«Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит». Первое послание к Коринфянам 13:4-7
В голове не переставало звенеть. Алекс стояла на пороге дома и смотрела, как Итан выносит Коди на руках. Должно быть, мальчик даже не понял, что происходит — когда он увидел собственного отца и кровь, то начал вырываться из рук Верного и плакать, всё громче и громче. Несмотря на собственные синяки, несмотря на этот чертов дом, пропахший плесенью и табаком, несмотря на сраную дешевую машинку из автомата он продолжал плакать и жалеть отца. Алекс от этого ощущала почти ярость. Внушительного роста эдемщик помог Итану утихомирить Коди. Бэйкер молча наблюдала за этой картиной, пока Джозеф не попросил увести мальчика. Его отец, пусть связанный и избитый, продолжал поносить всю церковь, орал почти до хрипа, умолял не трогать сына, и чем дольше Алекс находилась здесь, глядя на это двуличие, тем больше злилась. — Что вы собираетесь с ним сделать? — он успокоился, только когда Коди исчез с его глаз. Джозеф хотел ответить, но Бэйкер никак не могла приколотить к стене собственный язык и огрызнулась: — Как будто тебя это волнует. — Вы оба отправитесь в наш дом, — Джозеф примирительно придержал Алекс за плечо. — Мы не собираемся терпеть подобное ни в церкви, ни в этом округе. Вместо ответа отец Коди попытался плюнуть в Сида, но, ожидаемо, промахнулся. Наказание последовало незамедлительно, и Итан точным ударом отправил мужчину на землю. Алекс от этого ощутила почти удовольствие и неосознанно дернулась, будто сама наносила удар. Насилие никогда не было её исключительной чертой, но Джон был прав — иногда обойтись без него невозможно. — Итан, — Джозеф укоризненно нахмурился, и Верный отступил на шаг. — Он не поймет другого языка, Отец. Алекс соглашалась с каждым словом Итана. Джозеф вздохнул и подал мужчине руку, чтобы помочь подняться. Сверля его озлобленным взглядом, тот после недолгой возни встал сам, несмотря на связанные руки. — Зачем ты это сделал? — Бэйкер повторила вопрос, заданный в доме. Хозяин дома скривился. — Все дети когда-нибудь этого заслуживают. Джозеф успел вовремя схватить Алекс за плечи, будто предугадал её реакцию — Бэйкер не стала терять крохи гордости и разочаровывать Отца еще сильнее, потому послушно отошла. Но они с хозяином дома всё равно поехали затем в разных машинах; грязь на дорогах уже подмёрзла, и поездка больше напоминала какой-то аттракцион, а не перевозку пленника. Бэйкер раньше злилась, когда вспоминала собственное заключение в фургоне, полным людей, но только теперь поняла, что, возможно, среди них было немало убийц и тех, кто мог причинить вред ребенку. Она просто попала под горячую руку в этой суматохе, поэтому и получила затем тёплую постель и ужин в кругу семьи. Семья добралась до церкви только к глубокой ночи. Коди с отцом тоже ехали раздельно, чтобы этот человек и не думал переубеждать мальчика или еще хоть секунду находиться с ним до своего искупления. По недовольному лицу Итана Алекс поняла, что Коди продолжал истерить уже в машине, но затем запас его энергии иссяк, и он уснул. — Отнеси его в дом, — тихо сказала она, разглядывая спящего мальчика на руках у Верного. — Найди ему чистую постель и одежду… нет, попроси Холли, она знает, что делать. Алекс взглянула на соседний парковочный ряд: Джон как раз вытаскивал вяло сопротивляющееся тело из машины, и она надеялась, что этот человек получит свое. Девушка тронула Джозефа за плечо. — Я отправила Коди отдыхать. Завтра поговорим с ним и… объясним происходящее. — Я сам поговорю с ним. — Что ты собираешься ему говорить? — Ничего кроме правды, — ответил Джозеф, и Алекс почувствовала какое-то легкое беспокойство. Она нахмурилась. — Её тоже нужно верно подать. — Я справлюсь, — с ласковой улыбкой обратился к ней Отец. — Тебе тоже стоит отдохнуть, ты… слишком близко приняла это к сердцу и можешь наговорить лишнего. — Близко приняла? Как можно принять это иначе? — девушка начала раздражаться и поняла это, когда повысила тон. Джозеф положил ей руку на плечо и обнял ладонью за шею так, что Алекс вздрогнула. — Давай мы поговорим об этом завтра, — предложил он. — Если захочешь. Сейчас нам на самом деле лучше всем отдохнуть. — А его отец? — Джон настоял на исповеди немедленно, — Джозеф тоже взглянул в сторону церкви, куда его брат повел мужчину. — Всё же плохо надолго разделять сына и отца, каким бы он ни был. Возможно, если Джон причинит ему достаточное количество боли, тот поймет, насколько ужасным человеком он был. Алекс ощутила что-то сродни страху, когда её рука опустилась на живот, где под рубашкой воспаленным куском плоти зияли буквы. Шпиль церкви смотрел на них откуда-то сверху — красивый и блестящий в лунном свете крест проекта, который часто указывал жителям острова, словно путеводная звезда, верный путь. Ему не мешал ни туман, ни дождливая мерзкая погода, и он светил постоянно, продолжая эту изнуряющую работу день за днем. К утру сиреневая дымка не исчезла, а лишь умножилась, и теперь накрывала поселение воздушным одеялом, сквозь которое на землю сыпалась холодная морось. Алекс не могла уснуть. Тупая боль в затылке пульсировала будто изнутри, и остаток ночи девушка провела на скамейке у одного из домов, ведущих к церкви. Одежда давно вымокла, и дешевый пуховик стал оттого таким тяжелым, что подняться девушка не могла, как бы ни мерзли руки. Бэйкер ненавидела холод, но теперь не чувствовала его вовсе, только изредка разминала пальцы, когда чувствовала, что не может ими шевелить. В тепле дома всё стало бы гораздо хуже, и Алекс не понимала, как там может находиться Фэйт. Она страшилась оставить её одну, боясь, что та в конце концов сорвется, но и быть рядом не хотела, так как вестница всё больше и больше напоминала Бэйкер себя саму, испуганную и жалкую. Несколько раз мимо проходили патрульные — здоровались с девушкой и спрашивали о её самочувствии, словно она была способна на какой-то безрассудный поступок или не знала как попросить о помощи. Алекс всегда считала это скупой вежливостью, но, только оказавшись на острове, поняла, что здесь каждый искренне заботился о членах собственной семьи. Со скамейки не было видно, что происходило в церкви, потому Алекс даже не знала, когда закончилась исповедь. Остров был тихим, погруженным в сон океаном, который не хотелось будить или как-то иначе тревожить, поэтому девушка осталась сидеть до самого утра. Когда терпеть боль становилось совсем невыносимо, а отсутствие Блажи только троило мерзкое чувство, Бэйкер откидывала голову назад на металлические прутья, украшавшие скамейку, и на какое-то время усыпляла и себя, и больной затылок. Время за этим бесцельным занятием прошло незаметно. Было около пяти утра, когда она наконец-то решила подняться и, насилу волоча онемевшие от холода ноги, отправилась в церковь, делать привычную для неё работу — готовить помещение к службе. Внутри отчетливо пахло кровью. Алекс не могла спутать этот запах ни с чем, пусть нос от Блажи стал слабым, а любые чувства заметно притупились. Она остановилась в полумраке, разглядывая смятые лепестки на полу. Солнце еще не взошло, но свет в церкви никогда не должен был гаснуть: некоторые свечи давно потухли, а другие уже догорали, но Бэйкер успела передать эстафету новой свечке, и спустя какое-то время внутри стало так же ярко и красиво, как раньше. Вооружившись метлой, Алекс какое-то время потратила, чтобы собрать цветочные лепестки у порога и с очередным взмахом обнаружила на дощатом полу пятно. Кто-то, кто занимался уборкой после исповеди, драил пол до изнеможения, но дерево жадно впитало кровь, поэтому человек просто забросал его цветами, думая, что этого никто не заметит. Бэйкер заметила. Возможно, этот кто-то думал, что Отец будет злиться, или что полы придется снимать и укладывать заново, но Алекс ощущала какое-то торжество, глядя на пятно. Она на секунду пожалела, что не слышала криков, возможно, только это помогло бы ей утешиться. Ближе к семи из-за Хэнбейн привезли ящики со свежей Блажью. Бэйкер была благодарна ей за свое притупленное обоняние, ведь могла без опасений, что сорвется, снова выстлать ею пол. Фэйт не присоединилась, чтобы помочь, и когда Алекс глазами снова встретила это едва заметное пятно на полу, то без сожаления забросала его свежими лепестками — ей не нужен был Пятновыводитель Пинкертона,* чтобы доказать ничтожность этой ночной находки. Алекс обычно дожидалась Джозефа, но в этот раз Коди оказался важнее. Без чужой помощи она передвинула тяжелую раскладную лестницу, поменяла свечи в светильниках и только затем покинула церковь. Бэйкер какое-то время крутилась перед домом, решаясь зайти, но затем необходимость отпала, потому что Холли вышла сама. Сказала, что мальчик ночью никак не мог успокоиться и звал своего отца, что сейчас она уговорила его покупаться и переодеться в чистую одежду, потому что он сопротивлялся этому вчера. Она же сказала, что Отец попросил привести его после утренней службы к нему в кабинет, а это означало, что Сид собирался пропустить завтрак. Алекс очень хотела нарушить слово Джозефа и поговорить с Коди сама, но затем мысленно била себя по затылку, понимая, что он прав — она слишком близко приняла это к сердцу и могла наговорить чего-то, что ребенку было слышать необязательно. Алекс не любила утренние проповеди, поэтому не посещала их, — Джозеф об этом знал и позволял пропускать — но новое и такое веское назначение навсегда поставило крест на том, чего Бэйкер не любила, после чего осталось только то, что было нужно семье. После службы Джон собирался сразу же уезжать: он не шутил, когда говорил, что хочет вмешаться в дела Фэйт с тюрьмой и полицейским, поэтому при первой же удобной возможности отправил за реку своих людей. Алекс уже было плевать, кто этим занимался, и как вестница тяжело принимала это решение Отца; она хотела, чтобы ситуация с Маккензи наконец-то разрешилась, и всё вернулось на круги своя. Хотела увидеть воплощение Рая, о котором столько слышала от других церковников, хотела немного уединения и отдыха. Возможно, это было способно ей помочь спустя столько месяцев изнуряющей борьбы — сначала против себя, а затем против чужаков, пытавшихся навредить семье. Она дожидалась Джозефа у дверей его кабинета. Сначала долго расхаживала по коридору взад-вперед, но затем, почувствовав слабость, села на пол и на секунду даже задремала. Из этого хлипкого сна её выдернул жар, когда тело наконец-то остыло после улицы, и изнеможение снова напомнило о себе. Алекс и представить не могла, что чувствовала в это время Фэйт, принимавшая Блажь не месяц и не три, а гораздо дольше, чем Бэйкер. — Я почему-то знала, что найду тебя здесь, — её только стоило вспомнить. Алекс поняла, что Фэйт какое-то время наблюдала за ней, прежде чем подать голос. По крайней мере, к ней вернулось самообладание. Она выглядела лучше, чем в ту ночь, когда Алекс нашла её без сознания, но хуже, чем всегда. Фэйт не заговаривала с Бэйкер с момента приезда, держалась отстранённо, и сквозь эту легкую воздушную бахрому настоящая вестница со своим неоднозначным и сложным характером не просто проглядывала, она зияла, как открытая рана на голом теле. Наверное поэтому Фэйт не хотела, чтобы Алекс начала узнавать и принимать её такой. Должно быть, собственный обман ей был дороже. Всё было в порядке, потому что Алекс могла принять и это. Услышав голос Фэйт, Бэйкер не без труда поднялась и, взяв вестницу за локоть, отвела подальше от двери — Джозеф и Коди разговаривали так тихо, что Алекс не слышала ни звука, и девушка не хотела их прерывать. — Волнуюсь о мальчике, — Бэйкер взглянула в сторону двери, и Фэйт понимающе и с сожалением на лице кивнула. — Такая… история стара как мир, но это не отменяет того, что она может причинять столько боли, — вестница выглядела растерянной, будто не знала, что стоит сказать. Алекс мельком увидела на лбу едва заметную испарину, а это значило, что под хлипкой бравадой скрывалась такая разбитость, что становилось страшно. — Ты хорошо себя чувствуешь? — Бэйкер почему-то понизила тон, и Фэйт на эту попытку слабо улыбнулась. — Сама ведь знаешь, что нет. Тогда зачем спрашиваешь? — вестница не сразу поняла, что этим легко обидеть, поэтому исправилась. — Спасибо за заботу, Алекс, я… я это очень ценю. У меня… давно не было подруг, которые бы ставили меня превыше себя. Фэйт удалось вогнать Алекс в краску, и ей показалось, что она задыхается от этого признания. — У меня вообще никогда не было друзей, — растерянно ответила она спустя какое-то время. Фэйт едва слышно хихикнула, потянувшись взять Алекс за руку. — Я поняла это в нашу первую встречу, — сказала она, склонив голову так, чтобы видеть лицо Бэйкер. — Когда ты глядела на меня из клетки, и в… твоих глазах было столько мнительности и по-настоящему животной злости… я поняла, что мне это знакомо. Что в твоей жизни было так много злого, что ты и себя считаешь такой, избегаешь… людей и постоянно лжёшь себе о том, что хочешь быть одна. — Я не… — Алекс осеклась на полуслове. — Сближаться с людьми всегда страшно. Фэйт понимающе кивнула, и это заставило Бэйкер продолжить говорить. — Меня… это до сих пор пугает. Словно этот человек всё еще может причинить мне боль. Словно я до сих пор уязвима, и это написано на мне так явно, что всё об этом знают. Он давно мёртв, но… — Мне жаль, что я вынудила рассказать об этом, — совсем тихо продолжила за неё Фэйт. — Я не должна была. У тебя наверняка были причины не делиться этим ни со мной, ни с кем было еще. Отказ от Блажи изменил её так сильно, что Бэйкер видела перед собой совершенно другого человека, с которым было приятно знакомиться. Алекс надеялась, что после излечения у них с Фэйт будет достаточно времени, чтобы понять и узнать друг друга. — Джон тоже вынудил рассказать на исповеди, — ответила она. — Видимо у меня хорошо получается быть жертвой, и всем это известно. — Мне очень жаль… — Не надо со мной так говорить. Или жалеть. Я знаю истории, которые куда хуже этой. — Все эти истории и люди мне чужие, — холодно отрезала Фэйт. — А ты — нет. Алекс вместо ответа кивнула и отвернулась. Меньше всего ей хотелось рвать душу с утра пораньше, и теперь эта разодранная кровоточащая рана поперёк груди горела и прожигала так сильно, что хотелось кричать. — В жизни каждого есть такой человек, — спустя время сказала Фэйт, и Бэйкер подняла на неё глаза, — или событие, которое рано или поздно ведёт его в самую ужасную тьму. Но это неизбежно, потому что это наше общее испытание, каким бы разным оно ни было. Только после этого человек восстаёт, но уже сильнее во стократ. У меня… была подруга, которая и привела меня к Отцу. Своими поступками, своими… словами. — Где она теперь? Фэйт грустно улыбнулась. — Жива. Я не знаю. Я не держу на неё зла, ведь она этим совершила правильный поступок. Возможно, единственно правильный в своей жизни. — Ты ведь не всегда носила эту фамилию, — заметила Алекс, и вестница кивнула. — Я отказалась от своей, чтобы стать частью семьи, и… доказать Отцу, что я готова на всё ради него. — Доказать? Мне нравится моя фамилия. Фэйт с улыбкой мотнула головой. — У каждого своё предназначение, Алекс. Твоё мне неизвестно. Когда-то речь о предназначении казалась ей пустым звуком. Теперь, когда вещи обрели другой цвет, а мир стал больше, чем просто одинокая Алекс Бэйкер, всё изменилось. — Тогда как я это пойму? — Твое имя уже говорит о многом. Ты защитник, который стоит между Отцом и всеми, кто хочет навредить семье, истолкуй это правильно. — Твое имя тоже довольно символично, — когда Алекс сказала об этом, Фэйт едва заметно вздрогнула. — Тебя здесь любят, и… ты для них как путеводная звезда в страшной ночи. Ты их… вдохновляешь. Помогаешь тем, кто страдает, помогаешь им… обрести веру. Не только в проект и в Отца, но и в себя. Вестница смущенно опустила голову. — Кто назвал тебя так? — спросила Алекс. Фэйт смешно сморщилась. — Моя семья, очевидно, — она хотела продолжить рассказ, но вместо этого взглянула на дверь кабинета. — Я не хочу, чтобы Отец видел меня такой. Мы… поговорим позже. О моей… поездке в оранжерею и… Я бы хотела тебе кое-что показать. Фэйт с трудом отпустила руку Алекс, и даже когда её шаги стихли на лестнице, девушка не почувствовала пустоту внутри, там что-то приятно теплилось, и Бэйкер вытерла уставшие глаза, пытаясь вернуть самообладание. Джозефа она прождала достаточно долго; когда Алекс уже была близка к тому, чтобы сдаться, за дверью послышались шаги. Голос Сида всё еще был неразборчивым, и Бэйкер моментально подбоченилась, чтобы Джозеф не застал её врасплох. Мужчина был удивлен её увидеть и кивнул, прежде чем открыть дверь шире, выпуская Коди. Мальчик выглядел куда лучше, чем вчера — широкая и явно размера на три больше рубашка, которую смогли найти в общем гардеробе, скрывала уродливые синяки. Он с любопытством взглянул на Алекс, видимо, размышляя, стоит ли ему поздороваться, но Джозеф с улыбкой его поторопил. — Ты так и не ложилась, верно? — спросил он, когда Коди, лениво перебирая ногами, двинулся к лестнице. Бэйкер неопределённо повела плечом. — Возможно, жду нашей следующей ночной прогулки, — Джозеф на это добродушно хмыкнул и поступился, пропуская девушку в кабинет. — Как всё прошло? — Коди довольно смышлёный мальчик, — рассеянно ответил Сид, мыслями уже явно не здесь. Он щелкнул пальцами, подходя к столу и, сев, притянул к себе ручку с бумагой, словно вспомнил о чём-то важном. Алекс молча дождалась, пока он закончит писать. — Мы обсудили его отца, и он… поймёт, со временем. — Я заметила у него в руках Откровение, — сказала Бэйкер. — Нужно, чтобы кто-то помог ему разобраться, если у него будут вопросы. Джозеф устало вздохнул, упирая внимательный взгляд в Алекс. — Нужно, чтобы ты отдохнула, — настойчиво сказал он, когда девушка вопросительно подняла брови. — Мне больно видеть тебя в таком состоянии. Ты думаешь, я этого не замечаю? — Чего ты от меня ждешь? — спросила Алекс, когда поняла, что Джозеф будет молчать, пока она не ответит. — Чтобы ты не относилась к себе так, будто пускаешь всё под откос, — честно ответил он. — Это разве много? — Почему ты говоришь мне об этом сейчас? — не тогда, когда она переживала вереницу собственных убийств, и не тогда, когда она уже одной ногой была в петле, только ждала подходящего момента и менее загруженного дня. — Ты бросаешься из крайности в крайность, — терпеливо пояснил Джозеф, и Алекс слушала, не перебивая, — рискуешь собственной жизнью и поступаешь так, будто завтрашний день для тебя и других не настанет, раз за разом. Вчера, когда ты… — Здесь другая причина, — резко оборвала Бэйкер, и Сид нахмурился, ожидая объяснений. Алекс сдавленно выдохнула. — Я… спросила Джона о вчерашней исповеди. Он не говорил тебе? Джозеф коротко мотнул головой; девушка сплела пальцы в замок, затем расцепила руки и принялась сминать манжеты своей рубашки. — Он сказал, что… — она вздохнула. — Этот человек бил Коди, потому что и его тоже когда-то били родители. Я… просто не… Сид продолжал молчать — не собирался ни помогать Алекс в этом признании, ни как-то противостоять, и от этого она почувствовала себя так глупо и одиноко, словно на суде. — Ты когда-нибудь думал, что мы с тобой станем ужасными родителями?.. — наконец-то сказала она, и Джозеф взглянул на неё почти тоскливо. — Почему ты так считаешь? — Именно потому, что другого и не знаем. — Не думаю, что эти две вещи как-то связаны, — устало улыбнулся мужчина, указывая Алекс на кресло, чтобы та села. — Ведь подобное можно говорить только о нечестивых людях, которые свернули с правильной тропы и… уже слишком далеко, чтобы вернуться. Бэйкер ощущала себя именно такой сейчас, поэтому слова Джозефа лучше не сделали. Слегка заторможенная от отсутствия сна, Алекс в несколько шагов добралась до кресла и опустилась в него. — Тем более, я и так Отец всем своим детям, — добавил Сид, когда понял, что Бэйкер не собирается отвечать. — Это разные вещи, — рассеянно отозвалась Алекс. — Ты не их отец по крови. — Есть разница? — она не ответила. Джозеф встал из-за стола и со вздохом присел перед креслом, чтобы быть с Бэйкер на равных. — Я уверен, что ты не станешь таким человеком, Алекс, но если тебя это не убеждает, могу только пообещать, что постараюсь уберечь тебя от этих ошибок. — Возможно, мне просто не стоит до них доводить, — едва слышно произнесла Бэйкер, и вопрос Джозефа не заставил ждать: — Что ты имеешь ввиду? — Возможно, кто-то просто не заслуживает быть родителем. Особенно такие осквернённые люди, как Алекс. Она долго не могла подобрать подходящего слова, но теперь оно вылезло как бельмо и мозолило взгляд. — Жаль, что ты не понимаешь, как ошибаешься, — это неприкрытое сочувствие в голосе заставило её отстранится. Фэйт была права, у Бэйкер были причины не делиться этим ни с ней, ни с кем было ещё. Более того, Алекс не была готова обсуждать это даже сама с собой. Она очень хотела уйти и не терпеть на себе этот участливый взгляд, но Джозеф вдруг обнял горячей рукой её ладонь. — Голова еще болит? — Да, — Алекс решила не врать хотя бы в этом. Сид подался вперед и, поднимаясь, коротко поцеловал Бэйкер в лоб. Он делал это и раньше, но на этот раз она замерла от неожиданности и не могла отвести от Джозефа взгляд, даже когда он отпустил её руку и вернулся обратно за стол. — Обещаешь, что отдохнёшь сегодня? Алекс планировала провести остаток дня вместе с Фэйт, помогая ей справиться с зависимостью, и это едва ли можно было назвать отдыхом, но девушка всё равно кивнула. Снаружи было невыносимо пасмурно; Бэйкер практически осязала накатившее на неё уныние, пока шагала к дому, где жили вестники. Джон уехал после утренней службы по южной дороге в долину, и Алекс не хотела признавать, что ей почти сразу же стало тревожно. Фэйт спала, когда Бэйкер вошла к ней в спальню: она уснула прямо за столом, в кипе бумаг, прямо как Джозеф иногда после бессонных ночей, когда ему являлось что-то, недоступное обычным людям, и он хотел это записать. Алекс должна была уйти, чтобы не будить вестницу, но затем поняла, что уже какое-то время стоит и молча созерцает её спящую со спины. — Фэйт, — Бэйкер положила ей руку на плечо, и девушка вздрогнула, моментально просыпаясь. — Давай я помогу тебе лечь. — Я не спала, — её голос звучал вяло, а кожа под одеждой почти пылала, настолько была сухой и горячей. Алекс сказала Джозефу, что Фэйт немного приболела, поэтому тот не стал расспрашивать об этом или настаивать, чтобы она присутствовала на трапезах или проповедях. — В кровати будет удобнее не спать, — ненавязчиво повторила Бэйкер и, обхватив вестницу рукой под грудью, помогла встать. Опираясь рукой о стол, Фэйт поднялась на ноги. — Нужно будет уехать на какое-то время, — сказала она, прикрыв глаза. — Куда? — Куда-нибудь, — неопределенно отозвалась вестница. — Пока мне не станет лучше. — В оранжерею? — предположила Алекс, и Фэйт скривилась. — Не хочу домой. Бэйкер впервые слышала, чтобы Фэйт называла оранжерею своим домом, поэтому опешила — с каких пор остров перестал быть для неё этим местом?.. Алекс помогла Фэйт сесть на кровати, затем отогнула одеяло и укрыла её. Вестница сопротивлялась этому, но очень вяло. — Возможно, мне стоит съездить на пик Ангела, — в пол тона произнесла она. — Поискать свою утраченную веру там. — Ты это чувствуешь сейчас? — Алекс и не задумывалась над тем, что могла ощущать Фэйт, когда дело всей её жизни оказалось ложью. Вестница промолчала; её зеленые глаза были почти черными, в окружении розоватых белков и слипшихся ресниц. — Я поеду с тобой, чтобы поддержать, — добавила Бэйкер, когда вестница наконец закрыла глаза и будто бы задремала на секунду. — Ты не обязана. — Что Финнеас говорит о твоём состоянии? Это можно исправить? — Я знаю об этом больше него. — Это уже было с тобой? Фэйт не ответила, только повернула голову, чтобы удобнее улечься на подушке. Алекс продолжала держать её за руку, и прошло несколько долгих минут, прежде чем вестница разжала пальцы, а её дыхание не стало почти ровным. Бэйкер подумала, что ей надо уйти, иначе она не выдержит этого ощущения болезни и настроения, которое окружало их обеих. Алекс в первую встречу подумала, что не считает Фэйт красивой, но теперь, вглядываясь в её изможденное, спокойное лицо, понимала, как ошибалась. Она была прекрасна даже сейчас, её Фэйт. — Всё болит, — сказала она через время. — Мне нужно принять Блажь, иначе я умру. — Не нужно. — Ты не понимаешь. Алекс вспомнила, какой болью наливались мышцы и как ломало всё тело, стоило ей пропустить хотя бы один приём. — Что будем делать с Финнеасом? — спросила она, пытаясь отвлечь и Фэйт, и себя заодно от этого разговора. Вестница заметила неуклюжую попытку сменить тему, поэтому едва заметно усмехнулась. — Нужно доказать его вину, — сказала Фэйт через время, будто ей сложно было соединять мысли. — Я не химик, я лишь отдавала ему приказы. У Финнеаса были руки по локоть в крови невинных, но это не отменяло факта, что Фэйт была виновата меньше. — Мы уедем на выходных, — продолжила вестница. — Сначала в паломничество… затем в оранжерею. — Хорошо. Алекс не испытывала удовольствия от того, что придется делить территорию с неприятным ей доктором Фини, но и оставлять Фэйт одну в этой компании не могла. Вестница тем временем подняла слабую руку и погладила Бэйкер по предплечью. — О чём вы говорили с Отцом? — вдруг спросила она, и Алекс скривилась. — Меня очень беспокоит Коди, — сказала девушка спустя секунды размышления. — Он здесь тоже не по своей воле, как я однажды или… Эмма. Хочу, чтобы с ним всё было в порядке. — Не хочешь оставлять его? Алекс не хотела оставлять Джозефа — мысль, что придется скоро уехать, еще была фантомной, словно они сейчас обсуждали несбыточные мечты. Но сейчас, когда девушка подумала о том, что будет вдали от дома, погребённая под своими кошмарами и страхами, а Сида не окажется рядом, если это приведет к чему-то похуже, чем желание мести или крик… — Я слышала, в твоем бункере есть что-то вроде школы, — подытожила Алекс, и Фэйт приоткрыла глаза, словно хотела рассказать об этом сама, но не успела. — Может, нужно отправить мальчика туда? И Роуз. — Мои врата всегда рады нашей семье, — едва слышно произнесла вестница, пальцами вдруг натыкаясь на прореху на рубашке Алекс. Бэйкер совсем забыла о том, что не так давно впечаталась в торчавший гвоздь, и Фэйт теперь обвела ладонью разорванные нитки. — Хочешь, я зашью? — А ты умеешь? — А ты нет? — Фэйт едва заметно улыбнулась, заставляя Бэйкер смутиться. — Я начала шить ещё в школе, но… Я обязательно научу тебя, когда приедем в оранжерею. — Свое платье — то, которое белое — ты тоже сшила сама? — вестница согласно промычала. — Красивое. — Я могу сделать что-нибудь и для тебя. — Я плохо выгляжу в такой одежде, — ответила Алекс. — Не люблю, когда ногу видно, там шрам. У Бэйкер теперь по всему телу были шрамы — почему она вспомнила только об этом? — Сошью длинное, — Фэйт было сложно перечить, и Алекс со смиренным вздохом сдалась. — Зеленое, под цвет… глаз. Она уже не говорила, а почти шептала, лежа с закрытыми глазами. Бэйкер вздрогнула, когда поняла, что вестница молчит слишком долго. В спальне было очень душно и очень тихо — так тихо, что Алекс слышала её сбивчивое и свое ровное дыхание. На столе с убаюкивающей размеренностью цокали часы, и Бэйкер почувствовала, что проваливается в сон. Вместо этого она аккуратно освободила свою руку и вышла в коридор. На следующий день прибыла первая за долгое время машина из Гарденвью: в грузовике привезли несколько запечатанных ящиков с поздними сортами яблок. По словам жителей поселения, это была последняя поставка из цеха, от которой они обычно начинали отсчитывать приход холодной зимы. Джон выполнил обещанное, потому что вернул сад без кровопролития и сопротивления, заручившись помощью бывших владельцев и кипы документов. Алекс была этому рада. Несмотря на обещание Джозефу отдохнуть, девушка первым делом занялась сортировкой — с самых первых дней и до сих пор это была ли не единственная отдушина, когда она могла побыть наедине с собой и заняться бездумной работой, не тревожась о том, что в мысли влезет нечто постороннее. Итан ей прямо сказал, что вестнику такой работой можно не заниматься: никто и слова не скажет, если Алекс переложит её на другие плечи, но девушка грубо отказала, поэтому всё утро после службы и завтрака провела на складе в полнейшем одиночестве. Среди магазинных припасов обнаружилась деревянная и старая коробка с шахматами, видимо, они принадлежали владельцу — Бэйкер по привычке отложила их в сторону, не до конца понимая, зачем это делает. Верный Джейкоба сказал, что Джон отправил ей со следующей машиной несколько имен и адресов, которые Алекс необходимо знать, чтобы укорениться в Уайттейл, и этот хомут ответственности теперь давил так чертовски больно, что хотелось поскорее найти другие плечи. Ближе к обеду ей с кухни принесли горячий чай, — Фэйт распорядилась, не иначе — но Алекс и не думала уходить или возвращаться ко внешнему миру, так было хорошо в деревянной коробке, не видевшей других пределов, кроме своего потолка и четырех стен. Еще утром Бэйкер попросила у Аманды какое-нибудь хорошее снотворное — пузырек с двумя одинокими таблетками теперь стоял прямо перед ней на столе, и девушка еще раз взяла его в руки и потрясла, надеясь, что там чего-нибудь добавится. Не смотря на то, что инцидент себя давно исчерпал, а Бэйкер не лезла в первую попавшуюся петлю, медикаменты ей всё равно никто не доверял. Крепнувшая паранойя высказывала собственное мнение по этому поводу каждый день, ведь с этих пор Алекс никогда толком не оставалась сама, будто вся семья, не сговариваясь, вполглаза наблюдала за вестницей. Даже сейчас, на обыденной и скучной сортировке, к ней то и дело под различными предлогами — так казалось Алекс — заходили люди и спрашивали её мнение по мелочам. Итан, вернувшийся, потому что забыл получить её разрешение на вывоз оружия в Уайттейл, стал последней каплей, и в обед Бэйкер решилась покинуть собственное жилище. Никто не говорил о том, когда должен был начаться конец света — Алекс застыла, разглядывая почти янтарный закат, скромно прячущийся в уголках гор, и не понимала, как однажды мир может этого лишиться. Она бы хотела научиться рисовать. Или фотографировать, чтобы затем в бункере разглядывать фотографии и представлять, будто она там, а не в нескольких метрах под выжженной землей. Она думала сходить и проведать Фэйт, — вестница еще утром сказала, что ей стало легче, и Алекс видела, что это была ложь — но перед одним из домов увидела Коди в сопровождении Холли. Бэйкер не рассчитывала, что с мальчиком, оказавшимся на Рубиконе войны, будет кто-то нянчиться, но была рада, что семья отнеслась к этому с пониманием. Судя по словам остальных, дети здесь жили не так часто, и Алекс очень хотела, чтобы всё было иначе. Джозеф рассказывал, что несколько лет назад местные жители устраивали в долине почти Вудсток, потрясающей сплоченности праздник, на котором не было ни чужих, ни врагов. У Алекс в жизни было так мало хороших вещей, что она слушала об этом почти с жадностью; воспоминание заставило её замереть, и она надеялась, что Холли пройдет мимо, но женщина всё равно заметила её в дверях склада. — Провожу Коди экскурсию, — добродушно сказала она, похлопав мальчика по плечу — он был таким щуплым, что любой такой жест мог сбить его с ног, и Алекс улыбнулась этому. — Тебе здесь нравится? — спросила девушка, разглядывая Коди. Он всюду таскался с книгой, которую подарил ему Отец, и это было в какой-то степени даже… трогательно. — Река красивая, — тихо отозвался мальчик. Алекс хмыкнула. — Только холодная. — Он в неё упал вчера с причала, — пояснила Холли. — Сказал Роуз, что она не догонит его, и в общем… — Догнала? — участливо осведомилась Алекс, и Коди ей улыбнулся. — Она не умеет плавать. — Это, конечно, упущение, — Бэйкер вскинула брови, переводя взгляд на Холли. — Куда уже успели сходить? — Прошлись по окрестностям, посмотрели лесопилку, — женщина окинула взглядом ту часть острова, где хранилось вооружение и припасы. — В церковь ходили? — Коди ещё не был ни на одной службе, и Алекс не считала это чем-то плохим, так как ребенку его возраста делать там было явно нечего. Холли вместо ответа демонстративно подняла руку с часами. — Совсем забыла о времени, — Бэйкер хотела высказаться об этом дешевом театре, но лишь вскинула брови. — Мне надо проверить, что там у ребят с ужином и машинами, так что оставляю вас вдвоем. Алекс так и не поняла, когда в её расписании появилась лишняя ответственность, но Коди выжидающе смотрел на неё, и она вздохнула. — В шахматы играть умеешь?***
На улице была настоящая гроза: Бэйкер думала, что она уже вышла из того возраста, когда боятся этих звуков, но сердце замирало каждый раз, стоило небу сотрястись. Капли дождя ползли по окнам так стремительно быстро, что снаружи наверняка уже был потоп — ураганы всегда налетали стремительно, и в этот раз штормовое предупреждение запоздало. Когда пастор Лоуренс вернулся, Алекс сидела в одном из кресел и задумчиво ковыряла носком пол. Она проводила мужчину взглядом — он снял дождевик, вытер обувь, чтобы не нанести грязь, и затем стал зажигать свечи. — Ну и погода там, — он усмехнулся сам себе, и Бэйкер посмотрела ему в спину, широкую и сгорбленную. Когда он сюда приехал, четыре года назад, ему было под сорок, и он уже выглядел неважно, а спустя столько лет ужесточенной борьбы за паству и ночной писанины Лоуренс сильно посадил и здоровье, и зрение. — Тебя подвезти до дома? Алекс пришла сюда после школы на вечернюю службу и застряла из-за ливня. Она отрицательно помотала головой, так как знала, что дома её всё равно не ждут. Пастор тоже об этом знал, поэтому шумно вздохнул. — Умеешь играть в шахматы? Не дожидаясь ответа, мужчина потянулся к шкафу; после окончания службы Алекс помогла пастору Лоуренсу запереть церковь, а затем они ушли в его дом, подальше от грозы и страшного громыхания. Бэйкер наблюдала за тем, как мужчина садится напротив на диван и кладет перед ней на журнальный стол деревянную клетчатую коробку. — Меня научил играть мой отец, — пояснил пастор, раскрывая коробку и вываливая на стол фигуры. — Он мне никогда не поддавался, хотел, чтобы я взял победу силой, ведь только тогда она будет желанной. Шахматы были самые обычные, из дешевого дерева, довольно упрощенные, но это были первые шахматы Алекс в жизни — она взяла одну из черных фигурок в руку, чтобы разглядеть давно стёртую резьбу на башне. — Это ладья, — пастор Лоуренс начал готовить доску к игре и расставлять фигуры, искоса наблюдая за Бэйкер. — Страшное оружие в умелых руках. Ладья не выглядела опасной — она была всего лишь маленькой старой башней, которую Алекс крутила в руках, цепляясь пальцами за потёртости. Черная краска в некоторых местах облупилась, обнажая обычное посеревшее от времени дерево. — Смотри, это твое поле боя, — пастор привлек внимание Бэйкер, указывая на доску и расставленные по ней крест-накрест белые фигурки. — Ты на нём командир, и это страшное оружие теперь твое. Сможешь победить их? Алекс кивнула, и пастор Лоуренс усмехнулся, показывая место, куда ей нужно поставить ладью. — Знаешь как придумали эту фигуру? — она помотала головой. — Игру изобрели ещё в Индии много лет назад. Считается, что прообразом ладьи стала их мифическая птица Рух, жившая в отдалении от людей на огромных скалах. Она была куда больше орла, а своими огромными лапами могла поднять в воздух даже слона. Это была… необузданная, разрушительная сила, способная уничтожать целые деревни и топить суда. Птица Рух была похожа на скалу, и никто не распознавал в ней живое существо, пока она не устремлялась в небо, взмахом крыльев нагоняя ветер и раскаты грома. Теперь вся её сила в твоих руках. — Она не похожа на птицу, — сказала Алекс. — А на что похожа? Таких вечеров затем стало очень много: пастор не раз повторял, что у Бэйкер острый ум, и что она найдет выход отовсюду, поэтому раз за разом выставлял фигурки по их боевому полю. Первая победа заставила её осмелеть — она тогда не понимала, что он поддался ей, пришедшей с синяками на руках, но думала, что этот чертов отец играет честно. Алекс в тот день не могла даже сидеть: кожа горела и почти плавилась так, что хотелось плакать. Пастор заметил отметины, и прятать их было поздно, поэтому Бэйкер мысленно съежилась. — Вчера их не было, — отметил мужчина, не отрывая внимания от партии. Алекс спрятала дрожащие руки под стол и стала нервно переплетать пальцы. — Откуда они? — Это чудовища, — честно призналась она спустя несколько секунд после того, как пастор походил, забирая заодно её пешку. — Я просто плохо прячусь. Она пыталась убежать, но они всегда оказывались быстрее. Бэйкер тогда больно ударилась головой, почти до потери сознания, и после почти ничего не ощущала, только звон в голове и бесконечную направленную боль, которая следовала в своей заученной манере. — Как они выглядели? — участливо поинтересовался пастор, дождался хода Алекс, когда она наконец-то смогла успокоить дрожь в руках и сдвинуть фигурку. Бэйкер повела плечом. — Я их не вижу, только… чувствую. Это воспоминание было таким болезненным, и Алекс не сразу поняла, что у неё начинают слезиться глаза. Шахматная коробка выглядела иначе, но запах был тот же — старого дерева и облупившейся краски. В нескольких местах доска отсырела, словно её выносили на улицу и играли в дождь. Коди послушно дождался, пока Бэйкер найдет ему более менее чистый ящик, на который можно сесть, и всё не прекращал оглядываться. — Так… ты уже виделся со своим отцом? — Алекс подстелила плед, чтобы мальчику было не так холодно, а затем жестом пригласила его сесть. — Утром, — с каким-то удручённым и нечитаемым выражением лица произнес Коди. — Он даже… извинился передо мной. Еще бы он не извинился. Если бы он этого не сделал, Бэйкер собственноручно избивала бы его до кровавых соплей — уже не так важно, чьих именно. — С ним что-то сделали? — спросил Коди, наблюдая за тем, как Алекс опрокидывает на стол шахматы и пальцами придерживает покатившиеся фигурки. — Ты обсуждал это с Отцом? — когда мальчик поднял на неё глаза, девушка исправилась. — С Джозефом. Ты обсуждал это с Джозефом? Коди, колеблясь, кивнул, и Алекс развела руками. — Он сказал, что мой отец это заслужил. Почему? Джозеф предупреждал Алекс о том, что ей не стоит встревать в эту ситуацию, и она почесала щеку, думая, как правильно ответить. — Если есть грех, то наказание за него последует рано или поздно. Коди промолчал — то ли не понял, то ли не видел смысла продолжать заранее проигранный разговор. Алекс закончила ставить шахматы крест-накрест и какое-то время вертела фигурку в форме башни между пальцев. — Ты хочешь поехать вместе с Фэйт путешествовать? Мальчик поднял на неё глаза. — Хочу. Она красивая, — Алекс фыркнула. — Только выглядит несчастной. Коди видел её только один раз, когда они все ехали из Уайттейл домой. Фэйт тогда и вправду была не в лучшем состоянии, это оставалось только признать. — Когда подрастёшь, сможешь её защищать, чтобы она не была несчастной, — сказала Алекс. — Согласен? Коди горячо закивал ей в ответ. Бэйкер вспоминала правила игры на ходу — она не думала, что шахматы, как и работа, могут увлекать настолько, что об окружающем мире почти забываешь, поэтому со склада они вышли только через несколько часов, да и то, потому что Коди пожаловался на холод. Алекс одевалась тепло только для вида; под рубашкой, застегнутой под воротник, не было видно ни её искалеченного тела, ни искалеченной души, и она была готова день за днём натягивать одежду на себя как щит, за которым когда-то прятала синяки от чужих пальцев и ударов. Она рассчитывала, что после вечерней проповеди застанет Джозефа у его дома, но его всё не было, возможно, он ужинал в компании семьи или разбирался с делами. Алекс сначала долго и бесцельно бродила вокруг, не доходя до подвесного моста, затем изучала старый форд с потрескавшейся по бокам краской, который стоял в уличной мастерской за домом. Машина уже давно была не на ходу, и Джон Сид нашел её, по ощущениям, на какой-то свалке — он поручил Уильямсу её починить, но затем началась Жатва, а форд, всеми забытый, стоял и гнил здесь, словно стреноженная и подыхающая лошадь. Алекс бы хотела уметь чинить машины, чтобы чем-то занять и руки, и мысли. Шаги Джозефа в этой тишине она услышала почти сразу же, но не торопилась оборачиваться и дождалась, пока тот подойдет сам. — Давно ждёшь? — поинтересовался он, и Бэйкер по привычке дернула плечом. — Зайдёшь в дом? Алекс обычно приходила, когда хотела поговорить: нуждалась в собеседнике, в банальном совете или подтверждении собственных слов. И каждый раз задавалась вопросом, почему Джозеф терпит её компанию и слушает, хотя и не обязан, но зачем-то продолжала приходить, снова и снова. В этой части острова всегда были проблемы с уличным светом — дорогу Алекс находила почти интуитивно, потому что знала это место как родной дом. В помещении сразу стало невыносимо жарко, и когда Джозеф спросил, будет ли она чай, Алекс сразу же отказалась. — У меня есть шахматы, — сказала она, без спросу проходя в комнату, где они обычно беседовали. — Если ты не занят. — Ты думаешь меня обыграть? — в голосе Сида прозвучало едва скрываемое удивление. Он улыбнулся, отодвигая стул для Алекс. — О выигрыше не было и речи. Так занят? — Ради тебя я готов всё отложить, — Джозеф сел за стол напротив и глубоко вздохнул, сладко потягиваясь. — Как прошел твой день? — Играла в шахматы. Снова. А твой? — Работал, — Джозеф улыбнулся, когда Бэйкер отвела взгляд. — Теперь я чувствую себя бесполезной, — признала она, раскрывая деревянную коробку. — Я ведь всё равно просил тебя отдыхать, — сказал Джозеф, протянув руку, чтобы помочь достать шахматные фигуры. Он выглядел измотанным, но всё равно продолжал улыбаться, будто сам себе. — Спасибо, что напомнил, — Алекс потянулась в карман джинсов за лекарствами, и под внимательным взглядом Сида объяснилась. — Аманда сказала, что это поможет уснуть. Джозеф решил играть белыми — Бэйкер всегда первая выбирала цвет, и это было непривычно, почти дискомфортно, но она решила не настаивать, только наблюдала, как Сид уверенно выставляет шахматы на доске, сначала свои, а затем помогает Алекс, будто заранее пытался указать ей на свое преимущество. — Кошмары? — уточнил Джозеф, и Бэйкер скривилась, потому что он об этом знал лучше других. — Что тебе снилось на этот раз? Изнасилование. Или руки, которые раздирают спину до кровавых ошмётков. Запах горящей плоти иногда, совсем редко Томас с простреленной головой, а затем она задыхается, потому что думает, будто в комнате есть кто-то посторонний, и этот кто-то душит её. Алекс даже не сопротивляется, потому что каждый раз надеется, что человек завершит то, чего она не смогла. — Можешь спать здесь, если хочешь, — должно быть, беспокойство, вызванное вопросом, отразилось на лице Бэйкер, поэтому Джозеф это предложил. — Я всегда рад твоей компании. — Ты явно не знаком с моими кошмарами, — отозвалась девушка. — Пусть хоть один из нас высыпается. Если бы Фэйт нуждалась в помощи и защите, поступил бы Джозеф точно так же в её отношении?.. Алекс пришла сюда, чтобы поговорить о поездке в оранжерею, но теперь даже не знала, как подобрать правильные слова. Вместо того, чтобы начать об этом думать, девушка обратила внимание на игру — белые ходят первыми. — Я в детстве ненавидела шахматы, — призналась она спустя ход или два. Джозеф почти не задумывался над собственными решениями, и Алекс эта беспечность удивляла. — В игре так много… — Исходов? — подсказал Сид, и девушка, колеблясь, кивнула. — Не так страшен выбор, как его отсутствие. — Бывает сложно распылять внимание на каждую свою… фигуру. Меня научил пастор Лоуренс, еще дома. В какой-то момент он понял, что это единственный способ меня разговорить. — Шахматы? — с легкой улыбкой поинтересовался Джозеф, и Алекс смущенно качнула головой. — Поделишься секретом? — Он мне рассказывал о своём отце, — сказала Бэйкер, откинувшись на стуле назад. — О том, что тот никогда не поддавался ему, потому что только в этом случае победа будет настоящей. Победа, она… заставляет человека смелеть, — Алекс горько усмехнулась. — Он проиграл мне сразу же, а я… даже правил толком не знала. Чертовски проницательный человек. — О чём вы разговаривали? — О моей семье, — скривилась девушка, — о моих синяках, о… обо всяком другом. Возможно, он собирался сообщить в полицию. — Он этого не сделал? — уточнил Джозеф, забирая её первую пешку — только после этого Алекс поняла, что он сосредоточен на игре куда больше, чем она сама. — Думаю, просто не успел. Хорошо, что с Коди ничего подобного не произошло, — потому что ему повезло родиться мальчиком, хотела добавить Алекс, но вовремя прикусила язык. В голове было так горячо и тесно, будто в раскаленной печке, которая всё нагревалась, не имея предельной температуры — Бэйкер догадывалась, что дело было в давно дремлющей болезни и всём том, что она пропустила, позволяя Блажи брать бразды правления в руки. Должно быть, в этом и состоял главный соблазн вернуться к ней: если ломоту можно было пережить, то из-за страха перед тем, что ждёт дальше, многие предпочитали обернуться назад, встречаясь глазами со своей возлюбленной. — С Фэйт всё хорошо? — Джозеф решил не развивать ту болезненно-острую тему, с которой Алекс всё равно бы соскользнула при удобном случае. Он и сам не понимал, насколько Бэйкер была за это благодарна. — Она поправится, — почти уверенно отозвалась девушка, разглядывая клетчатую доску. — Ты это намеренно делаешь? — Делаю что? — Джозеф даже не пытался прятать улыбку, только откинулся назад с таким недоумением, что Бэйкер была готова купиться. — Мне остался один ход до мата, — Сид обратил внимание на свое положение, только когда Алекс указала на ошибку. Он почти разочарованно вздохнул. — И ты даже не оправдываешься. — Ты редко улыбаешься, — пояснил Джозеф через секунду, когда Бэйкер передвинула последнюю фигурку в партии. — Хотел тебя порадовать. — Фальшивой победой? — Разве не вышло? Алекс не сразу поняла, что улыбка с лица никуда не хочет деваться, поэтому не смогла даже возразить. Вместо того, чтобы вернуться к игре, она последовала примеру Джозефа и откинулась на спинку стула. — Фэйт говорит, что скоро ситуация с полицейским должна разрешиться, — это было слишком далеко от того, что Алекс на самом деле хотела сказать, и Сид моментально поднял на неё взгляд. — Поэтому она собирается уезжать в конце недели: сначала на пик Ангела, затем в оранжерею. Как только… дождемся доктора Фини, у него какие-то дела, но он обещал разобраться с ними до выходных. — Думаешь, безопасно отпускать её одну? — Джозеф интересовался её мнением, и если бы Алекс могла сказать честно, то ответ бы ему не понравился. — Джон обещал помочь ей, поэтому… — Обещал, но, — Бэйкер сама не поняла, почему вдруг осипла, — я бы хотела её сопровождать. Ей показалось на мгновение, что Джозеф застыл, разглядывая Алекс и то, как она сначала не знает, куда деть руки, а затем придвигается ближе к столу, чтобы начать расставлять шахматы заново. — Спасибо, что защищаешь её, — спустя несколько секунд тишины сказал Сид, продолжая наблюдать за девушкой. Бэйкер почувствовала, как лицо пылает от слов, о которых она уже пожалела. — Это всё? Я… Я… — Алекс проглотила остальные слова, которые должна была сказать еще давно, и внимательный взгляд Джозефа вытравил их окончательно. — Ты сам мне говорил о гордости. О… о потребности защищать тех, кто в меня поверил, я… — И я не отказываюсь от этих слов, — сказал Сид. — Я тебя поддерживаю. Они провели какое-то время в тишине, и эта молчавшая недосказанность витала вокруг как дым, не имевший возможности куда-то деться. Алекс не могла дать объяснения тому, что чувствовала, и всё это будто разрывало её на части. Джозеф продолжал молчать, и это было обидно. Сид вдруг взялся рукой за доску и спросил, не поднимая взгляд: — Сыграем наоборот? — Почему? — Джозеф аккуратно развернул игровое поле, и эта смена темы выбивала Алекс из колеи — ей показалось, что еще секунда, и она не выдержит. — Белые всегда нападают, — коротко пояснил тот. — Просто даю тебе такую возможность. Защита в игре всегда давалась Алекс проще — Джозеф упрямо выводил её из равновесия, хоть сам этого не знал. Вместо того, чтобы настаивать, она промолчала, протянула руку к шахматам и сделала первый ход. Бэйкер заранее знала, что может произойти с Фэйт, если она отправится в оранжерею одна. Доктор Фини за ней не присмотрит, а она сама не сможет вести эту войну в одиночестве, не в таком состоянии. С этой мыслью Алекс продолжала молчать, даже забывая следить за игрой, поэтому бездумно двигала шахматы, нападая на Джозефа до тех пор, пока не поняла, что на этот раз проиграла. Он не стал ей поддаваться, но это почему-то расстраивало лишь сильнее. — Он погубит тех, кто говорит ложь, — дрогнувшим голосом наконец-то сказала Бэйкер, наблюдая за доской и пытаясь понять, где ошиблась. — Тебе ведь необязательно уезжать? — Джозеф спросил сразу же, будто готовил вопрос, пока они оба молчали, в попытках подобрать самые осторожные слова. Алекс не ответила, только опустила голову, и Сид продолжил. — Мне будет тебя не хватать. — Остановись. — Я давно должен был это сказать. — Я не… — Это разобьёт мне сердце, Алекс. Она хотела встать и немедленно уйти, чтобы этого не слышать, но всё тело налилось будто свинцом. В горячей голове не хотела рождаться ни одна здравая мысль в то время, как Джозеф ждал от неё ответа, и Алекс вдруг поняла, что лицо горячее от слёз. О чём она только думала, когда надеялась, что сможет уехать?.. Бэйкер так много времени провела, пытаясь выстроить вокруг себя кирпичную стену, залитую хорошим бетоном, что думала, будто она за ней неуязвима. Алекс теперь отчаянно хотела взять свои слова обратно, потому что молчание впервые оказалось приятнее, чем правда. Бэйкер всё искала нужные слова, но стук в дверь где-то на периферии слуха будто вывел её из транса, в котором она пребывала. Алекс вздрогнула от этого звука так сильно, что зацепила игральную доску, и деревянные фигурки посыпались на пол. Бэйкер хотела отодвинуть стул, чтобы подняться и собрать их, но ослабевшими пальцами только стиснула стол между ней и Джозефом. — Я вас не отвлекаю? — послышался со спины чей-то голос. — Отец, там… брат Джон звонил и… сообщал, что хотел обсудить что-то о Маккензи. — Хорошо. Спасибо, Итан, — ровным тоном сказал тот. Ответом была тишина, и Джозеф спросил затем. — Что-то еще? — Для Алекс приехала машина из Грандвью. Там… свежая рыба и припасы в основном. Они почему-то не стали отправлять их рекой, поэтому так рано. — Это может подождать? — Нет, я этим займусь, — осипшим голосом прервала Алекс, безнадежно попытавшись сохранить последние крохи достоинства. Она с трудом поднялась, вытирая мокрые щеки рукавом. — Всё в порядке? — Бэйкер видела с трудом: лицо Итана было смазанным из-за слёз, но он то её прекрасно видел. Алекс издала какой-то хриплый смешок. — Я не… ненавижу проигрывать в шахматы. — Ты всегда можешь взять реванш, — осторожно отозвался Джозеф. Он так и не пошевелился с того момента, как их беседа была прервана, и Алекс не знала, благодарна она за этот шанс или нет. — Скажем, в выходные. Или на следующей неделе. У Бэйкер под ногами всё плыло, словно она стояла не на твердом полу, а на ткани, которую кто-то куда-то тянул. Джозеф ждал её ответа и молчал, а Алекс просто не могла дать ему такого правильного ответа, которого заслуживали они оба. — Я… обязательно приду, — сказала она. — И… в выходные, и на следующей неделе. Лампочки гирлянды мерцали словно звезды: Алекс не могла перестать смотреть, даже когда закатывающееся в уголках гор солнце начало больно резать глаза. Девушка могла бы стоять так вечность и просто созерцать небо, купающееся в абрикосовых красках, но времени на это не оставалось даже в теории. Она надеялась, что ближе к пятнице всё прояснится, но Фэйт не становилось лучше — вестница скрывала это ото всех, даже от Алекс, хоть нужды в этом и не было, продолжала обманывать и себя. Бэйкер не знала как ей помочь и чувствовала себя из-за этого настолько беспомощно, что не знала, что делать и с кем об этом поговорить. Раньше — до жизни в церкви — удавалось задавать вопросы бутылке из бара или своему отражению в зеркале, но теперь она видела по ту сторону ничтожество, которое не могло дать ответов никому, в том числе и себе. Поэтому Алекс предложила Фэйт устроить что-то вроде семейного ужина — это не могло покрыть даже части того, что Бэйкер была ей должна, но больше у неё ничего не было. Семья помогла ей с подготовкой — несколько белых рождественских гирлянд, не привыкших появляться так рано, не могли считаться полноценными украшениями, но что-то невероятно притягательное было в мерцающих огнях над дверьми общего дома. Коди помогал их повесить: Итан подсадил его, и они около получаса сначала с помощью скотча, а затем гвоздей и молотка пытались соорудить всем жителям общины хорошее настроение. Мальчик был по-настоящему очаровательным, и Алекс с каждым днём видела в нём всё больше от маленькой Алекс Бэйкер, снабженной этим детским любопытством, которое могло покорить целый мир. Фэйт приняла просьбу Алекс взять его с собой без энтузиазма, но девушка была уверена, что он покорит и её тоже. В этом мире было так много плохого, — в их жизнях тоже — но дети, семьи и эти маленькие гирлянды могли изменить мир к лучшему. Как и Фэйт, Алекс не становилось лучше: она просыпалась в мокрой постели, и таблетки словно захватывали её в плен, потому что мешали прервать неприятный сон. И его приходилось досматривать раз за разом. В жаркие летние вечера после изнурительной и честной работы семья иногда возвращалась к самому прекрасному, что мог сотворить мир — к музыке. Алекс помнила это плохо, как и всё остальное, оставшееся по ту сторону удавки, но хотела наверстать упущенное, пока Маккензи предоставлял им такую возможность. Холли сказала, что Фэйт любила праздники, иногда даже слишком сильно, но в этот раз вестница отнеслась к идее неожиданно прохладно. Алекс её не винила. Вместо того, чтобы сдаться, она позаботилась о еде и о свободном времени, предупредила Джозефа. Коди предлагал сыграть в шахматы еще раз — Бэйкер нашла ему в общей библиотеке заумную старую книгу за авторством какого-то советского гроссмейстера, и он прочитал её от корки до корки, хотя вряд ли понял и половину. Игровая доска осталась в доме Джозефа, и теперь Алекс не могла войти и забрать её просто так. Блажь бы помогла не думать. Не думать и закрывать мысли от повторения слов, которые он сказал, и о которых явно не жалел. Бэйкер не удавалось разделить его точку зрения, поэтому она трусливо пряталась и делала вид, что всё осталось на своих местах, а не рухнуло ледником в океан, несший теперь на них огромную волну. Джон ранним утром был на острове проездом — брат почти убедил его остаться на завтрак, но тот всё равно уехал, в этот раз на восток, по направлению к тюрьме. Или в оранжерею, перед Алекс он не отчитывался, а та была слишком озабочена собственными делами, чтобы спросить. Она знала лишь только то, что тюрьма округа была под ежедневным наблюдением, и что люди Джона периодически докладывали на остров обо всех передвижениях Сопротивления. Маккензи не появлялся очень давно, будто решил пропасть с радаров и затем всплыть в другом месте. Алекс вспоминала Стива и надеялась, что этим местом не окажется церковь Отца. Благодаря свежей рыбе, которую прислали из Уайттейл, у них должен был быть потрясающий ужин — Алекс была привередлива в еде, но ей было уже достаточно того, что Фэйт была рядом, в безопасности. Музыку Бэйкер тоже предпочитала не такую, но других пластинок не было, а все «сектантские чарты», которые крутили по радио, уже знала наизусть. — Здесь на пластинках столько старья, — Холли склонилась над электрофоном, жужжавшим в общей столовой с самого утра, разглядывая название. — Но потом я вспоминаю, что мы с этими песнями одного возраста, и сразу становится не так весело. — Как говорится, у музыки нет возраста, — откликнулся Уолкер, сдвигавший столы в один большой. Были дни, когда на самом острове помимо охраны оставалось от силы человек восемь, и надобность в этом отпадала, но Алекс почему-то радовалась каждый раз, стоило семье собраться вместе. — Будут танцы? — поинтересовался Итан, и Бэйкер скривилась. — Почему нет? — улыбнулась Холли. — Будет весело. У них с Холли явно было разное понимание веселья. Алекс едва слышно фыркнула, села на стол с проигрывателем и продолжила перебирать грампластинки. — Фэйт хорошо танцует? — Бэйкер попыталась скрыть свое любопытство, но от собеседников это не ускользнуло. Холли загадочно приподняла бровь. — Ты удивишься. Алекс не успела ответить, потому что электрофон, издав кошмарный пружинистый звон, вдруг замолчал, оставляя их четверых в недоумении. — Накрылись танцы? — спустя секунду тишины поинтересовалась Бэйкер, и Итан склонился над столом. — М, — мужчина захлопнул крышку аппарата. — Наверное, контакты опять отошли. Починю до ужина. — Что угодно, лишь бы увидеть, как Фэйт танцует? — беззлобно поддела Холли, но Итан её проигнорировал, собрал электрофон, отсоеденил его от сети и вышел с ним на улицу в поисках инструментов. Когда женщина перевела взгляд на Алекс, та пожала плечами: — Не умею танцевать, даже не думай. К концу рабочего дня начали подтягиваться другие люди — уже один запах рыбы заставлял Бэйкер пятиться к выходу или болтаться на улице, пока он не выветрится, но она терпела и в итоге дождалась Фэйт. — Тебе лучше? — безнадежно спросила Алекс, вглядываясь в её безмятежное и серое лицо. Вестница незаметно улыбнулась, созерцая почти сервированный стол и снующих людей — она была в белом лёгком свитере на голое тело, но Алекс догадывалась, как жарко ей было на самом деле. — Я буду в порядке, — отозвалась Фэйт, складывая болезненно тонкие руки на груди. — Финнеас еще не приезжал? Её это заботило даже больше, чем ужин, над которым Алекс тряслась целый день, но девушка лишь нахмурилась. — Наверное, застряли где-нибудь из-за тумана. — Он успеет к ужину? — Не думаю. Джозеф придёт, и мы начнем, — осторожно сказала Бэйкер, наблюдая за тем, как Фэйт медленно перекачивается с пятки на носок с этим отсутствующим выражением лица. Итан починил поломку, как и обещал, но вестницу музыка не радовала. Если она вообще слышала её. Алекс надеялась, что беспокойство Фэйт было связано лишь с тем, что в случае смерти Финнеаса ей будет сложно отрицать свою вину. И что её настроение — это последствие Блажи, а не обида. За ужином было очень шумно — Бэйкер не любила большие компании, но когда увидела, как Джозеф улыбается, когда кто-то шутит, или когда смеется, то была готова делать что угодно ради этого. Даже есть чертову рыбу и слушать виниловое старьё военных времён. Вся эта смесь — душный запах, отсутствие чувства голода, хоть желудок практически умолял о еде, звон в ушах от чужих голосов и горячая лава, бесконечно перекатывающаяся в голове — заставляла быть рассеянной. Алекс пыталась следить за разговором, но теряла нить, не успевая даже ухватить её, так было нехорошо. Возможно, ей на самом деле стоило перестать слушать собственную совесть и выпить немного Блажи. Совсем немного, чтобы она растворилась на языке и в носу, а в ушах перестало шуметь. Фэйт вела себя непривычно тихо; она сидела по правую руку от Джозефа и если чувствовала то же самое, что и Алекс, но во сто крат сильнее, то не подавала виду, прислушивалась к чужим шуткам и даже иногда улыбалась. — Тебе стоит поесть, — сказала она, когда заметила, что Бэйкер наблюдает за ней уже какое-то время. — Да, я… — девушка выскользнула из этой горячей хватки во мгновение, чтобы вернуться к реальности, — мало ем. — Тоньше не станешь, — сказал ей Итан, и Алекс скривилась. — Ешь. Иначе унесет первым встречным ветром. — Как мило. — Еще могут взвалить на плечо и унести по своим делам, — с усмешкой продолжил Верный. — Мне в последнее время часто этим угрожают, — парировала Алекс, возвращая внимание к своей тарелке. — Может, пора задуматься? Алекс казалось, что она единственная из присутствующих понимает, как бесполезно для неё тренироваться вместе с новобранцами и Верными, потому что со своим ростом она не то что не причинит вреда, она не сможет допрыгнуть до обидчика. Но слова Итана в этот раз на самом деле заставили крепко задуматься. Стрельба — это еще не всё, потому что однажды она окажется без оружия, и точно не должна позволить причинить вред себе или семье. В разгар ужина приехал Финнеас — он явился без предупреждения, хотя на пропускном пункте заранее должны были уведомлять о любых гостях, даже таких, как доктор Фини. Он выглядел не хуже, чем обычно: широкоплечий, высокий и свежий, словно только что вернулся с курорта, а не с зоны боевых действий. Алекс раздражала эта легкомысленность, как она окрестила настроение врача, и больше всего её раздражало то, что Фэйт была ему как-то по-особенному рада. — Ты приехал, — констатировала вестница, сделав попытку подняться со стула, но когда Финнеас махнул рукой, она послушно опустилась обратно. Что-то происходило между ними обоими, что-то, что Алекс заметила, но пока не могла объяснить. — Я ведь обещал, — добродушно отозвался он, проходя в столовую, чтобы поздороваться. — Отец. И… Алекс? Он помнил её имя, но зачем-то предпочёл указать на обратное. Вместо приветствия Бэйкер спросила: — Почему ты здесь, а нас никто об этом не предупредил? — она пыталась сделать голос более оживленным, но получилось так грубо, что Фэйт перевела взгляд в сторону Алекс. — Решил сделать сюрприз, — сказал он. — И ведь получилось. Как твое самочувствие, Алекс? — Прошу прощения? — Твое самочувствие, — повторил Фини, улыбнувшись, когда Фэйт предложила ему присесть. — Здоровье наладилось после того инцидента? Я спрашиваю не как врач, а как член семьи. Джозеф, сидящий рядом с Алекс, мог услышать, как медленно она сначала втягивает воздух, а затем выдыхает, чтобы не сказать лишнего. — Очень тактично, Фини, — заметила Холли. — Наладилось, — неестественно ровным тоном отозвалась Бэйкер спустя секунду. — Благодаря поддержке Фэйт и… Джозефа. Алекс пыталась игнорировать факт произошедшего, но синяк вскоре не просто не исчез, он обзавелся огромным рваным шрамом, который мог рассказать любопытную историю каждому, и его не удавалось полностью прятать ни под рубашками, ни под свитерами. Каждый член семьи об этом знал, только не говорил вслух. — Рад это слышать, — голос Финнеаса не выражал сказанного, но мужчина всегда таким был, с этим вечно непроницаемым лицом и неживыми глазами, прячущимися за линзами очков. — Как добрался? — полюбопытствовала Фэйт, когда увидела, что Алекс помрачнела, не желая продолжать этот диалог. — С комфортом. Я ездил в Уайттейл, чтобы посмотреть, не осталось ли чего-нибудь от старых записей Питера, н-но… Алекс мысленно поблагодарила Бога за то, что в бункере всё сгорело подчистую — чем бы Джейкоб там ни занимался, и что бы они с Питером еще ни планировали сделать, теперь это всё было предано забвению. Бэйкер была сыта по горло и Судьями, и рассказами Уильямса об этих исследованиях, поэтому не была готова брать это всё под свою ответственность. — Тебе очень повезло не оказаться там во время взрыва, — напомнил Итан. — Еще один подарок Господа, спасибо, что напомнил, это… действительно важный день. Я как раз ехал туда в ту ночь, — он обратился к Джозефу, словно пытаясь выдавить из него хоть каплю сочувствия, но тот промолчал. — И раз уж Уайттейл теперь распоряжаешься ты, — Алекс вскинула голову, когда поняла, что Финнеас говорит с ней. — Я бы хотел получить разрешение занять старую больницу. — Джейкоб не хотел тебе её отдавать? — спросила Бэйкер. — Это была лаборатория Питера, — пояснил Фини. — Но время идет, а порядки меняются. Я подумал… — Поговори об этом с Итаном, — отрезала Алекс. — Теперь он моя правая рука, можешь смело к нему обращаться, и мы это решим. — Приму к сведению, — кивнул врач, отводя свой любопытный взгляд от Бэйкер. Неужели по ней было так видно, что Блажь подкосила её, и теперь из-за неё она выглядит настолько жалкой?.. Алекс вздрогнула, когда под столом рука Джозефа легла на её колено. — Всё в порядке? — спросил он, хотя лучше других знал, как Бэйкер относится к Финнеасу и тому, что он делает. Этого не было способно изменить ни время, ни чужой авторитет. — В полном. Почему ты спрашиваешь? — ровно отозвалась она. Джозеф лишь терпеливо вздохнул и не стал отвечать. Вместо этого он обратился к Фэйт: — Когда вы собираетесь уезжать? — Завтра на рассвете, — сказала она. — Обещали настоящую бурю, не хочу оставлять поездку во власти погоды. — Попросить Джона, чтобы он поехал вам навстречу? — спросил Джозеф, и вестница с едва заметной улыбкой покачала головой. — Не хочу отвлекать его от работы. — Тогда возьмешь охраны побольше, — сказала Алекс. Это не было ни вопросом, ни просьбой, и Фэйт усмехнулась. — Итан… — Я это устрою, — мгновенно отозвался тот. — Тем более, что в последние несколько дней Сопротивление начало копошиться сильнее, чем обычно. Бэйкер прикусила язык, когда поняла, что хочет снова поднять вопрос о поездке вместе с Фэйт и остальными. Это было так неприятно замалчивать, что девушка нервно дернулась, пытаясь удобнее устроиться на стуле. По крайней мере она позаботится о том, чтобы у вестницы было достойное сопровождение на время этой поездки. — Как вы познакомились с доктором Финнеасом? — спросила Алекс, когда ужин подошел к концу, а люди разбрелись по столовой: кто-то помогал собирать посуду, другие до сих пор сидели за столом и общались, а Бэйкер осталась в компании Фэйт и Джозефа. Фини всё еще находился в поле видимости, шутил и слушал чужие истории, но был далеко от них троих, только поэтому Бэйкер решилась на этот вопрос. — Его всегда наука интересовала больше, чем всё остальное, — пояснил Джозеф, в то время как Фэйт неопределенно повела плечами в ответ. — Это и было причиной его присоединения к семье. Было больше похоже на эгоизм, чем на научный интерес, но не Алекс было его судить — она лучше других должна была это понимать. — Вы ведь начали свою деятельность на востоке, — сказала Бэйкер. — Значит, он должен был быть одним из первых. — Не совсем, — мягко поправила Фэйт. — Он выразил желание работать с семьей, только когда мы обнаружили Блажь и… действие, которое она способна произвести на человека. Возможно, тогда никто и не догадывался, что из себя представляют красивые белые цветы. Возможно, люди даже любили их когда-то давно. Было уже поздно, почти полночь: обычно все укладывались после десяти, но сегодня люди будто почувствовали ощущение семейного праздника. Внутри помещения было очень душно, и даже открытые окна не спасали положения, потому Алекс вышла на улицу, чтобы немного подышать. Когда она закрыла за собой двери, то поняла, что музыку слышно даже снаружи — дом мерцал в этих белых огоньках, через зашторенные окна были видны силуэты людей, все присутствующие радовались жизни, несмотря на потери и глубоко спрятанный страх, и вместе с музыкой всё это создавало неповторимую симфонию, которую было невозможно описать словами. Какое-то время девушка по привычке постояла у самого порога, но затем сдалась и, прислонившись лбом к холодному столбу, замерла, созерцая низину Холланд, которую отсюда было почти не видно. Еще вчера Фэйт сказала, что у неё нет никакого плана, только идеи — она замечательно умела переобуваться в подходящий момент, и Алекс пыталась сказать себе, что её отношение к Финнеасу вызвано лишь вежливостью и присутствием свидетелей, но не могла. Вестница бы лишь добродушно посмеялась на подозрения Бэйкер, и эта ревность была настолько необоснованной, что становилось стыдно, но уже за себя. На холоде здравый рассудок постепенно возвращался, а расплавленные мысли вновь обретали форму. Бэйкер никогда не думала, что ей придется вот так «остывать», но чувство самоконтроля за последние месяцы ослабело настолько, что не просто дало трещину, а было готово развалиться на части. Алекс почти уснула, прислонившись лбом к столбу, когда скрип двери и прорвавшаяся музыка потревожили её; быть в полудреме оказалось настолько изумительно приятно, что девушка открыла глаза, только когда знакомый голос с ней заговорил: — Пытаешься заболеть? — Мне жарко, — приглушенным тоном ответила Бэйкер, поднимая на Джозефа взгляд. Тот лишь секунду смотрел на её домашнюю одежду, прежде чем вздохнуть и начать расстегивать пиджак. Алекс пыталась протестовать, но очень вяло — Сид придержал её за плечи, когда накинул сверху свой пиджак. — Ты хорошо себя чувствуешь? — Бэйкер повернулась, и он дотронулся до её щеки, чтобы навскидку измерить температуру. — Я пытаюсь отказаться от Блажи, — ответила Алекс. — Возможно, когда-то подхватила простуду, возможно, у меня слабый иммунитет. Аманда сказала, что если я буду пить её и дальше, то снотворное не подействует. — Смелое решение, — Бэйкер не ждала, что Джозеф выскажется в её защиту, поэтому удивилась. — Стало легче? — Нет, не стало. — Высказать догадку? — Алекс с сомнением кивнула, оборачивая руки вокруг пиджака, чтобы закутаться в него поплотнее. — Кошмары мучают тебя по причине, которую ты прекрасно знаешь и сама: ты устала, много пережила и наверняка чувствуешь, что должна с кем-то поговорить. — Я чувствую, что всё выходит из-под контроля. Дело не в разговорах или… усталости. — Фэйт? — В том числе. Я не могу контролировать её, Маккензи, завтрашний день, я… чувствую себя беспомощной из-за этого. — Единственное, что ты можешь контролировать — это себя, — Джозеф протянул руку, чтобы дотронуться до её плеча, будто смахивал невидимую пыль, хотя они оба знали, что это не так. — Попробуй начать с этого. Себя контролировать было очень сложно, особенно когда всё в Алекс отчаянно требовало Блажи и не смирялось со временем, на что она так надеялась. — Мне жаль, что я поставил тебя перед таким выбором, — сказал Джозеф, продолжая разглядывать её нахмуренное лицо. — Я сама об этом думала, поэтому… сделала свой выбор. Тебе не за что извиняться. — Об этом я и хотел поговорить. Ты решила остаться. Джозеф замолчал, буквально сверля Бэйкер взглядом, и девушка вдруг поняла, что он чего-то ждет от неё. — То, что ты сказал тогда — это правда? — Разве я когда-нибудь тебе врал? Мне не стыдно в этом признаться, а что насчет тебя? — Я… не… — Алекс опешила от этого вопроса и потупила взгляд, пытаясь куда-нибудь спрятаться. — Я не хочу уезжать. И не хочу отвечать, потому что боюсь всё испортить. Джозеф терпеливо вздохнул и сделал шаг вперед, чтобы взять Алекс за руку. Она вздрогнула от этого прикосновения, но не отступила. — Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя беспомощной. Не позволю, чтобы просыпалась от кошмаров в одиночестве или оставалась одна хоть на день. Хочу разделить с тобой свой дом и свою семью, — сказал Сид, и девушка затаила дыхание, не понимая, чего хочет больше: услышать продолжение этих слов или уйти прямо сейчас, потому что стыд напополам со страхом уже пролезали за шиворот. — Окажешь мне такую честь? Джозеф умел прятаться за словами так, что Алекс никогда до конца не понимала, с чем имеет дело и на что соглашается, но в этот раз сказанное было настолько прозрачным, что она растерялась. — Это… предложение? — на выдохе произнесла она, поднимая взгляд на Джозефа. Тот с трудом подавил улыбку. — Да, — сказал он. — И моё обещание тебе. Их отношения с самого первого дня нельзя было назвать обычными, и только после этих слов Алекс это поняла. Она вздрогнула, когда услышала в доме чей-то смех и вдруг осознала свой страх перед тем, что этот момент способен испортить кто-то посторонний. Он был прав, потому что Бэйкер не могла пройти этот путь без весомой причины, и если она была до сих пор жива в то время, когда остальные умирали — в том, что происходило между ними был смысл. И Его воля. Утро выдалось безрадостным; еще до рассвета в небе начало греметь, и Алекс видела из окна своей комнаты каждую вспышку, которой озарялось небо. Раньше всегда было страшно, потому что грозы шли рука об руку с надвигающимся торнадо, но здесь, в этом доме, на этом острове и в окружении семьи Бэйкер чувствовала себя в безопасности. Люди разошлись спать еще около двух, и несколько часов прошли в абсолютной тишине — Алекс сознательно отказалась пить снотворное, но теперь, лежа в этой темноте, чувствовала, как быстро и тревожно бьется сердце. Бэйкер не привыкла ни обсуждать свои чувства, ни выражать их, поэтому и на этот раз отмахнулась, когда мысли снова привели к Джозефу; она попыталась перевернуться на спину, но боль от ран заставила передумать, и девушка, шипя сквозь зубы, вернулась в прежднее положение, лицом к окну, из которого то и дело вырывались вспышки света. Алекс хотела рассказать об этом Фэйт. Поделиться своими переживаниями или получить совет, на который не была способна сама. Сейчас, в одиночестве и темноте, она обдумывала разговор и с каждой минутой убеждалась в том, что Джозеф, которого она знала, не стал бы предлагать подобное, а она — соглашаться. Девушка считала минуты до того, как у Фэйт прозвонит будильник, и собиралась с силами подняться. Спина давно стянулась коркой, которая болезненно чесалась и заставляла раздирать раны до крови; Алекс с таким же шипением сползла с кровати, стараясь не тревожить шрамы. Так же в темноте рассеянно оделась, дрожащими и мокрыми пальцами застегнула под горло рубашку и закрыла окно, из которого внутрь всю ночь тянуло холодом. — Ты не едешь? — Коди единственный пока не знал об этом и застыл в недоумении после того, как Фэйт открыла дверцу машины для него. В такое раннее время многие еще спали, но отец мальчика вышел, чтобы попрощаться с сыном. Ему не разрешили поехать с ним, но Итан согласился взять его на попечение, как солдата, потому что Алекс настояла. После курса тренировок он мог попросить Отца отправиться в бункер Фэйт и остаться там, чтобы продолжать искупать свою вину перед сыном, но до этого было еще очень далеко. Вся семья извлекла урок из этого происшествия, он — в первую очередь. — Мы все исполняем свое предназначение, — сказала Алекс, склоняясь так, чтобы быть с Коди на одном уровне. — Помнишь, о чём мы с тобой говорили? — Защищать Фэйт, — так же тихо ответил мальчик, будто считал их уговор тайной. Бэйкер улыбнулась этой мысли и потрепала Коди по плечу. — Не забывай об учебе, — сказала Алекс, подняла глаза на вестницу, стоявшую неподалёку у машины, и попросила. — Свяжись с нами, как доберётесь. — Джон будет ждать вас в оранжерее, — добавил Джозеф, и Бэйкер ощутила волну беспокойства от того, что не может ни присоединиться, ни изменить что-то. — Мы вернемся уже с Маккензи, — пообещала Фэйт. Алекс хотела напомнить ей о том, что это довольно самоуверенно с её стороны, но не решилась. Финнеас со скучающим видом ждал около машины, пока они прощались, и Алекс сказала, когда убедилась, что остальные не слушают: — Защищай её. Даже ценой остальных.