«…Господи! сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? до семи ли раз? Иисус говорит ему: не говорю тебе: до семи, но до седмижды семидесяти раз». От Матфея 18:21–22
Джозеф смотрел на неё слишком долго — смотрел и молчал, будто думал, что Алекс скажет что-то, способное склонить его к правильному решению. Но Бэйкер сохраняла тишину и не решалась опускать взгляд, затравленный, жалкий, почти умоляющий. — Что мне сделать? — наконец спросила она, когда поняла, что Отец колеблется. — Чтобы ты простил меня. — Молись, — незамедлительно ответил он, будто недоумевал, что Алекс этого не понимает сама. — Не у меня ты должна просить прощения. Бэйкер помнила каждую молитву наизусть еще с приюта, но с каждым разом слова в голове менялись и ползли в сторону Откровения как ужи в высокой траве к чужим ступням. Так однажды в её мыслях появились слова об Отце, о желанном Эдеме и семье: Алекс сложила руки и склонила голову, пытаясь отыскать правильные просьбы. Он всегда слушал, но никогда не отвечал, Он следил за Маккензи и позволил ему направить руку на Джейкоба, потому что считал, что Бэйкер должна была занять его место и оказаться подле Отца, Он считал, что Алекс должна была понести наказание за ложь своему мужу, но не мог сделать Фэйт мученицей по её вине. — Вслух, — Джозеф не приказывал, но девушка осеклась на середине своих мыслей, когда его рука опустилась к шее и плечам, словно подбадривая. Просить защитить Фэйт не было смысла, но Алекс могла попросить за Маккензи, которого ненавидела и боялась, пусть никогда и не знала. Найти в своем сердце место прощению. — Ты — сама жизнь и сама любовь, — Алекс уже не понимала, к кому обращается, но почему-то вспомнила тот день, когда стояла рядом с Сидом на коленях в церкви. — И вселенная исполнена следов твоей любви и благости. Пусть Твоя рука направит Маккензи к свету и… помешает причинить боль. Покажи ему правильный путь. Бэйкер не знала, что ещё может сказать, потому что ответа не было — она даже не знала, имеет ли смысл молиться, но Джозеф в это верил, значит и она должна. — Ты похожа на неё, — неожиданно признался он, и Алекс вскинула глаза. — Когда я только встретил её, она была еще совсем юной. Боролась со внутренними демонами. Страдала. В одиночестве. Она была совсем как ты. В голосе Джозефа было что-то неузнаваемое, и Бэйкер задержала дыхание, пытаясь понять перемену. — Наверное, именно поэтому она и полюбила тебя. Хотела сделать для тебя то же самое, что и я много лет назад сделал для неё. — Она сделала. — Да, — с уставшей улыбкой признал Джозеф. — В тебе хватает сострадания даже для чужих людей, и ты — как она когда-то — готова просить за каждого грешника. — Фэйт хотела для нашей семьи только добра. — Поднимись, — Джозеф не стал объяснять, и Бэйкер подчинилась. Он взял её за плечи и продолжил. — Вера всегда была для нас краеугольным камнем, потому что без неё все теряет смысл. Я знаю это. Господь знает это. — Фэйт боялась рассказать тебе правду, — Алекс не знала, как задать правильный вопрос, и Джозеф усмехнулся. — Почему? — За столько лет она совершала множество ошибок, но всё равно боится наказания. Фэйт знала, что Джон будет наблюдать за каждой её ошибкой: она не была злой, не была грешницей, просто умело, как могла, разыгрывала имеющиеся на руках карты. — Ты хочешь наказать её?.. — Не я, Господь накажет. В свое время он выговорит всем согрешившим. — А покаявшихся простит. — Она вернётся, Алекс, — сказал Джозеф. — А когда вернётся и покается, получит прощение. — Что, если нет? — эта мысль теплилась на языках у них обоих, но только у Бэйкер хватило смелости высказаться. — Что, если она мертва? Что, если Маккензи надругался над её телом, над… нашей верой? Наша семья уже говорит об этом так, будто знает. Что, если он затем придёт за Джоном, за… за тобой?.. И за ней тоже — Алекс раньше не думала об этом, но назначение на роль вестника было не только знаком доверия Отца, это был постамент, утягивающей её ввысь от остальных. Как раз на уровень внимания Маккензи. — Тогда нам придётся принять Его волю. Ты должна понимать, что мы все в Его руках и следуем давно известному пути. Чем больше Алекс слушала Джозефа, тем больше осознавала собственный фатализм — Бог мог наградить их силой воли, но существовал над временем, а потому знал, чем всё завершится. И если Фэйт была мертва, если лежала в канаве удушенная руками Маккензи, то не смог — и не стал бы — делать ничего, чтобы это предотвратить. Потому что так было нужно. Фэйт не боялась смерти, подумала Алекс, и знала, что не сможет её избежать. Бэйкер надеялась только, что Господь даст ей еще один шанс. Последний. — Я не думаю, что справлюсь с этим, — севшим голосом выговорила девушка. — Я уже не справляюсь. Мне страшно. — Я знаю, — эхом откликнулся Джозеф. — Но страшиться стоит только Бога. Наша семья сделает всё, чтобы Фэйт вернулась, но найди в себе силы довериться Его воле, не опускайся до страха. Алекс кивнула, и они какое-то время провели в молчании. Бэйкер не хотела навязываться, но не знала, под каким ещё предлогом сможет остаться здесь. Джозеф напомнил о себе, когда дотронулся до плеча и попросил: — Расскажи мне о Блажи. Это уже не было тайной, но девушка всё равно заострила внимание на лице Сида, попытавшись понять, о чём он думает. Джозефа никогда нельзя было назвать человеком, полным эмоций, но Алекс говорила себе, что встретила его в момент, когда у него не осталось в жизни ничего, кроме усталости. Должно быть, только поэтому мысль о смерти Фэйт давалась ему чрезвычайно легко — это должно было её злить, но затем она снова и снова вспоминала о Джейкобе. После этого события и для него, и для Джона жизнь превратилась в какой-то транс, выходом из которого был один только Коллапс. — Что ты хочешь знать? — подумав, спросила она. Фэйт бы попросила её следить за языком и осторожно выбирать слова, но Алекс надеялась, что может доверять Джозефу — если не ему, то кому тогда?.. — Всё. Будь уверена, правда облегчит твою душу. — Фэйт не виновата, — Сид молча кивнул в ответ на её слова, призывая продолжить. — Они с Финнеасом думали, что это лекарство, но Блажь не лучше наркотика, она… только разрушает. — И когда вы собирались рассказать мне об этом? — Когда Фэйт поправилась бы, — честно сказала Алекс. — Финнеас понимал, к чему всё идет, поэтому предал нас. Джон не верит в это, но больше некому. Джозеф наконец отпустил Алекс, и она моментально почувствовала знакомые холод и одиночество. — Блажь нужно уничтожить, — продолжила девушка, натыкаясь на равнодушное молчание. — Ей было тяжело? — тихо спросил Джозеф, и Бэйкер вздрогнула. — Да. — Она не справилась бы с этим. — Я считала, что Блажь и для меня станет ответом, — сказала Алекс. — Но затем нашла в себе силы отказаться от неё, потому что доверилась семье. — Фэйт никогда не рассказывала, кем была до встречи с нашей семьей? — спросил вдруг Отец, и Алекс осеклась. — Разве это важно? — растерялась девушка. — Она говорила, только, что познакомилась с тобой где-то на востоке. Вестница не любила рассказывать о себе, а если речь и заходила, то только о каких-то мелочах: вкусные яблоки похожие на те, которые она пробовала в детстве, старые воспоминания о фотографиях с ветряками и мельницами, полевые цветы, знакомые книги. — Наш дом находился там, — пояснил Джозеф. — Ни одна церковь не захотела слышать наше учение, поэтому мы принимали любую доброту местных. И были рады каждому. Фэйт было семнадцать, но она уже считала себя потерянной для общества, даже пришла к нам впервые не из нужды и даже не из любопытства. Наверное… от отчаянья. Как человек под водой пытается сделать вдох. Алекс всё больше и больше понимала, что никогда не знала настоящую Фэйт, только притворялась, что они близки. — Сначала она просто приходила и слушала, — продолжил рассказывать Отец, — затем стала оставаться с нашей семьей на ночь. Так поступали все, и мы с братьями были рады приветствовать всех. Но когда семья разрастается, заметить змей всё сложнее — мы сталкивались с насилием, с убийствами, нам приходилось судить и изгонять из неё, чтобы сохранить, что имеем. Фэйт же принесла в нашу семью воровство. Её было несложно в этом уличить, потому что она не была плохим человеком, только зависимой, не могла контролировать себя, лгала. — Это не то же самое, — горячо возразила Бэйкер. — Она боролась с Блажью, я видела это. — Я бы хотел верить в это, — эхом откликнулся Сид, и Алекс скривилась. — Она сильнее, чем ты думаешь. Джозеф протянул руку, чтобы дотронуться до лица Алекс и пальцами вытереть её мокрое лицо — она только тогда поняла, что слёзы катятся по лицу, а она даже не пытается их остановить. — Как я и говорил, — сказал Отец, прежде чем отступить от неё. — Сострадание и вера в каждого грешника. Должно быть, ты сейчас больше похожа на Фэйт, чем она на себя. — Не говори так. — Фэйт знала, что не справится, — сказал Джозеф. — Только поэтому молчала. — Ты сказал мне простить Маккензи, — зло выговорила Алекс. — Сказал простить твоего брата. И я тебя послушала. Кто ты, если не сможешь простить её?.. — Человек, — с невыразительной горечью отозвался Отец. — Уже поздно, Алекс, иди отдыхать. Мне надо подумать. Она вышла на улицу и какое-то время стояла неподвижно, с трудом уцепившись за стену дома — ей виделось во сне, как Фэйт исчезала, и ничего не могло быть хуже бессилия, с которым она смотрела за этим. Словно тебя держат под водой и ждут, пока ты захлебнёшься: Бэйкер даже не могла сдвинуться с места, и только потом поняла, с каким трудом ей дается каждый вдох. Злиться на Джозефа было бессмысленно, но она злилась, сама не понимая, почему. Утром, когда обход и забота о раненых были окончены, Алекс, как и обещала, навестила Вёрджила Минклера. Джон отдал ему свободную комнату в доме, где жили вестники: только так семья могла быть уверена, что мэру никто не причинит вреда, и что он сам не сбежит. По правде говоря, он и не собирался — когда Алекс, постучавшись, вошла в спальню, мужчина за своим столом что-то сосредоточенно писал. — Не помешаю? — удостоверилась она, прежде чем закрыть с собой дверь. В комнате было душно, а за закрытыми шторами во всю светило упрямое утреннее солнце, за которым Алекс уже успела соскучиться. Она бы хотела провести этот день снаружи — пообщаться с приезжими, привести в порядок церковь, заняться списками выживших, но затем вспоминала, что каждая стычка с людьми из бункера неизбежно напоминает о Фэйт и о неизвестности её судьбы. — Это всё-таки ваш дом и вы здесь… устанавливаете правила, — рассеянно сказал Вёрджил. Его голос был слишком угрюмым. Бэйкер знала, что мэра кормили и позволяли прогуливаться по второму этажу дома, — о свободе действий свидетельствовало и отсутствие наблюдателей — но ему этого видимо было недостаточно. — Если вы о том, что вас не выпускают из дома, — заметила Алекс, — сомневаюсь, что вам бы захотелось видеть то, что происходит снаружи. — К сожалению, шторы всё еще открываются, — с неловкой усмешкой отозвался мужчина. — Много погибших?.. — Поисковые работы ещё не завершились, у нас… осталось очень мало людей, — сказала девушка. — Надеюсь только, что все они умерли во сне, как… от угарного газа. Это даже звучало отвратительно, поэтому Вёрджил и ответил не сразу. — Вы нашли Фэйт? — спросил он, и Алекс покачала головой. — Маккензи? Эрла или Камерона? — Джон не сказал вам?.. — Бэйкер не смогла скрыть удивления. Видимо, у него были другие дела помимо злорадства. — Они… хм. Шериф и маршал были убиты в оранжерее. Не знаю, церковью или… Вёрджил промолчал, и Алекс зачем-то добавила: — Вы ведь понимаете, что наши люди должны были защищаться. Тут была их общая вина: церковь хотела выманить Маккензи, а сопротивленцы целенаправленно ехали убивать эдемщиков, поэтому было поздно кого-то обвинять или судить. — Их… их семьи должны знать. Всё, что Бэйкер хотела знать, так это то, что её Фэйт жива, в тепле и безопасности. — Маккензи всё еще где-то там, вместе с нашей вестницей, в лесу. Вы помните, что мы хотели сделать? — Написать обращение. Я не думаю, что Уилл послушает, он… не любит слушать. — Уилл? — Бэйкер вскинула брови. — Уильям Маккензи? Я не… я даже не думала о том, что у него может быть имя. — Он на него и не откликается. Эрл называл его так, больше никто. — Значит, Маккензи послушал бы своего шерифа? — Он уважал его, но… не после того, через что прошел. — Блажь? — уточнила Алекс. Она так и не села, не стала доставать запасённую бумагу, чтобы записывать слова Вёрджила, поэтому только сейчас вспомнила о приготовлениях. Честно сказать, было бы проще, будь тут её магнитофон, но просить об этом, всё равно что добровольно давать Джону лишний повод. — Вы и без меня знаете, что она способна сделать с человеком. — Может быть такое, что Уильяму нужна Фэйт? — спросила Бэйкер. — Потому что она источник Блажи и сможет обеспечивать ею?.. Вёрджил колебался с ответом. — Я не знаю. Вы ведь отравили воду, он мог пить её разбавленной из Хэнбейн. Алекс на собственном опыте знала, что разведённая Блажь вскоре перестает приносить радость — как наркотик, которого требуется всё больше и больше, чтобы насытиться. — Какой он? — вдруг спросила Бэйкер. — Уильям. Какой он человек?.. Мужчина рассеянно хмыкнул и вскинул глаза, будто пытался припомнить. — Вспыльчивый, — сказал он спустя какое-то время, словно долго выбирал нужное слово. — Эрл привязался к нему, говорил, что это всё из-за Блажи и войны, которую он прошёл. Алекс не хотела даже на мгновение допускать мысль, что Маккензи был похож на остальных — всего лишь хороший человек, с которым случилось много плохого. — Он раньше был другим? — предположила девушка, зачем-то продолжая развивать неприятную мысль, и Вёрджил пожал плечами. — Наверняка. Как я уже говорил, у Эрла… был нюх на хороших людей, он не мог ошибиться. Вы знали, что его друг был в плену у Джейкоба? — В плену, — уточнила Алекс, потом подумала о старшем Сиде и рассеяно хмыкнула. Прибыв в округ Хоуп, полицейские заранее приговорили себя к сортировке, через которую проходил любой член церкви. Девушка не знала, стоило ли называть это пленом или позволять так выражаться Минклеру. Отец решил оставить его здесь, значит желал, чтобы этот человек присоединился к их семье. Алекс начала думать о том, что на её месте ни Джон, ни Фэйт не стали бы так просто глотать подобные слова. — Что бы вы ни думали, это незаконное удержание, — сказал Вёрджил и добавил, когда понял, что Алекс хочет возразить. — Я знаю, что у Джона найдутся аргументы не в мою пользу, но всё-таки его здесь нет. Не знаю, каким был Маккензи до Хоупа, но не лучшая идея угрожать человеку жизнью его друзей. — Вы говорите о Хадсон, — догадалась Бэйкер, и Минклер кивнул. Это имело смысл. Маккензи не пытался разрушить их семью, он хотел освободить своих друзей. Бэйкер молчала слишком долго — вспоминала слова Джозефа о том, что должна была простить полицейского, как он простил его за убийство Джейкоба. Вспоминала то, что он простил убийцу его родного брата, но не смог простить Фэйт, и ей становилось невыносимо больно и обидно. — Что вы собираетесь делать? — перебил ход её мыслей Вёрджил, и Алекс, шмыгнув носом, рассеянно подвинула стул, чтобы сесть. Надеяться на обмен не стоило — Джон ни за что не согласится отпустить Хадсон, наверное, в этом уже не было смысла. Алекс считала себя сильной, но Сиду потребовалось всего несколько дней, чтобы сломить её изнутри. Подруга полицейского же провела в компании Джона много долгих месяцев: он не распространялся об этом, но наверняка и её мысли уже были не теми, что раньше. — Возможно, стоит обратиться к нему словами шерифа. Сказать, что он здесь, в безопасности, и что мы все ждем капитуляции помощника. — И вы думаете, он послушает?.. — Он один, он враг всех жителей округа, особенно теперь, когда они знают, что он сделал с бункерами, — Алекс несдержанно принялась загибать пальцы. — Ночью холодно, он голоден, и он с пленницей, которой с каждым днём будет становиться лишь хуже. Если он где-то в здешних лесах, то наши охотники найдут его. Если укрылся у кого-нибудь, тем лучше, я буду знать, что Фэйт хотя бы не будет голодать и мёрзнуть. Если бы она была на месте Маккензи, с покалеченной ногой, посреди недружелюбного холодного леса, то сдалась бы. Но Алекс не была на месте Маккензи, а отчаянье могло привести его к мысли о жертве. Никто не мог запретить, поэтому Бэйкер вывела Минклера на вечернюю службу: во внутреннем дворе уже было не так многолюдно, потому что большая часть местных жителей разъехалась по домам. Алекс до конца ждала ножа в спину, но когда последняя чужая машина покинула остров, здесь воцарился покой. Многие церковники узнавали Вёрджила, — она не сомневалась, что и мэр помнил поимённо большую часть жителей своего округа — но не заговаривали с ним, только провожали взглядами. Минклер чувствовал себя гораздо свободнее, чем в первый день своего пребывания на острове, и Бэйкер не знала, требовалось ли ему лишнее подтверждение того, что он не пленник. Она не могла назвать это уважением, заранее готовила себя к тому, что в новом мире не будет смысла в нынешней власти, поэтому предпочитала думать, что дело в том самом сострадании, о котором говорил Джозеф. Его не было за ужином, и почти весь день он провел у себя — возможно, разговаривал только с Джоном по рации, если их ссора сошла на нет. Алекс не нужно было знать, в чём дело, потому что любой разговор сейчас сводился к Фэйт. Младший Сид вряд ли испугался её мнимых угроз, но прилагал все силы (или только делал вид) к поиску их сестры. Алекс ожидала, что Вёрджилу будет неуютно находиться в церкви с остальными, но он ни слова не сказал против, выслушал речь Отца и даже присоединился к молитве — всё-таки Бог был один, и не было никакой разницы, в чьей компании приходилось обращаться к Нему. Джозеф не удивился, увидев, что у Бэйкер появилась компания, но заговорил с ними уже после окончания службы, когда часть прихожан разошлась. Раненым, которых расположили здесь в суматохе, нашлось место в домах, лавки и стулья вернули на место, но церковь из-за отсутствия сена и цветов на полу выглядела обнищавшей. К тому же запах бинтов, гноя и лекарств впечатался в стены, и от него нигде нельзя было спрятаться. Алекс планировала остаться здесь и привести церковь в порядок, приобщить к делу людей, оставшихся помолиться, зажечь больше свечей и найти что-то, способное перебить омерзительный запах. Сделать что-нибудь, чтобы их дом не был похож на ту обветшалую и ущербную церковь, куда они недавно ездили с проповедью. — Тебе что-нибудь нужно, Вёрджил? — спросил Отец, когда им удалось наконец-то поговорить. Он попросил дать ему время подумать, и Алекс пыталась отнестись к этому с уважением, но сейчас от присутствия Джозефа она испытывала только дискомфорт. — Нет, Джозеф, — они обращались друг к другу исключительно по имени, и слышать это из уст кого-то, кроме близких и членов семьи, было по меньшей мере странно. — Это была хорошая речь. Никто кроме тебя не смог бы сплотить людей в это непростое время. — Это моя обязанность, как их Отца, — склонив голову, сказал Джозеф. Алекс никогда не могла называть его так, потому что он не был её отцом — в этом слове было так много всего обидного и неправильного, что всё нутро полыхало от ярости. — Мне сказали, что Эрл и Камерон погибли в оранжерее, — когда Вёрджил завел об этом речь, Бэйкер напряглась. Она думала, что мужчина будет говорить о справедливости, но он в очередной раз удивил её своим самообладанием. — Надеюсь, вы позаботитесь о достойных похоронах и письмах родным. — Сейчас нашим приоритетом является собственная семья, — спокойным, но твердым тоном возразил Джозеф. — Многие наши люди тяжело ранены, и им требуются лекарства. Это была обязанность Джона, и если раньше отсутствие лекарств удавалось компенсировать Блажью, притуплять боль и оставлять раненых в этой сладкой дрёме, то теперь ситуация становилась почти безвыходной. Наверное, это и выбило Джозефа из колеи, а вовсе не ложь вестницы. — Вы с Эрлом были знакомы больше двадцати лет, — добавил Отец. — Соболезную вашей утрате. Не так всё должно было закончиться. Мир был слишком мал для Сидов и Маккензи — всё должно закончиться именно так. — Я начала писать обращение к полицейскому от имени шерифа, — сказала Алекс, когда разговор завершился неловким молчанием. Вёрджил был добрым человеком, не кричал о правосудии и несправедливости, наверное, просто понимал собственное положение — их с Сидами связывало что-то свое, тёмное и длинное, поэтому Бэйкер решила помочь. — Я думала о Хадсон, но… не думаю, что Джон согласится. — Мы решим её судьбу завтра, когда он вернётся. Нам придётся обсудить с ним Блажь, — сказал Джозеф. — Это будет… не самый приятный разговор. — Тогда поговорим завтра, — Бэйкер не понимала, почему продолжает смотреть на него и что надеется найти в его уставших глазах и на посеревшем лице. Прощение?.. Алекс предложила Вёрджилу помочь с восстановлением порядка внутри церкви, и тот принял просьбу с искусственным воодушевлением, должно быть, не хотел находиться в окружении людей, присоединившихся к секте, дольше положенного. Всё-таки, если что-то выйдет из-под контроля, Бэйкер будет не лучшим защитником. Для Алекс работа наоборот была способом отвлечься, поэтому она по привычке сначала занялась уборкой у амвона, затем попросила Уолкера снять лампадки и поменяла свечи. Даже когда раненых вывезли из церкви, люди продолжали приходить сюда и часами сидеть у ступеней, вымаливая у Бога немного милости для тех, кто остался в бункере. Холли тоже была здесь, и Алекс знала, что её сыновей до сих пор не привезли — сначала списывала это на количество пострадавших, но спустя день или два поняла, что дело не в этом, потому что детей и женщин вывозили из бункера в числе первых. Бэйкер хотела найти в себе что-то, похожее на сочувствие, но всё тонуло под тоской за Фэйт, и она, казалось, не могла ощущать ничего иного. В отсутствие Отца или вестников Алекс должна была сделать первый шаг, даже если это противоречило тому, что она чувствует, и девушка в который раз задавалась одним и тем же вопросом: «Как поступила бы Фэйт на её месте?..» И каждый раз вспоминала свою полудрёму и упорхнувших оттуда бабочек, которые уже не возвращались, а сны без них становились всё злее и злее. — Почему мы до сих пор сидим здесь? Бэйкер не успела предложить помощь, знала, что бездействует, но этот вопрос почему-то всё равно её удивил. Спрашивала Холли, и уставшие прихожане повернулись на голос. — Нам сидеть где-то в другом месте? — в тон ей спросил Итан, притаившийся в темноте задних рядов. Алекс задержала дыхание, не зная, нужно ли ей вмешиваться. — Да, в машинах, на полпути к Хэнбейн, где сейчас прячется этот ублюдок. — Лучшее, что ты можешь сейчас сделать, так это остаться с семьей, — ответил Итан. — Заботиться о раненых. Холли поднялась, чтобы взглянуть на Верного, а затем медленно двинулась к нему между рядов — сидящие люди инстинктивно освобождали ей путь. — Ты видел взрыв. Как ты можешь после этого спускать всё на тормозах? — Я видел взрыв, но не полицейского, — возразил мужчина. — Хочешь сказать, это сделал не он? — Нет, я хочу сказать, что ты должна слушать, что говорит Отец. Люди вокруг них молчали, в том числе и Алекс — она должна была вмешаться, но своими словами вряд ли бы изменила что-то к лучшему. — Он говорит нам ждать, — Холли швырнула зажатую в руках книгу в белой обложке куда-то между лавок на пол, и у Бэйкер от этого резкого неожиданного звука что-то екнуло в груди. — Я не хочу сидеть и ждать, когда сюда привезут тела моих детей. А вы собираетесь? Ей никто не ответил — возможно, у людей и были возражения, но после тяжелого и изматывающего дня они приходили в церковь вовсе не для этого. Холли предпочла не дожидаться ответа: наверное, уже поняла импульсивность поступка и своих слов, но даже не стала исправляться, смерила Верного взглядом и, толкнув двери церкви, вышла наружу. — Если ты собралась куда-то ехать, — крикнул Итан ей вслед, — то лучше помоги вывозить тела. Алекс показалось, что они на мгновение встретились взглядами — про Верного Джейкоба можно было сказать что угодно, но он был в первую очередь верен семье. Бэйкер была готова спускать подобное на тормозах, а люди, уже потом вспомнив, что в церкви всё это время была вестница, повернулись к ней, ища объяснения. Это был всего лишь страх. И отчаянье, хотела сказать Алекс, но поперек горла то и дело вставало слово «измена». Когда Бэйкер закончила с работой и отправилась по давно изученной тропе к дому Джозефа, было уже совсем поздно — ночь оказалась очень холодной и сонной, ужинать люди закончили еще несколько часов назад, но всё равно оставили и для Отца, если тот вдруг проголодается. Думая о Холли, Алекс сначала посетила кухню, чтобы взять и разогреть еду: она, как и раньше, была рада хоть ненадолго сбежать из места, полного больных, стонущих и раненых, поэтому цеплялась за каждую такую возможность. Она бы давно была у бункера Фэйт с остальными охотниками, но знала, что Джозеф ни за что её не отпустит туда и будет прав. Никто не позволит Холли отправиться на восток, чтобы искать Маккензи и вершить правосудие, потому что там нужен был кто-то с холодной головой, а ни Алекс, ни Холли не походили на людей, способных оценивать ситуацию объективно. Джозеф, как Бэйкер и ожидала, не спал, когда она пришла — девушка не настаивала на отдыхе, потому что упёртости Сида было невозможно противостоять, только осторожно напомнила об ужине и попросилась остаться на ночь. — Я не буду тебя отвлекать, — осторожно сказала она, боясь получить отказ. Джозеф только тогда отвлёкся от работы — до этого разговаривал с ней, не поднимая глаз. — Не хочу возвращаться к себе. Алекс не знала, как иначе выразить мысль о том, что хочет остаться с ним, только бы не быть одной и не переживать это в одиночестве, но Сид понял без лишних объяснений. — Ты меня не отвлекаешь, — с уставшей улыбкой ответил он, наблюдая за тем, как Бэйкер обходит стол и со вздохом садится в кресло. В доме было гораздо теплее, поэтому девушка поспешила стянуть через горло свитер. — Возможно, только немного. Алекс уставилась на Джозефа, пытаясь понять, шутит ли он, но в разговоре с ним никогда нельзя было знать наверняка — когда молчание затянулось и девушке вдруг стало жарко, она смущенно кашлянула. — Что ты пишешь?.. — Вношу кое-какие правки в Откровение, — склонив голову, ответил Сид. Алекс усмехнулась. — Она ведь уже напечатана. Не поздновато? — К счастью, всегда находится, что сказать ещё, — туманно отозвался Джозеф. Бэйкер хотела спросить о Фэйт. Спросить и не мучиться, потому что это было единственным, что занимало её мысли целый день. — Думаешь, раньше боговдохновенные люди тоже вносили правки в Библию? — вместо этого спросила Алекс и испытала почти облегчение, когда Сид улыбнулся. — Святой Дух вдруг возвращался среди ночи и добавлял свой постскриптум, когда всё уже давно было написано. — Думаю, им приходилось слушать Святой Дух куда внимательнее, — сказал Джозеф. — Чтобы затем несколько лет не переписывать всё заново. Бэйкер почувствовала вдруг, как расплывается в уставшей улыбке. — Я скучаю за этим, — призналась она, забыв на секунду, что пообещала не отвлекать Отца. — За разговорами, в которых мы не говорим о Сопротивлении или о смерти. Я скучаю по тебе. Алекс не хотела быть эгоисткой, но это было всё, чего она хотела: не следить за каждым словом и не жить в страхе того, что завтрашний день окажется хуже этого. Узнать человека, с которым решила связать свою жизнь и понять наконец-то, что нет смысла спешить. И чтобы единственной серьезной проблемой стала бытовая ссора или сказанные в гневе слова. Разве она о многом просила? — Когда я закончу, мы можем провести время вместе, — подумав, предложил Джозеф. — Если ты не уснёшь. — Как свидание?.. Алекс не поняла, почему вдруг понизила голос почти до шепота: только по ироничной, почти незаметной улыбке Сида догадалась, что звучит нелепо и по-детски. Он не мог знать, — а может только догадывался — что для неё это всё происходит впервые, что она была обязана спросить, и что это всё способно волновать почти до неконтролируемой дрожи. — Да, — с улыбкой подтвердил Джозеф, когда Бэйкер, сжав подлокотники кресла, вытянулась навстречу. — Теперь ты позволишь мне закончить работать?.. — Да! Извини, — Алекс почти пристыженно вернулась на свое место. — Я… я почитаю что-нибудь или… Под внимательным взглядом Джозефа она почувствовала, как беспомощно заливается краской и тает словно под горячим солнцем. Отец, которого она знала — уступающий в мелочах, находящий в своем сердце место каждому грешнику — простит Фэйт. Алекс задремала почти сразу же, как Джозеф вернулся к работе: он заметил это не сразу, а через час или около того, когда её голова сползла к плечу, а она сама заворочалась, в попытках найти удобную позу. Глядя на этот мирный и спокойный сон, меньше всего Сид хотел тревожить её, но в кровати спать наверняка было бы удобнее — мужчина поднялся из-за стола и без особого труда поднял Алекс на руки. Она ещё дремала, только поэтому не открывая глаз, обвила его шею и плечи руками. — Меня никогда не носили на руках, — заплетающимся языком выговорила девушка, останавливая горячие пальцы под воротником рубашки. Джозеф был готов поспорить, что она не была сонной, но хотел подыграть. — Никогда? — тихо поинтересовался он, проходя сквозь комнату к темной спальне. Алекс промолчала почти пристыженно. — В этом нет ничего плохого. — Ты так думаешь? Джозеф ощутил, как на лице помимо воли появляется улыбка — Алекс действительно считалась с его мнением, поэтому он чувствовал себя обязанным объясниться. — Всё-таки существует вероятность того, что тебя могут уронить. Это ли не высшая форма доверия? — Ты собираешься меня уронить? Джозеф остановился перед своей кроватью, когда Алекс об этом спросила. — Уже поздно, — сказал он, опуская девушку на неё. — Возможно, мы никогда об этом не узнаем. Свет лампы из соседней комнаты не доставал, и Сид почти на ощупь спустился к ногам Алекс, чтобы помочь ей снять обувь. Она не сопротивлялась, только откинулась назад, пальцами находя край одеяла. — Джозеф? — вдруг позвала она, наугад протягивая руку к нему, и Отец, не задумываясь, поймал её ладонь в полумраке. — Ты ведь не уйдёшь?.. Это была почти мольба, на которую хотелось ответить согласием, так беспомощно звучала Алекс, засыпающая в кошмарах каждую ночь. — В этой кровати нам обоим будет тесно, — отшутился Джозеф, присаживаясь на её край. — Я оставлю тебе свет. Бэйкер шумно и недовольно выдохнула, но ничего не сказала — они какое-то время находились в тишине, Сид прислушивался к её ровному дыханию, и их руки оставались переплетёнными так, что незаметно уйти бы не получилось. Шторы не были задернуты, но свет фонарей снаружи выхватывал только очертания — Джозеф интуитивно догадывался, что Алекс закрыла глаза и почти уснула. Он просидел так несколько минут или даже дольше: так долго, что его самого начало клонить в сон, но девушка вдруг снова заговорила, выдергивая из дрёмы: — Ты здесь? — осипшим сонным голосом спросила она, и Сид некрепко сжал её холодную руку. — Да. — Останешься со мной? — Да, — на это невозможно было ответить иначе. Джозеф склонился над кроватью, чтобы поцеловать Алекс в лоб и по дыханию понял, что она улыбается сквозь полудрёму. За окном было ещё очень темно, когда приехал Джон. Джозеф убедился в том, что плотно закрыл дверь в спальню, и Алекс не проснётся от их разговора — вернувшись к себе, он до последнего ждал, что её снова будут мучить кошмары, но из комнаты не доносилось ни звука. Джон тоже плохо спал в последнее время — если у него вообще находилось время на сон, но у них обоих давно не было возможности обсудить это или хотя бы поговорить о чём-то, кроме работы. Джозеф вспомнил слова Алекс и снова согласился с тем, что тоска по мирному времени близка к невыносимой, и что это гнетущее одиночество испытывают они всё, только у девушки хватило смелости выразить это. Сильнее этого тревожило только обманутое ожидание в ночь, когда, как считал Джозеф, всё должно было закончиться. Они втроем дали себе расслабиться слишком рано и почти сразу же поплатились за это. Делить Маккензи до его поимки было неправильно, но сокрушаться об этом было уже поздно. — Я был в Фоллс Энде, — сказал Джон вместо приветствия. По осипшему тихому голосу Джозеф догадался, что брат давно ни с кем не говорил. — Рассказал о Маккензи. И дома — привёз оттуда всё, что смог. Лекарства, Блажь… людей. — Нам хватит этого хотя бы на несколько дней? — Нет. Не хватит, — с заминкой признал Джон. — Я не знаю, что ещё могу сделать. — Ты сделал достаточно, — Джозеф постарался сделать голос мягче, но брат всё равно съежился словно перед ударом. — Мне нужно рассказать тебе о Фэйт. — Привести Алекс? — Отец чудом сдержался, чтобы не взглянуть в сторону закрытых дверей. — Пусть отдыхает, — он попытался хотя бы в голове правильно сложить свою мысль, но она смотрелась скверно под любым углом. — Мы не можем больше использовать Блажь. Джон не ответил, только вскинул брови. — Кто-то из наших братьев погиб из-за неё, — продолжил Джозеф, взвешивая каждое слово. — По вине Фэйт. — По её ли?.. — задался вопросом Джон и под взглядом Отца объяснился. — Питер не мог не знать о последствиях. — Или просто умер раньше, чем эти последствия его настигли. От Блажи нужно избавляться. — Но она нам нужна. — Джон почему-то продолжал настаивать. — Нам нужна чистая вера, — отрезал Джозеф. — Не её подобие, затмевающее разум. Я не хочу видеть здесь ни намека на ложь, которой нас отравляла Фэйт все эти годы. — Ангелы умрут без неё. — В противном случае умрут все. Одна только мысль об ангелах, его детях, которые вверили свою жизнь ему и вестнице, ласковой рукой избавлявшей от боли и даровавшей спокойную жизнь без тревог о грядущем Коллапсе, причиняла беспокойство. Словно он подвёл их, своих детей. — Как ты узнал? — Джон почти насильно выдернул его из тоскливых мыслей. — Алекс? Она рассказала? Лишнего подтверждения не требовалось: Джон замолк на несколько долгих секунд, а затем вдруг несдержанно хлопнул рукой по крышке стола. Единственное, о чём Джозеф мог думать, так это о том, чтобы Бэйкер не проснулась от шума. — Она сожалеет о своей лжи, — Отец тщетно пытался понять, о чём думает его брат — наверняка о том, что одного этого признания днями ранее хватило бы, чтобы предотвратить и похищение Фэйт, и очередное уничтожение их оплота перед лицом Коллапсом. — Наверняка. — Ты сделал достаточно, но теперь нам всем придётся исправлять ошибку Фэйт. — А как насчет ещё одной её ошибки? — Джон встретился с непонимающим взглядом Отца и продолжил. — Алекс. Она стала твоим вестником только из-за её эгоизма. — Возможно, это единственный правильный поступок Фэйт, — откликнулся Джозеф, подмечая плохо замаскированное раздражение на лице брата. — Этим поступком она плюнула прямо в могилу Джейкоба, — он не сказал это, а почти прорычал. Отец поднял руку, чтобы опустить на плечо Джона, но тот отпрянул назад. — Алекс — часть нашей семьи. Джон этого не понимал, только поэтому обозлённо и обескуражено уставился в ответ, словно не до конца верил в сказанное. — Я твоя семья, — почти беспомощно выговорил он, когда отдышался и успокоился. — Джон… — Больше никто. Всё приходилось начинать сначала — Джон всегда заводился с пол оборота и забывался, говорил глупости, хотя на самом деле так не считал. Бог видел, что Джозеф был терпеливым. — Вспомни, о чём мы говорили, — заключил он, повторяя это про себя, словно мантру. Отец снова попытался дотронуться до брата, и тот избегал любого прикосновения, словно это причиняло ему боль. — Не заставляй относиться к тебе, как к ребёнку. Во взгляде Джона не было ничего доброго, только какая-то не присущая ему затравленность и злоба — словно не он смотрел на него, а человек из Атланты, который должен был остаться там. — Джон, — упрямо повторил Джозеф, примирительно протягивая руку. Казалось унизительным, что ему приходилось обращаться с родным братом, как с диким и испуганным животным, каким он не являлся даже в периоды глубочайшего отчаянья. — Дерево узнается по плодам, — на выдохе сообщил ему Джон, и Отец одобрительно улыбнулся в ответ. — Всякое хорошее дерево приносит добрые плоды, а плохое — худые. — Дальше? — Всякое дерево, не приносящее добрых плодов, срубают и бросают в огонь. А ревность приносит только плохие плоды. Он сам знал это, ему только следовало об этом напомнить — Джозеф убеждал себя в этом, пока молча смотрел за тем, как Джон сначала погружает лицо в ладони, а затем откидывает назад упавшие волосы. — Я не знаю, что ещё сделать, — сказал он будто сам себе. — Я должен что-то сделать. — Мы готовили себя к тому, — ответил Джозеф. — Много лет. Сооружали оплот вокруг своей семьи и своих сердец, ждали прихода чужаков. Осталось немного. — Нигде не говорилось о том, что Джейкобу придётся умереть, — голос Джона вдруг стал непривычно тихим и растерянным, и Отец знал, что ему нужны ответы. Ответы, которые он и сам был рад получить. — Без него всё пошло под откос. Без него всё уже не так. — Он не боялся смерти, — Джон несогласно мотнул головой, — смотрел ей прямо в глаза и был готов встретить её как старого друга. — Все боятся её, — сказал Джон. — Я слышал это так часто, что знаю — и Джейкоб боялся, только молчал. Считал, что не имел права. Джейкоб считал, что не имел права на многие вещи — иногда даже не знал, человек ли он, и достоин ли того, чтобы новый мир покоился в его грязных от крови руках. — Помнишь, что он всегда говорил нам? — спросил Джозеф. — Что если он упадёт, кто-то будет обязан подхватить его щит. Джон не ответил. — Мы не имеем права подводить нашу семью, — продолжил Отец за него, зная, что брат только делает вид, что отрицает его слова. — Ты не имеешь права подводить её, так бы он сказал. Мы уже давно не дети, и у нас есть обязательства, которые необходимо выполнять перед семьей и перед Богом. — Да, — коротко и совсем тихо отозвался Джон. Он был сломлен. Даже отчасти не так, как Алекс — если Господь считал, что они достойны пройти сквозь огонь и выжить, значит они так и поступят. Джон уехал почти сразу же, словно стыдился своих слов и откровений — словно они уже давно перестали быть братьями и разговаривали только по делу. Когда Джозеф понял, в кого они превратились, было сложно понять, чья это была вина. Возможно, даже не Маккензи. — Я слышала крики, — сообщили от двери, и Сид крупно вздрогнул из-за тихого и сонного голоса Алекс за его спиной. — Это был Джон, — подумав, сообщил Джозеф. — Мы разбудили тебя? Она ответила не сразу, словно пыталась вспомнить нужный ответ — в мятой футболке, со всклокоченной копной волос и бледным лицом. То здесь, то там на руках и груди выныривали белые полоски бинтов, и Алекс из-за них выглядела такой несчастной, что её хотелось только пожалеть. — Вы ссорились?.. Из-за Фэйт? — наконец спросила она, обнимая себя руками за плечи, чтобы немного согреться. Они с Джоном ссорились в последнее время почти ежедневно, по сотне причин. С Джейкобом эти ссоры никогда не находили компромисса, и затем он уехал жить на север, не выдержав давления от нерешённых споров. Возможно, в этом тоже была вина Джозефа — в том, что он оказался так далеко от них и умер в одиночестве, в окружении врагов. Возможно, если не получится найти компромисс, Джон тоже не сможет вернуться. — Не совсем, — уклончиво отозвался Джозеф, решив хоть один раз начать день не с обсуждения проблем. Джейкоб завещал поднять его щит, в этом было его единственное наследие — глядя на силуэт Алекс, застывший в дверном проёме, Отец думал только о тех немногих вещах, которые он сможет оборонить им. К девяти утра обращение, написанное рукой Бэйкер от лица шерифа, было отправлено всюду и вскоре должно было отбросить длинную тень. Алекс хотела, чтобы и Джон ознакомился с написанным, но тот, по словам Джозефа, уехал почти сразу же. Возвращаясь из церкви, Бэйкер услышала где-то на отдалении выстрелы — было неприятно осознавать, что этот звук впечатался в голову и перестал быть чем-то из ряда вон. В этот раз стреляли не за пределами острова, а на их собственном небольшом полигоне, чего не случалось уже несколько недель. Алекс наблюдала за утренней тренировкой издалека, пока не нашла знакомое лицо — Итан, вытянув простреленную ногу, сидел на своем привычном месте и курил. Раньше он всегда принимал участие в утренней муштре, но сейчас молча следил за людьми, даже не пытаясь срывать на них свое плохое настроение. Утро было каким-то непривычно морозным, и когда люди дышали ртом, выдыхая пар, казалось, что уже наступила зима. Алекс подкралась к Верному со спины и поздоровалась, задумчиво разглядывая лежащую у него на колене пачку сигарет. — Ты опоздала, — сказал Итан, проследив за взглядом Бэйкер. — Мы уже заканчиваем. Он предложил Алекс сигарету, но та мотнула головой — последний раз она курила будто бы в прошлой жизни, а сейчас вряд ли Джозеф этому обрадуется. — Обычно о тренировках всех предупреждают заранее, — заметила Бэйкер. — Идея Джона. Несколько человек захотели отправиться на Хэнбейн, чтобы помочь, — пояснил Верный. — Проводим им инструктаж. — Помочь? Кто? — Угадай. Алекс подумала, что ей даже не обязательно искать среди тренирующихся Холли, чтобы знать ответ. Вряд ли кто-то из Сидов знал о настоящей цели её поездки — Бэйкер почувствовала, что начинает злиться на эту фривольность, но затем поняла, что поступила бы точно так же. Проблема была лишь в том, что рядом с Алекс нашелся бы кто-то, способный повлиять на заведомо плохое решение. — Что ты делаешь? — спросила Бэйкер, отыскав Холли сидящей на одной из выносных уличных скамеек. Переломив ствол ружья, женщина чистила его нанизанной на шомпол щеткой — она была так увлечена делом, что даже не заметила Алекс, остановившуюся перед ней в двух шагах. Остальные лавки были заняты, и Бэйкер только взглянув на лицо Холли, поняла, почему рядом с ней никто не сел. Сейчас, не выспавшаяся и пришибленная горем, она выглядела похожей на злую птицу — из тех, которых выпускал Ной из своего плавучего дома — с острыми и узкими чертами лица в чёрном оперении волос и прямым носом, в профиль больше напоминавший точёный клюв. — Чищу ружьё, — прозрачно отозвалась женщина. — Однозарядное, с удлинённым стволом. Холли уже была одета для поездки, в типовую крепко подпоясанную куртку и рабочие штаны. Обычно она предпочитала свободную, почти домашнюю одежду, из-за которой нельзя было разглядеть угловатую резкую фигуру, но теперь — из-за формы охотника — весь этот характер отчетливо лез наружу. — И чего ты хочешь этим добиться? — Чистого ружья, очевидно. На языке было много несправедливых и обидных вещей, но Алекс чудом сдержалась. — Я сожалею, — терпеливо сказала она. — То, что произошло в бункере Фэйт — преступление, и оно не останется безнаказанным. Но если ты сейчас поедешь туда умирать, то никому ничего не докажешь. Холли наконец-то подняла на неё глаза — цвета блестящей стали, почти осязаемо колючие. Алекс почему-то вспомнила Джона. — Людям в бункере нужна помощь, — ответила женщина, словно повторяя заученную фразу. — Я еду им помогать. Они не были друзьями, и Бэйкер не имела права знать подробности, упрекать в нетрезвости мыслей или как-то останавливать Холли, когда ей самой сильнее всего хотелось смерти Маккензи. — Так ты сказала Джону? Удивлена, что он вообще тебя отпустил под таким дырявым предлогом. Она могла бы запретить. Или рассказать Джозефу, но какой в этом смысл? Если человек захочет самоубиться, он найдет способ, Алекс знала это лучше других. — По крайней мере, люди, лишившиеся близких, получат наконец справедливость, которую заслуживают. — Я не могу тебя заставить, но поговори с Джозефом, — упрямилась Бэйкер. — Пока не совершила ошибку. — Я и не надеялась, что ты поймешь, — сказала Холли. — Но я поддержала тебя однажды, поступи так же. — Поддержала? Как у тебя получается лгать мне в глаза?.. Женщина непонимающе уставилась в ответ, и Бэйкер не смогла скрыть кривую усмешку. — Я даже могу представить этот твой разговор с Джоном: «Алекс сейчас очень нужен друг, вот тебе перечень необходимых слов. Пообщайся с ней, завоюй доверие». Так было? — На моем месте ты поступила бы точно так же. — Сомневаюсь. — Джон считал тебя ненадёжной и был прав. Вспомни, как именно ты сюда попала. И что сделала. Алекс не нашла, что ответить, потому что спорить с правдой было бессмысленно. Если бы вопрос выживания стоял между ней и Холли, не было сомнений, кто бы оказался под ногами у Бэйкер. — Сара считала тебя своей подругой, — женщина умудрялась не повышать тона, и каждое её слово было колючим, болезненным, проникало сквозь плотно выставленные стены. — Не могла поверить, что кто-то мог предать, думала, что это какая-то ошибка. Знаешь, что сказала Фэйт? Сказала, что руки, способные причинить боль членам семьи, может отмыть только кровь. Она насыпала ей в ладони битое стекло и приказала сжать. Так крепко, как только может. А мы наблюдали. Если бы не Отец, Фэйт бы продолжила, и никто не смог бы её остановить. Бэйкер не считала необходимым оправдываться, и не Холли было обвинять её в малодушии. — Мэттью научил меня стрелять, — продолжила Холли, не дождавшись от Алекс ответа. — Он был хорошим человеком. — Так Джон рассказал тебе, — Бэйкер стоило понять это раньше. — Хочешь меня шантажировать? Алекс инстинктивно уцепилась за эту мысль: Холли не могла причинить ей вреда этим фактом. Джозеф знал и простил её, а сама Бэйкер сделала всё возможное, чтобы искупить ошибки. Даже если Холли попытается, Алекс смешает её имя с грязью гораздо быстрее. — Я ведь не ты, — женщина качнула головой, отложила вещи для чистки оружия и наконец-то защелкнула ствол обратно. — Мне необязательно кого-то предавать или шантажировать. — Знаешь, плевать, — Алекс не видела смысла в этом разговоре. — Делай, что хочешь. — Спасибо. Бэйкер бы хотела сказать, куда Холли могла засунуть свою благодарность, но вместо этого предпочла молча уйти и позволить ей поступать так, как она посчитала нужным.***
Перед рассветом было темнее и тише всего: когда луна с неба ушла за острые козырьки гор, время будто замерло. Эндрю Фицжеральд никогда не считал себя трусом, но когда услышал тяжелый и громкий стук в двери своего дома, его рука инстинктивно потянулась к заряженному ружью. Он не стал выглядывать в окна, только осторожно подкрался ко входной двери и упёр ствол в старое полусгнившее дерево. Человек снаружи слышал скрежет, но всё равно не стал начинать разговор, поэтому Эндрю громко приказал: — Назовись. Сектанты давно оставили их в покое, поняв, что не найдут здесь никаких штатских сокровищ, только обветшалый дом и старика, который ещё помнил, каким концом держать ружьё. Ночью приходили только лжецы и убийцы, люди, желающие поживиться в разгар войны и не знавшие ещё, что здесь больше нечего брать. — Я ранен, — отозвались из-за двери мужским низким голосом. — Мне нужна помощь. — На чьей ты стороне? — в том ему спросил Фицжеральд, и ответом была одна тишина. — Хочешь остаться в лесу среди волков? — На стороне справедливости, — у мужчины был подвешен язык, но он понял ничтожность своего ответа почти сразу же. — Со мной девушка, она… ей нужна помощь. — Не слышал её голоса. Эндрю снова никто не ответил сразу, и он поплотнее прижал ствол двустволки к двери, гадая, на каком уровне находится лицо человека снаружи. — Нам больше некуда идти.