Роза Ветров

Невестка коменданта Тронко носила глубокое декольте, пахла туберозами и будто бы старалась походить на Марианну, хотя в действительности они едва ли были знакомы. Благо, оруженосец Первого Маршала ее не интересовал, в отличие от самого маршала. Тот же ее вежливо игнорировал, с мастерством, достойным руки художника. Алонсо загадочно улыбался, а Ричард пытался собрать обратно треснувшую картину мира, в которой Рокэ все еще был мерзавцем, который легко мог прошествовать в сторону спальни с любой подвернувшейся дамой, впечатленной его военными успехами и красивым лицом. Ричард устал смотреть на то, как блеклая копия знаменитой куртизанки порхает вокруг его эра, и оглянулся на Алонсо, который, кажется, тоже скучал. — Алонсо, а можно несколько… Неприятный вопрос? — Конечно, — Вороненок поднял глаза от своих ногтей. — А эр Рокэ… Ваш отец когда-нибудь изменял вашей матери? — Нет, — он покачал головой и кинул косой взгляд на другой конец комнаты, где Рокэ с каменным лицом смотрел на даму, сидящую на столе. — Никогда. А ты слышал другое? — Ну… Я слышал, что Ее Величество… Ее дети… — Глупость, — Алонсо закатил глаза. — Во-первых, отец обожает мать, это факт. Во-вторых, они даже ни разу не оставались наедине, насколько мне известно, во-третьих, принц и принцессы совершенно на отца не похожи. Вспомни наш домашний выводок, — он смотрел на Дика в упор, и это было почти страшно. — Даже те из них, кто унаследовали мамины светлые волосы, все равно все вот это, — он провел пальцами по своим острым скулам, гладким щекам и остановился на остром подбородке, — отцовское. А теперь вспомни принца Карла, ты же видел его. Дик помнил. Принц был пухлым малорослым ребенком, без малейшего намека на хищную красоту Ворона… Совсем не похож на любого из воронят, даже на малыша Арно. Скорее уж он похож на… Самого короля. — Пожалуй, ты прав, — кивнул Дикон. — А откуда ты знаешь… Ну про свое «во-вторых»? — Дикон-Дикон, — он усмехнулся. — Мой брат — оруженосец у капитана королевской стражи и брата моего монсеньора. Я в довольно близних отношениях что с Рамиро, что с Эмилем… Так что поверь мне, у меня надежные источники. В любом случае… Почему тебя это так волнует? — Я… — Дик хотел начать песню про репутацию эра и свою собственную, как следствие, но едва ли Алонсо с его пронзительным взглядом мог поверить в это. — Я переживаю за эреа Эмильенну… Она так любит эра Рокэ и… Извини, это не мое дело. Алонсо рассмеялся, добродушно и совсем не обидно. — Ричард, — серьезно сказал он, когда отсмеялся. — Маме не требуется твоя защита, тем более от отца. Но знаешь, — Вороненок улыбнулся и потрепал его по плечу, — ты уже стал частью нашей семьи, хотя еще не понимаешь это. — Это еще почему? — вопрос остался без ответа, потому что его приобняли за шею и растрепали и без того отросшие волосы, так что пришлось отбиваться. Пораженная то ли равнодушием Рокэ, то ли их представлением, «тубероза» выпорхнула из комнаты, и Алва потер глаза пальцами, как он обычно это делал. Алонсо наконец отпустил Дика и долго смотрел на отца, чуть склонив голову набок. — Все в порядке, монсеньор? — спросил Ричард. — Такие женщины меня утомляют, — ответил Ворон со вздохом. — Они не понимают слова «нет». В них нет ни понимания, ни достоинства и это… Отвратительно. Дик аж вздрогнул от того, с каким чувством было произнесено это «отвратительно». — Что вы имеете ввиду, монсеньор? — Дик не был уверен, что хочет это знать, но вопрос был задан прежде, чем он успел сообразить. — Юноша, — Ворон тяжело вздохнул. — Хотел бы я сказать, что вам еще рано о таком говорить, но с моей стороны это было бы лицемерно, учитывая, при каких обстоятельствах был зачат молодой человек рядом с вами. Видите ли, — он положил ногу на ногу и сцепил пальцы в замок. — В наше время очень редко можно встретить любовь в браке… И любовь саму по себе тоже. О браке договариваются родители будущих мужа и жены, а их самих зачастую даже не спрашивают. Среди нашего глубоко уважаемого дворянства такое встречается еще реже… Поэтому появляются такие женщины. Мужья не приносят им удовлетворения, но они все еще ждут принца на белом коне… В данном случае, на черном. Они думают лишь о том, насколько они несчастны и одиноки, что не могут понять одно — когда проезжающий мимо принц не обращает на них внимания, дело не обязательно в них. Они не понимают, что значит «Я люблю свою жену» и не принимают это, как причину отказа. Они уже не верят в это. Они не знают, как это. Для них это бессмысленный набор слов, бравада, отговорка… Но для меня, — он улыбнулся. — Для меня это смысл жизни. — Ваша жена, ваши дети и Талиг, я помню… — Все верно, юноша, — Рокэ смотрел на него, и в синих глазах не было привычного — привычного ли? — холода. — Это единственная причина, почему в моей жизни была лишь одна женщина. До нее были попытки, но это не считается… Не делайте такое лицо, Ричард, — он поморщился. — Да, самый знаменитый любовник Олларии провел всю свою жизнь с одной женщиной. Живите с этим. Картина мира треснула и развалилась окончательно. Дик сидел, глядя на лицо эра, и оно казалось незнакомым. Теперь было два Рокэ — обаятельный мерзавец, о котором говорил эр Август, и другой, тот, что сидел сейчас перед растерянным оруженосцем. Человек, долгие годы любящий одну женщину. Человек, переживающий за счастье своих детей. Человек, все еще верящий в любовь и жалеющий, что не все знают, что это такое. Человек, сочиняющий прекрасные грустные песни о несбывшемся. — Алонсо, — Рокэ улыбался тепло, как тогда, в тот памятный вечер у камина. — Позови Оскара и принеси гитару. Мне кажется, сейчас лучший момент для песни, которую я обычно не пою, — он посмотрел на сына, а потом в окно. — Но она весьма поучительна, и всем молодым людям стоило бы ее услышать. — Хорошо, — Вороненок бросил Ричарду ободряющий взгляд и вышел. — Эр Рокэ, то есть монсеньор, — тут же поправил себя Дикон. — Зачем вы мне все это рассказываете? И вообще… — Юноша, прекратите лепить из меня невесть что, — Ворон положил руку на его макушку и растрепал и без того растрепанные волосы. — Вы — мой оруженосец, по всем канонам я должен вас чему-то учить… Кроме того, — он чуть сжал губы. — У вас практически не было отца, и я хотел бы… Исправить это, наверное, слишком самонадеянно. И я знаю, что вы хотите сказать, юноша, — Рокэ отстранился и убрал руки. — Да, это я убил его. У него не было большого выбора, и он не оставил его мне, — он усмехнулся, грустно и почти обреченно. — Когда вы поднимаете восстание против Талига, есть всего три варианта… Я вам их назову на будущее, на случай, если вы все же решите повторить путь вашего отца, юноша, — синие глаза резали и это было почти больно. — Вас ждет либо побег, либо Багерлее, либо смерть. Эгмонт Окделл был Человеком Чести, вы сами любите об этом говорить. Когда он понял, что восстание не увенчается успехом, он сделал свой выбор. И выбрал дуэль со мной. — То есть… Смерть? Отец при всем желании не мог бы сравниться с вами, монсеньор! И с его ногой… — На линии, — перебил гневную тираду Алва. — У него были шансы. — Линия?! Но это же… Это же все меняет! Если отец сражался с Вороном на линии… Хромота не имела значения. Все было честно. Если все так… Рокэ не мог сделать иначе. Действительно не мог. — Монсеньор… — Оставьте, Ричард, — произнес он почти холодно. — Мне не нужны ваши благодарности или что вы хотите мне высказать. У вашего отца были недостатки, но он был Человеком Чести и погиб, как должны погибать настоящие Люди Чести. Но как я уже сказал, я намерен исполнять роль вашего отца, пока у меня есть такая возможность. — Отец, у тебя опять приступ благородства? — Алонсо вручил отцу гитару и сел рядом с Диком. Оскар приземлился на соседнее кресло и оглядел присутствующих, явно не особо понимая, что происходит. Алва, видимо, решил, что это семейное дело, а посему не собирался ничего ему объяснять. Ричард тоже решил не распространяться — все же это дело между ним и эром… Третий здесь лишний. — Хорошо, что вы здесь, генерал, — Ворон провел по струнам. — Мы с этими молодыми людьми говорили о дамах, — пояснил он, уже начиная немного грустный мотив. — Вы хотели услышать, как я пою, так что… Оскар не успел возразить, потому что Рокэ закрыл глаза, как бы отгораживаясь от слушателей, и начал петь: Кавалергарда век недолог, И потому так сладок он. Труба трубит, откинут полог, И где-то слышен сабель звон. Еще рокочет голос трубный, Но командир уже в седле — Не обещайте деве юной Любови вечной на земле. Не обещайте деве юной Любови вечной на земле. Напрасно мирные забавы Продлить пытаетесь смеясь. Не раздобыть надежной славы, Покуда кровь не пролилась. И как ни сладок мир подлунный, Лежит забота на челе — Не обещайте деве юной Любови вечной на земле. Не обещайте деве юной Любови вечной на земле. Течет вино уже рекою, И взор туманится слегка. И все как будто под рукою, И все как будто на века. Гроб деревянный иль чугунный Назначен нам в грядущей мгле — Не обещайте деве юной Любови вечной на земле. Не обещайте деве юной Любови вечной на земле. В повисшей тишине раздался выстрел. Дик тут же высунулся в окно, ожидая увидеть множество врагов или хотя бы одного, но это был всего лишь генерал Манрик, который пытался отстреливать воробьев, летающих вокруг. Его все еще полагалось считать союзником.