Роза Ветров

Луллак закинул в рот кусок мяса и запил кисловатым красным вином. Прошлогодний урожай с восточных склонов Сагранны был действительно неплох. Жаль, что в этом ничего не соберут. Впрочем, если этот год пройдёт спокойно, следующей весной у него будет молодое вино. Если, конечно, он доживёт до следующей весны. Луллак нашёл глазами кудрявую голову в короне. Баата задумчиво обгладывал один и тот же кусок козьего сыра, а тихая девушка рядом с ним поедала один кусок мяса за другим. Он иногда посматривал на неё и улыбался какой-то совершенно особенной улыбкой. Едва заметная, мягкая, с налётом грусти, она делала его лицо ещё более задумчивым. Салихат, видимо, заметив, что он на неё смотрит, сложила руки перед собой и сделала серьёзное лицо. Баата коснулся её рук, осторожно, будто боялся спугнуть, и она покраснела, но не посмела отвернуться. Бедная девочка… Она ведь боится его. Но вместе с тем, похоже, она к нему неравнодушна… Несомненно, так умеют только женщины. От мыслей о парадоксах девичьей души его отвлёк крик. Два голоса, один из которых звучал подозрительно знакомым из-за характерного акцента. Лаква, Леворукий его побери! Он всё-таки говорит на ло-кагет! — Я оторву твою поганую бороду! — этот голос Луллак тоже знал, точнее, слышал в тот самый момент, когда Баата ударил Шамиля по лицу… И голос этот был таким же пьяным, как в тот день. — А ты попробуй! — Лаква, похоже, развлекался, совершенно уверенный в своей победе. Луллак попробовал подняться и тут же опустился на лавку. Молодое вино явно было против подобных телодвижений. Пьяный зять тем временем вывел противника бород из-за стола и отбросил от себя. Молодой парнишка с лихо завитыми усами едва устоял на ногах, но едва бакран подошел ближе, размахнулся и дал ему по лицу. Луллак предпринял ещё одну попытку. Чужие руки подхватили его за локоть и предотвратили падение. Перепивший генерал скосил глаза на невольного помощника. Светловолосый юноша с чёрными глазами смотрел на него совершенно трезвым взглядом. Он кого-то ему напоминал, но пьяный разум упорно отказывался вспоминать. Да и какая разница, по большому счёту? — Надо их развести, — прошептал Луллак на талиг, смутно догадываясь, что этот знакомый незнакомец приехал из-за гор. — Помоги мне… — Конечно, — согласно кивнул юноша. Лаква тем временем повалил противника на землю и хорошенько вдарил ему кулаком. Луллак не помнил, как оказался рядом. Буйный зять оказался слишком тяжёлым для него, но вино придало ему уверенности и он всё же вцепился в его правую руку. Благо, талигойский юноша подхватил левую, и совместными усилиями им удалось поднять бакрана на ноги. — Эй, ты жив? — Луллак повернулся на голос Шамиля и увидел, как тот помогает подняться пострадавшему от ярости казарского родственника. — Совсем с ума сошёл? — Тьфу! — сплюнув кровь, молодой казарон поднял горящие от ярости глаза. — Он первый начал! — В самом деле? Золотая корона блеснула совсем рядом — Баата встал между драчунами. Он стоял, как ни в чём не бывало, позолоченная сабля спокойно висела на поясе, а в руках он держал кубок, полный красного вина. — Это правда, — под его суровым взглядом Лаква не стал отпираться. — Какая свадьба без драки? — Ах, вот оно что, — казар слегка улыбнулся и повернулся к Шамилю и его другу. — Возьми, — он достал из-за пазухи платок. — Дорхан-ло-Фаэрах из рода Кихамира, верно? — Верно, мой казар, — немного помедлив, Дорхан принял платок и принятся вытирать лицо. — Благодарю. — Муж моей сестры не имел ввиду ничего дурного, — весьма самоуверенно, учитывая, что вряд ли он слышал начало их разговора. — В Бакрии свадьба без драки и правда считается скучной. Моя вина, что он не знал о том, что у нас так не принято. — Что ты, мой казар? — все опешили от такого хода мысли, включая Луллака. — Брат? — даже Лаква не понимал, с чего вдруг казар заговорил таким образом. Баата долго смотрел на свой кубок, а затем обвёл взглядом всех присутствующих. Казароны притихли. — Многие из вас знали моего отца, — высокий голос, становясь громче, немного резал слух, поэтому Баата не стал кричать, но его тост слушали все. — Вы знаете, каким он был. Хитрым, жадным, себялюбивым. Казароны одобрительно загудели, но стоило казару вновь открыть рот, как они замолкли. — Я хочу вам признаться, — на его лице была та самая хитрая улыбка, как тогда, в тронном зале, когда он рассказал про золото на дне озера. — Я такой же. Мёртвая тишина была ему ответом. И в ней было мало одобрительного. — Всё, чего я хочу, — продолжил он, не обращая внимания на недовольство. — Это процветать. Так же, как и вы. Неуверенный ропот пополз по столам, укутывая свадьбу лёгким туманом недосказанности. Луллак усмехнулся. Никто не хотел соглашаться. Но и спорить было бы бессмысленно. — Но, видите ли, — Баата остановил свой взгляд на Дорхане. — Когда по южным землям шныряют чужие шпионы, я не процветаю. Когда казароны дерутся между собой за клочок земли, которую осваивали вместе, я не процветаю, — испуганный юнец опустил голову, и казар перевёл взгляд на Шамиля. — Когда кто-то подливает вино моему брату, надеясь посеять раскол между нами, я не процветаю. А пока я не процветаю, вся казария так же далека от процветания. Никто не посмел его перебивать. Но всем хотелось. — Наша страна в беде потому, что мы занимаемся борьбой друг с другом, а не процветанием, — взгляд Бааты блуждал по тем столам, где сидели южные казароны, более склонные к павлинам. — Посмотрите на Гайифу, — конечно, он не мог не уколоть их их же мечом. — Они едины, как никогда. Их страна живёт и здравствует, пока мы занимаемся самовредительством. Кто-то из вас скажет, — Баата опустил глаза к своему кубку, — что я выбрал Талиг из страха перед ним. Кто-то прокричал «да!», но Баата даже не повернулся в ту сторону. Лишь медленно покачал головой. — Все, кто думает так, пусть вспомнят, кто привёл нас к Дарамскому полю, — все голоса смолкли при упоминании общего кошмара. — И это был не Талиг. Талигоец, что стоял рядом с Луллаком, в задумчиво потирал подбородок. Небось сочинял письмо домой. — Я выбрал не страх, — продолжил тем временем Баата. — И даже не Талиг. Я выбрал процветание. Так давайте выпьем за это! — За процветание! Баата осушил кубок, чуть запрокинув голову. По гладкому подбородку текла струйка вина. Луллак помотал головой. Ему на мгновение показалось, что это была кровь.

***

Когда Баата вернулся за стол, Салихат глотнула вина. Для храбрости. Когда он сидел рядом и смотрел на неё так, с грустной нежностью, храбрость была ей просто необходима. Потому что именно с таким лицом он был просто безбожно красив. — У тебя вино на подбородке, — прошептала она так, чтобы никто вокруг не слышал. — Позволишь? — чувствуя, как горит лицо, добавила: — Муж мой. — Позволю, жена моя, — Баата чуть приподнял подбородок, открывая шею, чтобы она добралась и туда. Салихат провела по коже платком, стараясь касаться максимально аккуратно, будто он был драгоценной фарфоровой куклой. Она прошлась по острому контуру его подбородка и резко отдёрнула руку, когда снова поймала взгляд глаз цвета морисского ореха. — Смелее, — Баата улыбался, и Салихат хотелось провалиться под землю от стыда. — Не фарфоровый, не разобьюсь. Она шлёпнула его по руке и отвернулась. Щёки горели, руки стали влажными, казалось, что она покраснела от кончиков ушей до кончиков пальцев. Неужели он действительно прочитал её мысли? Или им обоим пришло в голову одно и то же сравнение? Разве такое возможно? — Салихат? — Баата аккуратно коснулся её плеча. — Всё в порядке? — Ты мысли мои читаешь? — переборов себя, она повернулась к нему лицом, прикрываясь пологом, чтобы никто больше не видел. — Нет, — он медленно качнул головой. — Иначе я бы знал, что сделал не так… Салихат шмыгнула носом. Как так может быть, что он относится к ней так осторожно и даже трепетно? Чем она заслужила такое? — Салихат… — он коснулся её щеки, вытирая слезу. — Жена моя… Что я сделал не так? — Ничего, — не выдержав напряжения, она уткнулась лицом в его плечо. — Ничего… Баата вздохнул и погладил её по спине, стараясь успокоить. Но это не помогло — слёзы лились и лились, Салихат старалась плакать потише, но он не мог этого не заметить. А она даже не может толком объяснить, что не так… И даже не ему, а себе. Ведь на самом деле, что такого он сделал? Просто пошутил в тех же выражениях, в каких она сама думала… Что в этом такого? Или она плачет совсем не поэтому? — Ты такой заботливый, муж мой, — Салихат попыталась отстраниться, но его рука на её спине вдруг стала жесткой. — Почему так… — Ах, Салихат, — Баата коснулся губами её лба. — Я всё тебе объясню, когда останемся наедине… — Первая брачная ночь, — прошептала она, и всё внутри сжалось от страха. — Помнишь моё обещание, жена моя? Она встретилась с ним глазами. Его взгляд, тёплый и серьёзный, пронизывал её насквозь. Салихат не могла отвести глаз. Она помнила обещание. И очень хотела ему верить.

***

Баата поцеловал жену в лоб, и Шамилю захотелось сбежать подальше. Просто чтобы не видеть этих нежностей. Ему казалось, что он подсматривает за ними в спальне, хотя ничего такого у них ещё не было и быть не могло. Что это вообще такое? Неужели ревность? Шамиль отвёл взгляд от невесты и выпил ещё. Какое в сущности ему дело? Мало ли в Кагете девушек в его вкусе? За сегодня ему уже предложили не меньше десяти невест, наверняка найдётся хотя бы парочка симпатичных… Почему его так беспокоит именно эта? Почему такое чувство, будто его ограбили? Ведь по сути он сам виноват, что потерял её… Или дело вообще не в девушке, а в ребёнке? Может, его мучает тот факт, что это будет сын Бааты, а не его собственный? Тоже бред, разве нельзя родить ещё, тем более, что ему всего шестнадцать? Или… Шамиль поднял голову и столкнулся взглядом с Баатой. Взгляд его был совершенно не читаемым, но младшему брату было этого достаточно. Ну конечно! Дело вообще не в ревности! Шамиль стукнул себя по лбу в недоумении, как не понял этого раньше. Всё, как всегда. Он просто завидовал старшему брату. Баата всегда был меньше и слабее его, всегда проигрывал в реальной драке… Но почему-то всегда выигрывал во всём остальном. Будь то борьба за внимание отца, шахматный поединок или соревнование за трон. Шамилю казалось, что хоть на любовном фронте у него всё намного лучше — по большей части потому, что Баата никогда не интересовался женским обществом — но тоже нет… Выходит, и в общении с женщинами старший брат успешнее младшего? Шамиль снова посмотрел на молодожёнов. Они просто сидели, как ни в чём не бывало, не глядя друг на друга. Будто чужие. Он едва не хлопнул себя по лбу снова. Всё, как всегда. Баата не меняется. Ему всё ещё не интересно женское общество. Нет… Он просто преследует свои цели. Но что ему нужно? Расположение её рода? Или он просто хотел нагадить ему, Шамилю? Нет… Давно ли Баата обращал на него внимание? Тем более, когда он так занят государственными делами… Услужливый виночерпий наполнил золотой кубок казара, и Шамиль подхватил свой, нетронутый с начала пира. Тост. Вот что нужно было им обоим. — Брат мой, — выскользнув из-за стола, он лёгким пьяным шагом направился к столу молодожёнов. — Позволишь тост? — Хм, — Баата бросил взгляд на жену, та лишь едва заметно кивнула. — Позволю… Ведь для того и проводят свадьбы, верно? — Не стану с этим спорить, — Шамиль обернулся к публике, которая напряжённо затаила дыхание. — Вы все знаете, что мы с братом не очень ладим, — на некоторых лицах появились лёгкие ухмылки, а белобрысый талигоец, который помог Луллаку встать, подпёр подбородок рукой. — По многим причинам. Святые отцы говорят, что зависть — страшный грех, — он оглянулся на брата — его лицо было непроницаемо. — Но я считаю, что зависть двигает человека вперёд, — и иногда приводит к бутылке, говорил холодный взгляд Бааты. — Завидуя своему брату, потому что он старше, я решил стать сильнее его. Все, кто выходил со мной один на один, может подтвердить это — я весьма преуспел, — и больше всех сам старший брат, разумеется. — Кроме того, никто не будет спорить, что и он мне завидовал, — губы брата скривились в усмешке, но возражать он не стал — то ли не хотел портить тост, то ли был согласен. — Если кто-то не знает, что из этого вышло, — они встретились глазами, Баата улыбался. — Тот никогда не видел, как наш казар отрубает руки. — И головы, — добавил Баата одними губами, чтобы Шамиль увидел, а остальные не услышали. Почтенная публика гудела, кто-то недовольно, кто-то одобрительно, но Шамиль не смотрел на их. Его взгляд сконцентрировался на холодных глазах цвета морисского ореха и тонких пальцах, поглаживающие золотой кубок, наполненный кроваво-красным вином. — Брат, — Шамиль медленно приближался к столу молодожёнов, и с каждым шагом Салихат превращалась в мраморную статую, а улыбка Бааты становилась всё более острой. — Мой казар, — в общем гуле он ясно уловил разочарованный вздох. — Ты сам только что сказал, что будучи разделёнными, мы не можем процветать. Если это верно для целой страны, — он поставил свой кубок рядом с кубком брата и улыбнулся так широко, как только мог, — то для семьи тем более. Ты согласен? Баата понял намёк сразу. Жест, более древний, чем сама Кагета, а их род тем более, вышел у него так естественно, будто он только этим и занимался. Движением, полным благородства, он подхватил кубок брата и поднёс к губам. Самый простой способ показать, что ты доверяешь человеку. Выпить из его кубка. — Я хочу выпить за семью, — провозгласил Шамиль, поднимая кубок брата. — За семью, — Баата поднялся на ноги, кубки коснулись друг друга с тихим звоном. Шамиль выпивает кубок до дна. Быстро, слишком быстро. Но какая разница? Это всего лишь вино, что оно могло сделать человеку, который развлекается касерой уже с утра? Он отступает на шаг, чтобы вернуться на своё место, и внезапно падает на спину. Руки и ноги не двигаются, а горло будто сжимает невидимая рука. Он открывает рот, чтобы позвать на помощь, но из горла вырываются только невнятные хрипы. Шамиль бессильно закрывает глаза. Неужели это конец? — Брат?! — голос Бааты прорывается сквозь пелену, и Шамиль с трудом открывает глаза. — Ты меня слышишь? — Брат… — Шамиль пытается говорить, но не может. — Я… Лицо Бааты похоже на каменную маску. Так он выглядит, когда готов убивать.