***
Утренняя роса смочила сапоги почти полностью, а про подол старенького платья и говорить не стоило, но всё это было не важно. К чему думать об обыденном, когда вокруг такая красота? Герцогиня Окделл наклонилась, касаясь тонкими бледными пальцами нежных лиловых лепестков. Ранние весенние анемоны, окружённые молодой светло-зелёной травой, заставляли сухие губы содрогаться… В бесплодной попытке улыбнуться. Дрожащие тонкие пальцы сжали нежный стебелёк, ломая его пополам. Блестящая жемчужина утренней росы упала с лилового лепестка и сползла по старой ткани и упала обратно на землю. Сухие губы коснулись обречённой весенней красоты, наполняясь сладкой влагой. — Ах, — она прикрыла глаза, вдыхая слишком знакомый аромат, выжигая последнюю защиту. Противная постыдная влага смочила щёки, а нос заложило почти полностью… Но запах никуда не делся. Словно на самом деле не цветы испускали его, а больной разум никак не мог изгнать то далёкое воспоминание, что почему-то приносило радость. Нет. Нельзя. Это грех. Мирабелла сжала ни в чём не повинный цветок в кулаке и стукнула себя по виску, пытаясь стереть, убрать, забыть… Но белокурый сероглазый юноша с небесной улыбкой не желал покидать её. — Там, откуда я родом, — дрожащие пальцы сжимают букет белоснежных анемонов, а серые глаза сверкают, — принято дарить прекрасным дамам красные маки, но я слышал… В Надоре анемон считается цветком любви. — Ах, что вы… — Знаю, в ваших краях растут лиловые анемоны, — продолжает он, стыдливо опуская глаза, будто цвет действительно имеет значение. — Но в столице продают лишь белые. — Я не могу принять ваш дар, — сердце пропускает удар, но ещё не герцогиня Окделл не может отступить. — Помолвка… — Молю вас, эреа Мирабелла… — Поймите, я люблю его, — не выдерживает она, прижимая руки к груди. — Я не могу. Он поднимает голову. Серые глаза блестят от слёз, но дрожащие губы всё ещё улыбаются. — Тогда, — его голос обрывается, словно какая-то неведомая сила — любовь? — сжимает горло. — Молю… Хотя бы один цветок. — Если вас это утешит… Открыв глаза, герцогиня Окделл обнаружила себя лежащей на траве и окружённой десятками лиловых — не тех — анемонов. Не удержавшись, она нащупала пальцами ещё один тонкий стебель и, поднеся цветок к лицу, не поверила своим глазам. Он был белоснежным… Как те, из воспоминаний. — Кузина! — голос Эйвона дрожал. — С тобой всё в порядке? — Посмотри, — проигнорировав его вопрос, Мирабелла с трудом поднялась с лиловой поляны и показала ему цветок. — Он ведь белый? — Белый, — Ларак удивлённо моргнул, не понимая, о чём вообще речь. Значит, глаза не обманывают её… Хорошо. — Тебе что-то нужно? — прижав цветок к груди, спросила Мирабелла, понимая, что иначе он начнёт причитать о здоровье и никогда не перейдёт к делу. — Письмо… — он достал из кармана бумагу, конечно же, распечатанную. — Дай сюда, — герцогиня тут же забрала её. Хотелось высказать всё, что она думает о том, что кузен мужа читает её письма, но пришлось промолчать — выслушивать его причитания не было никакого желания. Читать письмо — тоже, но иначе ведь не отстанет… Сразу пропустив первый абзац, где Реджинальд — а кто же ещё, Ричард и Айрис, видимо, больше не собирались разговаривать с матерью — расспрашивал о её здоровье и рассыпался на лепестки сожалений, Мирабелла углубилась в чтение: Спешу уведомить вас, что Айрис успешно получила паттент королевской фрейлины, так что теперь большую часть времени она будет проводить в приличном обществе. Молю Создателя о том, чтобы Её Величество отвадила Айрис от общества маркиза Монанеро… Второго сына Ворона. — То есть второй сын этого Алвы увивается вокруг моей дочери, — Мирабелла подняла глаза на Эйвона, едва удерживая от того, чтобы смять это несчастное письмо и кинуть ему в лицо. — И вы мне ничего не говорили? — он сделал шаг назад, но она схватила его за камзол. — Как давно это происходит? — Он танцевал с ней на королевском балу, — нехотя признался Ларак. — В честь Зимнего Излома. — Что… — Мирабелла чуть ни упала обратно. — И твой Наль ничего не сделал?! — Ты читай дальше, — Эйвон прикрылся руками, явно опасаясь удара. Глубоко вдохнув и выдохнув три раза, герцогиня снова обратила внимание на письмо: Я пытался узнать, как она себя чувствует, но был изгнан из её дома человеком, что командует её охраной. К сожалению, он верен дому Алва. Но есть и хорошие новости. После бала нашу Айрис стал навещать граф Васспард. Не лучший вариант, конечно, но Дикон с ним дружит… Граф Васспард… Сын Вальтера Придда. Не лучший вариант… Мирабелла чуть смяла письмо, не зная, что и думать. Действительно ли сын предателя лучше, чем сын убийцы? Почему Ричард, раз уж он решил выбирать сестре мужа, не мог выбрать кого-то поприличнее? Из какого-то менее прогнившего рода…***
Солнечные лучи, проходя через яркие витражи, окрашивали чёрно-белую голову во все цвета радуги, создавая резкий контраст с чёрным кавалерийским мундиром и жёлтой генеральской перевязью. — Не ожидал тебя здесь встретить, — Робер остановился в нескольких шагах от коленопреклонённого Воронёнка. — Давно ты начал верить? — Я не начинал, — голос Алонсо был как будто более хриплым и грубым, что Эпинэ его помнил. — Просто… Это самое тихое место во всём замке. Похоже, первая самостоятельная операция прошла для юного генерала не так, как он планировал. И теперь он пытается пережить это… Наедине с собой. — Мне уйти? — Нет, — Алонсо слегка повернул голову, и цветные лучи ярко осветили его профиль. — Лучше… Сядь рядом. Робер не стал спорить. Опустившись рядом, достаточно близко, чтобы видеть лицо Алонсо и дотянуться рукой, он вытянул ноги и поднял глаза к витражу, где не знакомый Иноходцу святой поражал копьём золотого оленя. Отбрасывая ярко жёлтое пятно на побледневшее острое лицо. — Посмотри, — Алонсо слегка накрутил на пальцы чёрно-белую прядь. — Мм? — Робер подсел поближе, но так и не понял, что именно он имел ввиду. — Этой белой полосы раньше не было, — пояснил Воронёнок совершенно пустым голосом. Что-то липкое и холодное сжало его горло. Что же такое увидел Воронёнок, что чёрные перья аж побелели? — Боюсь спросить… — начал Эпинэ и понял, что даже не знает, что именно хочет знать. — Целая деревня, Робер, — прохрипел он, скрывая влажные глаза за пологом белых ресниц. — Из всех жителей остались только три женщины… И я не хочу рассказывать, в каком виде я их нашёл. — В каком виде… Иноходец сглотнул. Жестокая, до кровавых деталей кошмарная картина возникла на месте цветного витража. Та девушка, которую Алонсо привёз с собой… Вот откуда у неё следы на руках… Робер придвинулся ещё ближе и молча приобнял юного генерала за плечи. Не слова ему были нужны… А простое человеческое сочувствие. Алонсо уткнулся носом в его плечо. Он не плакал. Словно у него больше не было слёз.***
Нежно-розовые цветы персика приятно оглаживали пальцы и даже не вызывали тошноту, так что Салихат ни капли не пожалела, что решила выйти в сад казара… Свой сад. Она всё ещё не могла привыкнуть… — Жена моя, — Баата появился буквально неоткуда, заставляя едва ли не подпрыгнуть. — Муж мой… — Я напугал тебя? — он чуть сжал губы. — Прости… — Всё в порядке, — Салихат приложила веточку персика к губам, пряча половину лица. — Ты тоже решил прогуляться? — Можно и так сказать, — окинув жену внимательным взглядом, словно что-то проверяя, Баата слегка улыбнулся. — Я странно себя чувствую, поэтому… — Это точно не новая попытка отравления? — тут же забеспокоилась она. Он несколько раз моргнул своими невозможно длинными ресницами, будто бы не совсем понимая смысл её слов, а затем… Рассмеялся. — Нет, жена моя, — Баата положил руку на её плечо. — У меня просто есть чувства. — Прости-и, — протянула Салихат. Не сказать, что она сознательно лишала его этого, но… В каком-то смысле он был прав. Сложно было представить, что человек, который пережил такое — шрам на плече всё ещё снился ей в кошмарах — и вот так просто протянул руку утопающей, может испытывать что-то странное. — В чём дело, муж мой? Баата задумчиво отвёл глаза, и нежно-розовые цветы персика отразились в его тёмных глазах. Салихат сглотнула. Грешно быть таким красивым… Грешно. — Я сегодня упражнялся с черноглазым талигойцем… Помнишь его со свадьбы? — Такой… Белобрысый? — Да, — кивнул Баата, слегка улыбнувшись. — Так вот… Не знаю, как это объяснить. Как будто бы это то, что я давно искал, понимаешь? — Ты чувствуешь с ним родство? — Салихат слегка приподняла брови. Не сказать, чтобы она не подозревала о талигойском происхождении мужа, всё же его сестра действительно не очень походила на настоящую кагетку, но… Как человек, выросший среди кагетов, может чувствовать родство с тем, кого встретил недавно? Неужели кровь играет настолько большую роль? — Может быть, — Баата задумчиво потёр подбородок. — Как будто бы… В какой-то момент он был мне братом больше, чем Шамиль. Понимаешь?