Роза Ветров

Солнце закатилось, и сразу же наступила ночь — сумерек осенняя Сагранна не знала. Из ущелий пополз туман, глуша звуки, скрывая то, что оставалось внизу. Очень подходящая ночь для нападения, не хуже, чем вчера, позавчера, неделю назад… Робер Эпинэ положил руку на орудийный ствол. Металл успел остыть, сейчас это было приятно, но к утру зубы начинали стучать от холода. Талигоец поднялся и медленно побрёл от пушки к пушке. Их не стерегли, зачем? Закатные твари, как же далеко он забрался! Не отпускавший хозяина Клемент возился на плече, шерсть крыса назойливо щекотала щеку. Внизу пели. Робер уже довольно прилично знал ло-кагет, но выискивать в мужском многоголосье знакомые слова не получалось, мелодия же, красивая и печальная, лишь усиливала ощущение одиночества и пустоты. Эпинэ не представлял, какие песни поют гоганы и поют ли вообще, но Мэллит кагетские мотивы наверняка понравились бы. Они могли бы жить в горах — она ходила бы за водой к ледяному ручью, он охотился бы, вокруг их дома росли бы дикие розы… Глупости. Никаких диких роз в его жизни не будет, как не будет любви и счастья, только война, политика и одиночество. Даже если он женится на принцессе Этери или ещё какой-нибудь девице, даже если Альдо победит, в жизни Иноходца Эпинэ мало что изменится — он будет исполнять свой долг и прятать свою боль. — Не спишь? — раздалось за спиной. — Я тоже не сплю. За пять месяцев на краю земли Робер привык ко многому, но не к тому, что собеседника, каким бы старым или знатным он ни был, называют на «ты» и только по имени. Кагеты и бириссцы не понимали обращения на «вы», а свою принадлежность к тому или иному роду упоминали лишь при знакомстве или набиваясь на ссору. — Не спите? — «тыкать» человеку, который годился ему в отцы, Робер так и не выучился. — Почему? — Не знаю, — Машир немного помолчал. — Душно… На что ни гляну — всё кажется красным. Дурная примета. Однажды вечером моему отцу чёрный занавес показался багровым, утром его нашли с ножом в груди… Я не боюсь смерти. Но ждать устал. Они все устали. Два месяца неопределённости… Ворон расположился лагерем в паре дней пути от перевала, у Полвары, и выжидает. Чего? Бириссцы, несмотря на всю свою хвалёную ловкость, не сумели взять ни одного пленного, зато потеряли за лето немало охотников и четыре полных лапы. Талигойцы не пытались остановить грабежи, не метались от одной уничтоженной деревни к другой. Считалось, что Южная Армия должна была очистить Варасту от летучих отрядов, однако Алва ничего для этого не делал. Разлёгся, как багряноземельный крокодил у водопоя, и лежал неприметным бревном. Только пасть в четыре бье и зубы в три ряда. Один из бирисских вожаков попробовал взобраться на крокодила и оказался у Барсовых Врат. Бритым и верхом на козле. — Барсы боятся, — казарон опустился на землю у пушки. — Они говорят, что пленник привёз с собой бакранскую беду. — Я не знаю здешних легенд, харатан… У нас верят в другое и опасаются другого. — Я тоже родился не здесь, а у моря, — Машир покачал головой. — Мне хотелось бы взглянуть на него ещё раз. Наш замок, совсем маленький и старый, стоит у самого берега. Со стен видна скала, похожая на выходящего из моря быка. Когда сильный ветер, через неё перекатываются волны. Вчера она мне снилась. Мои сверстники гоняли голубей, а я кормил чаек… Эгмонт Окделл в свою последнюю ночь рассказывал о Надоре, о том, как среди скал зацветают анемоны, и о девушке, на которой он не смог жениться. Её звали Айрис, она была дочерью какого-то «навозника». Бедный Эгмонт… — Не слушай меня, гость. Я стал разговорчив, как старая женщина. — Мы просто не знаем, чего хочет враг, — Робер запихнул обратно высунувшегося из-за пазухи Клемента. — Вот и волнуемся. Козлов с ультиматумом пригнали к нам, и мы ждём нападения, но Барсовы Врата очень трудно взять. Прошло два месяца, талигойская армия где стояла, там и стоит, а бакранские сёла пусты. Ничто так не выматывает, как ожидание. — Это верно, — тускло согласился кагет. — Только безумец отважится штурмовать Барсовы Врата. Враг пойдёт, если пойдёт, или через Еловый кряж, или тропой Пыли. «Только безумец», но ведь Рокэ Алва и есть безумец. Никто и никогда не знает, что предпримет этот человек в следующий момент. Казар получил ультиматум, написанный рукой Ворона, но от имени новоявленного короля бакранов. Некий Бакна Первый перечислял обиды, нанесённые его народу бириссцами, и требовал от Адгемара изгнать их из казарии. В противном случае Бакна грозил войной. Он обещал до отлёта голубых журавлей взять Барсовы Врата и через Дарамские равнины пройти во внутреннюю Кагету. Самого же казара, в случае отказа, будет ждать судьба присланного бакранами голого лиса. Робер не видел лица Адгемара, когда тот получил письмо и бритое чудовище в клетке, но угрозы казар воспринял всерьёз. Равиат призвал на помощь всех, кто мог держать оружие. Эпинэ не считал это правильным, но надеялся, что Белому Лису виднее. Казароны со своими дружинами стекались к Дараме, они не сомневались, что растопчут наглых козопасов и жалкие талигойские тысячи. Бириссцы… Эти были прирождёнными воинами, но что-то подорвало их боевой дух. Барсы молча точили свои сабли и чистили мушкеты, они готовились к бою, но бою безнадёжному. Робер, переживший резню у Ренквахи, смотрел на горцев, а видел Эгмонта и своих братьев. Он пробовал поговорить с Мильжей, но тот отмалчивался или говорил, что на всё воля Великого Барса. Так что с лагеря врага не спускали глаз, а проходы в Кагету стерегли с небывалым тщанием. Всё делалось правильно, но Рокэ Алва обещал взять Барсовы Врата «до отлёта голубых журавлей». — Герцог Алва никогда не лжёт, — Робер сам не понял, зачем произнёс это. — Но его слова можно понимать по-разному. — Этот Алва перевёл слова козопаса, которые были обычной похвальбой. Ты много говоришь об этом человеке, я почти вижу его. Он смеялся, когда записывал слова бакрана. Машир был прав, эта шутка вполне в духе Ворона. Не солгать, но и не сказать правды — пусть враги спутают бакранские угрозы с планами самого Алвы и будут ждать нападения у Барсовых Врат. Имелось только одно «но» — Алва не мог знать, что в Кагете находится человек, знающий его привычки. Робер призвал на помощь всё своё благоразумие и представил себе Барсовы Врата. Крепость была создана самой Сагранной. Чтобы получить неприступную цитадель, кагетам пришлось лишь сложить одну-единственную стену и водрузить на неё пушки, хотя… Будь на месте строителей Робер Эпинэ, он не ограничился бы одной стеной, а перекрыл ущелье дважды: там, где это и было сделано, и ещё раз у водопада выше обходной тропы. Иноходец понимал, что Врата были первым кагетским селением на знаменитом некогда торговом пути и вторая стена помешала бы его росту, но ведь у крепости должно быть четыре стены, а не три! — Может быть, укрепить стражу у обходной тропы? — Я думал об этом, — Машира вопрос чужака не обидел. — На первый взгляд, нужды в этом нет, но я говорил с Мильжей. Он поставил там вдвое больше людей, чем прежде. — Бириссцы встревожены, я это вижу… — Тот, кто прислал сюда волосы мёртвых и посадил ведущего лапу на покрытого его же плащом козла, знал, что делает. Бириссцы ждут беды, и это хорошо, потому что моим соплеменникам нравится думать, что твой Алва испугался. Они пируют и поют. Это глупая радость и глупая гордость, но я ничего не могу с ними поделать. — Я пытался понять, о чём пели, когда вы поднялись на стену, но не смог… Красивая песня, хотя и печальная. Иноходец попробовал изобразить мелодию. Пел он всегда плохо, но кагет узнал. — Старая песня, — Машир пошевелил губами, подбирая правильные слова. — Он любит её и всегда будет любить, но они не могут быть вместе. Они рождены под разными звёздами, и она любит другого. Он запретил себе думать о ней, но завтра битва, и он не может не вспоминать. Он смотрит на небо и думает о ней и о смерти, которая заберёт и его жизнь, и его любовь. — Отчего-то мне тоже так показалось… Давным-давно умерший кагет, сочинивший вечную песню, смотрел в небо. Талигоец, пытаясь спорить с судьбой, глянул вниз. Там не было ничего, кроме тумана. Как же похожи могут быть люди… Он тоже запрещал себе думать о Мэллит. Он тоже любит и тоже заберёт свою любовь в могилу. Не с ним первым случилась подобная беда, такое бывало тысячу лет назад и будет снова и снова. — Когда-то мне чудилось, что это поют обо мне, — задумчиво проговорил Машир. — Теперь всё забылось. Жизнь оказалась длиннее любви. Постой… Что-то не так! Робер перегнулся через стену, но не увидел ничего, кроме подползшей почти к самым воротам туманной волны. — Не здесь — там! Эпинэ послушно обернулся. Вдалеке вниз по склону катились странные зеленоватые огоньки, затем что-то блеснуло оранжевым и раздался взрыв. Машир тут же бросился к лестнице, а Робер понял, что проиграл — такого он точно предвидеть не мог.

***

Туман смешивался с пороховым дымом и вонью горящей серы. Слезились глаза, метались тени, больше похожие на закатных тварей, чем на людей. У разбитых орудий, на лестницах, на помостах валялись трупы, оружие, какие-то обломки. Внизу всё ещё дрались, то и дело гремели взрывы, но бой стремительно откатывался вглубь ущелья. Дик опоздал и изрядно расстроился по этому поводу. Рокэ предлагал ему остаться с Вейзелем обстреливать крепость, но оруженосец сам напросился на штурм. И так отстал от отряда, что ему уже почти ничего не осталось. Сбоку грохнула уцелевшая пушка. Ричард быстро обернулся и увидел, как погас огонёк — стрелявший затоптал фитиль. Дик прислушался и услышал резкий звук, как железом по стеклу, а затем грохот. Ядро прошло по стене ущелья, понял он. Ричард нерешительно двинулся к помосту, и тут дорогу заступила тёмная фигура. Внизу что-то ухнуло, вспыхнул тревожный красный свет, но Окделлу было не до начинающегося пожара. Перед ним стоял бириссец с обнажённой саблей. Чёрные усы, седые волосы, тёмная, перепоясанная в талии одежда. Барс был один, как и Дикон, но это ничего не значило — Алонсо справился бы и с троими. Ричард достал шпагу и встал в боевую стойку. Как учил Алонсо: правую ногу назад, левую — вперед, шпага в правой руке, левой придерживаем. Удар. Блок. Разворот. Алонсо объяснял, что сабля мало чем отличается от шпаги, разница лишь в том, что саблей тебя хотят зарубить, а шпагой — заколоть. Удар слева. Ричард блокирует, едва выдерживая силу. Шаг, другой, лишь на секунду — он спиной к врагу. Если развернуться быстро, успеешь зацепить горло, — говорит Алонсо в его голове. Разворот. Режущее движение. Враг не ждал такого от врага со шпагой. Он хватается за горло. — Сожалею, — шепчет Дикон и пронзает его живот, на этот раз максимально классическим для шпаги образом, но противник не может ответить. Несколько секунд Ричард смотрел на сползающего по стене барса. Это был его первый убитый, по крайней мере, в бою, и Окделл чувствовал странную мешанину чувств. С одной стороны — гордость, всё же все лекции и уроки Алонсо оказались не напрасны, несмотря на скептицизм монсеньора. Но с другой — теперь дороги назад нет. Теперь он тоже убийца. Или солдат не должен считать себя убийцей? Ричард отвернулся, чтобы не смотреть на труп и столкнулся с наставленным на него пистолетом. Но лишь на секунду. Тот, кто держал его, опустил руку и вышел из темноты. — Арсен? — Ричард не верил своим глазам. — Арсен Эпинэ? Вы живы? — Значит, я не ошибся, — Эпинэ убрал пистолет окончательно. — Надо же, одно лицо с Эгмонтом… Ты ведь Ричард? Ричард Окделл? Я — Робер Эпинэ, Арсен не выбрался из Ренквахи. Я живу за четверых. Дик в ответ смог лишь кивнуть. Робер подошёл поближе, ещё сильнее напоминая покойного Арсена. Братьев Эпинэ было четверо, и все — одно лицо с отцом, чужие их различали только по возрасту. Теперешний Робер как две капли воды походил на своего брата, каким его запомнил Дик. — Вы… Робер мог оказаться здесь только одним образом. Значит, Алонсо был прав, за налётами бириссцев в конечном итоге стоял Альдо Ракан. Дик поджал губы. Получалось, и он был теперь врагом. — Робер, вы… Он не успел договорить. Кто-то выскочил из темноты, но тут же повалился на пол. Сверху над ним стоял Алонсо, и выглядел ещё страшнее, чем в ту ночь, когда они вместе пытались спасти Оскара. Одежда расстегнута, волосы распустились по плечам, сабля в руках, глаза бешеные. Он походил на бириссца, не хватало только усов. — Дурак, — он легонько пнул лежащего, и тот сел, потирая голову. — Не видишь, что свои? Адуан пролепетал что-то невразумительное и был немедленно спущен с лестницы, но тем не менее продолжал повторять что-то про «господина полковника». — Пхех, — Воронёнок выдохнул. — Господин полковник, ызарга ему вместо седла, — а вот это явно кавалерийское ругательство он слышал впервые. — На таких идиотов никаких полковников не напасёшься… Фух, — видимо, выплеснув всю злость, Алонсо наконец обратил внимание на Окделла. — Ричард, я тебя искал. — Зачем? — не понял Дикон. — Ну, я нашёл отца, а тебя рядом не было, — Алонсо вытер саблю и убрал за пояс. — Я немного волновался… Всё-таки твой первый настоящий бой. — И я между прочим врага убил, — не то чтобы Ричард считал это чем-то особенным, но это же первый бой, так что почему нет? Алонсо внимательно оглядел труп у его ног и улыбнулся. — У тебя получилось, — констатировал он. — Не зря тренировали блок слева, верно? Ричарду показалось, что если бы он мог светиться от гордости, так бы и получилось. Он скосил глаза на Робера — тот молчал, находясь в изумлённом оцепенении. — Хм, — Алонсо наконец обратил на него внимание, и Дикону стало страшно. — Робер Эпинэ, я полагаю?