***
Эпинэ проснулся с первыми лучами солнца и впервые за долгое время чувствовал себя отдохнувшим, хотя этих пяти часов обычно было не достаточно. Ему не нужно было никуда бежать, не нужно скрываться, ничего не нужно — всё уже решили за него. Пусть даже решил это никто иной, как Рокэ Алва. Робер не до конца понимал, почему ему так спокойно. Он ведь действительно поверил в то, что Ворон не желает ему смерти. Потому что ему сказал об этом сын Эгмонта? Или же он сам увидел это, когда встретился с Вороном глазами и не увидел в них ничего, кроме усталости? Почему же его ненависть не выстояла против его синих глаз? Робер вышел в большую комнату и увидел предмет своих раздумий. Алва сидел там же, где и ночью, словно никуда не уходил, а рядом копошился его сын. Подойдя ближе, Эпинэ с ужасом понял, в чём дело. На столе валялись окровавленные бинты и стояла шкатулка со множеством колб. Ворон спустил рубашку с правого плеча. Рана зияла, как голодная пасть, что-то — пуля, догадался Робер — вырвало кусок кожи и плоти. На момент Эпинэ даже показалось, что он видел кость. Так вот почему ночью рука висела… — Сухожилие повреждено? — не слишком похоже на «доброе утро», но для собравшихся в этом утре было мало доброго. — Не сильно, — ответил Алонсо с явным недовольством. — Было бы ещё лучше, если бы кое-кто сообщил мне о проблеме раньше, но надо же было дать мне поспать. — Хорошо спали, Робер? — Ворон проигнорировал замечание сына. — Благодарю, неплохо, — немного помедлив, Эпинэ приземлился напротив. — А вы… — Не смог спать из-за боли, — ответил за отца сын. — Ну я же не истёк кровью, — это вообще не звучало, как аргумент. — И слава Леворукому! Алонсо нервно достал три колбочки, подготовил бинты и отдельно сложенный вчетверо кусок чистой материи. — Ты слишком волнуешься, — отстранённо сообщил Алва, будто речь была не о его ведущей руке. — Руки трясутся. — Если не заткнёшься, я тебе втащу, — вспылил Воронёнок, переходя на солдатскую лексику. — Конечно, я волнуюсь, — добавил он уже спокойнее. — Мало того, что ты схватил пулю и не сказал мне сразу, так ещё и лишаешь меня права волноваться… — Если бы я не схватил эту пулю, пришлось бы извлекать её из твоей спины, — Ворон подпёр голову здоровой рукой. — Ты не можешь стыдить меня за это. — Вот же… — Робер даже не нашёлся, что сказать — его отец, без всякого сомнения, поступил бы так же, как Рокэ, да и он сам тоже, будь у него сын. — Я понимаю, что ты любишь меня и переживаешь, — продолжал тем временем Алва. — Но у тебя правда трясутся руки. — Вот и как на него злиться после этого? — Алонсо обратился к Роберу. — Я даже не знаю… Ворон улыбнулся, глядя на сына, который стоял, закрыв глаза и размеренно дышал, пытаясь унять волнение. Эпинэ знал этот взгляд — так смотрел на него отец, когда он впервые укротил лошадь. С гордостью, но вместе с тем — с нежностью. Вот уж что сложно заподозрить в Вороне. Теперь Эпинэ наконец понимал, как Ричард ухитрился привязаться к Алве. Если он хотя бы раз видел такого Рокэ… — Робер, если вас не затрудит… Эпинэ ухватился за протянутую к нему руку. Алва кивнул и, достав откуда-то сложенный вдвое кожаный ремень, сжал его между зубами. Сын его, тяжело выдохнув, взял один из пузырьков и вылил на раненое плечо добрую половину содержимого. Рокэ впился пальцами в руку Робера и взвыл от боли. — Терпи, — прошептал Алонсо, прижимая второй его локоть к столу. — Сейчас станет легче. Скоро Рокэ разжал пальцы, и Робер смог оценить ущерб. Рука его выглядела так, будто его пыталась разодрать хищная птица. И далеко не ворон. Алва вытер пот со лба и теперь с кислым лицом наблюдал, как его сын капает из второго пузырька на ткань и та становится чуть голубоватой. Робер не хотел знать, что за волшебные снадобья они использовали, но выглядели они мощно. — Эми будет недовольна, — проворчал Ворон, и Робер с трудом вспомнил, что именно так зовут герцогиню Алва. — Расскажешь, как так вышло, мама даже порадуется, — Алонсо прижал ткань к ране, и Рокэ зашипел. — Почему-то она воспринимает твои раны легче, чем наши. — Потому что одного умирающего ребёнка ей хватило, — Алва нахмурился. — И мне тоже. — Да понял я, — Алонсо быстро перевязал отца, будто делал это уже не раз и не два. — А теперь спать. — Слушаюсь, господин полковник, — Рокэ с трудом поднялся и, выпив всё содержимое третьего пузырька, направился к печи. Алонсо выдохнул и наконец сел. Робер, сам не зная зачем, протянул руку и похлопал его по плечу. Тот лишь улыбнулся этому жесту.***
Ричарда никто не будил, что с непривычки даже обидело, но выйдя в большую комнату, он увидел совершенно расслабленную обстановку и понял, что зря расстроился. Его не будили не потому, что он не был нужен. Просто сегодня был день отдыха. Алонсо что-то наигрывал на гитаре, Робер кормил своего крысёнка неизвестно откуда взявшимся печеньем, а Эмиль наблюдал за этим с самым довольным видом. Рокэ не было. — А где… — На печи, — ответил Алонсо, не дослушав. — Спит. — Ох… Не удержавшись, Ричард влез на лавку и заглянул наверх. Ворон и правда лежал там, лицом к оруженосцу, и слегка улыбался во сне. Одеяло сползло с плеча, и Дик увидел, что оно перебинтовано. Всё-таки эр вчера правда был ранен… — С ним всё в порядке? — Нет, — Алонсо сказал, как отрезал, и Ричарду стало тревожно. — Рана серьёзная. Но он выздоровеет. Главное, не трогай его до завтрашнего утра. — Ладно, если ты так говоришь, — Дику не хотелось отходить от раненого эра, но если ему правда полезнее покой… — Я спросить хотел, но это может подождать до завтра. — Садись, Ричард, — Робер по сравнению со вчерашней ночью выглядел отдохнувшим, можно сказать, даже помолодевшим. — Всё с ним хорошо будет. Это же Алва. Удивительно, что из всех них подобное выдал Эпинэ и даже, казалось, не в негативном ключе. Неужели, пока Ричард спал, Робер успел подружиться с Вороном? Если да, то Алва точно владеют какой-то магией. И его околдовали. И самого Дика тоже. — Вчера, — когда Ричард сел, Эпинэ продолжил. — Я думал, что тебя подменили. Я не понимал, как ты можешь так общаться с… С Алвами разного калибра, — Алонсо фыркнул. — Но теперь понял. Легко проникнуться к человеку, видя, как он страдает. Даже если этот человек — Алва. — Очеловечивание, — произнёс Воронёнок, слегка улыбаясь. — Когда ты видишь в своём враге человека, зачастую он перестаёт быть врагом. — Или наоборот, становится заклятым, — пожал плечами Эмиль, поглаживая крысёнка. — Если ты понимаешь, что это насквозь прогнивший человек. — Это не наш случай, — Ричард взял печенье, и маленький спутник Робера тут же обратил на него своё внимание. — Как его зовут? Я вроде слышал вчера, но не запомнил… — Клемент, — Робер улыбнулся. — В честь магнуса Ордена Истины. — У них же мышь на эмблеме, — вспомнил Ричард. — Именно. Клемент тем временем стащил половину печенья прямо из рук Ричарда, и тот, спасая остатки, сунул их в рот. Сладость растеклась по всему телу. — Так что ты хотел спросить, Дикон? — Алонсо задумчиво подтягивал струны. — Может, мы знаем? — А, ну… — Ричард не хотел рассказывать о своих планах всем подряд, но, немного подумав, понял, что не стоит скрывать их от этих людей — им можно было доверять. — Мы с монсеньором обсуждали ещё до штурма… Я хочу перевезти своих сестёр в столицу. — О, — Савиньяк одобрительно похлопал его по плечу. — Мудрая мысль. Изоляция не идёт на пользу юным дамам. Да и вообще никому. — Ну во-от, — Ричард смущённо потупился. — И я хотел спросить, можно ли… Ну… В Барсовых Вратах полно сокровищ. — Как говорит отец: «Хватит мямлить, юноша», — Алонсо сузил глаза. — Я хотел спросить, можно ли взять немного, — Дик отвёл взгляд. — Мне кажется, за пару камней отсюда можно купить домик. — Хм, — Дикон не мог понять, одобряет Алонсо его идею или нет, и от этого стало тревожно, но Окделл твёрдо решил, что сёстры будут жить отдельно от семьи эра. — Я понимаю, ты не хочешь зависеть от нас слишком сильно, — а вот Воронёнок явно читал его мысли. — Но охранять их всё равно будут наши люди. — Конечно, — Ричард кивнул. — Я больше никому не доверяю. Робер смотрел на него задумчиво и не говорил ничего. Дикон думал, что он станет возражать, но Эпинэ молчал, явно блуждая где-то в своих мыслях. Неужели он думает о юных дамах? Дик на момент подумал, что, может быть, Робер понравился бы Айрис… Как и любой из тех, кто присутствовал в комнате. Все казались Ричарду в равной степени достойными. — Знаете, — Воронёнок ударил по струнам. — Прошёл большой бой, много погибших… Я считаю, нужно отдать им дань уважения. — Погребальная песня? — Эпинэ будто бы проснулся. — В Кэналлоа мы всегда поём на смертном одре, — Воронёнок перебирал струны. — Считается, что человеку, который вступает в загробным мир с музыкой, не так страшно умирать. — Нам на юге тоже такая нужна, — Савиньяк скосил глаза на Эпинэ, и тот согласно кивнул. — Думаю, нам действительно нужна погребальная песня. Ты ведь знаешь такую? Алонсо улыбнулся, слово говоря: «Знаю, и не одну». — Окончен век сражений и побед, — начал он, и Дикон узнал песню — именно её Воронёнок пел Оскару. — Любви, вина и многого другого, — что ж, на этот раз Окделл дослушает её до конца. — Твои глаза не отражают свет и на уста наложены оковы. Робер сложил руки вместе и опустил голову. Молился за ушедших, понял Дикон. — На сердце дремлет камень-скарабей, — продолжил Алонсо тем временем. — Ты замер у последнего порога… Знаток бесстрастный множества смертей, вздыхает тихо жрец в личине Бога. Это погребальная молитва полководцу, понял Дикон. Но при желании её можно было отнести к любому солдату. Чем каждый из слушателей и занимался. — Закрыта дверь в миры людских теней — в нём старый враг на вечность точит когти, — голос Воронёнка тем временем набирал силу, и Ричард даже начал опасаться, что он разбудит своего отца. — Но их досада с каждым днём сильней — ты просто спишь, и смерть кусает локти. Эпинэ подпёр голову руками, пряча лицо. Казалось, что эти слова затронули его до глубины души. — На небе чертит свой извечный путь бесстрастный бог, чье имя — просто Солнце, — здесь начались языческие мотивы, но Ричард уже давно понял, что кэналлийцы никогда не верили в Создателя так, как талигойцы. — И вам обоим некуда свернуть, и в царстве дат все ж свидеться придётся. Эмиль опёрся спиной на стену и закрыл глаза. Интересно, кого сейчас поминал он? — И ты взойдешь на борт его ладьи и преклонишь пред ним свои колени, а у ворот сурового судьи вам грустно улыбнутся чьи-то тени, — Алонсо и сам закрыл глаза. — А в мире внешнем бликов круговерть и ход времен стремительно-небрежен — не верь тому, кто говорит про смерть, ты просто спишь и сон твой безмятежен. Вслед за всеми, Ричард прикрыл глаза и увидел отца. Он был таким же, как Дикон запомнил его — с суровым лицом и лёгкой улыбкой. Он спал, и сон его был безмятежен. Как в песне, которая из погребальной вдруг стала колыбельной. — Но, как-то раз, поправ чужой покой, в твой мрачный дом однажды влезут воры, взломав гробницу дерзкою рукой и обойдя ловушки и запоры, — Ричард широко распахнул глаза, потрясённый таким святотатством. — Придут украсть и, так и не украв, забросят все — и заступ, и верёвку… Они уйдут, ни камешка не взяв, сражённые твоей улыбкой лёгкой. Да, тут же согласился Дикон. Да, так и должно быть. — А ты во сне опять увидишь свет и сонмы лёгких образов неясных, — Дик посмотрел на Алонсо и увидел, что по его лицу текут слезы. — Для сына смерти в мире смерти нет — ты просто спишь, и сны твои прекрасны. — Для сына смерти в мире смерти нет, — шёпотом повторил за ним Робер. — Ты просто спишь и сны твои прекрасны.