***
— Рамиро, — спросила Катарина, и Фердинанд отметил про себя, что жена будто бы стала увереннее в общении с этим юношей, раньше она его побаивалась. — Почему вы не танцуете? — Ваше Величество, — Рамиро, в праздничном наряде и с серьёзном лицом, выглядел как человек, готовый кого-то убить. — Если вам угодно посекретничать с вашим дорогим супругом, скажите прямо. — Что вы… — оскорблённая в лучших чувствах, Катарина картинно закатила глаза. — У меня нет от вас никаких секретов, — Фердинанд едва удержался от смешка. — Но я же вижу, как вы прожигаете глазами моего брата и герцогиню Окделл. Фердинанд бросил взгляд на зал, где Ги Ариго, праздничный и красивый, уверенно вёл по залу юную Айрис. Держались они в рамках приличий, но видимо, Рамиро было этого достаточно. Всё же королевский шурин до сих пор не был женат. — Граф Ариго едва не подрался с моим братом, — и было это у баронессы Капуль-Гизайль, но об этом благородным женщинам лучше не говорить. — Я прошу прощения у Вашего Величества, но мне кажется, я имею право сверлить его взглядом. — Вот как… Фердинанд вздохнул. Катарина была права — если бы Рамиро мог убивать взглядом, Ги уже был бы мёртв. Десять раз. Или даже больше. — Рамиро, кого вы пытаетесь обмануть? — вступился он за жену. — Когда вы кого-то ненавидите, вы горите по-другому. Я вас наблюдаю последние пару лет, я знаю. Юноша кинул на него гневный взгляд из-под белых ресниц и снова устремился своим вниманием на мелькающее чёрное платье. Острый подбородок напряжённо ходил взад-вперёд, он будто разговаривал сам с собой и разговор был не очень приятным. — Герцогиня Окделл только недавно в столице, — начал Рамиро с явной неохотой. — Если я слишком явно покажу своё отношение, никто к ней больше не подойдёт, — нельзя сказать, что это было неправдой. — Не хотелось бы испортить ей жизнь. Слишком сильно. — То есть немного испортить вы не против? — усмехнулся король, за что получил шлепок по руке от жены. — Не нужно давить слишком сильно, дорогой, — Катарина тепло улыбалась. — Как говорят, каждый сам кузнец своего счастья. Позволь молодым самим решать, что им делать. — Давно вы причислили себя к немолодым, Ваше Величество? — Рамиро, похоже, почувствовав, что его защищают, перестал так сильно излучать гнев. — Между нами всего шесть лет. Катарина махнула рукой. Отчего-то Фердинанду казалось, что она действительно не обиделась.***
— Разрешите пригласить вас на танец, — когда после двух раундов Айрис наконец удалось отделаться от графа Ариго, её поймал герцог Придд. — Если вы не слишком утомились, конечно же. Несомненно, Валентин был похож на своего отца, те же строгие черты, острый нос и холодные серые глаза-жемчужины. Но если его сын ощущался уютным и безопасным, то Вальтер выглядел, как человек, который готов отравить тебя при любом удобном случае. Тем не менее, отказывать ему она не стала. От одного танца никто не умрёт. Тем более, Валентин ведь советовал танцевать с женатыми кавалерами. Очень уместно вспомнить об этом спустя четверть часа в компании графа Ариго, разумеется… — У меня есть к вам разговор, герцогиня, — герцог приблизился чуть ближе, опасно, но всё ещё в рамках приличия. — Мой сын, кажется, стал посещать ваш дом… Надеюсь, он не доставляет вам хлопот. — О нет, что вы! — воскликнула она чуть громче, чем следовало. — Простите, — продолжила она уже тише. — Мне приятна его компания. Ваш сын — очень эрудированный и начитанный молодой человек, — она не была уверена, к чему был вопрос, а потому решила высказать именно то, что думала. — О чём вы хотели поговорить? — Если вас не затруднит, — герцог слегка улыбался — видимо, добрые слова о сыне подняли ему настроение. — Я бы хотел, чтобы вы приглашали его почаще. — Не затруднит, — Айрис прикусила язык, едва не выдав, что Валентин оба раза приходит исключительно по собственной инициативе. — Если не секрет… Зачем? — Полагаю, вы имеете право знать, — похоже, столь прямой вопрос его не расстроил. — Видите ли, герцогиня, — Придд на секунду отвёл глаза. — Мой сын не так давно попал в очень неприятную ситуацию. Вы ведь слышали о его дуэли с Рамиро Алвой? — Слышала, что ваш сын просил руки Аделии Алва, и за это его вызвали, — Айрис немедленно озвучила «официальную» версию, которую ей кто только не рассказывал. — Верно, — похоже, герцог верил в этот вариант или по крайней мере, делал вид, что верил. — Поймите правильно, я не сомневаюсь в благоразумии своего сына, но подобные инциденты дурно отражаются на репутации нашего дома. Необходимо сделать так, чтобы его имя перестало ассоциироваться у почтенной публики с именем Аделии Алва. Если он будет посещать ваш дом чаще, думаю, со временем, появятся новые ассоциации. — Но мне же не нужно его соблазнять на самом деле? — на всякий случай уточнила Айрис. — Я имею ввиду… Не сочтите меня наивной дурочкой, но что, если у них настоящая любовь? — Любовь, — Придд не стал над ней смеяться, напротив, его лицо омрачила настоящая печаль. — Ничего не имею против, но… Настоящая любовь уже лишила меня одного сына. Потерять второго мне не хотелось бы. Айрис кивнула, не найдя нужных слов. Вальтер Придд мог выглядеть сколь угодно опасным человеком, который может отравить тебя при любом удобном случае, но он ведь… Сейчас его сподвигла на этот танец настоящая любовь к своему сыну. Пусть даже он ни слова об этом не сказал. — Я попробую, — ответила она, для убедительности сжав его руку. — Благодарю вас… Искренность на искренность, так, герцог Придд? Ведь больше, вероятнее всего, она никогда ничего подобного не услышит. — Герцогиня, — раздался за спиной знакомый язвительный баритон, и герцог Придд, казалось, едва удержался от гримасы ненависти. — Разрешите пригласить вас на танец.***
С наступлением темноты и тайным визитом знатной парочки бывшие кавалеристы Золотого эскадрона собрались во дворе. Им хотелось устроить что-то вроде собственного бала, благо, для этого имелось всё необходимое — сравнительно тёплая погода, крепкое алатское пойло, название которого Артур никак не мог запомнить, а главное — музыка. Рауль где-то раздобыл лютню, а Эрик носил в сапоге простенькую флейту примерно столько же, сколько Артур его знал. То есть, почти пять лет. — Война бывает детская, — затянул усатый что-то совсем не праздничное, но Артур не мог его винить — у солдат что на уме, то и на языке. — До первого убитого, потом не склеишь целого из вдребезги разбитого. — Душа, брат, не оправится, исключена гармония, — подхватил Эд, отпивая и передавая флягу Берту. — Немало видел я ребят на этой церемонии. — Немало видел я ребят на этой церемонии, — повторил за ним нестройный хор. — Война бывает голая, весёлая, ужасная, — продолжил Рауль, когда ему хорошенько залили в глотку. — Война бывает точная в разгуле рукопашного. — Хожу-брожу проспектами, — подхватил Мэтт, воодушевлëнно стукнув Артура по спине. — Фонарики качаются… — Война бывает первая, — добавил Эд, и в этой строчке Артур внезапно почувствовал его возраст. — А после не кончается… Артур почесал неожиданно разболевшуюся руку, достал из кармана небольшую бутылочку и выпил, приглушая боль. Это место в песне ему особенно нравилось. Отзывалось. Что-то было в этих строчке. Что-то такое, отчего ему хотелось плакать, но он не мог. Не по-солдатски. — Война кипит победная до первого сражения, — Берт вступил в общий хор. — А после, брат, как и везде — сплошные, кхм, умножения, — да, именно умножения, конечно. — Бывает справедливая, бывает языкастая, для нас не очень длинная, паркетно-безопасная. — Для нас не очень длинная, паркетным — безопасная, — а эта строчка была специально для маршала Ариго, так что её пропели с особым удовольствием. — Вопрос зачем и почему оставим без внимания, — Рауль почувствовал себя ведущим в этом хоре. — Мудрец сказал… — Господь дает по силам испытания! — ответил ему хор. — Пускай мы стали пьющими моральными калеками, — Эд прикончил флягу и кинул её в Берта, но тот даже не прервал пения. — А всё же, брат, не гнидами, а всё же человеками… Мягкая снежинка упала Артуру на нос, и он чихнул. Его братья по оружию рассмеялись. — А что, командир, — заметил Мэтт, потирая рябую щеку, — чего не подпеваешь? — А ты не знаешь? — Рауль чуть подкрутил свою лютню. — Если наш командир начнёт петь, — он перешёл на заговорческий шёпот, — окна вылетят. У него такой бас… — Бас-баритон, — поправил Артур, но никому не было дела до таких тонкостей. — А я считаю, пусть поёт, — сказал Эд голосом, не терпящим возражений, и Ленни подтвердила его слова протяжным воем. — Пусть благородные господа знают, что Артур у нас не пальцем деланный. Артур встал. Раз уж нужно впечатлять благородных господ своими вокальными данными, лучше делать это стоя. — Кхм, — прокашлялся он. — Наиграй мне «штыки». Рауль начал играть. Артур прикрыл глаза, вспоминая слова. Тоже совсем не праздничные. — Закопали штыки мы у белой реки, где разбились до дна о начало, — настоящая белая река была в Надоре, но ребятам об этом знать не обязательно. — Что ж поеду туда, где живая вода, там с мечтой помолчу у причала. Перед мысленным взором появился образ герцогини Айрис. Резкий, яркий, настоящий. Как память о доме. Она была живым воплощением этой памяти. — На ступени присев, недород, недосев, — эти строчки он пел уже этому мысленному образу. — Вижу в небе у старого дома, а напротив в окне, или кажется мне, нежный взгляд ваш до боли знакомый, — воображаемая герцогиня улыбалась. — А напротив в окне, или кажется мне, светлый взгляд ваш до боли знакомый. Шум вокруг заставил его открыть глаза. Это была настоящая Айрис, не у него в голове. За её спиной стоял Рамиро и смотрел на всё это сборище с нечитаемым выражением лица. Артур махнул Раулю, мол, продолжай. — Заведу разговор, что не бабник, не вор, — он повернулся к тем благородным господам, которых, в отличие от тех, что были в доме, он на самом деле хотел впечатлить. — Просто долго на родине не был, — Айрис вздрогнула, услышав эти слова. — Что, как глупый птенец, воевал за дворец, — он приложил руку к сердцу. — А вернулся вот к синему небу. Голос его, кажется, слышал не только весь двор, но и даже дворец. Айрис смотрела на него и молчала. В её светлых глазах чётко читалось восхищение. Взгляд Рамиро же был совершенно нечитаемым. И это не сулило ничего хорошего. — Что, как глупый птенец, воевал за дворец, — Айрис шмыгнула носом, то ли от холода, то ли от переизбытка чувств. — А вернулся вот к синему небу.