***
Луллак смахнул с плеча пух и выдохнул. Одуванчики как раз расцветали в начале Весенних Ветров и продолжали осыпать семенами всю Кагету до глубокой осени. Он чихнул. Подумать только, зимой ему так не хватало этого великолепия, а теперь он воротит нос. — Паразиты везде прорасти, — проворчал на ломаном талиг сидящий рядом молодой бакран. — У нас тоже цветёт. Луллак с трудом вспомнил, что гостя зовут Лаква, но вот почему он здесь, генерал помнил отлично. Причина сидела на женской половине в простом красном платье и разглядывала алтарь. Этери было двадцать один, но Адгемар долго держал её в девицах и додержался. Теперь Адгемара нет, а вечная невеста наконец вышла замуж. За дикаря. Лаква нервно отряхивал свой праздничный тулуп из шкуры белого горного козла, выкрашенный киноварью. Видимо, у бакранов красный считался праздничным цветом. — Брат Баата сделать правильно, — поняв, видимо, что на него обратили внимание, зять решил поделиться своим ценным мнением. — Что именно? — не понял Луллак. — Жениться на эта дева, — пояснил Лаква, с трудом подбирая снова на незнакомом языке. — Жена говорить, что она из тот же род, что посол Кагета в Талиг. — Верно, — кивнул Луллак, про себя отмечая, что Этери неплохо подтянула его знания о мире. — Связь с Талиг — хорошо, — изрёк бакран. — Мог взять жена из Талиг. Опасно. — Почему? — Старый и новый знать в Талиг тогда делить брат Баата между собой, — а Лаква был не просто дикарём, но дикарём разумным. — Если взять из старый, новый обижаться, если из новый, то старый… Ты понимать. А так никто не обижаться, зато есть связь с Талиг. И кагеты не обижаться. Брат Баата — хитрый лис. Правильно сделать. — Я не думал об этом в таком ключе, — Луллак посмотрел на стоящего у алтаря Баату, который старался держаться к публике тем боком, с которого не видно, что челюсть всё ещё не прошла. — Пожалуй, ты прав. — Я знать, — Лаква гордо потëр редкую поросль на подбородке, видимо, это полагалось считать бородой. К Баате подошёл высокий худощавый священник, напоминающий больше жердь, чем человека. Агариссец Эрнани, епископ Равиата. Луллак почти с тоской вспомнил толстого, как бочка, олларианца, что служил при армии Алвы. Тот был бы веселее. А этот выглядел так, будто пришёл на похороны, а не на свадьбу. — Я не потерплю язычника в Доме Божьем, — донеслось до Луллака, и он скосил глаза на Лакву, искренне надеясь, что ло-кагет он ещё не выучил. — Его присутствие оскорбляет Создателя. — В Книге Ожидания ясно сказано, что Создатель любит всех своих детей, — Баата не изменился в лице, только стряхнул с рукава невидимую пушинку. — Если присутствие иноверцев оскорбляет Создателя, почему ты, святой отец, не потребуешь удалить также талигойцев? — он кивнул в сторону, где чинно сидели представители соответствующего посольства. — Талигойцы хотя бы в Создателя веруют, — продолжил упорствовать епископ. — А этот… Он уже приподнял руку, чтобы указать на бакрана, но Баата схватил его за запястье. Эрнани опешил от такой наглости юного казара. — Святой отец, — прошипел Баата едва слышно. — Это мой зять, — перепутать его со змеёй было проще простого. — Если ты устроишь дипломатический скандал, мне придётся искать нового епископа. И если примирение церквей пройдёт успешно, я приглашу олларианца. — Это угроза? — священник замер, глядя на казара сверху вниз. — Да, — Баата не отводил взгляд. — Прошу прощения, — он отшатнулся, и его отпустили. — Мне нужно повторить молитвы. Когда епископ отошёл на приличное расстояние, Баата выдохнул и оглянулся на Луллака. — Брат, напомни, почему меня венчает не Бонифаций? — он тоже его вспомнил, кто бы мог подумать… — Ну, во-первых, он олларианец, — Луллак видел, как дёрнулись острые плечи Эрнани, и был почти уверен, что Баата только что нажил себе смертельного врага. — Во-вторых, ты сам сказал. Примирение церквей. Баата вздохнул. Луллак скосил глаза в сторону скандального родственника, из-за которого чуть ни разразилась буря. Лаква улыбался, поглаживая бороду. Похоже, он всё понимал.***
Салихат не хотела смотреть по сторонам, да и плотный свадебный покров ей в этом помогал. Отец вёл её под руку, держа бережно, как никогда. Она удивилась, но не сильно — не каждый день Або-ло-Геронти из рода Гурпотай выдавал дочь замуж. Каким бы чёрствым пнëм он ни был все остальные шестнадцать лет её жизни. Наконец, отец остановился и отошёл в сторону. Заиграла торжественная музыка. Салихат зажмурилась, чтобы остаться в этом безопасном полумраке ещё немного. Через пару мгновений щеки коснулись тонкие тёплые пальцы, и она открыла глаза. Баата стоял перед ней, безбожно красивый в этом белом кафтане с золотой оторочкой, с церемониальной саблей на поясе и золотой казарской короной на непослушных вьющихся волосах. Лицо его было серьёзно, но глаза цвета морисского ореха улыбались. Заметив, что она на него смотрит, он взял еë руки в свои. — Ты прекрасна, — сказал он одними губами, чтобы слышала только она. Салихат опустила голову. Её одолевали противоречивые чувства. Ей на самом деле хотелось нравиться ему — потому что иначе выходило, что на ней женятся из жалости. Но в то же время он был мужчиной, а мужчины… Длинный, как жердь, священник начал читать молитвы. Салихат не обучали гальтарскому, но почему-то всё, что говорил святой отец, казалось ей зловещим и опасным. Она подняла голову. Баата стоял, как вкопанный, держа её за руки и прикрыв глаза. Чëрные ресницы чуть подрагивали, особенно длинные в солнечных лучах, прорывающихся внутрь сквозь цветные витражи. Заметив, что на него смотрят, он приоткрыл глаза. — Это надолго, — она скорее прочитала это по губам, чем действительно услышала. — Приготовься. — Я готова, — ответила Салихат в той же манере. Баата улыбнулся, слегка, одной стороной лица. И только сейчас она заметила небольшую припухлость на правой щеке. Приглядевшись, она увидела мелкие частички пудры, которые слетали с его лица с каждым, даже легчайшим воздушным потоком. Неужели кто-то посмел ударить его по лицу? Самого казара?! — Не переживай, — Баата сжал её руку и, видимо, решив, что переборщил, тут же загладил свою вину… В буквальном смысле. — Я в порядке. — Ты почти мой муж, — она чуть нахмурилась, чтобы никто не обратил внимания — невесте нельзя хмуриться на свадьбе. — Имею право. — Не сейчас, — Баата поморщился. — Расслабь лицо, на нас смотрят, — он снова прикрыл глаза, прячась за своими невозможно длинными ресницами. Священник молился, кажется, целую вечность. У Салихат болели ноги, но она упрямо продолжала стоять… Баата был прав — на них все смотрят, нельзя испортить такую церемонию. — Баата-ло-Адгемар из рода Хисранда-Ханда, — священник неожиданно обратился к её почти мужу, и Баата даже вздрогнул от неожиданности. — Клянешься ли ты перед Создателем и всеми святыми быть достойным мужем этой женщине и справедливым отцом её детям? — даже если они не твои, но священнику об этом знать не обязательно. — Клянусь, — он смотрел только на неё, и его глаза сияли. — Салихат-ма-Або из рода Гурпотай, — святой отец повернулся к ней, и Салихат сжала пальцы будущего мужа. — Клянёшься ли ты перед Создателем и всеми святыми быть верной женой этому мужчине и доброй матерью его детям? Если у него вообще будут дети… Впрочем, в его клятве не было ничего про верность. — Клянусь, — она тихо шмыгнула носом. — Властью, данной мне Создателем Всего Сущего, объявляю вас мужем и женой!***
У Шамиля болела голова, а потому церемония вызывала у него желание либо сбежать, либо напиться, либо убить себя, чтоб эти проклятые казароны наконец успокоились. За сегодня ему уже три раза намекнули, что не плохо было бы и ему выбрать жену, и каждый, разумеется, предлагал свою сестру или дочь. Музыка, хотя и не слишком громкая, била по ушам и стучала в висках, поэтому Шамиль прислонился головой к спинке кресла сидящего впереди Луллака. Скорее бы всё это закончилось… Баата настоял, чтобы младший брат пришёл на свадьбу, и это было разумно — не стоило изображать раскол там, где его нет. Всё правильно, но вместе с тем… Шамиль поднял голову, выглядывая из-за спины двоюродного брата. Баата держал за руки девушку, которая беременна не от него, а она смотрела только на него и улыбалась. Салихат, так её звали. Шамиль почти не помнил свою с ней встречу, но глядя на её невинное округлое лицо, большие чёрные глаза и чувственные пухлые губы, он чувствовал себя ещё хуже. Захотелось выпить ещё больше, но Шамиль стукнул себя по руке. Третий день Зимних Ветров всё разрушил. Если бы он только меньше выпил в тот день, если бы обошёлся с ней не так грубо, если бы… Тогда на месте Бааты мог бы стоять он сам. Да что там, он бы обязательно стоял! Рука сама влезла за пазуху и вытащила флягу с касерой. Баата очень просил не портить его свадьбу, но если он немного выпьет, свадьба же не испортится? — Братец! — недовольный шлепок по плечу. — Нельзя же! Шамиль оглянулся на младшего брата. Давид в свои двенадцать уже дорос до Бааты, но понимания жизни с ростом не пришло. Мальчишка, конечно, не мог иметь собственного мнения и теперь повторял слова старшего брата, а он, в своём естественном желании сделать свадьбу идеальной, просил Шамиля не пить… По крайней мере, до праздничного пира. — Не переживай, — дядя Амиран растрепал его волосы и улыбнулся в усы. — Твой брат — взрослый человек. Сам разберётся. Давид обиженно поджал губы, и Шамиль всё-таки выпил глоток. Голова отчего-то сразу перестала болеть. Мир сразу стал дружелюбнее и симпатичнее. — Властью, данной мне Создателем Всего Сущего, объявляю вас мужем и женой! Шамиль поднял голову. Баата целовал свою уже жену, нежно так, аккуратно, а Салихат… Она прижималась к нему всем телом, будто хотела раствориться в нём. Шамиль выпил ещё. На это нельзя было смотреть трезвым.