Доверяй. Почитай. Повинуйся

Дым от костра полз по выцветшему небу и оттого казалось, что оно становится только чернее с каждой минутой; рассвета всё не было, но в лагере, разбитом на пике Ангела сна не знал никто. С самого рассвета сюда начали съезжаться люди со всех уголков округа, некоторых Роуз знала лично: одни раньше были овцеводами, у которых они покупали мясо, кто-то торговал с её родителями, с другими она ходила в детстве в церковь и молилась одному Богу. Чужаков здесь было даже больше, чем тех, кому они могли доверять, но с острова поступил прямой приказ, и никто не имел права его ослушаться. Прошло уже больше недели с тех пор, как Фэйт оставила их здесь — её и Коди, мальчишку, подобранного где-то на подступах к северу уже после начала Жатвы. Роуз не верила слухам, но вестница будто что-то знала, когда прощалась с ними в последний раз. Они отправлялись в бункер, но теперь он был сожжен дотла, а люди — дети, женщины, старики — все были мертвы, а они были до сих пор живы. Здесь, на пике Ангела, никому не было дела до предназначения и пути, который Бог уготовал ей — управляющий Флойд приютил их обоих, как вестница и хотела, но на этом их роль заканчивалась. Теперь они оба жили здесь на птичьих правах: она, едва вышедшая из детского возраста, и её обуза, любопытная настолько, что часто пренебрегала своей безопасностью. Наверное, именно из-за мальчика Роуз не подпустили ни к бункеру, ни на поиски полицейского, поэтому сегодня она проснулась ещё до рассвета, когда услышала, как на гору въезжают первые машины. За общим гамом и неразберихой она могла незаметно ускользнуть и просто сесть в любую попавшуюся машину волонтёров — подальше от надоевшего лагеря, от людей, которые не считались с мнением девчонки, подальше от Коди и его наивных вопросов. И сделать наконец что-то хорошее. Она плохо спала последние несколько дней — как только солнце скатывалось за верхушки гор, а на небе образовывался лунный диск, от волчьего воя было не убежать. Уже сегодня всех животных должны были вывезти прочь с пика и распределить по поисковым группам: церковники ждали этого и насилу терпели волков, едва сохраняя шаткое самообладание, порушенное исчезновением Фэйт, жестоким убийством старшего Сида и подрывом двух бункеров. До рассвета люди почти без перерывов загружали припасы в грузовики: палатки, тёплую одежду и консервы, которые хранились под горой на чёрный день. Когда небо наконец-то посветлело, а первые лучи солнца коснулись земли, скромно прорываясь сквозь утренний морозный туман, в лагерь въехала ещё одна машина, особняком от остальных приезжих. На ней не было знаков церкви, и Роуз недоверчиво проводила взглядом владельца, который вышел из машины, громко хлопнув дверцей. Парень был едва ли старше её самой, со светлыми волосами, худой, в безразмерной джинсовке, но с таким уверенным взглядом, что от него сразу же становилось не по себе. Большинство местных всегда терялись, стоило им въехать на территорию церкви: ещё на заставе их разоружали и весь путь на гору они преодолевали, созерцая людей в патруле, готовых пустить оружие в ход при любом резком движении. Чужак же, вышедший из машины, если и боялся, то прятал это где-то очень глубоко, даже когда к нему откуда-то со стороны подскочил огромный волк, рыча и скаля пасть. Оторванная цепь, лязгая звеньями, тянулась за ним, и Роуз поняла, что это был не дикий зверь, а один из тех, которых привезли из Уайттейл на перевалочный пункт. Исходя из того, что она слышала о Судьях и тамошних животных, ещё не было понятно, что хуже. Волки никогда не лаяли и не уподоблялись собакам, лишь предупреждающе обходили собеседника, заключая его в кольцо, но этот был один, и он грозно выказывал свою неприязнь, пока его не окликнул подошедший охотник. Он говорил без крика, так же уверенно, как по сторонам смотрел чужак. Роуз была удивлена, но зверь послушался и, перебирая лапами, остановился подле хозяина в камуфляжной форме Верного. Чужак даже не пошевелился и с любопытством рассматривал волка, ухоженного даже по сравнению с элитными питомцами Джейкоба. У зверя была плотная густая и блестящая шерсть, в утреннем солнце казавшаяся почти рыжей, с белым воротничком на груди. Он выглядел безобидно, но если бы охотник отдал приказ, упругие лапы и молодость позволили бы волку мигом продемонстрировать северное дружелюбие. — Это не Судья, — спустя какое-то время заключил чужак, разглядывая волка и охотника, который подошёл, чтобы зацепить железную цепь за ошейник. Роуз стояла неподалёку, только поэтому слышала беседу и то, как ровно отвечает ему Верный — у него были светлые волосы, почти белые, даже ещё светлее, чем у чужака; таких приметных людей во всем округе можно было по пальцам пересчитать, но она никак не могла вспомнить, где могла видеть его раньше. — Мы больше не делаем Судей, — сказал Верный, дернув за ошейник волка, когда тот вздумал огрызнуться и перехватить роль главного. Волков на службе церкви почти не осталось — со временем каждый проходил обращение, поэтому Роуз и удивилась. Должно быть, после смерти Питера, Финнеаса и Джейкоба, всех тех людей, которые руководили процессом, больше никто не осмеливался менять животную натуру. В церкви им говорили, что пусть Судьи и выглядят грозно, они не представляют опасности для своих, чего нельзя было сказать о настоящих волках; это не мешало бояться и тех, и других в равной степени. Жизнь при церкви не позволяла повидать мир, и любопытство заставило Роуз остаться — она впервые видела настоящего охотника из Уайттейл, которых очевидцы иногда сравнивали с волколаками. Слухи доходили почти до абсурда, и люди говорили, что охотники сами превращаются в волков, чтобы прислуживать Джейкобу. Девушка попыталась разглядеть в глазах волка с воротничком что-то человеческое, но тот никак себя не выдал — только мазнул по ней взглядом, снова возвращая внимание к чужаку. — Он не похож на них, — подумав, сообщил чужак. — На Судей. Я наткнулся на волка несколько лет назад, в горах. Он выследил меня по запаху и преследовал несколько часов, молча. Но почему-то не напал. — Если он никого не позвал, значит его выгнали, — ровно ответил Верный. — И он посчитал тебя способным дать отпор, боялся и ждал, пока ты… станешь слабым. Роуз с любопытством ждала, как ответит чужак, но волк у ног охотника неожиданно подскочил и ощетинился, повернув морду в её сторону. Он так среагировал не на неё, а на Коди, который с разбегу почти впечатался Роуз в спину. Тогда оба парня заметили её, а охотник подобрал цепь, мешая животному подойти. Этот машинный жест и то, как волк прижал уши, почему-то напомнило девушке о Джейкобе — она лишь однажды видела из окна дома, как тот выпускает зверей из загона, а волки принимают его за вожака и ждут разрешения. Но загвоздка была в том, что в Джейкобе было почти два метра роста, и животные боялись его будто на подсознательном уровне — охотник, осмеливавшийся держать волка на цепи, не был даже отчасти таким же внушительным. Только теперь Роуз поняла, что слухи об оборотнях имели под собой крепкую основу. — Это настоящий волк? — полюбопытствовал Коди, обращаясь скорее к Роуз, а не к Верному. Мальчик продолжал прятаться за ней, не зная, стоит ли подходить. Волк являл собой образец спокойствия, с интересом разглядывая их обоих и втягивая новый запах. Охотник сдержано кивнул. — Как его зовут? — Куница. Из-за цвета, — замешкавшись, ответил парень. — Это она. Волк, холкой достающий Верному почти до пояса, ни капли не был похож на куницу, и Роуз машинально опередила вопрос Коди. — Это такие… зверьки с длинными хвостами, ты их видел в лесу. Чужак без особого любопытства, но продолжал смотреть на неё — Роуз была готова поклясться, что уже где-то видела его. Округ не был большим, и скорее всего, если парень был местным, они точно встречались. У него не было ни татуировок, ни отметин церкви на одежде, и это уже была весомая причина того, что она проявляла осторожность. — Когда группа будет спускаться в лагерь? — спросил чужак, и девушка замешкалась, вспоминая: — Мы будем ждать всех желающих до восьми. Коди дернул её за рукав куртки. — Можно мне тоже поехать? Он спрашивал это уже несколько раз — вчера, когда Флойд распределял людей по поисковым отрядам, ночью, когда они укладывались спать. Роуз уважала решение Господа, но чёрт возьми, даже её терпение не было безграничным. — Нет, и мы это уже обсуждали, — раздраженно бросила она. — Ты ещё ребенок и тебе там будет опасно. Почти то же самое Флойд сказал и ей вчера, когда она заметила, что её имени тоже нет в списке. — Я обещал, что буду защищать Фэйт, — настойчиво ввинтил Коди. — Обещал Алекс. — Если тебя не устраивает мой ответ, поговори с Флойдом. Мальчик моментально осекся — он, как и многие люди, живущие на пике Ангела, боялись ворчливого старика, назначенного вестницей. Роуз тоже боялась, но не из-за возраста, а потому, что над всем лагерем уже который день стояла тяжелая атмосфера. Она была такой же черной, как костровой дым, но отнюдь не такой же лёгкой — нависала над церковниками с того самого дня, как Фэйт уехала в оранжерею, забрав вместе с собой всю Блажь, которая была, как запечатанную, так и ту, которой пользовались люди. Все началось с кашля — люди, в том числе и Флойд, на котором тут всё и держалось, начали хрипеть, у многих скакала температура и во всем лагере не было ни одного врача, который мог бы поставить диагноз. Управляющий винил во всем сезонную болезнь, которая не так давно покосила остров, а теперь по Божьей воле пришла мучить и их. Блажь всегда затмевала собой остальные болезни, многие верили даже, что укрепляла иммунитет, именно поэтому все жильцы пика Ангела неожиданно слегли. Но затем на смену кашлю пришла раздражительность и немотивированная агрессия, ссориться начинали даже почти братья. Этому тоже находилось оправдание — с августа, с тех самых пор, как помощник шерифа обосновался здесь, чтобы мучить людей, он никому не давал отдыха, и напряжение ожидаемо выливалось наружу. На это было страшно смотреть — Роуз умела держать язык за зубами, но свалившийся ей на шею Коди был всего лишь ребёнком, который не мог осознать подобных перемен. Лагерь запрашивал новую Блажь взамен бракованной отовсюду: они обратились сначала на остров, к новой вестнице, заменившей Фэйт, затем к Джону, и везде им было отказано. Младший Сид в своем письме недвусмысленно выразил мысль, что у них осталась Блажь только для его бункера и жизни после Коллапса. Что Жатва уже началась и сеять слишком поздно, а Сопротивление сжигает всё, что находит. Но ужаснее всего было то, что обсуждалось после ужина — судьба ангелов. Коди был единственным ребенком, жившим здесь, и подобные разговоры заходили только после того, как он отправлялся спать. Ангелам Блажь была нужнее остальных — прежде Роуз не видела их, но на днях один из бедолаг подошел совсем близко к лагерю, или это Коди случайно нашел его и вывел к ним. Он сильно испугался, и девушка слышала, как этот лысый и грязный человек что-то бормочет себе под нос — по исхудавшему телу в бесформенном свитере было даже неясно, мужчина это или женщина. У человека, которого они видели, были израненные ступни, покрытые когда-то кровоточащей, но теперь подсохшей коркой такой толщины, что она вполне могла заменять им подошвы. Старый кровавый укус на ноге почернел и уже был виден с трудом, и Роуз надеялась, что Коди не до конца понял, что на самом деле увидел. Верный, несший стражу неподалёку, среагировал на крик мальчика почти мгновенно — ткнул ангела стволом автомата между лопаток и почти силой увел обратно на склон горы. Человек повиновался, и Роуз не знала, стоит ли называть их людьми. Ещё на острове их пугали сказками, что это люди без цели, и лучше бы им всем иметь предназначение, если кто-то из вестников спросит о нём. Отец просил уважать ангелов, так как они вносят неоценимый вклад в устройство семьи и добровольно идут на жертвы, но Роуз смотрела на них и не могла испытывать ничего, кроме жалости. Флойд первым выразил мысль, что без Блажи ангелы долго не протянут, потому что она была нужна им точно так же, как обычным людям вода. Верные сказали, что их всех нужно перестрелять, пока не стало слишком поздно — умрут они или свихнутся, никто не знал, но ни один человек, живущий на горе, не сомневался в том, что с ангелами что-то происходит. Добровольно выяснять, что будет с ними без Блажи, не хотел никто. До этого говорили, что они шатаются вокруг горы и по её склону, но человек, поднявшийся на днях к лагерю, опровергал всё, что церковники знали ранее. И теперь не было ни Питера, ни Фини, ни Фэйт, которые могли бы дать точный ответ и урезонить свои творения. Их беседу прервал Флойд, спустившийся со ступеней лагеря вниз, к стоянке. У Роуз моментально исчезло желание разговаривать, но седеющий старик этого и не ждал. — Проповедь Отца сейчас начнётся, — сказал он, обращаясь к охотнику. Волк попытался игриво тяпнуть управляющего за руку, словно какая-то домашняя псина, но короткий рык Флойда мигом урезонил Куницу — она была ручной настолько, насколько возможно, и отсутствие страха перед людьми, от которых на многие метры несло порохом и оружием, было каким-то неестественным. Служба всегда начиналась не раньше восьми — Роуз почувствовала легкую тревогу, когда поняла это. Видимо, Флойд и Верный подумали о том же, потому что управляющий продолжил: — Шорт, помоги подключить колонки — я хочу, чтобы каждая шавка слышала то, что хочет передать нам Отец. Он коротко взглянул в сторону чужака, но тот и бровью не повел на оскорбление, словно что-то вытравило в нём всё мирское, оставляя мрачное спокойствие — Роуз подумала, что он сейчас куда больше похож на прихожанина их церкви, чем остальные. Возможно, его просто называли шавкой слишком часто. Утренняя и вечерняя проповеди были единственным временем за день, когда жизнь в лагере переставала кипеть — они все устраивались в крытых беседках и слушали слово Отца, следуя глазами за текстом, если читалось что-то конкретное. Когда служба заканчивалась и все расходились по делам, многие продолжали бормотать себе под нос слова из Откровения словно молитву. Коди сказал, что ангелы тоже что-то бормочут — лысый человек с укусом на ноге постоянно повторял одно и то же, словно игрушка на батарейках. Отчаянно хотелось обратно домой, на остров — с каждым днём становилось всё страшнее и страшнее, и Роуз всё чаще думала о том, что влияние Отца было сильно только при церкви, когда прихожане видели его каждый день, а он знал их всех поимённо. — Дети мои, — голос Джозефа не стал прорываться сквозь динамики и громкоговорители, развешенные по всему периметру лагеря, он наоборот прогрохотал с такой силой, что эхо пустилось вниз по склону горы. Они подключили и настроили аппаратуру как раз вовремя и когда услышали Отца, почти инстинктивно опустились вниз — кому-то повезло оказаться рядом с беседками, а Роуз и её небольшой компании пришлось довольствоваться бетонными блоками, оставшимися от строительства. Чужак повторил их действия и сел, оглядываясь на остальных прихожан в лагере. –…когда я слышал Голос в последний раз, он предупредил нас о тех, кто не сможет уйти, и он был прав. Мы все боялись и знали, что они принесут с собой, но Голос помог нам подготовиться и встать стеной против чужаков. Теперь один из этих людей у нашего порога не осмеливается просить о помощи, потому что стыдится её. Мы должны показать этому человеку, что есть другой путь, точно так же, как я однажды показал его вам. Сейчас Голос вновь говорит со мной, и он говорит, что именно Джону будет суждено привести Маккензи к нашей семье. Суждено будет слушать, судить, исчислять его грехи. Если Уильям слышит это, пусть знает, что его путь не окончен — он только начинается. Мы страшились, но самое страшное ещё ждёт нас впереди — великий хаос, который обрушится на человечество. Мы готовы к нему, как бы чужаки не старались разрушить наш дом. Но если что-то будет разрушено — мы построим нашу крепость заново, и не будет ничего, что сможет расшатать камни закрепленные нашей верой. Задрав головы, все они почему-то смотрели на динамик, оказавшийся к ним ближе всего, и когда звук после ряда помех и скрежета сломался и исчез, а речь закончилась, никто, даже Флойд, не осмелились заговорить сразу же. — Его путь не окончен, — почти по слогам повторил управляющий, вспомнив о кобуре на поясе. Он взялся рукой за ремень и нащупал пальцами рукоять пистолета. — Он только начинается. Отец уделил так много времени Маккензи, их общему врагу, что совсем позабыл о Фэйт — о ней не было сказано ни слова, и от этого становилось тоскливо и страшно. То ли Джозеф до сих пор надеялся на её возвращение, то ли скорбел в одиночестве и не мог поделиться этим с остальными. Её собственный отец был егерем, много лет охотился в здешних лесах, пока не примкнул к церкви и стал работать на неё, добывая еду для своей новой семьи. Роуз, как её сестра и мать, никогда не увлекались ни охотой, ни оружием, но было что-то, что па повторял снова и снова, пока они не запомнили — в диком северном лесу человек не сможет продержаться более трех дней. А сейчас речь шла о надвигающейся зиме, об отсутствии еды, о волках, отбившихся от стаи и медведях, не залегших в берлогу. Фэйт кто-то мог не уважать, но её всегда любили — Роуз поэтому только сейчас позволила себе эту страшную мысль. — Что такое голос? — Коди спросил это, когда лагерь снова ожил, а люди, словно вышедшие из транса, стали разбредаться по делам. Он быстро учился, но недостаточно — тогда бы точно знал, что подобные вопросы не стоит задавать при Флойде. Смотритель смерил мальчика и Роуз заодно холодным взглядом, но не ответил, и девушка очень тихо и аккуратно сказала: — Ты ведь читал слово Отца. Вместе с ним и с Алекс тоже. Что они сказали? — Что это голос Создателя, — покорно отозвался Коди. — Но откуда он может это знать? Жить на острове было проще. Роуз могла взять мальчика или любого, у кого появлялись вопросы, на которые она была неспособна дать ответ, и отвести к Отцу. Девушка рассеянно перевела глаза на Верного, затем на чужака в джинсовой куртке, но оба молчали. Чужак, казалось, сам ждал объяснения. — Когда Господь хочет обратиться к своим детям, то он выбирает для этого человека, — Роуз не знала, ходил ли Коди в церковь и мог ли понять её, поэтому чувствовала себя не в своей тарелке. — Особенного человека, такого, как Отец. И затем он передает через него свое послание. Девушка понимала, что даже отчасти не отвечает на вопрос, который был на уме у мальчика. Она почему-то вспомнила Иону, который отказался следовать воле Господа, за что и был Им наказан: если бы Отец лгал им, то кара настигла бы и его. Роуз только хотела высказать эту мысль, но она продолжила себя самостоятельно — а вдруг смерть Джейкоба и была карой?

***

Джон приехал ещё до рассвета. Никто не сказал об этом, а когда Алекс впотьмах оделась и вышла на улицу, у церкви уже собирались люди. Их было гораздо больше, чем на вчерашней службе: чтобы сообщить новость о Голосе, людей подняли с постелей в считанные минуты, и уже к рассвету все они были в церкви, взволнованные и обескураженные одновременно. Сегодня проталкиваться сквозь толпу пришлось уже у ворот. Бэйкер пыталась подавить в себе чувство тревоги, но затем взглянула на людей и поняла, что не узнает ни одного лица, более того, на них всех застыл липкий страх, и гул постепенно сходил на нет, уступая место молчанию. — Что происходит? — Алекс попыталась поймать чей-нибудь взгляд, но люди поспешно отводили глаза. Незнакомый мужчина в красной куртке охотника был таким высоким, что ей пришлось бы вытягиваться в попытках тронуть его за плечо — вместо этого Бэйкер дрожащими руками сдвинула охотника в сторону, ввинчиваясь в человеческую воронку. Страх не исчезал, он точно тишина крутился вокруг, и чем ближе Алекс подбиралась к церкви, уже видя где-то наверху шпиль и зелёную черепицу, тем сильнее крепло беспокойство. Сначала она услышала, что Джон привёз помощника шерифа, как и было обещано Голосом. Алекс повернулась, чтобы найти глазами говорившего и переспросить, но его лицо быстро потонуло в водовороте других таких же, и от духоты, от страха и тревоги к горлу подкатила тошнота. Чей-то другой голос сказал о выстреле; Алекс ненавидела себя за то, что спала и не слышала этого. Когда Бэйкер смогла подобраться почти к самому порогу, она увидела Джона — попыталась что-то крикнуть ему, но тот не услышал. Алекс думала, что сорвёт голос, но когда младший Сид наконец повернулся к ней, то увидела, что его руки бурые от свежей крови, которая налипала, будто комья грязи, так её оказалось много. Тёмная рубашка на груди почернела, но это была не его кровь, и девушке показалось, будто она куда-то проваливается. Металлический запах был таким острым, словно её рубцы снова начали кровоточить. Бэйкер провела пальцами по предплечью и лопатке, но не почувствовала ничего, только подступающую рвоту и кислый привкус во рту. — Джон, что… — она не смогла договорить, потому что не хватило воздуха, и Сид взял её за плечо, отталкивая назад. — Тебе не нужно этого видеть. Уходи, — его голос был неестественно ровным, на грани скрипа. Алекс до последнего боялась увидеть в его глазах то же, что видела раньше, когда погиб Джейкоб. Джон точно так же выгонял её из лаборатории Питера, когда там произошел взрыв. Бэйкер так и не могла дать ответ, что это было: нежелание впускать её в дела семьи или беспокойство о том, чтобы она не увидела лишнего. Маккензи сейчас был в церкви, подсказал тревожный голос, шедший откуда-то изнутри, и Бэйкер, повинуясь внезапному порыву, снова сделала шаг вперед. — Ты меня не слышала? — у Джона в голосе не было злости, только напускная сухость — он взглянул ей за спину и секундой спустя на плечах сомкнулись чьи-то руки. — Уведи её отсюда. — Что происходит? — она уже не могла кричать, только беспомощно всхлипывала. — Где Джозеф?! Когда её отвернули от церкви, а выбеленные стены и небо пошатнулись, Алекс поняла, что Итан продолжает оттаскивать её всё дальше и дальше сквозь воронку онемевших прихожан. Сопротивляться было бессмысленно — Бэйкер попыталась, и железная хватка вернула боль, оставшуюся от ножа. Теперь запах крови был везде, особенно когда она почувствовала, как кожа начинает гореть и липнуть к одежде. В этот раз она даже не поняла, где заканчивается сон. Пощёчина вынула её оттуда, но плечи продолжали полыхать и страх никуда не делся, его становилось только больше. Руки словно кто-то удерживал, и в попытках вырваться Алекс сбила локтем лампу с прикроватной тумбочки. Звона осколков девушка почти не слышала и смогла успокоиться, только когда перестала ощущать на себе чужой вес. — Это сон, — услышав знакомый голос, Алекс попыталась втянуть воздух и поняла, что во рту так сухо и так больно, будто она кричала на самом деле. Когда белое пятно перед глазами исчезло, девушка поняла, что была там же, где уснула — в своей спальне. Аманда продолжала смотреть на неё, и Бэйкер снова вспомнила безликих людей, которые заглатывали её в водоворот, из которого она никак не могла выбраться. Люди будто всё ещё окружали её, и это выбивало из-под неё всякую почву здравого рассудка. Алекс хотела скользнуть под кровать и припасть к холодному полу, чтобы остаться в окружении темноты и пыли, но не нашла на это сил. — Тебе это приснилось, — сказала врач и повторила это ещё несколько раз, пока Алекс беспокойно вертелась, пытаясь сесть и найти в полумраке руку Джозефа. Липкая от пота простыня отпустила спину с трудом, и Бэйкер, не зная, одета ли она, попыталась подтянуть к себе одеяло. Пальцы дрожали, и даже когда девушка попыталась сжать их, подчинялись с неохотой. — Где Джозеф? — снова спросила Алекс, вспоминая кровь и зеленую крышу — это всё было так свежо и реально, будто произошло минуту назад. Становилось сложно дышать и сердце колотилось так громко, что было почти физически больно. — У себя. Отдыхает, — Алекс несогласно мотнула головой. — Ты мне не веришь? В комнате было темно, а единственный тусклый свет шёл только из коридора; за приоткрытой дверью она увидела людей, наверняка разбуженных её криком. — Все хорошо? — спросили из-за двери, и Аманда ответила за неё: — Да. Просто плохой сон. — Я не… — когда сон исчез окончательно, Бэйкер поняла, что произошло. Она попыталась найти опору и хотя бы сесть, но охнула из-за тяжести в груди, которая помимо воли вернула её на постель. Нужно было рассказать всё Джозефу: Алекс с трудом вспомнила весь прошлый день, который начался для него с раннего пробуждения и присутствия Голоса, и подумала, что её низменные проблемы вряд ли нужны ему прямо сейчас. — Я не хотела никого будить, — наконец-то выговорила девушка и с третей попытки села на кровати, свесив с неё ноги. — Ты куда-то собралась? — Нет, — каждое слово проходилось по горлу, словно наждачной бумагой. — Попроси закрыть дверь. Алекс подняла взгляд и увидела знакомые лица — сейчас меньше всего хотелось, чтобы кто-то видел её настолько жалкой и беспомощной. Люди тоже наверняка устали за целый день, даже за последние несколько месяцев. И вчера, когда Джозеф объявил о помощнике, о Голосе и о Джоне, настроения в общине снова переменились, стали похожими на нетерпеливое ожидание того, что должно было неизбежно случиться. Они все ждали так долго, что заслужили того, чтобы пророчество сбылось. Слишком долго ждали, чтобы наконец осознать свою избранность и Его всеобъемлющую любовь. «Быть пшеницей, которую отделили от соломы».* Аманда молча выполнила просьбу, а когда комната утонула в темноте, Бэйкер по привычке попыталась нашарить выключатель лампы. Она давно не спала в комнате, где жили они с Сарой, и первая же попытка подарила кошмар, который оказался в несколько раз хуже предыдущих. Глоток свежего воздуха был просто необходим, потому что мышцы всё ещё сотрясало, и липкая от пота футболка неприятно лизала спину и грудь. Уоттерсон уже хотела закрыть за собой дверь и уйти спать, но вдруг повернулась и уточнила: — Ты ведь пьешь свои лекарства? — Да, — совсем тихо отозвалась Алекс. Рука всё не находила выключатель, и девушка наконец сдалась. Она выпила их так много, что щемящая боль в сердце до сих пор не уходила — Бэйкер надеялась, что это останется во сне, но всеобъемлющая тревога последовала за ней сюда и теперь колотилась внутри горячей головы. — Тогда не понимаю, почему это не помогает, — через время ответила Аманда. — Ладно. Ложись. Мы все устали и перенервничали, а сны… бывают у всех. Бэйкер снова вспомнила о нём, и в темноте перед глазами заплясали пятна — выбеленная церковь, испуганные лица людей, отразившие её собственное, и кровь, так много крови, что к горлу опять подступила тошнота. Алекс не легла: дождалась, пока голоса и шаги в коридоре стихнут, и за этим бесцельным созерцанием темноты прошло какое-то время, прежде чем пятна исчезли. Когда дом снова погрузился в тишину, Бэйкер поднялась, на ощупь оделась и спустилась вниз, переступая скрипящие половицы. След от ножа так и остался в стене её комнаты, и Алекс по привычке мазнула пальцами сначала по нему, а затем по плечу, где бугристая кожа образовывала очередной шрам. На улице было темно и очень тихо — присутствие Голоса повлияло на погоду и мир, потому что теперь Алекс сильнее прежнего казалось, будто они переходят черту и оказываются по ту сторону, уже не имея права оборачиваться. Будто всё должно было решиться со дня на день, какое-то трепетное ожидание развязки, и Бэйкер знала, что могло успокоить её — если Уильям Маккензи будет мёртв. Но если он слышал Джозефа, то знал, что его путь не окончен, он только начинался. Уличные фонари с трудом охватывали дороги кольцом света, но Алекс упрямо шла вперед сквозь пугающую темноту, пока не поняла, что намеренно избегает тропы, ведущей к дому Джозефа. За ночным туманом по другую сторону реки не было видно ничего и ей только казалось, будто там мелькают огоньки чьих-то лодок и машин. Издалека она заметила, что в доме Отца горел свет — значит он был там, в порядке. Бэйкер зачастую хватало этого, чтобы успокоиться. В церкви тоже было тихо — служба началась ещё до рассвета и продлилась несколько долгих часов. Алекс не видела такого ни разу, но Итан сказал, что в особенные дни так и случается, например, во время праздников; происходящее даже отчасти не было праздником, но заметно подбодрило паству, давно павшую духом. Бэйкер так прикипела к церкви за всё это время, что ненавидела беспорядок, будто он мог повлиять на то, что было в её голове: она сама не заметила, как сначала ногами стала нехотя возвращать на место лавки, затем собирать книги и менять свечи, медленно и неспешно, словно пыталась продлить эту ночь и вытеснить из головы неприятный сон. Джозеф говорил часами — это был его дар, и он владел этим даром так хорошо, что мог приковать к себе внимание любого, ему только требовалось время. Алекс раньше не обращала внимание на избранность, потому что не верила в неё, но всегда знала, что Сид верит в то, что говорит, именно поэтому и пошла за ним, за словами, которые он обещал превратить в дела. Вчера он говорил слишком много — уставший, почти измученный потерями, обескураженный отсутствием Джона, который опять предпочёл справляться в одиночестве, но говорил так долго, что в его слова снова хотелось верить. Алекс поняла, что дело было не в Голосе или связи с Богом — у него была связь со своей паствой и такая крепкая, что неверия быть не могло. Должно быть, именно поэтому она и увидела этот сон. Потому что её вера была чем-то подмыта и Он подсказывал ей верный путь. Джозеф много говорил о том, что они избраны, но Алекс не чувствовала себя такой: ни когда встретила его впервые, ни когда прошла путь искупления, ни когда поняла, что мир не заканчивается на её одиночестве. Она не чувствовала себя избранной, но затем наступило утро, и плохой сон обрёл смысл. Аманда нарушила её одиночество уже после того, как Бэйкер осознала свои мысли: тихо вошла через двери и в нерешительности застыла в притворе, разглядывая закрытые ставни окон и плотный рыжий свет, сочащийся из лампад и свечей у алтаря. Алекс почувствовала холодок от сквозняка, но продолжала молчать до тех пор, пока женщина наконец-то не поравнялась с ней — в руках она крутила взятые у входа свечки, словно не до конца понимала, хочет ли ставить их куда-то. — Что-то случилось? — поинтересовалась Бэйкер. — Из бункера к нам тогда привезли чуть меньше ста человек, — подумав, сообщила женщина. — До сегодняшнего дня дожила едва ли половина: кто-то скончался в дороге, другие уже здесь. Даже после нашей помощи. Аманда вдруг умолкла, и Алекс не стала ей помогать. — У нас заканчиваются лекарства, которые Джон привёз. Питер раньше заботился об этом, у него была лаборатория в бункере Джейкоба, нужное оборудование для синтеза и… знания. — Есть предложения? — отозвалась Бэйкер, бесцельно бродя взглядом по вырезанным надписям на стенах. Она уже знала ответ, знала ещё даже до того, как Аманда подумала об этом. Знала, когда Джозеф обвинил Фэйт в том, что она не справилась бы. — Блажь, разумеется. Как и всегда. — Наши плантации в оранжерее сожгли. А ещё наверняка Сопротивление уничтожает оставшиеся запасы. Джозефу даже не нужно было прилагать усилий к тому, чтобы стереть с лица земли всё, что будет напоминать об ошибках Фэйт. — В бункере Джона наверняка есть ещё, — настаивала Аманда. — Пока не взойдет новый урожай. Затем мы всё восполним. Алекс боялась разочаровывать её и говорить, что нового урожая не будет. Что тем, кому Блажь заменила воду, придётся искать источник силы где-то ещё. Она взглянула на женщину почти с сожалением, но успела выровнять тон: — Завтра Джон приедет на совет и мы это обсудим, — это было всё, что Алекс могла предложить, потому что Блажь была запрещённой темой между ней и Джозефом. Они попытались один раз и разочаровались друг в друге и в том, что не смогли найти компромисс, пытаться ещё раз Алекс боялась. — Нам надо обсудить это сейчас, пока те, кто ещё остался в живых, дышат, — Бэйкер не ответила, и Аманда попыталась додавить. — Твои медикаменты тоже заканчиваются. Снотворное, седативные, контрацептивы, всё, чтобы исправить твое состояние. Исправить. Будто это состояние было возможно исправить таблетками. Бэйкер перевела на Аманду взгляд и за мгновение убедила себя в том, что нет смысла спорить или отказываться. — Чего ты хочешь от меня? — Чтобы ты поговорила с Отцом, — сказала Уоттерсон, и Алекс прикусила язык. Она знала, что Джозеф её не послушает. — И поддержала меня. Ты была в лазарете, когда это произошло, он тоже там был, он поймёт. У Джозефа был дар, он был избран, но всё равно оставался человеком — Алекс знала, что разочарование и обида на Фэйт были где-то там внутри, и он будет тщательно маскировать их, пока не найдет в себе силы на прощение. — Я хотела поговорить прямо сейчас, — добавила Аманда. — Если ты не занята. Бэйкер мрачно кивнула и так же молча направилась к выходу — возможно, если она не начнёт спорить с Джозефом и пытаться снова напоминать ему о Фэйт, ей самой будет не так тяжело. Алекс догадывалась, что он думал о ней и без чьей-то помощи, но боялась спрашивать, потому что ответ был очевиден. Вдвоем они вышли из церкви, спустились вниз и пересекли остров до жилых домов — часть людей уже успела смениться и разъехаться, но почты всё не было. Видимо, Аманда подумала о том же, потому что вдруг спросила: — Никаких новостей от Холли? Алекс хотела проигнорировать вопрос: безразлично пожала плечами и попыталась оттолкнуть от себя мысли о ней, но затем поняла, как жалко чувствует себя, делая это. — Не надо было ей уезжать, — колеблясь, сказала она наконец. — После случившегося. — Если она чего-то захочет, то она это сделает, — заметила Аманда. — Так всегда было. Алекс не хотела упоминать о том, что это отчасти её вина. Если Холли пострадает, то она вряд ли выдержит ещё одну жизнь на своей совести. — Вы друзья? — Я много лет знаю её, — уклончиво отозвалась Уоттерсон. — Ещё до церкви и Отца. Бэйкер уже и забыла, что может быть какая-то жизнь до, слишком уж яркими оказались последние несколько месяцев, которые перемололи её в труху. Алекс хотела назвать себя уничтоженной, но вовремя остановилась: когда Фэйт вернётся домой, а Маккензи будет под их опекой, кому-то придётся оставаться сильной. Если у Фэйт не получится. Если Джозеф отвернётся от неё. У Отца были гости, вернее, гость — худощавый и болезненный на вид бледный мужчина, которого Алекс не видела никогда прежде ни на проповедях, ни в округе. Он моментально повернулся на звук открывшейся двери, и разница между ним и Джозефом, сидящим по ту сторону стола, была колоссальная, потому что Сид сидел спокойно и даже не пошевелился, только проводил их обеих взглядом и предложил войти. Несмотря на высокий рост и некую угловатость, Джозеф всегда выглядел и двигался собранно, будто следил за каждым своим жестом и точно знал, что будет дальше. У них с Джоном было очень много общего, тот же цепкий взгляд или улыбка, выражающая одновременно несколько эмоций, но манера двигаться — это их и различало, причем так сильно, что характер угадывался слишком просто. Алекс чувствовала себя неуютно, находясь здесь — она до последнего избегала смотреть на Джозефа, пытаясь занять роль мебели, которую никто не заметит. Пыталась, пока Сид не представил ей утреннего гостя и они не продолжили прерванную беседу. — Она очень хорошая девушка, Отец, — сказал мужчина. Его голос оказался столь же нервным, как он сам. — Всегда лучше других знала Слово и следовала ему. Но сейчас что-то изменилось, и она сама боится себя. — Тогда почему вы не приехали раньше? — Нам угрожали. Когда с бункером… случилась беда, она пыталась помогать, но ей очень тяжело смотреть на это. И… я думаю, ей сейчас нужна не её настоящая семья, а Бог и Отец. Бэйкер начала думать о том, что нужно было постучать или подождать снаружи, пока гость уйдет. — Если ты готов доверить её мне, пусть приезжает, — предложил Джозеф, поймав растерянный взгляд Алекс. — Мы придумаем, как ей помочь. — Её зовут Иден, — заметив, куда смотрел Отец, гость тоже повернулся к вестнице. — Сейчас опасно ездить по округу, но она приедет сразу, как мы найдем для неё машину. — Мы отправим свою, — непроизвольно вырвалось у Алекс. — С людьми, которые о ней позаботятся. — Она будет счастлива это услышать. Джозеф был добр даже к чужим для него людям — но не к Фэйт, которую называет сестрой. Бэйкер посторонилась, пропуская гостя за дверь, и когда они остались втроем, Джозеф спросил: — Что такое? — Мы хотим поговорить о Блажи, — сказала Аманда, пока Бэйкер обдумывала ответ. Сид взглянул на неё и та устало повела плечами. — У нас заканчиваются припасы, которые привёз Джон, а людям всё еще нужны обезболивающие и… другие лекарства. Можно купировать боль Блажью, пока не доставят оборудование, чтобы выращивать её здесь, на острове. Алекс бы сейчас с радостью купировала Блажью свою боль. — Уже слишком поздно, чтобы что-то выращивать, — только узнав Джозефа ближе, Бэйкер поняла, как тщательно он выбирает слова. — Для этого нужны месяцы работы, забота и… любовь. У нас сейчас нет ничего из этого. — А запасы из бункера?.. — Джон сделал всё, что мог. Придётся справляться без неё. Джозеф так и не сказал ей, что решил, но он хотя бы не стал во всеуслышанье рассказывать об ошибках Фэйт, потому что знал, что когда она вернётся, семья её поддержит. И он тоже поддержит, иначе и быть не может. — Фини говорил, что у Питера есть его старая лаборатория, — предложила Алекс. — Поезжай туда, посмотри, что можно забрать. Затем мы отвезём всё сюда или в бункер к Джону. — Я детский врач, а не химик или генетик, — нахмурилась Аманда. — И не смогу синтезировать лекарства, даже с оборудованием. — Ещё есть Селена, — вспомнила Бэйкер, и женщина скривилась. — Она уже помогала нам, Джон найдет способ убедить её сделать это ещё раз. — Она ведь даже не настоящий врач. — У нас есть выбор? — Уоттерсон промолчала. — А пока мы можем попросить помощи местных, среди них наверняка есть настоящие врачи. Джозеф в последнее время относился к чужакам даже хуже, чем она сама — с недоверием, граничащим с паранойей. Алекс же хватило встречи со Стивом, чтобы понять, что мир не делился надвое после начала Жатвы. — Я написала письмо Раям, о котором мы говорили. Его отправят сегодня, — Бэйкер решила не ждать чего-то, способного изменить её точку зрения. Если бы здесь был Джон, он бы точно вспомнил о Сопротивлении всё самое плохое, но проблема была в том, что церковь делала вещи похуже. И Алекс принимала в этом непосредственное участие. — Уверена, у каждого члена нашей семьи есть оставшиеся позади друзья и знакомые, которых нужно только подтолкнуть к верному решению. Поговорить с ними. — Мы уже закончили с ними разговаривать, — возразил Джозеф. — От них мне нужно лишь одно — пусть выдадут Маккензи. Это всё. Мы много лет провели, отделяя зерна от плевел, учились, чтобы оказаться у врат в сад. Прилагали все усилия, но в итоге многие будут пытаться войти и не смогут.* — Мы можем попытаться помочь, — неужели они опять начинают ссориться?.. — Ты не знаешь, как долго я пытался, — Джозеф посмотрел на неё почти разочаровано. Будто считал, что она была обязана это понять. — Но нельзя спасти человека, который тонул однажды и опять прыгнул в воду. Алекс считала, что Джозеф был совсем другим, и сейчас до последнего убеждала себя, что в нём говорит обида. Что в нём говорит его старший брат, который оказался ступенью для искупления Маккензи. И Фэйт, предавшая его доверие. Когда они закончили, Бэйкер хотела уйти сразу же вместе с Амандой, но зачем-то осталась, снова вспомнив про свой ночной кошмар. Они с Джозефом какое-то время молча смотрели друг на друга, и Алекс наконец-то не выдержала тишину между ними: — Ты ведь спас меня, — сказала она. — Когда я тонула и продолжала пытаться сделать этого. Ты не отвернулся от меня. Почему сейчас?.. — Потому что уже слишком поздно, — Джозеф избегал смотреть на неё, будто каждое движение ему чего-то стоило. Алекс подошла ближе и протянула руку, чтобы положить на его плечо. — Джон звонил или?.. — Он приедет завтра, — его убежденности можно было только позавидовать. Алекс промолчала, не решаясь высказывать свои подозрения, и Джозеф это понял. — Джон много лет ждал этого и наверняка чувствует, что знает свою цель. Бэйкер знала совсем другого Джона — который пользовался ею в своих целях, следил за ней и ждал, пока Фэйт оступится. — Хорошо, если так. — Я в нём уверен. Бэйкер попыталась примерить эту роль на себя и поняла, что она была бы рада знать свою цель: чтобы Голос сказал точно и у неё не оставалось других вопросов. Алекс не знала, будет ли рад Джон и не знала, стоит ли говорить о собственных опасениях. — Нам… придётся обсудить завтра Блажь, — сказала она, когда молчание затянулось. — Джон уже знает, — Алекс почти вымученно улыбнулась: она надеялась избежать этого разговора и любых упоминаний об ошибках Фэйт, а потому надеялась, что Джозеф не очернил её в глазах своего брата ещё сильнее. — Если люди будут спрашивать его о Блажи, у него всегда найдутся ответы. — Из разных уголков округа уже спрашивают, — осторожно напомнила Бэйкер, и Сид кивнул — он лично отвечал на эти запросы, хмурясь всё сильнее с каждым письмом, и Алекс тогда думала только о том, чтобы исчезнуть и не видеть этого. — Если Фэйт вернётся… — «Когда», — незамедлительно поправил Джозеф, и она осеклась. Алекс впервые позволила себе считать, что никогда больше не увидит Фэйт, и мысль об этом испуганно затрепетала в груди. — Когда она вернётся, — послушно повторила Бэйкер дрогнувшим голосом. — Она подскажет, что делать, она ведь… знает о Блажи гораздо больше, чем мы. Это даже отчасти не могло служить её хорошей чертой — только поэтому Джозеф поджал губы и промолчал, снова пытаясь аккуратно выбрать правильные слова. Алекс несколько дней спрашивала себя, простил ли Джозеф свою сестру, и это был ответ. Девушка откинула назад волосы и украдкой вытерла глаза, но Сид уже вернулся к работе. Она простояла рядом с ним ещё несколько мгновений, пытаясь успокоиться и сказать себе, что скоро всё будет как раньше, но обманывать себя больше не получалось. — Что ты пишешь? — спросила Алекс, окинув глазами захламленный бумагами стол. Гость отвлёк Отца на какое-то время, но тот определённо над чем-то работал в одиночестве перед утренней службой. — Нужно записать то, что сказал Голос, — Джозеф наконец отвлёкся и перестал хмуриться. — В точности до слова, пока я не забыл. — И ты не спал? — А ты? Она могла придти к нему прямо этой ночью и попросить обнять себя. — Я ведь не избрана Богом, — наконец сказала Бэйкер, и Сид взял её ладонь в свои руки, чтобы поцеловать. Алекс самой себе боялась признаться, как зависима стала от его прикосновений и внимания — чувство, подобное щекотке, проходилось по всему телу, и она улыбалась помимо воли, даже когда была смертельно уставшей. — Ты ошибаешься, — сказал Джозеф, неторопливо растирая её замёрзшую руку. — Избрана, как и остальные. Бэйкер не нашла что ответить. — Можно я почитаю? — она кивнула на ворох исписанных бумаг, уже заранее зная, что ни за что не поймет такой корявый и размашистый почерк — Джозефа нельзя было назвать человеком настроения, но в таких мелочах он себя и выдавал. Она не думала, что Сид пойдет ей навстречу и позволит вклиниться в его личное пространство, особенно после их постоянных споров, но тот неожиданно для неё отодвинулся от стола и в приглашающем жесте хлопнул по своему колену. В другой ситуации Алекс бы смогла вовремя спрятать смущение и отшутиться, но с каждым днём находила в Джозефе всё больше и больше того, что её удивляло: его поступки, то, как он вёл себя с ней, с другими людьми, с незнакомцами, со своей семьей — всё это выбивало из колеи. — Что не так? — Я никогда не… — она запнулась на полуслове, и Сид наконец сконцентрировал на ней внимательный взгляд. — Со мной это впервые. Она почувствовала себя точно так же, как и днём ранее, когда он поднял её на руки — и с каждой секундой молчания стыд становился всё сильнее. — В чём ещё я удостоюсь чести быть первым?.. — Сид спрашивал с едва заметной улыбкой, не издевался, как Бэйкер могла бы предположить, и она почувствовала, что стала абсолютно зависима и от его мнения тоже. Девушка медлила, Джозеф заметил это и почти незаметно потянул её за локоть к себе: Алекс поняла, что сопротивляется скорее по привычке и только из-за легкого беспокойства. Сид придержал её за плечо, и если бы его рука оказалась выше, у горла, то смог бы услышать, как испуганно и быстро бьётся её сердце — Бэйкер неловко кашлянула и перевела взгляд на стол; Джозеф относился к этому даже отчасти не так серьезно, как она сама, и когда Алекс попыталась взять в руки исписанную бумагу, пальцы пробрала заметная дрожь. Сид даже дал ей время прочесть — Бэйкер всё еще чувствовала, как пылает лицо, но стоило отдать должное Джозефу, он даже и не думал поддеть её. — Что скажешь? — спросил он через время, пристально наблюдая за её выражением лица. Алекс вместо ответа пожала плечами. — И всё? — Я бы сказала больше, если бы смогла разобрать хоть половину, — в тон ему отозвалась Бэйкер, и когда их глаза наконец встретились, вспомнила о причине своего беспокойства. — Я… плохо спала сегодня, и мне кое-что приснилось. Она ждала какой-то реакции, но Джозеф продолжал молча слушать. — Мне снилось, что помощник шерифа был в церкви, — Алекс пробуждала это в памяти с с большой неохотой, но чувствовала потребность в том, чтобы поделиться. — Что-то произошло, я была снаружи и не понимала, что происходит. А потом из церкви вышел Джон, его руки были в крови. Я даже думать не хочу о том, что происходило внутри и… и… Мы с Фэйт говорили об этом когда-то давно. О снах. Она считала, что это всё просто сны, и что это грех — считать, что Он может говорить с кем-то, кто не является его голосом. Ты тоже так считаешь? — Конечно, нет. — Может, это было предупреждение? Для тебя. И Он посчитал, что я… что ты меня послушаешь. — И о чём ты хочешь предупредить меня? — Не приводи Маккензи сюда, — незамедлительно ответила Алекс. — В нашу семью, в наш дом. Она не увидела в глазах Джозефа то, чего ожидала, поэтому поняла — он к ней не прислушается. — Ты ведь уже поверил в судьбу, в нашу общую, — Бэйкер не знала, что может сказать ещё. — Пожалуйста. — Мы уже говорили о Маккензи. И о терпении. — Это было до того, что он сделал. — И не важно, что он сделает ещё, — отчеканил Сид. — Терпение необходимо, чтобы получить обещанное.* Алекс беспомощно округлила глаза, когда поняла, что её аргументы иссякают, а Джозеф не собирается уступать. — Я не хочу, чтобы произошло то, что я видела во сне, — беспомощно заключила она, и Сид с лёгкой полуулыбкой склонил голову. — И этого не произойдёт. Джон позаботится об этом. Алекс боялась, что он лжёт не только ей, но и самому себе, ведь Джон не был бессмертным. Не стоило вешать на него такую ответственность, даже если Он приказал, но Джозеф не умел молчать, если речь шла о Голосе. — Хорошо, если так, — повторила Бэйкер. Она не могла и не пыталась спрятать свое огорчение, поэтому Сид вздохнул и приблизил её к себе, несмотря на вялое сопротивление. — Тебе нечего бояться, — сказал он, когда понял, что Алекс пытается отвернуться и уйти от его прикосновений. — Если мы погибнем, значит так должно быть, но если нет — наше терпение будет вознаграждено. Даже если я решу неправильно, Бог подскажет, как выбрать верную дорогу. Насколько правильной была дорога, на которой погиб Джейкоб? — Раз ты так считаешь, тебе вряд ли нужна моя помощь, — отозвалась Бэйкер, вернув бумаги на стол и припечатав их ладонью. — Как ты могла об этом подумать? Она услышала в голосе Сида почти обиду, но проигнорировала её. — У меня ещё много дел, которые нужно закончить перед приездом Джона, — Бэйкер опёрлась рукой о стол, чтобы подняться, но не успела — Джозеф снова остановил её за локоть и привлёк к себе. — Ты делаешь всё возможное, даже больше, — понизив голос, он приблизился к ней, чтобы губами скользнуть по предплечью. Алекс вздрогнула. — Я не должен принимать твою помощь как должное. Мне жаль, что ты так думаешь. Джозеф продолжал говорить, и каждое слово завершалось его губами на коже. Следующий невесомый поцелуй оказался на ключицах, затем уже на шее. — Ты обещала, что займешь мою сторону, — Алекс уже не слышала его голоса, так громко в ушах стучала кровь. — Помнишь, что я обещал? Бэйкер избегала смотреть ему в глаза, и Джозеф положил руку ей на затылок, почти вынуждая сделать это. Она колебалась. — Ты не позволишь, чтобы я чувствовала себя беспомощной. — Продолжай, — Сид приблизился ещё немного, почти встречаясь губами с её. — Не позволишь, чтобы я просыпалась от кошмаров в одиночестве. И оставалась одна хоть на день. Алекс потянулась навстречу первая, осторожно принимая поцелуй. Ей только показалось, что он размышляет над ответом, и Бэйкер растерялась, когда Сид продолжил, склоняя её к себе. Джозеф был первым, кого она поцеловала — искренне и по своей воле, — и он мог почувствовать это, когда Алекс отстранялась на доли секунды и продолжала уже осторожнее и медленнее, с каким-то детским любопытством, почти испугом. Сиду ничего не стоило перетянуть её на свою сторону — им даже необязательно было спорить так часто, чтобы понять это. — Всё ещё не веришь мне? — спросил он, на долю секунды отстранившись и убрав её упавшие на лицо волосы. Алекс почти задохнулась от возбуждения и жара, когда Джозеф в успокаивающем жесте провел от затылка до самого низа спины. Джозеф остановился за секунду то того, как Бэйкер смогла бы сдаться. У Сида был самоконтроль, которого ей не хватало — только блестящие глаза выдавали то, что он чувствовал и о чём думал. — Прочитаешь послание ещё, когда я закончу. И исправишь на свое усмотрение, — Джозеф прильнул своим лбом к её и подумав, ещё раз коротко поцеловал Алекс. — Пожалуйста.

***

Водитель с почтой приехал после утренней службы — Бэйкер ждала его, протаптывая молодой лёд в редких лужах, пыталась не нервничать отсутствию машины и убеждала себя в том, что о важных новостях всегда сообщают по телефону или радиосвязи. Это значило, что от утренней почты стоило ждать только писем или отчётов, всего того, что они и так разбирали каждое утро. Это был не тот мужчина, который обычно доставлял им почту, и Алекс с подозрением смотрела, как он выходит из машины с туго перевязанной пачкой бумаги, громко хлопает дверцей и, заметив её у ворот, приветственно кивает. Обычно, если кто-то хотел передать письмо, посыльные забирали их прямо здесь, у выезда на асфальтированную дорогу, но сегодня Бэйкер была здесь одна. Они с мужчиной обменялись письмами, и тот взглянул на адрес. — К Раям? — в его голосе раздражения было не меньше, чем любопытства, поэтому Алекс вопросительно вскинула голову — за последние несколько недель она успела отвыкнуть от того, что к её приказам относятся неуважительно, поэтому в ответ могла только удивиться. — Проблемы? — незамедлительно поинтересовалась Бэйкер, и церковник, покрутив в руках запечатанное письмо, мотнул головой. — Нет, вестница. В стопке писем наверняка были последние известия о бункере, и если раньше она спрашивала Джозефа, где можно разместить людей, прежде находящихся под опекой Джейкоба, то теперь задавать этот вопрос стало бессмысленно. Это они тоже решат завтра в присутствии Джона, который был более компетентным человеком, чем Алекс. Сверху лежал уже потрёпанный список с именами, написанный от руки, и водитель пояснил: — У бункера была перестрелка, — Бэйкер пробежалась глазами по косому почерку, надеясь не встретить там знакомых имён, — до вот этой черты наши, а после… не наши. Алекс только теперь вспомнила о перестрелке, которую упоминал Стив: ещё раз внимательно прошлась по тексту и поняла, что имя Холли тоже было там — Бэйкер перечитала дважды, чувствуя, что холодеет все сильнее и сильнее. У неё не было времени обдумать это или хотя бы свыкнуться с мыслью, потому что мужчина подал голос: — Видимо, вы кого-то узнали?.. — Нет, — Бэйкер моргнула пару раз и отвела взгляд от имён. — Показалось. Она должна была прямо сейчас передать этот отчёт Джону, и если водитель поторопится, то успеет к вечеру до его ранчо или бункера. Но Алекс так же помнила, в каком состоянии Сид уезжал в последний раз, поэтому замерла, не решаясь ни спрятать список, ни отдать его. Как она сможет посмотреть Аманде в глаза и честно сказать ей правду?.. А Джону?.. — И кто зачинщик? — спросила она, не узнав поначалу своего голоса. Водитель пожал плечами. — Их с обеих сторон хватало. Она бы не хотела знать, что Холли ехала именно за этим, а Бэйкер помогла ей взвести курок и достичь своей цели. — Мы уже несколько дней не можем связаться с Джоном, — Алекс взглянула на водителя. — Он у себя? Если она расскажет об этом Джозефу, то они смогут подготовиться к этому разговору, а у Отца всяко получится лучше, чем у неё. — Дома, скорее всего, — подумав, охотно сообщил мужчина. — Судя по видео, которое сейчас крутят по местному каналу. — Видео?.. — Он записал его для Маккензи. С Хадсон в главной роли — это точно заставит его выползти из своей норы. Алекс сжала руку так сильно, что по мышцам пробежала болезненная судорога. — Где его можно посмотреть? — Наверняка только у вышек или ещё где-то, где есть сигнал, — здесь всегда было плохо со связью, а во всем поселении не осталось ни одного телевизора. Бэйкер подумала, что ехать куда-то за черту острова ради одного видео будет слишком рискованно. — Вы так уверены, что это сработает? — спросила Алекс. Джон в это верил, а он разбирался в людях лучше, чем она и кто-либо во всем сраном округе. — Хадсон приехала сюда ещё зеленой, когда только получила первую работу и лепила штрафы на парковке, — пояснил водитель. — Если брат Джон смог сломать такую, как она, то Маккензи всего лишь вопрос времени. Алекс не нужно было смотреть это видео, потому что Джон пытался сделать то же самое с ней. И преуспел. — Отправьте это ему на ранчо, — сказала Алекс и протянула водителю список, который до сих пор держала в руках. Бэйкер не могла вспомнить, как добралась обратно до поселения — она с кем-то поздоровалась, пока шла, но перед глазами не было ничего, кроме перечня имён. Он был поразительно похож на тот, висевший на дверях церкви. Алекс насилу напомнила себе о работе и о том, что к завтрашнему собранию необходимо подготовиться, чтобы не добавлять Джозефу лишних проблем. Всё в том же беспамятстве она добрела до дома вестников и преодолела лестницу на второй этаж. Фэйт хранила большую часть информации об исследованиях Блажи у себя — когда приезжал Финнеас, бумаги обновлялись, и Алекс не могла точно сказать, разбиралась ли вестница в химии, потому что с таким вниманием и упоением изучать эти записи мог только человек, погруженный в науку. Бэйкер откладывала это до последнего: она однажды попыталась зайти в спальню Фэйт, но остановилась перед дверью и затем почувствовала, как тяжело становится дышать, будто что-то подсказывало ей не делать этого и тянуло от двери прочь. В этот раз глаза начали наполняться слезами ещё на лестнице, но когда она увидела одну из женщин, выходящей из комнаты Фэйт с кипой постельного белья, осталась только злость. На себя, на Джона, на Джозефа — на всех. — Что ты делаешь? — спросила Алекс и от её грубого тона женщина, имени которой Бэйкер так и не вспомнила, крупно вздрогнула. — Я… мы… убираем бельё каждый месяц, — осторожно сказала она и наткнувшись на равнодушное молчание, добавила, — вестница. — Нельзя убирать чьи-то вещи, пока человек не вернётся, — темноволосая женщина потупила взгляд, и Бэйкер не смогла удержаться от шпильки. — Не слышала о таком? Алекс никогда не была суеверной или жестокой, но сейчас почувствовала, что очень хочет ощутить что-то кроме тоски, а гнев был самым всепоглощающим и безотказным решением в прошлой жизни. — Нет, не слышала, я… мне очень жаль, — Бэйкер решила не дожидаться продолжения и в два шага настигнув двери спальни, отобрала ворох смятых простыней. Запах — тот самый, которого она не слышала так долго — встал поперёк горла и помешал дышать. Алекс скривилась, насилу подавляя выступившие слёзы: наверное, женщина увидела блестящие глаза, только поэтому ушла, не решившись ничего добавить. В церкви было много верующих, но мимо сплетен не мог пройти никто, и уже к вечеру, поди, пойдут разговоры, что вестница сорвалась на ком-то из-за грязного белья. Алекс не могла судить никого за эти разговоры, потому что очень часто оказывалась у их истоков, когда училась жить здесь и тщательно выбирала, когда нужно открывать рот. Она застыла в коридоре перед открытой дверью, из которой тоже шёл этот запах, и он был как теплое одеяло и руки Фэйт, накрывавшие её плечи в самых страшных снах. Бэйкер сама не поняла, как сделала шаг, затем второй и ещё. Что-то подсказывало остановиться, должно быть, голос Джозефа из подсознания, который говорил не мучить себя, прекратить смотреть, прекратить вдыхать её запах, но Алекс уже не могла остановиться, будучи здесь, перед открытой дверью. Соблазн оказался сильнее, чем всё то, что говорил голос в голове, и тело потянуло её внутрь. Здесь всё было точно так же, словно не одна Алекс боялась заходить сюда и что-то менять. Духота совсем не ощущалась, только сладкий цветочный запах и другой, которому невозможно было дать название и которым уже давно пропахла вся её одежда. Аккуратно придерживая белье, Алекс расправила его и постелила обратно на пустую кровать. Когда она впервые пришла к Фэйт посреди ночи в слезах, не зная, куда ещё пойти, тогда она начала спать здесь. Иногда наблюдала, как вестница работает, сидя за столом и что-то мурлычет под нос. Едва заметно улыбается, когда замечает, что Алекс давно наблюдает за ней, и почему-то сразу выпрямляет спину. Не удержавшись от соблазна, девушка сначала огладила ладонями простыни, а затем легла, прижавшись к ним щекой. Теперь запах не придавливал её насильно, он плыл внутри, был в животе и на языке: Бэйкер хотела остаться здесь вечно, но затем почувствовала, как вниз на постель текут горячие слёзы, а голову снова начинают сжимать тиски. Лекарства больше не помогали — Алекс не знала, сколько нужно было выпить ещё, чтобы не содрогаться от рыданий и не сворачиваться в комок на чужой постели, обняв себя руками за плечи. Всё было точно так же, как раньше: утреннее солнце тщетно билось сквозь задёрнутые шторы, словно Бэйкер проснулась секундой назад и теперь созерцала деревянный потолок, дожидаясь прихода Фэйт. Всё было точно так же, но Фэйт больше не вернётся. Вытирая мокрые щеки, Алекс с трудом поднялась: хотела остаться и жалеть себя до тех пор, пока не наступит завтра, а запах перестанет быть чужим и станет принадлежать ей, но затем снова вспомнила о Джозефе, о том, что обещала ему, и что ещё должна будет пообещать. Вещи на столе были аккуратно разложены по местам — все бумаги и блокноты в картонных папках с разделителями, написанными от руки знакомым почерком. Цветы Блажи, стоящие в вазе, давно засохли, но ещё не успели осыпаться — Алекс чувствовала себя точно так же, пока собирала документы в одну стопку и невольно изучала аскетичное и прибранное рабочее место. Она простояла у стола несколько минут, прежде чем поняла, что от сладкого запаха путаются мысли: Бэйкер решила разобрать бумаги у себя, пытаясь списать слёзы и подступающую к горлу истерику на Блажь и непреодолимое желание снова носом опуститься к простыням и втянуть запах. Во всём поселении больше не осталось Блажи, но Алекс точно знала, что где-то здесь было ещё — в ящиках или шкафу, нужно было только поискать. Остановив руку на полпути к столу, Бэйкер нащупала вместо этого пальто, неаккуратно перекинутое через спинку стула. Она провела по нему пальцами ещё несколько раз, наслаждаясь мягкостью ткани, и затем подняла, чтобы спрятать в гардероб и как-то отвлечь себя от мыслей о Блажи. Это был настоящий наркотик, это была зависимость, это было плохо. Джозеф выступает против этого, она сама выступает против этого, Фэйт едва не погибла из-за своей слабости перед ней. Алекс повторила эти слова себе ещё несколько раз, пытаясь выжечь в мозгу, но затем открыла шкаф и увидела то, чего не хотела. На вешалке вдоль внутреннего зеркала висела ткань — это была даже не ткань, а почти платье с не до конца прошитыми краями и торчащими припусками. Фэйт никогда не носила подобного, зеленый был не её цвет, и Бэйкер не могла понять, что это, пока не решилась осторожно дотронуться до шероховатого от цветочных узоров платья. На ощупь оно было, как оторванный от неё кровоточащий кусок кожи. Алекс ещё несколько секунд молча водила рукой от лямок до самого подола, пока не вспомнила, что Фэйт хотела сделать что-то для неё — Бэйкер никто и никогда не дарил подарков, и она должна была воспринять этот жест в штыки, но вместо этого почувствовала, как задыхается от переизбытка эмоций, взявших её за горло. Алекс обхватила шею, чтобы холодной рукой унять пульсирующее чувство, но оно не уходило, а пальцы дрожали лишь сильнее, пока она сама не отвела взгляд на зеркало, попытавшись найти в нём свое лицо. Зелёное — под цвет глаз, так Фэйт сказала, когда уже почти проваливалась в сон. Она сказала ещё, что научит Алекс шить: пытаясь в последний раз побороть свои мысли не дать им пойти дальше, девушка сначала уцепилась за свитер, чтобы снять его с себя, а затем принялась за рубашку, вырывая пуговицы почти с треском. Она впервые раздевалась перед зеркалом с тех пор, как была в бункере, и остановилась только в самом конце, когда стали видны все шрамы до единого. Алекс гнала мысли, но они были сильнее — она вспомнила Джона, который дотрагивался до неё в тех местах, где не осталось ни единой буквы, так сильно жесткая мочалка вгрызалась в плоть. Там уже не было его пальцев, но она ощущала их — чувствовала на себе его взгляд, как и следы от синяков, которые она прятала от пастора Лоуренса и в школе. Джон заслужил всё, что с ним происходило: у Бэйкер была сила отомстить за Эмму, за Раев и за всех тех, кому он причинил боль. Она могла отомстить за себя, и гнев бурлил только сильнее, подпитываемый внутренним голосом. В груди кипела ненависть, и Алекс, уже не понимая, кого винит в этом, стала натягивать платье через голову. Фэйт не угадала с размером всё равно, и оно оказалось больше, чем нужно — некрепко смётанная ткань едва не разрывалась по швам от её порывистых движений, но Бэйкер остановилась, только когда платье легло на голую кожу. Смотреть на свое отражение было противно: Алекс потянула пальцы к гладкой поверхности, думая о том, как хочет замахнуться и разбить зеркало, чтобы не видеть себя. Отсюда нужно было уходить, но последняя здравая мысль потонула, когда девушка снова приблизилась к столу на негнущихся ногах и стала открывать ящики один за другим. Пластиковая тара оказалась там, где и должна была, и Алекс почти испуганно протянула к ней руку, думая только о том, что будет по ту сторону забытья. Бэйкер не помнила, как осушила всю бутылку и поняла произошедшее, только когда во рту оказался знакомый вязкий и сладкий привкус, возвращающий её к чувству стыда и собственной беспомощности. Но сопротивляться Алекс уже не могла и остановилась пить, только когда её снова начало тошнить, а ноги подкосились. Она подползла к постели почти наугад, подобрала полы платья и снова легла, обнимая себя руками за плечи. От Блажи уже становилось жарко и душно; Алекс обводила пальцами узоры на ткани, пытаясь себя убаюкать, пока слёзы не кончились и боль перестала сжимать горло. Возможно, Джозеф возненавидит её за эту слабость, но это будет не сейчас. Сейчас страх отступил, а на смену ему пришло спокойствие, которого Алекс не испытывала никогда и ни с кем. Она созерцала сложенный из деревянных панелей потолок, пока свет не исчез, а тело не стало тяжелым настолько, что опухшие от слёз глаза сами закрылись. Сон в этот раз был пустым. Под Блажью редко снилось что-то определённое, только пятна и образы, которые было невозможно вспомнить; уже проснувшись, можно было уловить внутри себя то мимолётное счастье, то почти незаметную тревогу ото сна. Алекс надеялась увидеть Фэйт хотя бы там, но теперь понимала, что это было лишь жалкое оправдание её поступку. На языке уже не было сладости, остался только привкус пепла, отчего хотелось постоянно глотать слюну в попытках избавиться от него. Опухшие глаза пришлось долго тереть, чтобы увидеть хоть немного: в темноте комнаты угадывались очертания груды одежды на полу, а когда зрение привыкло, Бэйкер стала узнавать и остальное. Ей до этого казалось, что Фэйт и то, что с ней произошло — это всего лишь сон, но теперь он обретал оболочку с каждой секундой. Бэйкер готова была поклясться, что раньше всегда слышала часы в этой спальне: она прислушалась, но кроме своего сонного хриплого дыхания не было ничего, словно Алекс снова очутилась в одиночестве, наедине с собой. Плохие мысли, полные ненависти к себе, заполняли голову; пытаясь избавиться от них, девушка села и вспомнила о платье, которое во сне задралось наверх и стесняло движения. Бэйкер больших усилий стоило добраться хотя бы до шкафа и сесть, чтобы собрать свои вещи. От малейшего усилия мышцы саднили так сильно, будто что-то изнутри разрывало их на части, а кожа начинала прожигать одежду насквозь. Этот промежуток времени был знаком Алекс так, словно они были хорошими приятелями: когда она протрезвеет окончательно и будет способна здраво мыслить, сначала захочется пить. Потом вкус пепла на языке станет горькой рвотой и голос Блажи вкрадчиво проклюнется в голове, прося ещё. Надо было одеться и уйти отсюда, но пальцы не слушались, а в голове всё ещё было шумно и грязно. Это чувство оказалось мало чем похоже на опьянение, скорее на дрёму; поняв, что даже пытаться бессмысленно, Алекс накинула на плечи валявшееся у ног пальто и поднялась, держась за дверцу шкафа. В платье, сейчас наверняка больше напоминавшим мятую тряпку, меньше всего хотелось возвращаться домой, поэтому Бэйкер, отдышавшись, предприняла ещё одну попытку одеться, но быстро сдалась, когда поняла, что даже не сможет вывернуть джинсы обратно. Она плавала где-то между сном и реальностью, даже когда просунула босые ноги в обувь и непослушными пальцами зашнуровала ботинки, пытаясь выискать в памяти, как завязать обычный бантик — уже было непонятно, минута у неё ушла на это или час, потому что темнота не уходила, а пульсация в голове только усиливалась, порождая перед глазами всё больше белых пятен. Бэйкер вдруг подумала о том, как очнулась после крещения в своей постели со слабостью, которая не позволила даже открыть дверь. Тогда она боялась того, что с ней происходило, сейчас же всецело ненавидела и Блажь, и себя. И Бога, наверное, который позволил всему этому случиться. Алекс тогда слышала голос Джозефа, который вёл её и обещал, что никогда не оставит в этой темноте, а сейчас в голове звенела только обидная тишина, и эти слова было необходимо услышать вновь. Бэйкер судорожно всхлипнула, когда вспомнила о Фэйт. Должно быть, она сейчас выглядела так же жалко, как и чувствовала себя, раз была не в состоянии не только собраться и пережить свою боль, но и просто встать без чужой помощи. Это почему-то напомнило о собственной матери и её пьяных выходках — у них не было ничего общего, но Алекс всё равно почувствовала злость на себя, когда пыталась безуспешно взяться за ручку двери и довернуть до щелчка. Ей крупно повезло, что она нащупала в темноте стену: держась за неё, девушка подобралась к лестнице и спустилась вниз. Снаружи было темно и вероятно очень холодно, но Бэйкер не чувствовала ничего из этого, потому что от Блажи даже в мыслях всё вскипало и плавилось. Она даже не помнила, где была всё это время и сколько часов на самом деле прошло: в один момент луна вдруг скрылась за стремительно бегущим чёрным небом, оставляя Алекс в кромешной темноте подлеска. Там она себя и нашла, когда Блажь позволила осознать происходящее и остановиться. Среди деревьев обнаружился маленький уголёк света, и только подойдя к нему вплотную, Бэйкер поняла, что вышла к могиле Джейкоба. Она никогда не была здесь одна, словно инстинктивно избегая этого места, такую тревогу и отчаянье оно вселяло. Даже сейчас Алекс не могла поверить, что Джейкоб мёртв, и что его тело разлагается под этой толщей земли, как и тело Фэйт; не могла поверить, что эта участь постигла всех, кого Бэйкер оставила позади. Вряд ли солдат знал, что она здесь, но за себя и свое поведение вдруг стало стыдно. Алекс подошла ещё ближе и, держась за дерево, опустилась, почти упала на мёрзлую землю, счесав до крови колени: некоторые свечи уже погасли, и девушка в полной тишине подожгла их все, будто этот необязательный жест мог исправить всё ошибки и сгладить углы. Сид с фотографии под стеклом смотрел на неё почти уничижительно, но Бэйкер старательно избегала его взгляда. Джейкобу наверняка было плевать, поджигает ли кто-то свечи на его могиле или приходит сюда посреди ночи. Особенно если это делал человек, однажды предавший семью и занявший его место. Старший Сид при всём желании не смог бы ей запретить; Алекс поежилась, когда подумала, что сейчас с неба прилетит молния с её именем, но всё равно сложила руки и помолилась. Пастор Лоуренс считал, что всегда нужно спрашивать разрешения, чтобы просить Бога за кого-то, но девушка произносила строку за строкой, а никакой небесной кары не было. — Ему вряд ли нужен такой вестник, — заплетающимся языком сказала Бэйкер, когда закончила. — Мне жаль. Она зачем-то ждала ответа и прислушивалась, но когда поняла, что её присутствие ничего не изменит, вздохнула и поднялась. Интересно, поставил ли кто-то подобный мемориал в месте, где нашли машину Фэйт? Станет ли Джозеф проводить службу по ней, или они несколько лет будут делать вид, что она жива, пока отпевание не станет бессмысленным?.. Весь остров уже давно спал, только изредка где-то вздрагивали от ветра деревья и моргали подвесные фонари. Алекс вышла из подлеска около церкви и брела, избегая дорог, пока не оказалась на освещенном пятачке перед складской зоной. Люди на посту — Итан и Уолкер — одновременно обернулись к ней, обрывая разговор. Верный Джейкоба обычно пренебрегал охраной острова, потому что последние несколько дней занимался муштрой новобранцев и поручениями Бэйкер. Девушка почувствовала напряжение, встретив его здесь. — Мы искали тебя, — сообщил он вместо приветствия и снова приложил сигарету ко рту, выпуская дым. Наверняка не только они, потому что Алекс никогда не пропускала службы, особенно вечерние. Особенно после того, как её назначили вестником. — Я работала, — осипшим голосом выговорила она, и Итан нахмурился, разглядывая её. Он ничего не сказал, но Бэйкер вспомнила о пальто поверх недошитой тряпки, голых ногах и налипшей на них грязи. — Холодно же, — с какой-то незаметной укоризной заметил Верный; если бы он знал, что Алекс сейчас ощущала, то не стал бы её даже трогать. На душе было гадко, но не существовало ничего лучше Блажи, которая бежала по венам и снова помешала вспомнить, отчего Бэйкер так долго плакала накануне. — Ты отвёз человека, который приезжал утром? — Мы достали ему машину, — ответил Итан. — Не церковную, чтобы он спокойно доехал до дома. И пару ребят для подстраховки. Верный должен был самостоятельно отвезти утреннего гостя, и Бэйкер помнила, что довольно чётко формулировала свой приказ, но из-за усталости поняла, что не сможет спорить. — Ладно, — Алекс надоело выдерживать эти изучающие взгляды, будто с ней что-то было не так и Блажь выдавала её с потрохами, поэтому обняла себя руками за плечи, чтобы укутаться в пальто, и сделала попытку уйти. — Я не настаиваю, но посоветовал бы пойти спать, — сказал Итан ей вслед. — Не то, чтобы тут было опасно, но с тех пор, как мы выставили приманку на полицейского, будет разумнее не давать ему повод. Маккензи вряд ли хотя бы что-то слышал об Алекс Бэйкер, а уж тем более не знал в лицо и не стал бы тратить время на неё. Алекс сейчас не была уверена в том, что беспокоится о своей жизни, но всё равно кивнула. — Хорошая идея. — Тебя проводить? — они с Итаном не были близки даже отчасти, но Алекс всё ещё была его вестницей, и если что-то случится, перед Джозефом и Джоном будет отвечать именно он. Девушка попыталась понять, почему испытывает к Верному настолько двоякие чувства и вдруг вспомнила сон: именно Итан оттаскивал её от церкви, когда Джон приказал, хотя должен был слушать только её. Это воспоминание укололо изнутри, поэтому Алекс отказалась. Она уже думала о том, что Итан мог докладывать младшему Сиду обо всём, что она делала или где была, как и Холли раньше — в этом было не так много смысла, ведь сейчас Джону наверняка было чем заняться, но Бэйкер предпочитала держать свои дела при себе. Уже было давно за полночь, но в доме Джозефа по-прежнему горел свет: Алекс раньше всегда раздумывала, стоит ли заходить, затем тщательно взвешивала свои проблемы и чаще всего меняла свое решение, но на этот раз бразды правления принадлежали не ей. Мысли продолжали плавать в киселе, и когда Бэйкер бесшумно закрыла за собой двери, моментально утопая в душной прихожей, то поняла, как жарко ей на самом деле было. Она не могла пойти к себе, потому что там ей всегда снились кошмары, а в спальне Фэйт собственная никчёмность давила не хуже десятитонного камня: здесь она по крайней мере была в безопасности, оставалось снять пальто и лечь, чтобы дожить хотя бы до утра и протрезветь. Джозеф сидел за столом спиной к Алекс, только поэтому не заметил её. Или он уже задремал, потому что совсем не двигался, и девушка слышала в этой пронизывающей тишине только его ровное дыхание. Какое-то время Бэйкер стояла, наблюдая за Сидом из коридора: он сказал, что она может беспокоить его в любое время, почти вынуждал говорить о том, что её тревожит. Алекс всегда отказывалась, но сейчас чувствовала себя настолько беспомощной и жалкой, что была вынуждена хотя бы прийти. Груз Блажи, стыда и отчаянья так сильно вдавливал её в землю, и она наконец решилась его позвать: Сид крупно вздрогнул, прежде чем обернуться на голос. — Алекс? — он удивился её приходу, и долго изучал взглядом её закутанный в пальто силуэт, маячивший у двери. — Почему ты ещё не спишь? Бэйкер приблизилась, и он поднялся, неосознанно потянувшись навстречу; девушка остановилась от него в нескольких шагах, и свет лампы заблестел в изъеденных Блажью глазах, мутных, как запотевшее зеленое стекло. — Мы ведь с тобой договаривались. Сид точно уже дремал перед её приходом, таким казался растерянным и сонным. У Бэйкер не было сил извиняться за вторжение или ещё как-то оправдываться. — Я хочу с тобой, — Алекс не узнала свой голос, хриплый и виноватый: Джозеф почувствовал, что ему становится сложно дышать, особенно когда Алекс продолжала изучать его этим растерянным взглядом, не решаясь приблизиться. Без слов было ясно, что ей снова снились кошмары, и что они делают её слабой, беззащитной. Джозеф ощутил острую необходимость обнять её и утешить, поэтому сделал шаг навстречу. — Иди в постель, — сказал он, дотрагиваясь до её руки. — Мне нужно закончить письмо. — Я не хочу одна. Алекс не могла сопротивляться тому, как Джозеф смотрит на неё, поэтому тоже приблизилась: она не знала, почувствовал ли мужчина густой запах Блажи, дымившийся вокруг неё как шлейф, или он был так растерян из-за этого визита, что его интересовала только она и то, что она говорила. Бэйкер видела, как он бездумно бродит взглядом по её лицу — должно быть, мысль была слишком явной, потому что Алекс сделала ещё шаг, надавливая на него грудью. Она никогда не просила ни о чём, но вынуждала жалеть себя без слов: теряя мысли одну за другой, Сид привлёк её к себе и только проведя по плечам руками, понял, что на Бэйкер чужая одежда с запахом, который он никак не мог вытрясти из памяти. Джозеф хотел спросить, зачем она пришла посреди ночи и почему выбрала его — он уже знал ответ, но так хотел услышать от неё, что неожиданно для себя начал нервничать и спросил: — Где ты была весь день? — У Фэйт, — почти беззвучно отозвалась Алекс, обвивая руками его спину. Их было сложно удерживать на весу, и девушка сжала пальцы на рубашке, ощутив, как Сид из-за этого вздрогнул. — И? — Она мертва, — Бэйкер ждала, что Джозеф что-то скажет — подтвердит или опровергнет, но он промолчал. — Ты умеешь шить? — Что? — Алекс отстранилась и взглянула на его растерянное лицо. — Немного. Почему ты спрашиваешь? Она ватной и непослушной рукой принялась стягивать с себя пальто, и Отец, не задумываясь, помог. Бэйкер не знала, как выглядит, поэтому читала в глазах Джозефа то, чего не могла понять — он ничего не сказал, только поднял руку и почти с любопытством скользнул по голым плечам, почти сразу же встречая пальцами шрамы. Этот интерес был почти завораживающим, и Алекс приоткрыла рот, когда поняла, что Сид задержал дыхание. — Фэйт шила его для меня, — она пыталась понять, какие чувства в нём вызовет это откровение и наткнулась на непривычное восхищение, от которого внизу живота начала скручиваться приятная боль. Джозеф должен был остановить её и сказать, что этим Бэйкер только продолжает точить себя изнутри, но не делал этого, словно упивался её тоской по Фэйт. Края платья были неровными, а пальцы цеплялись за нитки, но Сид продолжал вести руки ниже, пока не наткнулся на ещё один шрам прямо между грудей. Гладкая, мягкая кожа чередовалась с этими едва затянувшимися порезами, и Бэйкер мелко вздрагивала, когда руки задевали синяки, рассыпанные по бледному телу. Эти прикосновения были почти болезненными, но Алекс только подалась вперед и поднялась к лицу Джозефа, почти вынуждая поцеловать себя. Она продолжала сохранять дистанцию, словно пыталась контролировать то, что происходит; Сид понял это и позволил, снова поддался этой невинности и скромности, от которой кружилась голова, а в мыслях стучала только одна мысль и отчаянное желание. Когда Алекс закрыла глаза, то мир поплыл, и она ухватилась за плечи Джозефа, ощущая сквозь тонкий хлопок следы старых ран и зарубцевавшихся шрамов. Поцелуй вдруг стал настойчивей, и Алекс не могла остановиться, даже когда в затылок кольнул страх, а Сид опустил ладони сначала к изгибу её талии, затем к низу спины и бедрам, обводя руками шероховатую ткань, только тогда понимая, что на ней нет нижнего белья, нет ничего кроме тонкого платья, под которым плавилась горячая мягкая кожа. Джозеф не мог оставить её, не тогда, когда она так отчаянно просила о помощи и льнула к его телу, послушно отзываясь на каждый поцелуй и каждое прикосновение. Он не планировал ничего из этого, но Алекс всё решала за него и этому невозможно было противостоять. Неохотно пытаясь удержать последнюю здравую мысль между собой и Алекс, Сид поднял руки к её шее и плечам, невзначай поддевая лямки одежды. Джозеф думал, что Алекс будет колебаться, откажет, что угодно, и это заставит его остановиться, но она разорвала поцелуй и почти взмолилась, чтобы он снял платье. Дважды просить было не нужно. Ткань поползла вниз, задерживаясь на груди, и Джозеф пальцами проник под платье, чтобы помочь ему соскользнуть и упасть на пол. Тогда и ушла мысль, которую он так отчаянно пытался удержать в голове. Алекс не мучила себя и не пыталась заглушить боль им, как он подумал изначально, она принимала свое предназначение, доверяла жизнь Ему, позволяла Джозефу вести её. Алекс была смелее, чем раньше, и совсем не похожа на себя прежнюю — не вздрагивала, когда Сид вёл руками по болезненно горячей коже, чтобы остановить их внизу спины, только отзывчиво тянулась к нему, голым телом соприкасаясь с тканью рубашки и холодной пряжкой на ремне. Её не останавливала даже нечестная нагота, будто наоборот подстёгивала, словно спонтанная мысль превратилась в цель, и теперь Бэйкер не могла остановиться, настойчиво пытаясь добиться её. Алекс не понадобилось лишних слов, и когда Джозеф склонился, чтобы поднять её на руки, только согласно обвила его торс ногами, уже выдыхая с нетерпеливым всхлипом. Бэйкер думала, что не выдержит, если самообладание подскажет Сиду остановиться, но тот донёс её до спальни, сжимая руки на бедрах почти до синяков. Когда Джозеф сел на кровать вместе с ней и опустил ладони на поясницу, подталкивая девушку ближе к себе, Алекс поняла, что он её не отпустит, и эта острая, пульсирующая, горячая мысль вызывала так много приятной боли между ног, что хотелось просить ещё, чтобы её продлить. Такое положение смущало, и Бэйкер, не имея возможности ни отстраниться, ни свести ноги вместе, неуверенно замерла, ощутив знакомую крупную дрожь по всему телу. Сид видел в этом полумраке её почти испуганное, пылающее лицо без намёка на похоть, только некое светлое очарование и блестящий наивный взгляд, когда она ждала от него продолжения. Всякий раз, когда это происходило, Джозеф возвращал её обратно и целовал снова, пока она не подчинялась, обнимая его руками за шею. Каждый едва слышный всхлип Алекс все дальше оттягивал от мыслей, и когда возбуждение стало почти невыносимым и о нём хотелось начать умолять, Бэйкер сама потянулась расстегивать пуговицы рубашки. Дышать сразу стало легче, и Джозеф с благодарностью припал губами к её ключицам и шее, когда девушка освободила несколько первых пуговиц из петель и потянулась вперёд, встречаясь голой грудью с его, чтобы помочь снять рубашку. Каждое прикосновение было сродни ожогу, и Сид вдруг поймал себя на мысли о том, что нервничает и дрожит от нетерпения точно так же, как в первый раз, прямо как Алекс, замиравшая на полпути в смятении и страхе. Этот невинный взгляд никак не сочетался с тем, что она продолжала делать с ним — почти призывно двинула бедрами навстречу, ощутив его возбуждение. Господи, он мог уже сейчас почувствовать, какой горячей и мокрой она была, пачкая его джинсы. Её поцелуи были почти агрессивными, на грани нужды и ярости, будто она боялась, что Джозеф вдруг передумает или что у них нет времени. Именно поэтому Сид почувствовал, что должен был объясниться — он отстранился, и когда Бэйкер с недовольным самозабвенным стоном подалась к нему, придержал её за плечи. — Что?.. Алекс смотрела в ответ недоумённо, почти обижено, и Джозеф взял её лицо в руки и пальцами осторожно провёл по щекам, наслаждаясь её смятением. Она не могла сконцентрировать взгляд, и он плыл по его лицу, то и дело спускаясь к губам — обвинять её в этом было слишком несправедливо. Вместо того, чтобы ответить, Сид прильнул поцелуем сначала к её подбородку, затем выше, к пылающим щекам, к уголку губ, и делал это так медленно, что свое собственное возбуждение и ожидание того, что будет дальше, скрывать становилось всё сложнее. Когда Джозеф спустился губами ниже к шее, ключицам и груди, Алекс почти судорожно вцепилась в его волосы и нетерпеливо приподнялась. Стоило горячим, почти обжигающим поцелуям проложить мокрую дорожку по шраму — порезы затянулись, но каждое прикосновение губ оставляло мелкие, болезненные ожоги — она была готова делать всё, что он попросит. Но Сид не просил, словно не осознавал своей власти над ней или открыто упивался этим: продолжал, пока Бэйкер под его ласками снова не начала застенчиво, почти смущённо улыбаться — она уже не думала, плыла где-то в этом удовольствии, путешествуя пальцами по его спине от одного шрама к другому. Даже с закрытыми глазами она знала, что это Джозеф, и это успокаивало её, возвращало к спокойствию и пониманию того, что он никуда не уйдёт. Внизу живота было уже не просто неприятно, это была невыносимая, тянущая боль, почти зуд, и от того, что Джозеф делал всё нарочито медленно и спокойно, не становилось лучше. Всё тело казалось натянутой звонкой струной и совсем немного отделяло её от того, чтобы со звоном треснуть, больно приложив по пальцам своего мучителя. — Я хочу лечь, — Алекс не спрашивала и не просила, уже надавливая на плечи Сида, чтобы опустить его на кровать и продолжить, снять джинсы, пылающими губами обвести кожу и втянуть носом его запах, плотно прижаться к его телу раскрытыми бёдрами и наконец получить свое. Джозеф не запрещал ей говорить, но и командовать не разрешал; он уложил её на спину, и Бэйкер зашипела от боли, почти сразу же выгибаясь в пояснице и пытаясь уйти от соприкосновения с кроватью. — Хочешь перевернуться на живот? — возможно, Алекс всего лишь показалось, но в голосе Сида ей почудился будто какой-то вызов. Он низко опустился, обнимая её руками за талию, и девушка инстинктивно развела ноги, чтобы он сел между. — Или остановиться? Бэйкер не понимала, как у него хватает совести и силы воли спрашивать это сейчас, когда она лежит под ним совершенно беззащитная и робкая. Такая покорность его несомненно подкупала, от неё тянуло внизу живота, а в груди просыпалась почти жадность, шептавшая через плечо о том, что Алекс ни на кого больше не будет смотреть так, как на него, и позволять делать с ней то, что будет делать он. Джозеф так долго ждал ответ, что сердце испуганно подпрыгнуло, когда он наконец-то сосредоточил взгляд на её лице. Бэйкер почти лениво и самозабвенно улыбалась, даже не пытаясь спрятать свое смущение — он не должен был видеть эти несправедливые шрамы, полные лжи и гнева, которые оставил ей Джон. — Нет, я хочу видеть тебя, — Алекс выговорила это уже заплетающимся языком, и Джозеф с одобряющей улыбкой продолжил, снова склоняясь над ней. Её бледная, почти прозрачная кожа пахла зелёным яблоком и цветами, а в тех местах, где ей не было больно, и ему было дозволено целовать, почти бархатная на ощупь. Когда он спустился к шее и плечам, там уже не было ни одного места, которого бы он не знал; под мокрыми поцелуями Бэйкер извивалась и хныкала, и когда Джозеф прикусил место над грудью, оставляя розовый след, не была против, только подалась бедрами вперёд в поисках его тепла, почти умоляя поцеловать её там. Сид остановил её и раскрытой ладонью снова прижал к простыням, настаивал на терпении, будто у него оставались последние капли самообладания в тот момент, когда Алекс уже изнывала от своего одиночества. Терпение. Чтобы получить обещанное. Бэйкер напомнила себе об этом, замирая в ожидании. — Умница, — осипшим голосом отозвался Джозеф, осторожно убирая волосы с её лица и возвращая руки на бёдра, чтобы помешать шевелиться. С каждым прикосновением он находил всё больше границ допустимого, а затем любовался её острой реакцией, когда позволял себе больше, чем нужно. Эта игра, в которой он выигрывал, а Бэйкер неосознанно поддавалась, распаляла с каждой секундой всё больше. Алекс не чувствовала себя загнанной, только защищённой, и когда Сид склонился, возвращаясь к её аккуратным, терпеливым и почти невесомым поцелуям, она поняла, что Отец никогда не позволит произойти ничему плохому, и сам не сможет сделать ей больно. Когда он опустился языком ниже, к рёбрам и животу, Алекс сквозь эту пелену Блажи наконец ощутила, как борода царапает нежную кожу, и чувства были настолько двоякими, что она едва слышно заскулила. Ему понадобилось ещё немного времени, чтобы вырвать из её рта первый несмелый стон, от которого по спине пробежала дрожь. Голос, ни капли не похожий на Божественный, настойчиво зашептал через плечо, что Джозеф обязательно должен был услышать это снова. Когда он опустил руку вниз и обвел пальцами от края бедра до горячего лона, то понял, что она давно была к нему готова — едва слышно всхлипнула и уцепилась рукой за его ладонь, когда Джозеф двумя пальцами проник внутрь. Он и сам не смог удержаться от напряженного хрипа, ведь Алекс так туго обхватывала его, и он чувствовал пульсацию, когда двигался внутри неё, а девушка пыталась помогать бедрами. Тесная, мокрая, и принадлежала только ему и навсегда — Джозеф понял это, когда поднял взгляд и увидел, как она смотрит в ответ, сразу же обвивая руками его шею, чтобы привлечь к себе и вернуть его губы к своим. Ей на самом деле нужно было только это — почувствовать, что он рядом, получить ещё одно доказательство его любви, но Джозеф уже не мог подумать об этом и вовремя остановиться. Её запах был везде, на языке, в носу, накрывал сверху, и от него дышать становилось только сложнее, особенно когда Алекс начала почти насаживаться на его пальцы, прося ещё и ещё. Он не был уверен, что прислушается к её словам, если она будет против — не тогда, когда Алекс так остро отвечала на любые его прикосновения, а её тяжелое, хриплое дыхание постепенно сменялось несмелыми стонами, слышать которые не был достоин никто, кроме него. Он чувствовал, что был первым — первым, кто дотрагивался до неё, целовал и заставлял ощущать всё это, и от этого испытывал почти гордость за то, что такой драгоценный дар достался ему одному. Джозеф склонился к её шее и зашептал что-то, но Алекс вряд ли уже слышала его. Она где-то на краю сознания ощутила пустоту, когда Сид отстранился и сел, поглаживая мокрыми и горячими пальцами её бедра. Бэйкер сразу же беспомощно двинулась наверх, пытаясь встретить его тепло, но Джозеф удержал её на месте с почти строгой улыбкой. — Не торопись, — попросил он, и Алекс почувствовала, как от его голоса между ног снова скапливается жар, который необходимо было с кем-то разделить. — Пожалуйста, — во рту от стонов было сухо и неприятно, но у девушки даже не было сил облизать губы, и она замерла в ожидании, из-под полуприкрытых век наблюдая за тем, как Джозеф тянется расстегнуть ремень джинсов. Она бы хотела помочь ему, но не могла позаботиться даже о себе, поэтому продолжила изучать его взглядом, пока тот раздевался, не отрывая глаз от её обнаженного тела и неспокойно вздымающейся груди. Отпечаток зубов, оставленный им, грозился стать красным болезненным синяком, но Алекс даже такая, испещренная вереницей стёртых до крови шрамов и кровоподтеков, была прекрасна. Джозеф хотел сказать ей об этом, хотел, чтобы она знала, но вряд ли смог бы связать даже два слова. Он выпрямился и, взяв под коленками, подтянул ближе к себе, почти вплотную, и Алекс снова послушно и как могла широко развела ноги, позволив ему наконец-то погрузиться в это тепло — она не попыталась отстраниться, только выгнула спину, когда Джозеф вошел в податливое и горячее тело. Неприятная теснота и боль, слишком много забывшейся боли — возможно, это было именно то, что она бы почувствовала, если бы Блажь не текла по венам, вымывая напрочь любые мысли. Бэйкер не пыталась притворяться или быть громкой, только кусала губы, послушно обнимая ногами его торс, пробовала помогать и быть терпеливой к боли, когда порезы на спине снова и снова встречались с кроватью; это было вознаграждено, и Сид опустился обратно к ней и её губам, входя до самого конца. Алекс становилось сложно дышать, а тело ослабло настолько, что она не чувствовала ни своих рук, ни размеренных толчков, слышала только, как Джозеф прячет лицо в изгиб её шеи и стонет, несдержанно и громко. Это было всё, что её волновало, чтобы он был счастлив, потому что она чувствовала, что была нужна ему, и никто кроме неё не мог видеть его таким. Если Блажь и пыталась говорить с ней, пробуя утянуть в сладкое забвение, то Бэйкер этого не понимала: голос Джозефа и то, что он шептал ей на ухо и в шею, всюду, где мог лихорадочно целовать её, было важнее остального, даже того мира, который поджидал их за дверью. Когда Сид взял её за талию и сжал, входя почти грубо, размашисто, быстро, Алекс могла только стонать, хватаясь руками то за простыни, то за его напряжённые руки. Она теперь и представить не могла, что когда-то было страшно и больно, ведь всё оказалось иначе, и это нечто было неописуемо. Было несложно понять, что Джозеф был близок к тому, чтобы кончить, и он хотел сделать это в неё: пытаясь помочь, Алекс скрестила ноги за его спиной и за волосы привлекла Сида обратно к себе, к обжигающим и мокрым поцелуям, которые были так похожи на жар между ног. Простыни под ягодицами были влажные, а Джозеф уже давно не пытался быть осторожным, смыкая цепкие пальцы на бёдрах, где завтра появятся новые разводы синяков, но вся эта боль тонула под его хриплым дыханием и стоном, когда он излился внутрь. Бэйкер почти с благоговением следила за его лицом и тем, как Джозеф пытается снова ровно дышать, прикусывая истерзанную поцелуями кожу на плечах и груди. Через секунду он толкнулся бёдрами ещё, снова заполняя Алекс целиком, и девушка попыталась совладать со своими руками, чтобы обнять его. Не было того страха, который так отчаянно поглощал её с самого детства, даже когда Сид выпрямился и, придерживая её за ноги, вышел, наблюдая за тем, как его семя стекает по бёдрам на простыни. Алекс не знала, о чём он думает, потому что у неё самой едва хватало сил на то, чтобы дышать — она даже не могла свести ноги вместе, чувствуя, как внутри живота горячо и непривычно тесно. С пульсирующей болью на спине не справлялась даже Блажь, и пытаясь избавиться от этого воспоминания хотя бы в мыслях, девушка протянула руку к Джозефу. Тот послушно склонился, чтобы её перехватить пальцы и поцеловать их. — Как твоя спина? — спросил Сид, заметив, что Алекс вздрогнула и выгнулась в пояснице. — Не сейчас, — совсем тихо отозвалась девушка. — Давай не будем об этом. Последний раз он видел эти шрамы в день их появления, а теперь Бэйкер избегала любого разговора, словно отказывалась их замечать. Между Алекс и похотью, которая размашисто и гневливо впечаталась в её тело, не было ничего общего; Джозеф осознал это не сразу, но теперь мог поставить себя на её место и понять, отчего она так противилась этим словам. Даже сейчас доля мыслей была не с ней, а где-то с Голосом, Писанием и со своим долгом — когда Джозеф это осознал, то понял, что сейчас и впредь ему будет затруднительно выбрать между Алекс и своей целью. Должно быть, именно поэтому он и избегал этого выбора до тех пор, пока тот не настиг его самостоятельно. Джозеф молчал слишком долго, поэтому Бэйкер, желая привлечь его внимание, скользнула руками по его плечам и, перебирая пальцами зарубцевавшиеся шрамы и татуировки, остановила их на животе. Противостоять этому заинтересованному взгляду, в котором с каждой секундой вспыхивало по вопросу, было невозможно, и Сид следил глазами за девушкой, пытаясь понять хотя бы один. Джозеф задумчиво опустил руки к её шее, очерчивая ключицы и оставшийся от удавки тугой шрам. У Бэйкер совсем не было сил на сопротивление, даже когда он добрался до груди и заметил наконец следы поцелуев, которые были почти незаметны из-за старых порезов и синяков. Алекс выглядела из-за них почти печально, и Джозеф спросил, обводя их пальцами: — Больно? Она лениво кивнула, наблюдая за ним почти отсутствующим взглядом, и поэтому Сид осторожно поцеловал розовую кожу, наблюдая за реакцией. Алекс оставалась такой податливой и тихой, даже когда он сместил губы ниже, к животу, и спросил снова. Соблазн остаться с ней был слишком велик, особенно когда девушка выгнулась навстречу и с трудом втянула воздух сквозь плотно сжатые зубы. Было несправедливым, что после всего произошедшего было нужно возвращаться к работе — совсем скоро начнёт светать, и если новый день окажется хуже предыдущего, по крайней мере, теперь у него будет причина пережить его. — Мне нужно сходить в душ, — Алекс попыталась подняться и улыбнулась, когда Джозеф без усилий прижал её обратно к себе. — Я никуда не денусь. — На самом деле? Бэйкер хотела ответить, что если в ванной будет окно, она непременно воспользуется возможностью, но вовремя ухватила себя за язык. — Обещаю, — Алекс нашарила смятую рубашку у изголовья кровати и не без труда расправив плечи, накинула сверху. Джозеф продолжал смотреть на неё, и когда девушка поднялась, протянул руку, чтобы забраться пальцами под одежду дотронуться ещё раз до её горячей кожи. Бэйкер чувствовала себя уставшей, но всё равно выгнулась навстречу этому прикосновению и на несколько секунд вернулась в постель: отзывчивый и медленный поцелуй почти заставил её отказаться от душа, и когда мужчина обнял её за бедра, чтобы привлечь к себе, снова вспомнила о том, что между ног до сих пор мокро и неудобно. — Иди, — поторопил её Джозеф, поцеловав в переносицу. — Я постелю кровать. Алекс была благодарна за это личное пространство: когда она вернулась в спальню, с трудом переставляя ноги, Джозеф сидел в абсолютной тишине у кровати и, судя по этому сосредоточению, о чём-то молился. Не решившись мешать ему, девушка, застёгивая пуговицы рубашки, села перед ним и дождалась, пока тот закончит. Сид успел переодеться и сейчас выглядел почти умиротворённым — Алекс любовалась им несколько секунд, прежде чем он открыл глаза, сосредотачивая внимание на ней. Уже сейчас, умывшись холодной водой, она поняла, что не должна была уподобляться Блажи снова. Могла поговорить с Холли или хотя бы иначе преподнести известие о её смерти Джону. Джозеф однажды говорил, что каждое наше решение куда-то ведёт, и если мы совершаем ошибку, Господь посылает другое испытание, и так будет продолжаться до самого конца. Алекс чувствовала себя омерзительно, зная всё это и поступая иначе, потому что умышленное преступление было во сто крат хуже ситуации, когда ты сам не знаешь, что есть это «правильное». Мысль, проникшая в голову, явно отразилась на лице, потому что Джозеф незамедлительно спросил: — Всё хорошо? — Да, — колеблясь, сказала она. — О чём ты молился? — Хочешь попробовать угадать? — Джозеф был уверен, что она знала каждую его просьбу к Богу, пусть он никогда не произносил этого вслух. Алекс демонстративно вскинула глаза наверх. — Надеюсь, не о нас, — Сид непонимающе уставился в ответ. — В плохом смысле. — Ты моя жена, — Бэйкер вздрогнула, когда поняла, что Джозеф так называет её впервые. Она попыталась распробовать это слово на вкус, но Сид продолжил, возвращая её внимание к себе. — Если бы Бог этого не хотел, мы бы сейчас не были здесь, вместе. Только после этих слов Джозеф подумал, что, возможно, это и есть испытание — и в этот раз Он надеялся, что его пастырь сделает правильный выбор. Алекс протянула руку к его лицу, и Сид медленно приблизился, упирая руки по обе стороны от неё. Он не спешил подниматься с колен, поэтому ей было проще наклониться и поцеловать его, смущающе долго, пока мысли снова не начали плыть. Джозеф нехотя отстранился и выдохнул, поцеловав Бэйкер в нос: борода снова защекотала лицо, и девушка с улыбкой скривилась, не выпуская его лицо из рук. — Уже почти светает, нужно поспать хотя бы пару часов, — он говорил будто не ей, а пытался убедить себя. Алекс понимающе кивнула, и Сид, опираясь на кровать, поднялся. Он многое обещал Ему, но и не меньше пообещал Алекс, которая доверилась ему, не смотря на страх и боль, разрывающие её на части каждую ночь. Разве он мог не ценить это?.. Алекс беспокойно вертелась до самого утра и смогла заснуть, только когда Джозеф привлёк её к себе и обнял: тело, источавшее невыносимый жар даже сквозь одежду, запах зелёных яблок и ровное дыхание на его шее, всё это с непривычки лишало сна его самого, но зато Отец был уверен, что Бэйкер будет видеть только хорошие сны. Когда Алекс наконец-то очнулась от дрёмы и потянулась, пытаясь снова вернуться в чужие объятия, то обнаружила вокруг себя одну пустоту. Она до последнего боялась открывать глаза и какое-то время лежала, пытаясь осознать, что на самом деле чувствует: во рту из-за Блажи было сухо и саднящая боль между ног помогла вспомнить происходящее. В мыслях всё осталось каким-то отрывочным, словно кусочек сладкого сна, и когда Алекс открыла глаза и с трудом села, то поняла, что было уже раннее утро: солнце в это время всегда упрямо билось через окно спальни, но Джозеф предусмотрительно задёрнул шторы, чтобы она не проснулась. Бэйкер как раз размышляла, стоит ли ей подняться и поискать его, но Сид словно опередил её мысли, неожиданно появившись в дверях комнаты. Алекс беззвучно поздоровалась через несколько секунд их затяжного молчания — она была уверена, что Джозеф сейчас любуется ей и пытается продлить тишину, словно боялся нарушать это утреннее умиротворение. Оттолкнувшись от дверного проема, он в два шага оказался у кровати и, склонившись, поцеловал Бэйкер в краешек губ, почти сразу же вызывая её сонную улыбку. Он был в одних джинсах, но уже успел принять душ — Алекс поняла это по свежему запаху, и когда мечтательно втянула его через нос, Сид сказал, приглаживая её волосы: — Ты обнимаешь себя во сне, — девушка подняла на него вопросительный взгляд, и Джозеф улыбнулся. — Не знала? Алекс заторможено мотнула головой и только потом сообразила спросить: — Я не разбудила тебя?.. Из-за кошмаров. — А они тебе снились? — Нет, — подумав, сообщила девушка. — Не снилось ничего совсем. — Тогда почему спрашиваешь? — с усмешкой поинтересовался Джозеф, выпрямляясь. — Боюсь, как бы это не вошло у меня в привычку. Который час? — спросила она вдогонку, когда Сид, собрав смятое постельное, не убранное со вчера, снова исчез в дверях комнаты. — Почти опаздываю, — лаконично отозвался тот, и Алекс пошевелилась, чтобы подняться и последовать за ним в гостиную. — Ждать тебя сегодня в церкви? — спросил Джозеф. Бэйкер какое-то время в молчании стояла на пороге, созерцая его ходьбу по комнате, пока он не заметил её. Алекс рассеянно обвела глазами гостиную, замечая зеленого цвета платье, аккуратно перекинутое через спинку стула. Странно, в той темноте, почти ослепшая от слёз, девушка даже не поняла, как оно выглядело, и теперь задумалась, созерцая узоры и растрепанные нитки, которые она случайно выдрала, когда надевала платье. Ужасно захотелось подойти и дотронуться до него, чтобы снова ощутить запах Блажи — это желание оказалось почти неконтролируемым, на грани одержимости, но Алекс чудом осталась стоять, где была. — Это… не та одежда, в которой я бы хотела появляться на людях, — кивнула девушка на платье, уже сглотнув подступающую вязкую слюну. К тому же, она предпочитала создавать слухи, а не участвовать в них сама — или хотя бы иметь возможность на них повлиять. — Тогда мы встретимся позже? — Я никуда не денусь, — повторила Алекс, поразмыслив. — Что ты ищешь? — Свою… свою рубашку. Джозеф наконец повернулся к девушке и взглянул так, словно только что заметил её: Бэйкер неосознанно потянулась навстречу, завороженная этим изучающим взглядом, и когда Сид подошел, вопросительно вскинула на него глаза. — Полагаю, это моё? — нарочито тихим и игривым тоном спросил он, уже запуская руки в отворот рубашки, застёгнутой только на несколько нижних пуговиц, да и то невпопад. — Возможно, — у Алекс сломался голос, когда Джозеф скользнул руками ниже, по плечам и груди, осторожно обводя её по краю, холодными пальцами пересчитал рёбра под тонкой кожей, медленно опускаясь к плоскому животу. Ему не нужно было делать чего-то особенного, потому что девушка уже изгибалась навстречу его пальцам; ещё ниже мешали проникнуть пуговицы, и Сид неожиданно остановился, вспомнив о своей спешке. — Можешь взять, если хочешь, — она говорила о рубашке, но Джозеф всё равно почувствовал, как от этой провокации ему становится сложнее дышать, а внизу живота уже скручивается приятная и сладкая нега. Он с трудом выдохнул, убирая руки. — Нет, оставь. Ты идеальна, — Джозеф почти моментально отвернулся к одёжному шкафу, но взгляд Алекс, нежный и кроткий, почему-то продолжал преследовать его. Будто прочитав его мысли, Бэйкер предприняла ещё одну попытку подкрасться к нему поближе и сложив руки, села на край стола — краем глаза наблюдая за ней, Сид оделся и приблизился, чтобы попрощаться. — Я приду не раньше полудня, — предупредил он, и Алекс согласно промычала в ответ, уже приподнимаясь на носки. — Принесу завтрак, твою одежду, и мы дождемся Джона. Есть пожелания? — Насчет завтрака, одежды или Джона?.. — Бэйкер слушала Джозефа в пол уха, и когда тот вздохнул, привлекая её к себе и утыкаясь носом в макушку, только сцепила руки на его спине. Всё вокруг пахло ею, словно никаких других запахов, кроме этого, больше не существовало — Сид вспомнил, как она стонала, откидывая голову на постель, и принимая его любовь, и это, кажется, стало последней каплей. Алекс словно интуитивно поняла, почему он медлит, поэтому обняла за шею и приблизилась, не решаясь поцеловать. В этих искрящихся зеленых глазах было так мало от неё прежней, недоверчивой и язвительной, что это казалось невозможным. Она была всё еще ею, Алекс Бэйкер, но теперь могла носить его одежду и делить с ним одну постель — и всё это казалось настолько непривычным, насколько и правильным, поэтому не вызывало сомнений. В этот раз он сможет выбрать между ней и долгом, Джозеф был в этом уверен. То, что происходило между ними, было не просто каким-то обещанием, это было что-то, заставляющее отрекаться от себя снова и снова. Алекс не была чем-то лишним, потому что Он предусмотрел всё, что происходило — она была его женой и могла получать то, чего заслуживала и на что имела право. Разве не в этом он клялся перед Ним?.. Джозеф так неожиданно обхватил её под бёдра, что Бэйкер испуганно охнула, едва успев удержаться за него. Сид поднял её одной рукой, словно девушка и не весила ничего: в другой руке у него будет Откровение, а рядом Джон. Если Алекс оступится и упадёт, они помогут ей подняться, снова и снова. Эта навязчивая мысль накрыла его с головой и не отпускала до тех пор, пока он не вернул Алекс обратно в их ещё тёплую постель. К ней нельзя было относиться иначе, только так, поэтому Джозеф медленно и бережно расстегнул нижние пуговицы рубашки и застыл, разглядывая её лицо, полное деланной покорности и смущения. Когда под его пальцами возникали синяки, и Алекс едва заметно морщилась, он извинялся, пытался остановить себя, когда понимал, что спешит беззастенчиво раздвинуть её ноги и спуститься вниз, к жару между ног. Она уже давно была мокрой — бесстыдница, — но продолжала дразнить его улыбками и осторожными, мягкими поцелуями, пока не добилась своего. Джозеф подарил точно такой же краю её бедра и невыносимо долго для них обоих смотрел, наслаждался тем, как Алекс едва слышно стонала, уже вплетая пальцы в его волосы. Запах женщины, такой терпкий и сладкий, который отзывался беспомощной болью у него внизу, манил к себе не хуже самых изощрённых грехов, но это было гораздо выше и больше, чем простое обладание. Опустившись вниз, он языком дотронулся до неё и с улыбкой прислушивался к тому, как его жена тяжело дышит, съезжает поясницей чуть ниже, чтобы продлить свое удовольствие. И он не имел права отказывать ей. Самообладание Алекс пало гораздо раньше его собственного, и её прерывистое дыхание вдруг сменилось стоном, тихим и очень чувственным: она пыталась одновременно уйти от этих непривычных ласк и остаться, и когда Джозеф остановил бёдра, мешая ей вертеться, то девушка замерла и выгнула спину, беспомощно хватаясь за его плечи. С каждым стоном под белой кожей вырисовывались рёбра, и из этой нежности вынырнул ещё один шрам, подаренный ей Джоном. Джозеф наугад провёл по зажившим буквам, почти болезненно сжимая под рёбрами. — Джо… Джоз… ммм, — Алекс стонала его имя и путала буквы, захлебывалась в своей вязкой слюне и ощущениях, не имея возможности шевелить тазом, потому что руки Джозефа твёрдо удерживали её на месте. Ей невозможно насытиться: она будет требовать ещё и ещё, пока не почувствует, что забрала его всего без остатка. Алекс могла приходить и забирать, что пожелает — последнюю рубашку, поцелуй, его самого, он отдаст. Джозеф боялся, что борода сделает ей больно или неприятно, но Алекс все равно истекала под ним и тянулась за любым поцелуем и движением языка по разгоряченной плоти. Девушка застыла в непонимании, когда он отстранился, чтобы приподняться на локтях и прильнуть губами к её лицу. Вязкие соки на языке смешались с её запахом и почти беззвучными стонами, когда Джозеф завёл пальцы между её ног и продолжил, бесстыдно и уверенно уводя её от наслаждения к настоящему Раю. Она была готова к нему, хотела отдаться ему и так послушно раздвигала ноги, что Джозеф едва сохранял самообладание. Алекс почти умоляла его, пытаясь дрожащими пальцами перехватить ладонь, накрывшую низ её живота. — Смотри на меня, — сказал Сид, приблизившись к её лицу, чтобы шепнуть это прямо в губы. — Не закрывай глаза. Для неё это было невероятно сложно, особенно впервые, он это знал: она так много лет провела в одиночестве, не желая делить себя ни с кем, но теперь должна была постараться сделать это. Подчиняясь его словам, Алекс смотрела на него сквозь подрагивающие ресницы и ёрзала, когда пальцы оглаживали горячие складки, собирая с них влагу. Джозеф приближал её к этому медленно, чтобы она не только эгоистично впитала его без остатка, но и поняла, как была ценна: терял самого себя с каждым её стоном и взглядом, полным какой-то странной и неожиданно приятной покорности. Когда оргазм наконец-то настиг её, Алекс все равно закрыла глаза и затихла в его руках и под его невесомыми поцелуями: Джозеф снова приблизился к её губам и поцеловал, утопая в этом горячем плену; Алекс на самом деле была мягкой и податливой, особенно с ним — её хотелось брать снова и снова, уподобляясь животному, как бы не противился Голос и рассудок, застывший очень далеко. Вместо этого Джозеф свёл пальцами края рубашки с вышитыми на ней узорами и принялся застегивать пуговицу за пуговицей, на прощание одаривая каждый кусочек кожи мелкими и мокрыми поцелуями. — Мне нужно идти, — сказал он, закончив с рубашкой и вернувшись к её губам. Алекс не успела даже ответить. — Запомни, на чём мы остановились, мы продолжим, когда я вернусь. Его собственные желания не должны были идти наперекор Голосу, он это понимал, когда принял решение отстраниться от её тела и подняться, с трудом успокаивая сбившееся дыхание. Алекс казалось, что ничто не заменит ту саднящую боль внизу живота, но чувство лёгкости оказалось настолько всепоглощающим, что девушка на этот раз только проводила Джозефа глазами и осталась в постели, даже когда услышала, как через несколько секунд за ним закрывается входная дверь. Заснуть снова уже не удавалось: из-за мыслей, стыдливо вспыхивающих в голове, Алекс вскоре нашла в себе силы встать и добраться до гостиной. Без Джозефа сложно было понять, должно ли ей было быть стыдно или неловко за них, поэтому девушка присела за стол, пытаясь занять голову чем-то другим. Сначала пыталась что-то почитать, а затем вернулась к разбору писем, которые уже несколько дней бессовестно занимали большую часть стола. Алекс надеялась, что Джозеф не будет против такого вмешательства, и по привычке прокрутила в голове всё то, что он теоретически мог сказать. Он вернулся домой гораздо позже, чем обещал; Бэйкер, уже откровенно изнывая от скуки и своего неожиданного выходного, несколько раз обошла дом, заново ознакомилась с корешками всех книг, стоявших в стенном шкафу, и наконец попыталась подключить старый патефон, умело притворявшийся ненужным деревянным ящиком в груде остального хлама. Алекс должен был задеть тот факт, что Джозеф так распорядился её находкой с сортировки — Бэйкер понятия не имела, что с ним делать и как починить, поэтому заручившись помощью самоучителя и Роуз, понимавшей в этом не больше её самой, смогла разобраться в проблеме самостоятельно. Навязчивая мысль ещё долгое время занимала голову, поэтому в дальнейшем патефон обзавелся десятком старых пластинок в картонных конвертах. Все они покоились рядом с забытой и пыльной коробкой: Алекс в последнее время с трудом выдерживала бессмысленную тишину, поэтому откинула крышку и попыталась вспомнить, что делать дальше. — Ты не любишь музыку? — с порога спросила Бэйкер, когда Джозеф с заинтересованным видом подошёл к ней. — Ты меня совсем за человека не считаешь? — иронично полюбопытствовал Сид, привлекая к себе девушку. — У меня пока нет времени на то, чтобы строить отношения с музыкой. Приходится выбирать. — И? — И я предпочёл тебя, — сказал он, вызвав у Алекс насмешливую улыбку. — Ну, это ты конечно зря. — Зависит от музыки, — уклончиво отозвался Джозеф, вернувшись к созерцанию патефона и пластинок. — Есть, чем меня соблазнить? Бэйкер смогла сдержаться и сделать вид, что намёк прошёл мимо. — Мне нравятся мюзиклы, — призналась она спустя долю секунды. Какое-то разнообразие музыки в округе было большой роскошью, поэтому Алекс успела отвыкнуть от своей обычной привередливости и каждую написанную для церкви песню знала наизусть уже до такта. Девушка не понимала, почему Джозеф не бросается на любую возможность послушать что-то другое, как делала она. — Я когда-то нашла на барахолке пластинку с «Унесёнными» на французском, — продолжила она, заметив, как Сид поменялся в лице. — Заслушала её до дыр, ни слова при этом не понимая. Тебе не нравится? — У меня сложные отношения с книгой, в которой сжигали Атланту, — Алекс видела, что за этим стоит что-то ещё, но не стала допытываться. — Твоя одежда. Девушке было любопытно узнать, что Джозеф мог выбрать из её шкафа, но с тех пор, как она приехала в Монтану, гардероб претерпел существенные изменения, так что в переданном пакете оказалась её обычная одежда, джинсы и тёплый свитер. — Джон уже должен был приехать. Или хотя бы дать нам знать, — Сид безмятежно (или просто не подавал виду) наблюдал за тем, как Алекс расстегивает рубашку, чтобы переодеться. — Пообедаем вместе. Неприятное чувство вины из-за Холли снова напомнило о себе, словно это камешек упал в пустой колодец, вызвав слишком сильное эхо. Возможно, Джон не просто опаздывал, а вовсе не собирался ехать, и Бэйкер своим злорадством только всё ухудшала. — У меня есть… кое-какие опасения по этому поводу, — решилась сказать Алекс, и Джозеф вскинул брови. — По поводу обеда? — Мне сказали, что Джон запустил один видеоролик по округу. С подругой Маккензи в главной роли. — Какого рода ролик? — Из рода тех, после которых люди обычно ломаются, а их близкие хотят им помочь, — осторожно заключила девушка. — Я уверен, что он не делает ничего сверх меры. Алекс хотела сказать, что Джозеф до последнего будет верить в святость Джона, пока кто-то не пострадает, но вовремя прикусила язык и решила пустить в ход другой аргумент. — Он провоцирует Маккензи, — сказала она. — Думает, что справится с ним… — Он знает, на что идёт. — …после того, что он сделал с Джейкобом и Фэйт. Бэйкер не хотела ссориться, но когда повысила голос, Джозеф замолчал. Умение остановить конфликт, не оставляя за собой последнее слово, казалось ей невозможным, но Сид доказывал обратное. Заметив, что он не собирается продолжать и трогать эту тему снова, Алекс добавила: — Спроси его. Если Джон не стремится к её искуплению, а только мучает, у Маккензи будет одной причиной больше. Они прождали его до вечера: сначала приняли решение пообедать без него, затем долго сидели, каждый в своих мыслях. Алекс почти задремала, убаюканная болью в мышцах, а Джозеф так глубоко ушел в себя, что они оба забыли включить свет, поэтому просидели какое-то время в темноте. Джон не появился ни в назначенное время, ни часами позднее, хотя Алекс запомнила его, как крайне пунктуального человека. Всё происходило в точности так же, как в ту ночь с Фэйт — девушка на не стала говорить об этом сходстве, но чувствовала нутром, будто что-то не так. Бэйкер могла думать что угодно, но ей даже в голову не приходило, что Джон может быть смертен, и когда с наступлением темноты они с Джозефом решили отправиться к связному пункту, чтобы узнать, что происходит, то с удивлением узнали, что младший Сид даже не выезжал из дома. На самом ранчо не было связи, и Верный Джона, находящийся в полмиле оттуда в частных домах, сказал, что его машина на месте и что у них даже не было никаких приказов на сегодня. Алекс хотела уточнить, на самом ли деле Джон сидел на своем ранчо почти без охраны, ожидая Маккензи, но не стала усложнять — человек, сидевший в связной будке, слышал каждое слово, поэтому она предложила Джозефу: — Пусть кто-то отправится к нему и скажет, что мы всё ещё его ждем. — Он и сам знает это, — откликнулся Отец. Он о чём-то долго думал, но человек на том конце рации терпеливо дожидался ответа. Алекс думала, что Джон не способен ни на суицид, ни на героическое самопожертвование, но не видела другой причины его поведению. Холли говорила, что он однажды так и поступил, уехал так далеко, как только мог, и вернулся, когда остыл, но сейчас не находилось ни одного объяснения. — Можно, мы поговорим наедине? — спросила она у человека, сидящего в радиорубке с ними, и тот, пожав плечами, вышел. К тому моменту уже совсем стемнело, и последние красные пятна стремительно покидали густое синее небо. Алекс дождалась, пока дверь закроется, и продолжила: — Давай съезжу я. — Пока Маккензи на свободе, ты остаёшься здесь. — Он даже не знает, кто я. Наше положение сейчас плачевнее некуда и без этих отговорок, — сказала Алекс. — Нам сегодня нужно было о многом поговорить, в том числе о Коллапсе, о раненых, о… похоронах. Тебе точно нельзя покидать паству, не сейчас, когда она переживает такое. — Алекс… — Отец не хотел спорить, поэтому взглянул на неё почти умоляюще. — Джон не будет рад твоей компании. Это было взаимно, но Джозефу было необязательно знать, что происходило между ней и Джоном в последние несколько… недель, месяцев? — Если ты попросишь, я привезу его домой, — отчеканила Бэйкер. Отец колебался, но вовсе не потому, что опасался за опасную дорогу или долгое расставание — он приблизился и дотронулся до плеча Алекс, будто пытался таким образом склонить её к своему решению. — Ты ведь знаешь, почему Джон сделал это с тобой? — осторожно поинтересовался Джозеф, и Бэйкер почувствовала, как внутри всё сжимается от этого вопроса. — Я знаю, что это непростая тема, но ты должна понять. Алекс упрямо промолчала, надеясь, что таким образом свернёт разговор, хотела уйти и быть не здесь. — Из-за своей ревности, — продолжил Джозеф несмотря на молчание. — И как мы видим, она никогда не ведёт ни к чему хорошему. Твои шрамы и Джон прямое тому доказательство. Он не захочет видеть тебя уже поэтому. Потому что он пропитан этим чувством и потому что ты напоминаешь Джону о том, как он поддался ему. — Ты чувствовал то же самое, когда я хотела уехать вместе с Фэйт? — вдруг спросила Алекс, и Джозеф отнял руку от её плеча. Этот вопрос занимал её голову уже давно. — Разве это было плохо? — Это разные вещи. — Нет, одинаковые. Ты считаешь, что это плохо? Бэйкер вспомнила татуировку на его руке, которая впечаталась в память одним хлопком. — Да, — с неохотой наконец признал Сид. — Плохо. Я знаю, что моя ревность может сделать со мной, поэтому понимаю, что она сможет сделать с Джоном. Если он страдает или если он злится, ты сделаешь только хуже. — Он может сделать что-то кроме этого?.. — Может. — Даже предать тебя? Джозеф усмехнулся, словно Алекс спрашивала что-то совсем очевидное. — Конечно нет. Он никогда не был труслив или слаб, даже когда сам переставал узнавать себя. — Тогда не вижу больше причин спорить. — Он может навредить тебе, — прямо сказал Джозеф. — Снова. И меня не будет рядом, чтобы помешать. — Я поеду не одна, — отсекла Бэйкер, и Сид покачал головой. — Мы можем целый вечер спорить об этом. Или я уже могла быть на полпути в долину. Помощник далеко отсюда, в Холланд безопасно, я возьму нескольких людей и обычную машину. — Ты совсем не слушаешь меня. — Ты однажды сказал, что мы с Джоном можем помочь друг другу, — Алекс в это не верила, но важнее было, чтобы Джозеф поверил. Она раз за разом прокручивала его слова, будучи в бункере, пока наконец не поняла их смысл. — Кто лучше сможет помочь выбраться из ямы, чем тот, кто уже был в ней? Джозеф вскинул голову, когда понял, что девушка ссылается на его собственные слова — он и не думал, что Алекс когда-то вспомнит об этом, и в этот раз у Отца даже не было хорошего противовеса. Только поэтому он приблизился к рации и сказал, что к ним скоро приедут. Сборы отняли меньше двадцати минут, поиски надёжных, опытных людей и того меньше — вчерашний сон ещё оставался в голове и Бэйкер сознательно проигнорировала просьбу Итана присоединиться к ним. Все приготовления они проделали без особой огласки, чтобы о поездке знало как можно меньше людей, поэтому на стоянке кроме них никого не было. Джозеф определённо хотел сказать что-то ещё, но помня о просьбе Алекс, вежливо придерживался дистанции, даже когда она загрузила вещи в машину и подошла, чтобы попрощаться. — Мы сообщим тебе, как доберёмся. Уже утром я буду дома, — сказала она первой, думая только о том, почему Отец продолжает молчать. У него на языке наверняка оставалось множество невысказанных причин того, почему ей не стоит уезжать, и некоторые насквозь пропахли эгоизмом, но Сид чудом сдерживался. Словно подумал о словах Бэйкер ещё раз и понял, что она права. — Прими это как испытание, — вдруг сказал Джозеф, и Алекс без тени издёвки вскинула брови. — Наше расставание? — И его тоже, — мужчина протянул руку к её лицу и невесомым жестом заправил волосы. — Надеюсь, Джон окажется благоразумным. — Кому-то из нас придётся им быть. И сделать ещё один первый шаг навстречу, если понадобится. Алекс могла не любить Джона, могла ненавидеть, но это была единственная семья, которая у неё была. Тяжелые серые тучи застилали луну и небо, поэтому даже со включенными фарами они ехали практически наугад, собирая по пути каждую рытвину. Бэйкер могла сохранять спокойствие только первые несколько миль, затем её снова начало тошнить, поэтому она попросила открыть окно. Ночная дорога казалась спокойной не только на первый взгляд — округ действительно был практически мёртвым, словно последний аккорд, ставящий крест на войне между церковью и Сопротивлением. Алекс плохо помнила места, которые они проезжали, только изредка улавливала что-то знакомое: закрытые придорожные кафе, заправки и магазины. Она поняла, что они проделали половину пути, когда разглядела где-то впереди по дороге зелёную черепицу церкви, в которую они ездили с проповедью ещё когда было тепло. Её спутники молчали, а радио было настроено на частоту, где эдемщики, находящиеся на аванпостах и заставах, иногда переговаривались между собой. Бэйкер слушала их вполголоса, но никак не могла задремать, потому что в мыслях вертелся один Джон и то, что с ним происходило. Она ни с кем не могла поделиться своими опасениями, поэтому продолжала грызть себя изнутри, снова и снова вспоминая список погибших, который не должна была отправлять. Тогда она хотела только, чтобы Джон почувствовал хоть какую-то отрезвляющую потерю и осознал наконец, что Маккензи не собирается играть в его игры, но теперь понимала, что желала этим причинить ему боль. Алекс запнулась на середине своей мысли, когда водитель резко затормозил: не будь она пристёгнута, точно бы впечаталась лбом в приборную панель. — Это что ещё такое… — пробормотал Верный, всматриваясь куда-то вперед. Бэйкер подняла глаза и заметила две машины, перегородившие дорогу. Это не был сожженный или сломанный транспорт, из которого обычно любили устраивать заставы местные, но так же не был их церковный блокпост. Когда Алекс поняла, что в машинах наверняка кто-то есть, и эти люди даже не стали включать фары, то сидящие сзади зашевелились. — Сходить проверить? — Да, надо, — водитель повернулся к Алекс и открыл бардачок. — Возьми пистолет. — Что? — она даже не успела отказаться или понять происходящее. Единственная мысль, мелькнувшая в голове, почему-то была о Джозефе, и Бэйкер сжала оружие в дрожащих руках. Затем она почти машинально проверила обойму и передёрнула затвор, досылая патрон — почему-то сейчас даже не было привычного немого вопроса самой себе, собирается ли она на самом деле стрелять?.. Церковники вышли из машины, оставляя Алекс наедине с водителем — тот не стал глушить мотор, только положил руки на руль, будто был готов ехать напролом, если что-то пойдёт не так. Они провели в тишине несколько долгих секунд под звуки шипящего радио — смотрели, как люди подходят к заставе и какое-то время стоят там, тихо с кем-то переговариваясь. Когда вспыхнули фары, Бэйкер вздрогнула. Водитель постукивал пальцами по рулю, и когда церковники вернулись, спросил: — Ну и что? — Какие-то придурки решили отлавливать Сопротивление, — одна из машин съехала на обочину, позволив им проехать. — Из аванпоста неподалёку. Алекс только тогда смогла снова спокойно дышать и ощутила наконец, что из-за страха появилась трезвость мыслей, которой не доставало с самой ночи. — Им совсем заняться нечем? Перегораживающая дорогу машина, почти извиняясь, моргнула фарами, когда они проехали мимо и вернулись к прежней скорости — Алекс взглянула в зеркало заднего вида и увидела, как свет потух, и транспорт снова утонул в ночном мраке. Пистолет оставался в её руках ещё несколько долгих минут, пока Бэйкер не вспомнила о нём и почти с неприязнью вернула обратно в бардачок. Алекс не сразу поняла, что они добрались: когда машина замедлилась и съехав с асфальтированной дороги, свернула вправо, вереница деревьев наконец-то закончилась, освобождая обзор будто бы на многие мили вперёд. Должно быть, при дневном свете здесь было ещё красивее, и Бэйкер повернулась, созерцая бегущие мимо обработанные поля. Это очень сильно напоминало о Техасе, где так выглядело практически всё в это время года — даже запах такой же, сухой травы, пшеницы и земли. Чувство ностальгии наконец-то взяло верх, словно ей снова было двенадцать, а единственной своей семьей она могла называть только себя. Они ехали достаточно медленно, и когда им навстречу вышел человек — видимо, тот самый, с которым они говорили по рации, — машина остановилась у крытых пустых оранжерей. — Далеко отсюда до ранчо? — спросила Алекс у водителя, пока тот открывал окно со своей стороны. — Пять минут на машине. — У меня будет одна просьба, — уточнила Бэйкер, и мужчина поднял на неё глаза. — Внутрь со мной никто не пойдёт, это семейное дело. — Как скажешь. — Утром заберёте нас обоих. Алекс до последнего надеялась на то, что Джон уже спал, но в окнах его дома ещё горел свет. Неприятное чувство тревоги беззастенчиво кололо затылок, и когда они подобрались вплотную, а девушка вышла из машины и огляделась, её никто не торопился встречать. Летом здесь наверняка было очень здорово, как в настоящем загородном бунгало. Бэйкер уже заметила, как в Монтане любили подобные летние резиденции: дом был похож на остальные как две капли воды, но что-то неумолимо подсказывало, что этот точно принадлежал Джону. Входная дверь оказалась незапертой, и Алекс, взявшись за дверную ручку, какое-то время переводила дыхание, думая о том, что может сказать. По периметру ранчо даже не было охраны, вообще никакой, если не считать людей в нескольких минутах езды. Будто Джону было совершенно плевать. Когда она зашла, в нос ударил до боли знакомый запах, и из-за этого Бэйкер растерялась, не сразу находя младшего Сида глазами. Внутри было душно и жарко, потому что в камине во всю трещали поленья — дом совсем не походил на Джона со своим уютом и теплом, особенно на того Джона, каким Бэйкер увидела его. — Алекс? — он сидел в кресле, лицом к ней, только поэтому заметил, как она вошла. Он почему-то попытался подняться, рукой схватившись за подлокотник, но затем опустился обратно, не отводя от неё цепкого взгляда. — Джон, — в тон ему осторожно поздоровалась девушка, когда наконец-то поняла, что это был за запах. — Ты пьян?.. — Зачем ты приехала? — Какого хрена?.. Они оба замолчали и уставились друг на друга — Джон продолжал сжимать руку на подлокотнике, словно не оставлял попыток встать, а Бэйкер застыла у двери, не решаясь сделать ни шагу внутрь. До этого Алекс думала, что ей есть что сказать, но когда она увидела Сида таким, то поняла, что в голове не осталось ничего. — Зачем ты приехала? — нетвердым тоном повторил он, проглотив окончание фразы, и Бэйкер растерялась. — Сегодня было собрание, ты же знал об этом, — у неё не получилось впихнуть в тон укоризну, и её слова звучали совсем жалко, особенно когда она продолжала обводить глазами дом, Джона и то, как он сейчас выглядел. Абсолютно несобранный, в мятой одежде, со взъерошенными волосами и отсутствующим взглядом, совершенно безвольным и почти испуганным. Алекс отчего-то тоже испугалась и взялась за дверную ручку. — Ты и не собирался приезжать. Джон тяжело втянул воздух, явно размышляя, так ли ей нужен его ответ. Алекс совсем не этого ожидала от него — когда Холли рассказала ей, что у Сида есть скверная привычка сбегать от проблем и остывать в одиночестве, она и подумать не могла, что он способен надраться. — Хотел сначала разобраться с Маккензи, — просто ответил Джон, опуская стакан на стол. С чем он точно разобрался, так это со своей выпивкой: бутылка виски перед ним уже была почти опустошена, и Алекс поймала себя на мысли о том, что снова сравнивает это со своим детством. — И?.. — Какая разница, — раздраженно выплюнул он, с трудом склонившись, чтобы налить ещё. — Это уже не имеет смысла. — Мы с Джозефом ждали тебя. Целый день. — Это. Уже. Не. Имеет. Смысла, — снова отчеканил Джон по словам, словно думал, что Алекс не услышала в первый раз. — Что не имеет смысла?.. — Это как… дом без одной стены. Без двух, — Бэйкер не составило труда понять, о чём речь. Он будто уже обсуждал это с самим собой, и теперь только подтверждал заново, так обезличенно звучал его голос. — Потому и не способен нести крышу. — Мне не стоило рассказывать тебе о Холли таким образом, — сказала Алекс. Джон скривился, словно это было последнее, что занимало его голову. — Я не знала, что… Она наверняка сейчас вместе со своими детьми в… — Прекрати, — отрезал Сид, и Бэйкер осеклась. — Нет её там. Она обескураженно замолчала, уставившись на него, и Джон через секунду размышлений продолжил мысль: — Если Рай и существует, для неё там точно нет места, — Если. Алекс хотела спросить об этом, но не смогла. — Жадность, эгоизм, которому я потакал. Да и, если подумать, меня там тоже никто не ждёт. Самокопание никогда не приводило ни к чему хорошему; Бэйкер понятия не имела, что было внутри у Джона и не испытывала особой тяги начинать понимать, но его слова почему-то озадачили. Словно Алекс разговаривала вовсе не с ним, уверенным в своей правоте, нашедшим истину и теперь ведущим к ней остальных. Бэйкер поняла, что будет бессмысленно напоминать ему о Слове и былой вере в него; осмелилась подойти ближе и не дождавшись, пока Джон предложит ей сесть, опустилась на диван напротив. — Ты сказал, что это как дом без стены, — осторожно начала она, и мужчина вскинул на неё глаза, словно и не думал, что Алекс его слушала. — Ты ведь о Джейкобе?.. Джон не ответил, продолжая сверлить её взглядом: просто откинулся обратно в кресло и сделал ещё глоток. — Джозеф о тебе волнуется. — У него сейчас есть о ком волноваться, — язвительно перебросил Сид, и Алекс нахмурилась. Она почему-то подумала, что речь о Фэйт, хотя дело было вовсе не в ней. — Она так и не вернулась, — ответила девушка, пытаясь выровнять дрогнувший голос. — Маккензи тоже исчез. Теперь точно так же поступаешь и ты. — Разве похоже, что я исчез? — Ты сейчас должен быть со своим братом, а не здесь, занимаясь… вот этим. — Чем же? Алекс уставилась на Джона в попытках понять, издевается ли он над ней — но он спрашивал без тени улыбки, и девушка вперила в него взгляд. — Для тебя это в порядке вещей? — Сид не ответил. — Джозеф каждый день о тебе говорит, ты даже… не представляешь, как ему тяжело без тебя и… без Джейкоба. Алекс думала, что Джон не позволит ей говорить о Джейкобе, но тот и бровью не повёл. — Он довольно быстро нашел ему замену, — деланно ровным тоном отозвался Сид, и Бэйкер поняла, что их так роднило с Джоном. Ревность. Та самая, которая никогда не вела ни к чему хорошему, полная детской обиды. — Я не Джейкоб, — медленно сказала Алекс. — Не собираюсь занимать его место, я никогда не просила об этом. — Верно, — легко согласился Джон. — Фэйт сделала всё за тебя. — И ты ненавидишь её за это. Она увидела в глазах Сида неприкрытое изумление, будто он знал что-то, чего не знала она. — Ненавижу? Алекс, если бы не смерть, Фэйт бы разыграла тебя, как хорошую карту. — Поэтому ты попытался сделать это сам? Они снова замолчали, и Джон обдал её уже знакомым презрительным взглядом — он хорошо играл со своими эмоциями, но не в таком состоянии, и поэтому Бэйкер могла читать его, как открытую книгу. — Что ты думаешь о её ангелах? — неожиданно спросил он. — Я не… — Я был против, когда они появились. Я сказал Джозефу, что они неуправляемые и непредсказуемые. Через несколько дней эти существа уже заполонили мой бункер. У Фэйт была привилегия вестника, власть, и она ей тешилась, как могла. Как думаешь, на что она была способна для того, чтобы остаться на этом месте? Алекс промолчала. — Не твоя вина, что ты этого не видела. Даже смерть Джейкоба пошла ей на пользу, ведь у неё появилось столько возможностей. — Ты её совсем не знал. Она беспокоилась обо мне, она… была моей семьей. — А Джейкоб был моей. И теперь скажи, заслуживаем ли мы всё то, что Бог отобрал у нас? Возможно, они на самом деле заслужили всё это, подумала Алекс: тем, как поступали с людьми и распоряжались чужими жизнями, думая, что делают благо. Возможно, они на самом деле делали что-то не то, и Он пытался указать на их ошибку. — Нет, не заслуживаем, — Алекс вспомнила путь, который преодолела, каждый шрам и каждую свою обиду. Возможно, это всё было одним длинным, тяжелым испытанием, но Бэйкер не была готова отдавать больше, чем получает. Никто не был готов. — Я здесь, потому что мой самолёт стоит в ангаре, — неожиданно сказал Джон. — Ты… Он медленно кивнул. Джон не собирался ждать здесь Маккензи, не планировал свою смерть, напротив, у него в голове было то, чего Бэйкер никак не могла предположить. — Как ты можешь о таком?.. — она задохнулась на полуслове. — После всего, что Джозеф сделал для тебя… Ты не имеешь права отворачиваться от него, Джон. — Что, если мы ошибались? — Что он будет без тебя делать?.. Они сказали это одновременно и вряд ли услышали друг друга в полной мере. — Делать то, во что верит, и то, во что уже не верю я, — Бэйкер поверить не могла, что слушает это и действительно пытается понять то, что Джон пытался ей объяснить. — Мы без тебя не справимся, — беспомощно заключила Алекс. Она так и застыла, испуганная его словами, пока Сид не заговорил снова, отвесив ей этим ещё одну пощёчину. — В самолёте есть пассажирское место. Я хотел дождаться утра, чтобы лететь на трезвую голову, — медленно произнёс он. Это не звучало как предложение, это был план, и Джон думал об этом по крайней мере несколько дней. Алекс не могла понять, в какой момент произошло это изменение, и как давно Сид скрывал это от них всех. Джозеф никогда не простит такого предательства — это сломит его сильнее, чем смерть Джейкоба, и Бэйкер молчала, потому что понимала, что никаких её слов не будет достаточно. — Почему сейчас? — вопрос вырвался непроизвольно, и у Алекс вовсе не это было в голове. Джон ответил охотно, словно она спрашивала у давно смирившегося человека, где и когда он планирует покончить с собой. Зачем он предложил это ей?.. — Пока ещё есть время. У меня есть друзья за пределами Монтаны, в разных штатах, — Бэйкер неосознанно мотнула головой, пытаясь сказать себе, что ослышалась. Или просто видит дурной сон. — Если Коллапсу суждено будет случится и если именно этого хочет Бог, пусть так, но по крайней мере мы проведём эту жизнь так, как хотим. Мы. Алекс не могла понять, почему Джон был готов так охотно впустить её в этот план, человека, который отобрал у него брата. Совсем недавно эта мысль о побеге была самой сладкой из всех. Могла ли Алекс подумать, что подобное ей однажды будет предлагать Джон, и что она не сможет ни согласиться, ни принять такое его решение? — Вчера я была… на могиле Джейкоба, — Сид непонимающе прищурился, когда она заговорила об этом и отказалась отвечать. — Я могла думать только о том, что мы подвели его. Но… за что он тогда отдал свою жизнь, если ты сдашься сейчас?.. — Джейкоб не хотел отдавать свою жизнь. Маккензи отнял её. — И ты позволишь ему жить после этого? — удивилась Алекс. — Может, мы не заслуживаем Рая, но чёрта с два я пущу туда Маккензи. Джон подался вперед, и Бэйкер отстранилась, когда ощутила настойчивый горький запах алкоголя и одеколона. Она думала, что Сид этого не заметит, но он изогнул губы в почти измученной усмешке. — И как ты собираешься это сделать? — Алекс показалось, что в голосе Джона зазвенело плохо скрываемое любопытство. Он сам сделал почти всё возможное, иначе не сидел бы тут и не жалел себя, пока смерть выкашивала его семью. — Ты ведь выставил приманку, — сказала девушка. — Что тебе помешало ей воспользоваться? — Это была не приманка, а жест отчаяния. Я был… был пьян, когда сделал это, — Джон наконец-то сел ровно и ему понадобилось несколько долгих секунд, прежде чем он смог это признать. — Маккензи не такой тупой, чтобы появиться в долине, где каждая собака знает его в лицо. Алекс была рада уже тому, что он не называл это всё бессмысленным. — Тогда нам понадобится много терпения. — Нам? — Мне без тебя не справиться, — Алекс заметила, как Джон мелко вздрогнул. — Я знаю, что ты больше других хочешь посмотреть Маккензи в глаза, так сделай это, раз у тебя есть шанс отомстить. Джозеф верит в то, что это твоя судьба, не отворачивайся от неё. Если есть какая-то причина тому, что Джейкоб и Фэйт мертвы, а мы нет — тогда мы будем ждать.* Джон довольно долго молчал, обдумывая её слова — Бэйкер наблюдала за его бесстрастным тяжелым взглядом, направленным на бутылку виски между ними, и в какой-то момент поняла, что огонь в камине ослабел настолько, что она едва различает его черты лица. — Я так и не был на его могиле, — севшим голосом сказал Сид. — Со дня похорон. Сможет ли он простить меня? — Зависит от того, что ты решил, — отозвалась Алекс и встала, чтобы подойти к Джону. Тот поднял на неё блестящие глаза и скривился, будто до последнего пытался отрицать это. Бэйкер несмело дотронулась до его горячего плеча. — Он будет рад, если ты придёшь. Там… теперь действительно красиво. — Мне надо… — Сид пошевелился, чтобы встать тоже. — Хотя бы умыться. — Лучше прими ванну. Алекс помогла Джону, когда тот поднялся и едва не упал, ухватившись рукой за спинку кресла. Она сомневалась, что ему нужна её помощь, но когда мужчина неуклюже оступился на первом же шагу, снеся с кофейного стола кипу книг и пустой стакан, поняла, что думать в таком состоянии у Джона получалось лучше, чем ходить. Девушка помогла добраться ему до ванной комнаты на втором этаже, нашарила выключатель и остановилась в дверном проеме, не решаясь заходить. — Ты справишься сам? — уточнила она, наблюдая за тем, как Джон опирается всем телом на стену и что-то мычит в ответ. — Я приберусь внизу. Алекс очень не хотела оставаться здесь и когда одной ногой уже была в коридоре, услышала, как Сид, чертыхаясь, открывает кран раковины. — Прими ванну, — с нажимом повторила Бэйкер. — Это поможет протрезветь. — Мне хватит и этого, — Джон с трудом расстегнул манжеты и неторопливо закатал рукава, чтобы затем склониться над краном и умыться. Когда он повернулся к ней с лицом, абсолютно непохожим на трезвое, и мокрой ладонью пригладил нечёсаные волосы, Алекс скривилась. Мало чего приятного было в том, чтобы видеть кого-то в таком состоянии, особенно Джона, который никогда не позволял себе подобного. Если он хотел добиться того, чтобы рубашка теперь не только воняла перегаром, но и была мокрой, то определённо преуспел. Бэйкер терпеливо втянула воздух и убедив себя в том, что ещё будет об этом жалеть, потянула руки к его одежде. Джон наблюдал за ней, и когда Алекс расстегнула первую пуговицу, вдруг сказал: — Думай иногда, что собираешься делать, — он и не планировал её останавливать. Бэйкер подняла глаза, встречаясь с его пронзительно голубыми, и в который раз убедила себя в том, насколько они с Джозефом похожи. Алекс была готова поклясться, что в ту секунду он уже был трезв как никогда. — Тебе тоже не мешало бы, — девушка вспомнила про руки и одёрнула их. — Прими ванну. Я принесу одежду. Надписи поперёк его груди вряд ли было меньше года, но красное воспаление вокруг раны подсказало Алекс, что он пытался уничтожить её, но отчего-то не смог. Заметив на себе заинтересованный взгляд, Джон и не подумал язвить, как сделал бы раньше, и не дождавшись ответа, Алекс покинула ванную. Спустя несколько секунд она услышала шум воды и повертела головой в поисках остальных комнат. На душе было гадко от грязи про Фэйт, которую Джон снова вылил на неё — Бэйкер знала, что он не извинится за свои слова и вряд ли вспомнит о них завтра, но тщетно пыталась убедить себя, что он вовсе не это имел ввиду. Слабый огонь из камина не доставал до второго этажа и Алекс, придерживаясь лестницы, на ощупь нашла несколько комнат. Было не сложно понять, какая из них принадлежит Джону и где стоит отчётливый запах его одеколона; не найдя ладонью выключатель, Бэйкер почти впотьмах нащупала одёжный шкаф. Когда она спрашивала Фэйт, кто строил дома на острове, та ответила, что они все принадлежат семье, без уточнения. Наверняка с ранчо было то же самое и кто-то совсем давно жил здесь, пока не отдал (добровольно или принудительно) церкви. Только поэтому они с Джоном и не были похожи друг на друга, как дом и хозяин, и Бэйкер не могла представить, что Сид использует это место в качестве штаб-квартиры. С хлопковыми штанами и футболкой, которую Алекс нашла в бельевом ящике, она сначала постучалась в ванную комнату и, не дождавшись ответа, приоткрыла дверь, чтобы протянуть руку внутрь. — Джон? — она услышала плеск воды, когда он, видимо, повернулся к двери, чтобы заметить одежду. — Ради всего святого. Сколько тебе лет? — Всё еще недостаточно, чтобы видеть тебя без одежды, — мгновенно парировала Алекс, но зашла внутрь, намеренно избегая смотреть в сторону ванной. К счастью, стиральная машинка была рядом, и девушка с готовностью водрузила кипу одежды на неё. — На этаже есть гостевая спальня, — лениво продолжил Джон и Бэйкер, не сумев сдержать любопытство, подняла глаза. Тот сидел в ванной, откинувшись назад и положив испещрённые татуировками руки на её бортики, и её взгляда даже не заметил. — Здесь хотя бы безопасно? — В ванной или в моем доме? — саркастично уточнил Сид и не дождавшись реакции, ответил нормально. — Конечно. Почему ты спрашиваешь? — Мы не заметили охраны, пока ехали. — На то это и охрана, чтобы быть незаметной. — Значит, никакого героического самопожертвования за этим всем не стояло? — Я похож на суицидника? — Алекс вздрогнула и Джон понял сказанное уже через секунду размышлений. — Я не это имел ввиду. — Я… буду внизу. Он не стал её останавливать, и Бэйкер, чудом удержавшись от того, чтобы не хлопнуть дверью, спустилась вниз, в слабо освещённую гостиную: подкинула поленьев в камин и как могла кочергой подтолкнула дерево поближе к затухающему костру, затем убрала осколки от разбитого стакана, не сразу замечая, что движения близки к машинным. Она делала это слишком часто для того, чтобы возвращаться к этому снова. У них у всех в жизни хватало плохих примеров, чтобы не опускаться до их повторения, но Джону этого было недостаточно, подумала Алекс, когда без сожаления выливала остатки виски в раковину. Девушка надеялась, что ему не придёт в голову продолжать этот разговор или снова пытаться доказать за чужой счет, что удавка на её шее — вовсе не его вина. К рассвету к дому — как по часам — подъехала её машина, и Бэйкер махнула водителю, попросив подождать. Сонливость уже давно крутилась в голове, но Алекс бы всё равно не смогла уснуть, поэтому остаток времени убирала следы ночного происшествия. Джону сейчас наверняка меньше всего захотелось бы видеть хоть что-то, напоминающее ему о его слабости, и девушка не решалась будить Сида до последнего, но затем услышала наверху звук открывающейся двери и шум воды в санузле. Алекс могла представить себе добрый десяток того, что Джон мог ей сказать, но когда он спустился вниз, в гостиную, то предпочёл пойти по пути наименьшего сопротивления. — Я приготовила завтрак, — аккуратно сказала Бэйкер, наблюдая за тем, как мужчина склоняется над погасшим камином и возвращает на место кочергу. — Если не хочешь, возьми с собой. — Я поеду в бункер, — тихо ответил он, выпрямляясь. Алекс молча обвела глазами его бледное и не выспавшееся лицо с явными следами похмелья. — Выпей чего-нибудь, — девушка не знала, в каком он настроении, поэтому понизила тон до его. — Это поможет. Джон разбирался в этом лучше, чем она — это было плохим поводом для гордости, и мужчина рассеянно мотнул головой, тут же собирая ладонью упавшие на лоб ещё влажные волосы. — Я не помню, когда пил в последний раз, — сообщил Сид, и Алекс удивлённо вскинула брови. — Жаль, некому будет отобрать у меня значок за пять лет трезвости. — У тебя есть такой значок? — она помимо воли начала улыбаться. — Сам себе вручил. — Помогало? — Мотивация — дело тонкое. Между ними что-то неуловимо изменилось, и она готова была спорить, что и Джон это почувствовал. — Ты выглядишь лучше, — призналась она, и Сид наконец-то посмотрел на неё. — Хуже, чем всегда, но лучше, чем вчера ночью. Это прогресс. — Была в реабилитационных клиниках? — Нет. Почему ты спрашиваешь? — Звучало очень знакомо. Алекс теперь начала понимать, как мало на самом деле знает о Джоне — раньше она интересовалась им ради галочки и старалась пускать услышанное в ход, но теперь они вели ни к чему не обязывающий диалог, и ей даже необязательно было искать в нём подоплёку. — Могу я задать вопрос? — он был непривычно осторожен. Бэйкер убеждала себя в том, что не знает причины, но сейчас она была единственным свидетелем того, что произошло вчера. Алекс ждала только, когда Джон об этом упомянет и каким образом заставит её молчать. — Ты ведь его всё равно задашь. — О Фэйт, — уточнил Сид, и Бэйкер, замешкавшись, кивнула. — Что… как Джозеф справляется с этим? Он говорил с тобой? Алекс не испытывала желания становиться почтовым голубем, но ей искренне хотелось поделиться этим хоть с кем-нибудь кроме Джозефа, чьё мнение она знала до последней мысли. — Он её не простил, — сказала она. — Говорит, что прощение будет зависеть от неё самой, когда она… вернётся домой. — Вот как. — Ты что-то знаешь. — Он ждёт её, — объяснил Джон. — Значит, простит. — А если нет? — Ты не знаешь всего. Алекс поняла, что продолжения не услышит, поэтому спросила: — А Финнеас? Ты что-то узнал? — Возможно, он ещё где-то всплывёт. — Метафорически? — Тебе бы этого хотелось? Джон не выглядел злым. Язвительным — да, но отнюдь не таким, каким был раньше, будто раздражение тоже отнимало у него силы, поэтому вместо того, чтобы тратиться на Алекс, он пожелал приберечь их для полицейского. — Мы говорили о человеке, который пробрался на остров, чтобы поговорить со мной, — сказала Бэйкер. — Его зовут Стив, и он возвращался недавно снова, после бункера. — И ты опять его отпустила? — Он не хотел ничего плохого, — поэтому спрятал нож под курткой и заманил её на склад, чтобы подорвать Блажь и заодно половину острова. — Он приезжал ради шерифа и не знал, что тот мёртв. — Зачем ему нужен был Уайтхорс? — Чтобы найти Маккензи, — Джон скривился. — Он им не друг, они тоже его ищут. — Они? — Сопротивление. — Ха, — задумчиво сунув руки в задние карманы джинсов, Сид приблизился ней. — Что ты попросила взамен? — Зачем мне его о чём-то просить? Джон сощурился. — Ты оправдала его кредит доверия, и я знаю, что ты не упустишь шанса что-то выторговать в ответ. Так что это было? — Он обещал помочь с поимкой Финнеаса, поспрашивать… в своих кругах. Доктор наверняка знает, где сейчас полицейский. — Прошу, — мужчина фыркнул с кислой и кривой усмешкой. — Они не смогли уговорить Маккензи работать на их стороне, что доказывает неэффективность их… методов общения с пленными. — Если хотел принять участие, так и скажи. — Тебе крупно повезло, что этот человек отпустил тебя, — парировал Джон, так и не ответив. — Как и тебе, что я приехала. — Бог хранит дураков, пьяниц и Соединенные Штаты Америки, — Сид тот час поймал озадаченный взгляд Алекс. — Не спрашивай. — И кто из них ты? — Уж точно не Штаты. Бэйкер не удержалась и ухмыльнулась этой самоиронии, почти сразу же вспоминая о времени. — Меня ждёт машина. — Я проедусь с вами до бункера, — сказал он, почти сразу же отвечая на немой вопрос Алекс. — Руководить проще, зная, что ты в десятках километров под землёй, окруженный своими людьми. Мы с Хадсон подождем полицейского там. — Не забывай о том, кому принадлежит отмщение, — попросила девушка. — Иначе всё будет зря. — Его путь не окончен, — медленно повторил Джон, закрывая глаза. — Он только начинается. Алекс так часто повторяла себе это за последние два дня, словно пыталась убаюкать собственную боль. Джон поступал так же. Уже было совсем светло, когда они выехали — Бэйкер сказала водителю, что до перекрёстка, ведущего к бункеру, поедет вместе с Джоном в одной машине, и они какое-то время провели в полной тишине. Алекс прочистила горло и решила начать первой: — Слушай, я… вернусь домой и узнаю, куда определили погибших, — он оторвал от дороги тяжелый стальной взгляд. — Чтобы ты смог попрощаться. — Спасибо. Сид выглядел лучше, чем вчера ночью или спросонья — он был таким же рассеянным и нервным, но хотя бы привёл себя в порядок и даже нашел время на то, чтобы подровнять бороду. В какой-то момент, когда слева у дороги мелькнул знакомый знак о повороте, Джон сбавил скорость и вдруг сказал: — Мне нужно знать, — осторожно начал он, и Алекс повернулась к нему, — собираешься ли ты рассказывать кому-то о том, что произошло вчера. Бэйкер удивилась, что Джон мог сомневаться в этом, и поняла вдруг, что он действительно спрашивает, а не пытается завуалировать в этом угрозу. — Конечно нет. — Почему? Джон остановил машину, но не спешил разблокировать двери, словно настаивая на ответе. Алекс растерялась и наконец-то встретилась с ним глазами. — Мы с тобой никогда не станем друзьями, — честно сказала она. — Не после того, что ты сделал. Но я знаю, что тебе и не нужен друг, тебе нужна семья. Она могла заметить, с каким изумлением расширились его глаза: Джон растерялся настолько, что забыл открыть для неё дверь и не попрощался, когда Алекс вышла. Бэйкер всё прокручивала у себя в голове их последний разговор о мести и том, кто должен позаботиться о ней в то время, пока они оба станут оружием в Его руках. От Джона всё не было вестей, и прошло по крайней мере четыре долгих и бессонных дня, прежде чем обратно на остров не поступило сообщение из Хэнбейн о том, что младший помощник шерифа направляется в долину. Под охраной церкви.