкурой, напомнила о дремлющем беспокойстве. — Хорошо, — Джозеф пошарил рукой в бумагах и вытащил распечатанное письмо. — Мы будем ждать новостей от него и от Фини, попроси его отчитываться ежедневно. Сегодня утром мне передали письмо от Джона из Уайттейл. Это подводит нас ко второму вопросу — к долине. — Мы встретили конвой из Холланд, когда ехали обратно вдоль реки, — сказала Фэйт. — Пламя восстания горит даже без присутствия Маккензи, и это пугает. На днях сопротивление захватило несколько важных стратегических баз, и это всё не на юге, а прямо у нас под носом. Я не знала об этом и никто не знал, потому что Джон скрыл это от семьи. Алекс только сейчас начала понимать, чего добивается Фэйт, но промолчала, пристально вглядываясь в непроницаемое лицо Джозефа. — В долине бардак, — продолжила она. — И почему? — Потому что мой брат мертв, Фэйт, — сказал Джозеф, и это был неожиданный для неё ответ. — Потому что Джон сейчас пытается спасти нашу семью. Вестница промолчала — они сидели в этом неудобном молчании, быть может, несколько секунд, пока Отец не продолжил говорить: — Он пишет, что подсчитывает убытки, смотрит, что можно восстановить, — он предпочел бы проигнорировать выпады Фэйт, чем открыто отвечать на них, Алекс это заметила. — Когда Уайттейл будет готов воскреснуть, Джон вернется в долину и будет продолжать работать на благо нашей семьи. И затем кого-то нужно оставить на севере. — Здесь всё просто, — сказала Фэйт. — Это должен быть человек, которому ты доверяешь, и тот, кто… — Это совет вестников? — вдруг спросила Алекс, и оба замолчали. — Вы поэтому позвали меня сюда? — Сначала нужно, чтобы ты выслушала нас. — Как долго вы обсуждали это за моей спиной? — Фэйт предложила почти сразу же, — Отец хотя бы отвечал честно. — В другой ситуации я бы посчитал её необъективной, но сейчас и сам вижу, что она права. — Я не… — Алекс осеклась на полуслове и поняла, что ей нечего сказать в случае отказа. Вестница помешала ей договорить и почти примирительно улыбнулась. — Совсем необязательно отвечать сейчас, Алекс, — сказала она. — Но тебе нужно дать нам знать до того, как я уеду. — После всего, что я сделала? — спросила Бэйкер. — Я не заслужила, в церкви есть люди, которые здесь с самого основания, которые… Она почему-то не чувствовала гордости за предложенный ей шанс, напротив, внутри было только неприятное смущение, словно она обманывала чужие ожидания. Словно эта была поблажка за то, что она сделала с собой и могла сделать еще, оставшись одна. — Когда я увидел тебя впервые, то мне было интересно, что за этим стоит, — Джозеф попытался разыграть нечестную карту и этим застал Алекс врасплох. — Я знал, что ты не случайно осталась и поддерживала нашу семью, и даже твое предательство — это не случайность. Всё это привело тебя сюда. Фэйт молчала, даже когда Бэйкер перевела глаза на неё в поисках хоть какой-нибудь поддержки. — Я не Джейкоб, — где-то внутри Алекс уже поняла, что тратит лишние слова в разговоре, который давно решен за неё. — Я не… справлюсь. — Семья тебя поддержит, — у Джозефа был такой уверенный голос, что Бэйкер почему-то начала им проникаться. — Никто не собирается взваливать на твои плечи весь округ. Нам лишь нужно дать Маккензи понять, что он не сможет разрушить нашу семью. — Мне придется уехать. — Не сейчас. Джон подготовит Уайттейл к твоему приезду, позаботится об охране, о доме. Алекс охватила тревога от того, что ей придется быть вдали от Фэйт в окружении зависимых от Блажи людей со съехавшим рассудком. Она мало чем отличалась от них, и это заставило ощутить почти отвращение к себе и тому, до чего она докатилась. — И… и что изменится сейчас, если я соглашусь? — судя по едва заметной улыбке Джозефа, такая аккуратная постановка вопроса его даже позабавила. — Совсем ничего, — ответил он. — Сложно говорить заранее, но, возможно, именно это поможет нам сплотиться перед лицом Коллапса. — Люди будут знать, что у тебя есть предназначение, — добавила Фэйт. — Что даже человек, совершающий ошибки, будет прощен, что Отец любит своих детей и всё еще готов принять их обратно. Алекс была не просто человеком, совершившим множество ошибок, она была примером для остальных: она это поняла, но не могла судить Джозефа и Фэйт, особенно в подобной ситуации. — Джон не будет против этого решения? — Бэйкер не могла понять, в какой момент мнение младшего Сида стало иметь хоть какой-нибудь вес, особенно после всего им сказанного и сделанного. — После твоего исчезновения, — Фэйт удивительно корректно избегала слов «побег» и «предательство» в отношении Алекс, словно любой неосторожный жест был способен её спугнуть, — именно Джон не захотел, чтобы семья знала об этом. Он знал, что ты вернешься к нам, и этим решил твою судьбу уже тогда, хотя и не знал, к чему это приведет. — Джон будет рад тебе и твоей помощи, — добавил Джозеф. — Ему трудно это признать, но он будет благодарен. А я… буду рад знать, что наследие моего старшего брата перейдет в твои руки. Алекс была этого недостойна. Всего: семьи, второго шанса, этой любви, доверия. Думая о прощении, она почти задыхалась, но эти люди прощали совсем без усилий, и это обескураживало. — Спасибо, — некстати треснувший голос выдал её, до сих пор сохранявшую спокойствие. — Я согласна. Отец и Фэйт вздохнули почти одновременно и с облегчением, будто готовились к отказу и более долгому спору. — Люди, которых мы забрали со станции, прибудут через несколько часов, — вестница обратилась к Джозефу и затем приобняла Алекс за плечо. — Я отдам распоряжение переодеть их, накормить и отправить отдыхать. — Мне помочь? — Бэйкер ощущала себя должной и не могла избавиться от этого приземленного чувства. Фэйт покачала головой и поднялась, увлекая Алекс за собой: — Для вестника Отца найдутся более важные дела. Вестника Отца. Алекс хотела прикоснуться к этому слову и хотя бы мочь осязать его, но боялась даже подумать, словно это назначение было слишком хрупким и слишком ценным. — Мы проведем посвящение на рассвете, — Сид взглянул на Бэйкер. — Я буду ждать тебя, Алекс. Когда они вдвоем с Фэйт вышли из кабинета Отца, уже стемнело — электричество иногда работало с перебоями из-за погоды, и сегодняшний ветер на пользу не пошел. Алекс безмолвно разглядывала из окна спустившийся туман и уголёк фонаря, скромно пробивающийся сквозь эту вязкую и влажную тучу. — Всё прошло замечательно, правда? — веселый голос вестницы показался слишком наигранным, особенно в этих обстоятельствах. — Зачем ты это делаешь, Фэйт? — Помогаю семье? — вестница остановилась в основании лестницы и с лукавой улыбкой подняла брови. — Я думала, это наша общая цель. — Очерняешь Джона, — прямо сказала Алекс. — Будто хочешь от него избавиться. — Джон — часть нашей семьи, — Бэйкер не верила ни единому слову. — Я отношусь к нему строго, потому что знаю, к чему может привести обратное, но всё равно люблю его. Это слово было неприменимо к Джону, и из уст Фэйт звучало инородно — Алекс до последнего хотела надеяться, что она ошибается, и на вид счастливая семья не трещит по швам по какой-то причине. — Даже после того, что он?.. Ты уже не первый раз делаешь это. — Он… совершает ошибки. И мы все их совершаем. — Ты сказала, что он хотел воспользоваться мной, — Алекс продолжала давить, хоть этот бессмысленный спор и причинял ей боль. — Чтобы получить Хэнбейн. Это ли не повод? — Ты расстроена, Алекс, — нельзя было точно сказать, задели вестницу её слова или нет, но снисходительность в голосе была неестественно ровной. — Я знаю своего брата дольше, чем ты и способна понять его игру. Мне не нужно избавляться от Джона для того, чтобы оградить тебя от него. — Поэтому ты захотела сделать меня вестником? — Он не посмеет воспользоваться человеком, который был избран Отцом, — это и был ответ, Алекс начала понимать. — У тебя будет собственное место за столом, собственное мнение, защита. Этим я хочу показать свою любовь, поэтому ты должна доверять мне. — Как ты стала вестником? — Фэйт редко рассказывала о себе, а мелочи вроде поездки в летний лагерь или ссоры со старой подругой не могли сложиться в общую картинку даже в голове очень проницательного человека. — Тебе кто-то помог? — Мне помогла воля случая, — ровным тоном ответила она. — Тогда я думала, что это — совпадение. Но в мире, где есть Бог, не существует совпадений. — Бог захотел смерти… смерти Джейкоба? — в подобное было трудно поверить, даже когда об этом говорил Джозеф, а из собственного рта всё это и вовсе звучало донельзя неправильно — даже после всего того, что Алекс видела, слышала и переживала на собственной шкуре. — И этим дал шанс тебе, — сказала Фэйт. — Он видит Маккензи, следит за всеми его делами и не останавливает его, потому что так нужно. — Тебе от этого не страшно? — Вестница смущенно улыбнулась, словно не понимала, о чём речь. — Смерти бояться бессмысленно, — сказала она. — Она придет ко всем, и боятся её только те, кто не видит истины и не верит в Отца. Слова Фэйт не желали выходить из головы. Бэйкер плохо спала ночью, даже под Блажью, потому что стоило закрыть глаза, и разум рисовал завтрашний день так угрюмо и реально, что от мыслей хотелось избавиться. Любовь Фэйт имела столько лиц, что Алекс не знала, на что эта разрушительная сила будет способна еще. Она несколько часов ворочалась в постели и когда поняла, что это бессмысленно, медленно начала собираться. Врач запретила ей трогать собственные раны, но это было невозможно — Алекс обещала себе не делать этого, и затем находила себя с запекшейся под ногтями кровью, словно это была плохая привычка или невыносимо грешное желание, за которое было стыдно. Оттого шрамы заживали очень плохо — буквы прорезали кожу неравномерно, и если половина слова успевала покрыться струпьями, то вторую Бэйкер расчесывала до оглушающей боли. Как и было обещано, людей из-за Хэнбейн привезли поздним вечером: их было чуть более дюжины, по большей части мужчины разного возраста; Алекс из окна дома наблюдала за тем, как их сопровождают к двухэтажному амбару, чтобы отобрать личные вещи и затем отправить отдыхать, а еще вспоминала, как этим занимались они с Холли. Бэйкер перед выходом взглянула в зеркало и вытянула шею, чтобы разглядеть оставшийся уродливый шрам. Тогда последствия её не заботили, но сейчас — под Блажью — собственное увечье виделось гораздо чётче. Аманда сказала, что если она продолжит в том же духе, то на коже шрамы останутся навсегда, но Алекс была готова расплачиваться за каждый свой поступок, в том числе и за тот, что теперь неровными лиловыми пятнами цвел вокруг шеи. Деревянную стену с момента происшествия никто не приводил в порядок, — Бэйкер запретила — поэтому на ходу зацепила пальцами оставшиеся от ножа полосы и делала это каждый день перед тем, как спуститься вниз. В теплую пору года на берегу перед посвящением собиралось очень много прихожан, но теперь, когда обязанности претерпели изменения, график ужесточился и на поддержку не хватало времени, таинство посещали только единицы. Алекс была одной из немногих, кто присутствовал почти всегда — пыталась выискать в новоприбывших знакомые лица, на что-то надеялась и маялась от бессонницы, поэтому последовательность действий знала почти досконально, будто снова и снова смотрела один и тот же фильм. Она захватила из спальни собственное Откровение и пусть знала наизусть всё, что обычно произносилось на посвящении, продолжала нервно теребить истершийся книжный корешок. Эти люди слишком напоминали ей о своем крещении и том, через что пришлось пройти: женщина с заплывшим от Блажи взглядом стояла совсем близко, в белом широком балахоне и с этим сладким приятным запахом, который Бэйкер уже принимала за собственный. Алекс не знала, что Фэйт придет поддержать её и поэтому крупно вздрогнула, когда вестница тронула её за плечо. — Что-то не так? Перед началом они всегда дожидались Отца — он не опаздывал, это посвященных сводили сюда заранее, чтобы избежать форс мажоров и неожиданных отказов, ведь так у людей было немного времени на переосмысление. Иногда они заговаривали с церковниками, о чем-то спрашивали, бывало, даже спорили. — Это каждый раз происходит, — ответила Алекс, кивком головы указав на одного из Верных. — Их сгоняют как стадо овец, пользуясь силой оружия, и… просто… внушают веру под Блажью. Может, проблема в этом? Бэйкер слышала, что помощника тоже крестили, пока она ждала своей исповеди — кому-то хватало минуты, чтобы прозреть, а для кого-то будет недостаточно целой вечности, проведённой подле Отца. — Этот человек, — Фэйт взяла Алекс за плечи и развернула, — избил до смерти своего сына, когда тот захотел присоединиться к нашей семье. Блажь помогла ему прозреть и увидеть этот недостойный поступок — и нам тоже. Мужчина, на которого указывала вестница, ничем не отличался от остальных — опьянение мешало ему твердо стоять на ногах, он улыбался, слушая чей-то рассказ, и Алекс бы ни за что не подумала, что в нём может быть столько ненависти. Она почему-то увидела рядом с ним себя в разодранных джинсах и с лицом человека, который считал свои знания единственно верными. Вспомнила девочку, которую никто никогда не любил и поэтому она тоже не могла любить, только причиняла боль. — А эта женщина работала на Маккензи, — она стояла от них в двух шагах, но вряд ли понимала хоть слово. Бэйкер вскинула на неё глаза и носом еще раз втянула тошнотворный сладкий запах. — Она с нами не потому, что хотела причинить зло семье, а потому, что затем хотела предать и помощника. Это худший грех, и ей нужно помочь его преодолеть. Не думай о них, как о грешниках, Алекс, даже как о людях не думай. Думай о них как о своих братьях и сестрах, которые отчаянно требуют исцеления, чтобы присоединиться к нам за Вратами. Она когда-то тоже была такой — эта мысль возникла неожиданно, когда Бэйкер разглядывала блаженную женщину рядом с ними. Ведомая своими грехами, которые сейчас раздирали плоть под бинтами и медленно приводили к искуплению. — Кажется, Отец пришел, — Фэйт обратила внимание на шевеление у самого берега реки и легонько подтолкнула Алекс сквозь плотное кольцо людей. — Иди к нему. Сид не начинал посвящение без неё, а решил дождаться — в подернутой туманом заводи, сквозь которую проступал острый запах цветов и тины. Бэйкер без труда минула ряды людей, оказываясь почти у кромки воды: через два шага кроссовки зачерпнули холодную Хэнбейн, а еще спустя секунду, когда Алекс встала почти вплотную к Джозефу, она почувствовала, как речной холод от самых ног до позвоночника тянется неприятной щекоткой. — Мы собрались здесь ради таинства крещения, — у Джозефа тёплые руки, и Алекс ощутила это, когда он положил их поверх её плеч, прежде чем продолжить говорить. Каждое слово она тоже знала наизусть и дождалась следующих, прежде чем раскрыть книгу на давно изученной главе. — Покайтесь, и да крестится каждый из нас во имя сына Божьего для прощения грехов, так сказал апостол. Алекс теперь и представить себе не могла времени, когда считала его безумцем — когда стояла в рядах непосвященных и сходила с ума от холода, когда разглядывала речную и вымытую тиной водную гладь у этой заводи, когда думала, что эта религиозная условность обойдет её стороной. Только теперь, снова оказавшись в этой воде, но не как грешница, а как та, что поможет прозреть, она поняла, как это всё изменило. — … ибо принадлежит обетование и детям нашим и всем, кого призовет Господь. На водном отражении кружевом расползалась зелень, и запах Блажи стоял настолько отчетливо-пряный, что у Алекс, давно подготовленной к подобному, кружилась голова: Джозеф, должно быть, чувствовал то же самое. Она выхватила из утреннего тумана, дальше, за порогами, будто бы лицо Джона: он был здесь на её посвящении, держал книгу и знал, заранее знал, что она ответит согласием. Потому что это был тот самый план?.. Предназначение? — Отец примет всех вас, — она и подумать не могла, что её голос с таким звоном отразится от воды, прежде чем достичь берега. Было страшно, но когда Джозеф протянул руку навстречу новым братьям и сестрам, и Алекс последовала его примеру, то всё отступило, окольцованное сладким запахом. Первым решился мужчина, немногим старше самой Бэйкер — его никто не принуждал, и он сделал первые шаги самостоятельно, пока по пояс не утонул в реке. Джозеф выжидающе взглянул на Алекс, и та, протянув навстречу книгу дрожащими от холода руками, начала говорить: — Мы должны смыть с себя наше прошлое, — она вспомнила Дрю, который вышел отсюда совсем другим человеком, как вышла она, чистая от того, что её приняли такой, какой она была, — все наши грехи и грех первородный, чтобы заново родиться пред ликом Господа. Когда пастор подарил ей первую Библию, она не верила: думала, что верит, когда перед сном произносила безликие молитвы и просила изменить свою жизнь. Когда Джозеф поклялся, что не оставит её и что будет любить её, не любила: думала, что любит, когда в ответ могла дарить только боль. Сейчас… — Готов ли ты предстать перед Ним, обнажить грехи, — собственные вычерчивались под одеждой мокрыми бинтами и болью, которую ей пришлось вынести ради подаренной жизни, — встать на путь искупления и… позволить Отцу вести тебя по этому пути? Он вел её, не отпуская, даже когда она была против — не считал пропащим человеком, недостойным любви и семьи. Алекс хотела, — и правда верила в это — чтобы и у остальных был подобный шанс. — Да. Когда Джозеф опрокинул человека на воду и затем погрузил под неё, утопленную в этом сладком запахе, он еще был там, а когда снова смог дышать и осязать мир, для него всё стало совсем другим. Потому что он перестал быть человеком, а воскрес уже её братом. Алекс впервые видела подобное так близко: как смятение превращается в доверие, как тревоги отступают и всё, что когда-то было ценным, развеивается в прах. — Спасибо, Отец, — он обнял его, а затем и Бэйкер, слишком крепко, выбивая разом весь воздух, и от его мокрого тела по коже пробежался колючий холод. Эти объятия вызвали дискомфорт, и девушка едва подавила желание отпрянуть. Она и представить не могла, что подобное люди, шедшие после него, примут за обязательство — одежда полностью вымокла, а Хэнбейн была такой беспощадной, что хотелось выть, но Отец не оставил её даже сейчас. Алекс улыбалась, даже когда её потянулся обнять человек, забивший до смерти родного сына — она на мгновение почувствовала на своей спине его руки и зачем-то попыталась представить то, что он сделал, но затем брат отпустил её, улыбнулся, и Бэйкер снова поняла, что ошибалась. Страницы Откровения склеились от случайных брызг, но Алекс точно знала, что написанное всё равно останется в ней прочным тиснением, будто прямо под кожей под вырезанными грехами. Она не считала людей: когда понимала, что не сможет больше выговорить ни единого слова, то от кучки новоприбывших отделялся еще один человек, и так продолжалось до тех пор, пока их поток не иссяк. Джозеф помогал — он не говорил ей ни слова, но Алекс ощущала его доверие и то, что это было их общее предназначение. Словно он был прав тогда в церкви, и они действительно были ответом друг для друга. Бэйкер не ощущала присутствия Бога, но ощущала Джозефа — этого было достаточно для того, чтобы продолжать. На берегу их ждали, вернее, ждали Отца: Алекс пристально и с тревогой вглядывалась в знакомые лица и улавливала в них какое-то смятение, словно люди не до конца понимали, почему она здесь и почему принимает участие в таинстве, до которого ранее допускались лишь вестники. Бэйкер проглатывала каждый такой выпад с достоинством, и улыбка Фэйт где-то между этих враждебных лиц помогала пережить и холод, и чужие перешептывания. — Отец, — высокий и суровый Верный протягивал ему его пиджак. С началом октября в Хоупе ощутимо похолодало, и сейчас, после этой вынужденной прогулки по реке, тонкий свитер против недружелюбной Монтаны был более чем бесполезен. Алекс думала о том, чтобы незаметно ускользнуть, принять душ и переодеться в сухое - Блажь пока позволяла игнорировать и плохое самочувствие, и болезни, но Бэйкер боялась, что однажды и её окажется недостаточно. Она хотела пойти к Фэйт, с которой было куда уютнее находиться, но Джозеф за руку остановил её, прежде чем накинуть на плечи пиджак. — Ты молодец, — Алекс бросило в жар от этих слов — она была готова поспорить, что её лицо пылает от смущения, поэтому только сдавленно кивнула. — Иди, отдыхай. Я позову, когда понадобится твоя помощь. Джозеф не послал за ней ни днем, ни вечером: Алекс успела отойти от посвящения и несколько часов бесцельно просидела в комнате Фэйт, потому что не могла найти себе занятие. Мысли ощущались сумбурным ворохом блесток, настолько были хаотичными и безобразными от речной Блажи. Алекс и не думала, что чужая похвала вызовет у неё внутри такой шквал эмоций — вестница вернулась уже ближе к ночи, чтобы застать её, нелепо улыбающуюся самой себе. Бэйкер ощущала запах Блажи даже на языке, но в этот раз сомневалась, что счастливой её делал именно он. — Что? — она не могла прекратить улыбаться, даже когда Фэйт удивленно вскинула брови, разглядывая её. — Ничего. Вестница прошла в комнату и положила поверх не разобранных писем еще одну стопку, которую ей доставил вечерний водитель. Бэйкер рассеянно наблюдала за тем, как она проверяет, всё ли на месте, а затем достает из настенного шкафа бутылку с Блажью. Заметив нацеленный на неё взгляд, Фэйт продолжила: — Ты улыбаешься, — Алекс беззлобно скривилась этому нелепому пояснению, но в свою защиту не могла найти ни единого слова. Блажь заставляла её улыбаться, особенно когда её было так много, что в груди становилось неприятно тесно — она не знала, что ощущает, и это не было похоже на то, что происходило внутри неё раньше. Чувство правильности, возможно. Словно она легла деталью мозаики в нужный угол. — Аманда сказала, что зайдет завтра, — Фэйт смотрела на неё так, будто ждала какого-то согласия, и Бэйкер, продолжив бессмысленно перебирать бумаги, рассеянно переспросила: — Кто? — Аманда, — Алекс неожиданно поняла, что имя ей ни о чем не говорит, но вестница продолжает смотреть на неё, — врач, которая заботилась о тебе, когда… — Я поняла. Бэйкер так болезненно переносила любое упоминание о своем недостойном поступке, что ответила слишком резко — Фэйт промолчала, но Алекс даже не ощутила стыда за свой ответ. Когда она утром спустилась на завтрак, то воочию увидела, как возвращается приятная семейная традиция: малознакомые люди сидели рука об руку с теми, кто давно отдал свою жизнь церкви, и они улыбались друг другу так, словно не было снаружи войны или помощника. Бэйкер поймала себя на мысли, что искренне желает Маккензи смерти — чтобы человек Фэйт ошибся, и полицейский скончался от ран, одурманенный Блажью. Желание было почти болезненным, поэтому Алекс тронула себя за ребра, где буквы складывались в один из её грехов, и терла пальцами до тех пор, пока боль не заместила собой гадкие мысли. Она не знала, как справлялись с этим остальные прихожане, но надеялась, что делает всё правильно. Люди, присланные на остров, должны были хоть немного восполнить потерянное при взрыве бункера — аванпост на кряже всё еще принадлежал церкви, а спокойствие на дорогах в какой-то степени стоило этой изматывающей борьбы, из которой победителем не смог выйти никто. Алекс надеялась, что Маккензи понимал это, когда снова и снова наводил пистолет на цель. Хлопок оружия вернул из мыслей обратно — после утренней молитвы и завтрака новобранцы под предводительством Верных отправились на их временный полигон. Этот подлесок на острове был единственным еще не застроенным местом, и Алекс хотела бы дожить до времени, когда церковники начнут выстраивать дома там, ощутив нехватку в уже существующих. Отправиться вместе с новобранцами ей посоветовала Холли еще вчера — Бэйкер и забыла, когда в последний раз держала в руках оружие или стреляла, поэтому не была уверена, что ей этого хочется. Пока Верные разгружали боеприпасы и проводили инструктаж, она сидела неподалеку на пне и разглядывала медленно движущуюся работу. О её новом назначении еще никто не упоминал вслух, и Алекс надеялась оттянуть этот пугающий момент подальше; это не влияло на её мысли, и Бэйкер, сидя в одиночестве и созерцая новобранцев, поняла, что не сможет стать похожей на Джейкоба хоть немного — она не должна была даже пытаться, но теперь думала об этом постоянно. Уайттейл еще не был отдан ей, но она примеряла его на себя, как большую по размеру одежду, всё сильнее убеждаясь, что она ей не подходит. На завтраке Отец во всеуслышание объявил о новом назначении: Алекс сначала думала, что это всего лишь неразборчивая рябь в утреннем тумане, которая была изумительно сладка и похожа на сон, но сказанное вслух обрело новую жизнь. С Джозефом никто не спорил — теперь Бэйкер и подумать не могла что кто-то бы осмелился обжаловать это решение, и поэтому наслаждалась чувством, которое её окрыляло. Утро было неожиданно теплым, и когда солнце, победив туман, косыми лучами заполонило остров, пробираясь сквозь кроны деревьев, то Алекс имела возможность увидеть другую сторону своей семьи — она наблюдала за людьми издалека и изредка косилась в сторону дома Джозефа, потому что надеялась, что он тоже присоединится к ним. Работа отнимала у него всё время, — как и у Алекс — и девушка хотела забрать хоть её часть, чтобы он отдохнул, но не знала, как предложить, чтобы не выглядеть навязчивой или неискренней. Через какое-то время, когда стрельба на полигоне закончилась, один из Верных — ей сказали, что его зовут Итан — подошел к тому месту, где Бэйкер пряталась от внимания. — Некоторые неплохо стреляют, — мужчина приехал уже после завтрака. Возможно, ему сообщили о том, что у Отца появился новый вестник, и он был не согласен с этим назначением, возможно, он просто исполнял приказы, как Джейкоб их обучил. Бэйкер не до конца понимала, почему он подошел и теперь отчитывался перед ней. — Мы можем забрать их на обучение в лагерь или… гм, решать вам. Алекс бы хотела сказать, что Уайттейл сейчас занимается Джон, и что только он должен принимать такие решения, но вовремя поняла, что это теперь и её забота тоже. — А что будет с остальными? — спросила она. — С теми, кто плохо стреляет? — Мне всё равно, — простодушно и коротко отозвался мужчина, разглядывая её. — А что делал Джейкоб? — Вы ведь не Джейкоб, — Алекс заподозрила в этом какую-то неприязнь, но собеседник вовремя хмыкнул. — Не вижу бороды. — Может я в кармане её ношу, — Бэйкер почувствовала, что переходит границу, но Итан лишь фыркнул. Если бы Алекс не знала кто он, и что делал под предводительством Джейкоба, то сочла бы его довольно приятным. — Вы теперь заведуете лагерем, значит и новобранцами. Что предлагаете делать с остальными? — Пусть отправляются на фермы в долину, — подумав, ответил Верный. — Сортируют припасы, помогают оборонять наши точки. Там сейчас работы хватает. И Джон будет благодарен за такую поддержку. — А те, кто поедет в лагерь? — Итан внимательно прищурился, стоило об этом упомянуть. — Как сейчас тренируют людей? — Вас интересует процесс или результат? — Процесс, — Итан даже не стал скрывать своего замешательства. — Что? — Прежнего главу лагеря интересовал только результат. — Я думаю, нет смысла юлить, — признала Алекс. — Я слышала, что солдаты употребляют Блажь, возможно, даже злоупотребляют. Сейчас происходит то же самое? Не ей, зависимой от Блажи, стоило их осуждать. — У Джона нет времени на то, чтобы разбираться, кто употребляет, а кто злоупотребляет, — и это было очень на него похоже. — Поэтому всё то, чем занимался химик Джейкоба, сейчас под большим вопросом. — Это плохо? — Сами подумайте. Эти люди обороняли церковь от ополченцев, а после подрыва бункера у Отца остались только безголовые ангелы, старики, калеки и море раненых. — Тем не менее многие считают, что ополчение тоже сильно пострадало. — Это так. Говорят, что Маккензи сам подстрелил главу сопротивления. Многие поняли, что коп их подставляет, поэтому довольно быстро переобулись. Другие сообразили, что собственная жизнь им дороже, чем религиозные убеждения. — Почему бы тогда не заняться агитацией? — Тогда советую подыскать более компетентного человека. Алекс замешкалась, поэтому ответила не сразу: — Спасибо. Эту идею нужно было обсудить с Джозефом и Фэйт, которые знали, с чего стоило начать. — Вам бы тоже не мешало научиться стрелять, — Итан кивком головы указал на полигон, где новобранцы общались с Верными. — Я умею. Просто не хочу. — Вот как? Кто вас инструктировал? — Уильямс, — Алекс поняла, как давно не слышала имени этого человека, и ей стало стыдно от того, что она вообще произносит его. — Мэттью Уильямс. — Не самый плохой учитель, — колеблясь, ответил Итан. — Был. Буду признателен, если вы и Фэйт попросите присоединиться к учениям. — Она меня не послушает. У неё, — Алекс тоже замялась, — есть предубеждения по поводу оружия. — На войне не может быть предубеждений. — Тоже верно. Каждый раз, когда Фэйт уезжала на день или два, пусть и в окружении Верных, Бэйкер казалось, что она медленно сходит с ума, не имея возможности контролировать эту поездку. Она вспомнила о её словах, — сделать первый шаг — поэтому, когда разговор с Итаном закончился, присоединилась к стрельбе. Если Фэйт не сможет защитить себя, Алекс сама это сделает. Учения продолжались почти до самого вечера — Бэйкер прекрасно помнила о том, что встреча с Амандой была назначена несколько часов назад, но ей не нужно было лишнее напоминание о том, что она больна. Уже под конец дня, вскинув голову, Алекс поняла, что Джозеф наблюдал за ними какое-то время с пригорка, где был его дом — заметила его силуэт на фоне медленно догорающего солнца, но не успела ничего предпринять, потому что тот исчез за кромкой деревьев. Она точно знала, где искать Джозефа, поэтому сдала оружие и, решив сократить дорогу, в несколько шагов взобралась по скользким камням наверх. Когда-то здесь бежала бурная река, — так ей рассказывала Фэйт — а теперь о старой водяной мельнице за ненадобностью позабыли. Кто-то из эдемщиков пытался растащить её на детали, но шестерни оказались слишком неподъемными и проржавевшими, поэтому их бросили как есть. Теперь это запустение выглядело как нечто родное и близкое сердцу, словно Алекс уже была здесь раньше, и это вовсе не были чьи-то навязанные воспоминания. Сюда хотелось возвращаться в одиночестве и подолгу гулять между сосен — наверное поэтому Джейкоба было решено похоронить неподалеку, в окружении железных заборов и кромки леса, которую не успели уничтожить местные лесопилки. Бэйкер опомнилась, только когда почувствовала влагу в сапогах и поняла, что всё это время стояла на торопливо бежавшем ручейке, который затем превращался в беспощадную и холодную Хэнбейн. Выше этой поймы за изъеденными водой острыми камнями она увидела силуэт Джозефа. Алекс не была здесь с похорон, так неудобно чувствовала себя, когда смотрела на зажженные свечки и охапки цветов, которые менялись каждый день. Она неизбежно вспоминала о том, что сделал с Джейкобом помощник; это должно было подогреть её решительность защитить семью, но вызывало лишь страх — на что еще будет способен этот человек, если окажется непозволительно близко к Джозефу и её семье?.. Она нашла Отца именно там, где предполагала — он в одиночестве стоял почти у самой огражденной дороги и даже не заметил Алекс, когда та подошла. — Привет, — она осторожно подкралась, пытаясь выбирать дорогу между высаженных цветов. — Мы не помешали тебе стрельбой? — Я не слышал. Что думаешь? — Сид проигнорировал её приветствие, и Бэйкер уставилась туда, куда смотрел он — на деревья. Сквозь кору деревьев прорезались буквы, и только приглядевшись, она поняла, что весь подлесок усыпан этими рукотворными молитвами. Должно быть, сюда приходили все, кроме неё, чтобы как-то выразить собственные чувства. Здесь везде была видна рука Фэйт — начиная с белых кружев, вьющихся от дерева к дереву, и заканчивая запахом, будто она была здесь совсем недавно. Алекс не знала, чего именно ждет от неё Джозеф, поэтому молчала в попытках подобрать нужные слова. Это место не вызывало у неё ничего, кроме легкой тоски по времени, когда помощника здесь не было. Возможно, если бы не он, Ник Рай смог бы довезти Алекс до своих друзей в Уайттейл. Возможно, они бы оба погибли на дороге, подстреленные Верными Джейкоба. Ким бы осталась одна, с ребенком на руках, а пастор Джером… Бэйкер не понимала, зачем продолжает думать об этом. — Я не знаю, — она должна была ответить хоть что-то и жалела, что у неё нет других слов. Джозеф только усмехнулся. — Я тебя не виню. Моего брата мало кто знал хорошо, — его голос звучал ниже обычного, словно Сиду было тяжело говорить. Алекс не решилась ничего добавить: она нервно сплела руки, и оба какое-то время молчали. Это задумчивое настроение выбило её из колеи настолько, что Бэйкер забыла, о чём хотела поговорить. Джозеф разглядывал надписи на деревьях и фотографию под стеклом, которая осталась еще с похорон. — Аманда приходила, — Сид оторвался от созерцания почти с трудом, и этот уставший тон не внушал Алекс ничего хорошего. — Ты знаешь, что бывает с мозгом, когда он долгое время остается без кислорода? — Мне рассказывали, — Бэйкер чувствовала себя пристыженной, а еще на краю мыслей раздраженной искрой вспыхнуло осознание того, что её собираются отчитать. — У меня не было времени на неё. Джозеф взглянул на неё с таким разочарованием, что Алекс была готова провалиться сквозь землю, только бы не видеть этого. Незнакомое ощущение заставило её почти болезненно скривиться. — И что же важнее собственного здоровья? — он искал повод, чтобы надавить на неё этим. Поняв это, Бэйкер помимо воли начала сердиться. — Семья. Она думала, что Джозеф простит ей это, но поняла, что ошибалась. — Ты думаешь, семье станет лучше, если ты умрешь? — Лучше я, чем они все, — Алекс сказала это, не подумав: она видела, что Джозефа её ответ задел, но он всё равно не стал опускаться до её тона, только вздохнул и протянул руку ей навстречу. — Иди ко мне, — Бэйкер долго колебалась, а когда всё же сделала шаг вперед, Сид развернул её к месту, откуда она пришла — где с пригорка за пожелтевшей листвой им открывалась почти вся населённая часть острова. Ощущение чужого прикосновения будто ударило Бэйкер током — она почувствовала, как по спине перекатывается холодная дрожь, но не смогла отпрянуть. Сид не мог знать, что это делает только хуже, но продолжал удерживать её. — Что? — Алекс решилась на вопрос, когда поняла, что Джозеф так и будет молчать. Она хотела обернуться, но мужчина легонько прихватил её за плечи, и ей пришлось подчиниться. — Посмотри, — сказал он, и Бэйкер едва подавила вздох. — Что ты чувствуешь? — Мне холодно, — с мрачным недовольством отозвалась она. — Еще немного неловко. Джозефа такие перфомансы явно не трогали. — Что ты чувствуешь, глядя на нашу семью? — повторил он, но уже медленнее, словно Алекс не была способна понять с первого раза. Она попыталась прислушаться к себе и тому, что чувствовала, но внутри всё отзывалось прикосновением чужих рук к себе, прямо поверх шрамов, о которых Джозеф даже не мог знать. — Гордость, я прав? Потребность защитить тех, кто в тебя поверил? Это была правда, о которой Бэйкер сама не подозревала — только поэтому не стала отвечать. — Как ты сможешь защитить свою семью, если не в состоянии даже позаботиться о себе? — От этого нет лечения, — раздражение появилось неожиданно. Аманда об этом тоже говорила, но Алекс тогда была слишком обдолбана Блажью, чтобы понять хоть слово. — Я пыталась повеситься — не получилось. Последствия скоро пройдут сами. Она впервые употребила подобное слово, и от него стало так противно, словно правда была способна пристыдить её сильнее, чем косые взгляды и осуждение вместе взятые. Подобное откровение заставило почти заплакать, и Алекс больно прикусила себя за губу. Джозеф этого не видел, поэтому продолжил настаивать: — Думаю, врачу знать лучше. Бэйкер еще пять минут назад на краю держала мысль о том, зачем искала Сида, а теперь от этого не осталось ничего, кроме необоснованной и по-настоящему детской обиды. Алекс даже не понимала, на что злится — на Джозефа или на себя саму. — Хорошо, — она хотела закончить этим разговор и уйти, но Сид не позволил, продолжая удерживать её — некрепко, но почти покровительственно, как собственного вестника. — В то время, как Маккензи разрушает, мы продолжаем созидать, — он потянул её на себя еще немного, так, что Алекс теперь спиной упиралась ему в грудь. Это больше не причиняло неудобства, только какое-то невыразительное беспокойство: Бэйкер от этого напряглась, потому что поняла вдруг, что ей становится сложно дышать. — Созидание всегда побеждает остальное, — продолжил Джозеф. — Бог знает, что наши намерения чисты и следит за каждым шагом, который мы совершаем. Это прекрасно, что ты хочешь помочь, но помни так же и о том, что семья тоже хочет тебя поддержать. — Ты мог бы меня отпустить? — Алекс и сама не ожидала, как сильно исказится её голос, но Сид моментально разжал ладони. — Я не… не люблю, когда до меня дотрагиваются. Бэйкер почти сразу же пожалела о своих словах, но что-то добавить в свое оправдание не смогла. — Я всего лишь хочу, чтобы ты заботилась о себе, — Алекс отступила на шаг, чувствуя, что к ней возвращается самообладание. Джозеф не выглядел раздраженным, скорее растерянным, потому что заметил, как Бэйкер помертвела лицом. — Я буду, — она неожиданно осипла. — Я разговаривала сегодня с Верным Джейкоба и… мы можем… можем поговорить об этом? — Конечно. Ты… хочешь зайти в дом? — Джозеф внимательно разглядывал её, прячущую глаза, и не мог знать, что происходит; Бэйкер сама возводила эту стену и чувствовала себя комфортнее с каждым прилепленным кирпичом. — Итан сказал, что в Уайттейл Маккензи никто не поддерживает, — Алекс честно хотела принять этот жест, но не смогла. Игнорировать еще хуже, но объясняться было слишком тяжело. — Что люди разуверились в нём и в ополчении… Мы можем обернуть это в свою пользу, как Джон проводил агитацию в Холланд. Она умышленно не употребила слово «рейд», которое всё чаще звучало из уст церковников за предводительством младшего Сида. — Хочешь отправить туда людей? — Людей, машины, тех, кто будет нести твое слово. Я и сама хочу съездить — может хоть так местные поймут, что мы им не враги. Это мало чем будет отличаться от её поездок в долину — правда в этот раз она будет знать, на какие риски идет, и кому-то вроде Джейкоба не придется насильно открывать ей глаза на чужую подлость. — Отправь кого-нибудь, — Джозеф недовольно прищурился, будто Алекс предлагала что-то совсем неприемлемое. — Ты не захочешь там оказаться сейчас. — Но… — Люди только говорят, что в Уайттейл сейчас безопасно, — Сид осадил её моментально, даже не позволив возразить. — Я не отправлю туда своего вестника даже с сопровождением. — В то же время Фэйт и Джон покидают остров свободно, — Бэйкер не прекращала настаивать. — Зачем было делать меня вестником, если ты мне не доверяешь? Джозеф до сих пор считал, что она может сбежать снова, но Алекс не хотела признаваться в том, что начинает задыхаться от этого места, потому что не имеет возможности повлиять ни на что. Она отвернулась, но разочарование уже было слишком поздно скрывать. — Алекс… — Джозеф хотел приобнять её за плечо, но вовремя опомнился, будто перед ними вдруг выросла стена. — Я хочу, чтобы ты набралась сил, узнала свою семью и… не вынуждай тебе приказывать. Только тогда Бэйкер поняла, что Джозеф на самом деле выглядит иначе — не просто уставшим, каким она видела его последние несколько недель, но еще и тщательно скрывавшим плохое самочувствие. Из-за этого она подчинилась, настолько ощутила себя неблагодарной и мелочной в то время, как он делал всё, чтобы сохранить собственную семью. Посвященные проводили в холодной воде не более трех минут, в то время как Алекс с Джозефом находились в ней более часа, и крещение не пошло на пользу никому из них: из-за Блажи девушка почти не ощущала ни боли, ни болезней, если такие были, поэтому продолжала запивать недомогания. Она не знала, но чувствовала на интуитивном уровне, что произойдет, если она остановится, и продолжала балансировать на этой тонкой цветочной нитке, даже когда ей казалось, что звук исчезал, а вместо него в голове бродило эхо из несуществующих голосов и песен, которых она никогда не слышала. Это была единственная альтернатива кошмарам, которые заставляли её забиваться под кровать и рвать ногтями несуществующие следы от рук, которых она не ощущала на себе уже много лет. Бэйкер встретилась с Амандой аккурат перед её поездкой в Холланд: сначала долго и скрупулёзно приводила себя в порядок, чтобы не казаться себе такой жалкой и беззащитной. Это было почти незаметно, но с новым назначением Алекс врач стала более приветливой, словно вестница и предательница не были сторонами одной и той же монеты. Аманда хотела повидать своего младшего брата Питера, и Бэйкер растерялась, потому что где-то слышала это имя, но не могла вспомнить, где именно. Алекс думала, что держит всё под контролем, пока разрабатывает план для Уайттейл, но затем Фэйт уехала встретиться со своим человеком из тюрьмы округа, а Джозефу стало хуже: несколько дней он просто кашлял, затем осип, и вечернюю проповедь отменили; перед самым рассветом один из Верных, несших стражу у его дома, постучался к Алекс в двери и сказал, что Отцу стало хуже.