Роза Ветров

— Воронёнок… Алонсо вымученно застонал и открыл глаза. Над головой было неподвижное звёздное небо с красным огоньком по центру и красной же полной луной у горизонта. Это сон — понял он. В реальности звезда с именем его коня никогда не находилась именно там. Тем более, в это время года. — Воронёнок, — знакомый голос продолжать звать его и действовать на нервы. — Чего тебе, Оскар? — Алонсо сел, чувствуя, как ноет спина, и оглянулся вокруг. Феншо смеялся, сидя у костра. Огонь горел посреди ночной степи, и не было больше никого, только они двое. Алонсо подумалось, что Вараста в действительности никогда не была такой пустой. Но в действительности и Оскар наверняка не выглядел так здорово. Он был сейчас лишь слегка бледен, но кровь из глаз уже не текла и язык был на месте. Впрочем, это же сон. Здесь может быть всё, что угодно. — Сейчас мне уже ничего от тебя не надо, — Оскар посмотрел на него и его глаза в темноте сверкнули голубоватым светом. — Раньше надо было… Алонсо отвернулся от него и, для пущего эффекта, закрыл глаза рукой. Вот, значит, как, господин спящий разум? Ты оставил попытки напугать хозяина кровавыми слезами и решил зайти со стороны совести? Нет уж... Дом Алва не может позволить себе роскоши иметь совесть! — Тебе тоже надо было думать раньше, — Алонсо не смотрел на собеседника. — Например, до того, как ты влез в ту засаду. — Птенец, — откуда в речи Оскара слова старшего Савиньяка? — Ты как твой отец. Никогда ничего не объясняешь. Да кошки с твоим отцом, он никому ничего не может объяснить. Но ты! Ты же читаешь его мысли! Ты мог бы объяснить, в чём моя ошибка?! Мог же! — Мог… Это было правдой, Оскар проводил с ним и Ричардом очень много времени, много раз жаловался на «этих бешеных дикарей» и однажды обронил, что если бы кто-то прихлопнул их, как «мерзких навозных мух». Но Алонсо не придал этому значения, наивно полагая, что запрета отца хватит, чтобы удержать молодого генерала от таких авантюр. Ричард, между прочим, не раз говорил, что Алонсо разбирается в людях… Ах, Ричард… — Я слишком хорошо о тебе думал, Оскар, — начать обвинять в ответ на обвинение — некрасивое, но весьма действенное решение, тем более, во сне, настоящий Оскар от этого не пострадает. — Думал, ты сам догадаешься… Генерал, всё-таки. — Хах, — Оскар резко взял его за руки и дёрнул на себя, заставляя смотреть в глаза. — То есть я теперь сам виноват?! Его лицо начало разлагаться, глаза стали жидкостью, превращаясь в кровавые дорожки, изо рта тоже потекла кровь… Алонсо резко отпрянул, отталкивая это жуткое лицо от себя, и Оскар — Оскар ли? — упал в костёр. — Гори в Закате, ублюдок! — жутким голосом произнёс он, вспыхивая, как повозка, которую поднял на дыбы Ричард. Алонсо не мог оторвать взгляд от этого жуткого зрелища — человеческое тело, минуту назад бывшее Оскаром, горело, извивалось в муках, будто оно в оковах и не может выбраться… — Не смотри, — рука закрыла ему глаза, а к спине прижалось знакомое тело. — Спокойно, братишка, спокойно. Чёткое, размеренное сердцебиение прямо в спину и тепло на глазах медленно погасили разгорающийся пожар внутри. В первый момент Алонсо подумал, что это снова игры разума, но быстро понял, что это не так. Он был настоящим. Его голос, его речь, его запах — шадди, шоколад и железо — всё полностью соответствовало реальности. Это не Оскар, почему-то говорящий словами Лионеля Савиньяка. Это… — Рамиро, ты… — Я, кто ж ещё, — фыркнул Рамиро, и Алонсо почувствовал его подбородок на своём плече. — Что случилось, братишка? — Один наш генерал совершил глупость, — брату можно рассказать, что происходит, он если расскажет, то только своему монсеньору, верно? — Теперь он в плену у бириссцев… — Твой друг? — рука брата сползла с его глаз, и Алонсо увидел огромный костёр, в котором уже не было видно искорёженного тела и покачеленной души. — Да… — И ты винишь себя… Как обычно, — Рамиро оторвался от спины брата и встал между ним и костром. — Посмотри на меня. Алонсо смотрел. Брат стоял в расстегнутой рубашке, и его грудь была хорошо видна. Длинный шрам в районе сердца в свете костра казался краснее, чем обычно, но небольшая точка рядом с ним, обычно не сильно заметная, казалось, вот-вот собиралась закровоточить. Алонсо сглотнул. Эта небольшая рана отдалась болью в его сердце. Когда-то, много лет назад, когда они были детьми, одна пуля чуть ни опустошила его мир буквально наполовину. Тогда, в ту страшную ночь, Рамиро мог умереть. Конечно, Алонсо винил себя. Ему до сих пор казалось, что тогда он мог что-то сделать, остановить брата, не дать нанести ему эту рану, которая мог стать смертельной. — Братишка, — Рамиро закрыл рану рукой. — Прекращай заниматься ерундой. Я понимаю, что ты следуешь примеру отца и хочешь отвечать за всё в этой стране, но люди действуют сами по себе и ты не можешь остановить их. У них есть свои желания. Когда я подставился под пулю, я не думал о твоих желаниях, я думал о безопасности отца. В своей почти смерти виноват я сам, не ты. Так же и твой друг. Это его глупость, не твоя. — Но… — Ты берешь на себя слишком много, — руки брата сжали его плечи. — Остановись. Алонсо не ответил. Глубокий вдох, и холодный ночной воздух наполнил всё тело. — Где ты был — или нет — каким ты стал? — запел Рамиро тихим, вкрадчивым голосом, как мама когда-то пела колыбельную. — Сколько раз сменилось море сушей? — да, верно, кажется, эту песню написала как раз мама. — Для тебя — и стон, и стих, и сталь… — Для тебя все это, так послушай, перестань, — присоединился к нему Алонсо, прикладываясь лбом к лбу брата. — Приходить во тьме по собственную душу… — Тщиться заковать ее в хрусталь, — голос брата затих, и, открыв глаза, Алонсо увидел звёздное ночное небо, на этот раз настоящее.

***

Всё было не зря! Ричард едва удерживался от того, чтобы ни пустить Сону в галоп, но приходилось смиренно следовать за двумя бакранами-проводниками, Клаусом-переводчиком и Алонсо, который долго не хотел ехать, но Дикон применил всё, что мог — энтузиазм, громкие крики и необходимость медицинской помощи Оскару, который явно был ранен, иначе бакраны привели бы его с собой. Верно ведь? После последнего агрумента Воронёнок сдался и принялся седлать Фульгата. Мориск тоже был явно не в восторге… Почему конь вообще что-то понимает в происходящем? — Алонсо, — Окделл догнал его на относительно широком отрезке дороги. — Что с тобой? Ты как на иголках… — Хах, — наследник Алвы потер глаза обычным отцовским движением. — Не бери в голову. Я плохо спал сегодня. Дик хотел ответить, что Алонсо находился в таком состоянии уже давно, с момента того самого пленения Оскара, но не стал. Он ведь переживает за их общего друга, верно? Теперь его переживания закончатся… Всё снова будет хорошо. После такого потрясения Ворон наверняка не станет казнить Оскара, он ведь и так уже наказан за свою глупость… Один из бакранов что-то сказал, и Клаус обернулся к ним. — Они говорят, господин генерал в той пещере, один, — сообщил адуан и, замявшись, добавил: — Он не в лучшем состоянии. — Алонсо, пошли! — Ричард рванулся вперёд, чуть ни упав с лошади. Воронёнок не ответил, только сполз со своего коня и похлопал Клауса по плечу, вручая ему вожжи. — Фульгат, веди себя хорошо, — а он всегда в таких ситуациях договаривается с конём, а не с конюхом? — Договорились? — хотя чему тут удивляться, Ворон делает так же. — Пффф, — Фульгат покорно склонил голову. Так же вручив вожжи адуану, Ричард направился к указанной пещере. На деле это оказалась неглубокая ниша, часть которой скрывалась во тьме, а прямо перед ней протекал небольшой ручей. Бириссцы специально подкинули его именно сюда, чтобы свои точно нашли его раненным, но живым. Он явно не может просто уйти отсюда, но, по крайней мере, у него есть вода… Ричард не знал, как Оскар вытерпел такое издевательство. Быть в плену — бесчестие, а уж в плену у дикарей… А разве он сам не в плену? Этот вопрос посетил Окделла неожиданно, но зато крепко засел в голове. Если Алонсо прав и эта война на самом деле спровоцирована Людьми Чести и лично принцем Альдо Раканом, то чем его положение в армии Алвы отличается от плена? Тем, что имеет редкую привилегию пить вино со своим пленителем и говорить с ним о лошадях? — Кто здесь? — раздалось из темноты, и Ричард узнал голос Оскара. — Это мы, — осторожно произнёс Окделл, не решаясь войти в темноту и нащупать друга руками. — Оскар, ты… — Дикон, — поверженный генерал вздохнул. — Я рад, что ты здесь… А Алонсо?.. — Я здесь, Оскар, — Воронёнок положил руку на плечо Окделла и голос его звучал почти зловеще. Ричард хотел что-то сказать, но не успел — за их спинами нарисовался бакран с факелом. Красный свет пламени разогнал тьму, и Алонсо резко закрыл Дику глаза. — Эй, отпусти! — Незачем тебе это видеть, — голос Воронёнка дрожал, и Ричард отчётливо уловил в нём панические нотки. — Правда, не надо… — Хах, всё настолько плохо? — послышалось ёрзанье, а затем стон. — Слушай, я всё равно никуда не денусь. А ты не сможешь оберегать его вечно. — За какими кошками ты вообще меня оберегаешь?! — мысль о собственном плене вновь вернулась к нему в голову. — Что за… — За такими, что наш Алонсо старший брат до мозга костей, — Оскар рассмеялся и закашлялся, и Ричард почувствовал, что Алонсо передёргуло. — Кхех, просто он такой, Ричард. Не воспринимай это близко к сердцу. Это не значит, что он считает тебя ребёнком или что-то в этом роде. Понаблюдай как-нибудь, как он общается с генералом Савиньяком или своим отцом. — Да мне всё равно! — Ричард так и не понял, почему ему нельзя посмотреть на Оскара, а потому рванулся и, видимо, от неожиданности, Алонсо выпустил его. — Ох… В первый момент он даже не понял, что такое перед ним. Как будто белый холщёвый мешок с красными подтёками, а над ним — нечто, отдалённо напоминающее закопчённый горшок. Неужели это — Оскар?! — Дикон? — страшная обгорелая голова качнулась в сторону, и Ричард согнулся, выплёвывая свой ужин. — Я же говорил… Алонсо подошёл и положил руку на голову Ричарда. Тот лишь сидел на запылённом камне и пытался собрать мысли в кучу, потому что сейчас они больше напоминали кучку блевотины. Оскар… Он на момент поднял глаза, но тут же опустил. У Оскара не было рук и ног, а ещё его будто головой в костёр окунули. И держали пару часов. — Оскар, — голос Алонсо всё ещё дрожал. — Что мы… Что я могу для тебя сделать? — Мне уже не помочь… Как вообще после такого эти твари могут считать себя людьми? Как они могут жить после того, что сделали? Почему Создатель до сих пор допускает их существование?! — Можешь спеть мне? — Оскар хрипел, и даже Ричард понял, что он едва разговаривает. — Что угодно. На твой выбор. — Ты изд… — Пожалуйста, Алонсо… Нависла тишина. Дикон поднял голову. Воронёнок сидел перед Оскаром в позе кающегося грешника — с опущенной головой и сцепленными на груди руками. Ричард слышал его прерывистое дыхание, казалось, он вот-вот заплачет. — Окончен век сражений и побед, — тихо, почти шёпотом запел Алонсо. — Любви, вина и многого другого... К горлу снова подкатил ком. Конечно, Оскар сам попросил, но как он может петь в такой ситуации… Или кэнналиец никогда не может быть не только слишком пьян, но и слишком расстроен для песни? — Твои глаза не отражают свет, — голос Алонсо стал громче, но дрожать не перестал. — И на уста наложены оковы... Ричард больше не мог этого выносить. Нет. Нет. Нет. Так не должно быть. — На сердце дремлет камень-скарабей, — а Воронёнок всё продолжал. — Ты замер у последнего порога... Ричард сам не помнил, как достал пистолет. Не помнил, как целился. Всё, что он помнил — это звук выстрела и последний стон. Оскар завалился набок и так и остался лежать. Окделл отвернулся и долго смотрел на ствол в своей руке. Он это сделал. Он убил Оскара. Не важно, что он уже умирал. Не важно… Нет… Ричард закрыл лицо руками и понял, что уже плачет. Как он мог не заметить этого? — Дик, — как Алонсо оказался перед ним? — Эй, ты слышишь меня? Он покачал головой. Следующее, что он почувствовал, было тепло и дрожащую руку на своей голове. Алонсо обнимал его. Ричард хотел бы сказать, что как добрая мать, но он не знал, как это… Наверное, как тогда… Когда Рокэ успокаивал самого Алонсо. — Г-господин полковник… — Вали к Леворукому! — Алонсо не кричал, но Клаус мгновенно исчез — видимо, понял, что иначе ему конец. Ричард уткнулся в его плечо и разрыдался, как маленький ребёнок. Ни на что больше у него не было сил.