***
Выслушав её историю, Алонсо нервно провёл пальцами по волосам, небрежно собранным в хвост. Нет, всего он ожидал от Альдо Ракана, любой подлости, обмана и даже военной хитрости — отец всегда учил учитывать невероятное — но чтобы такого… Принц не доживёт до Излома. Он готов поклясться на крови. — Баата, значит… — отвлечься на более приятную тему показалось лучшим решением. — Вы же не думаете, что я сошла с ума? — Мэллит округлила глаза и даже приподняла брови, жалобно так, просяще, словно только он и мог убедить её в собственной адекватности. — Нет, конечно, — он качнул головой и слегка улыбнулся. — Ну либо мы оба сумасшедшие. — Что вы имеете ввиду? — она даже села, словно это помогло бы ей лучше слышать. Перед мысленным взором промелькнули чёрно-синие глаза Рамиро и его ядовитая улыбка. Отчего-то было проще простого рассказать ей об этом. Словно эти золотые глаза не могли таить в себе дурных помыслов. — Мы с братом разговариваем не реже раза в неделю, — выдал он без всякой задней мысли. — Но он в Олларии, а я здесь. — Ах… Её глаза засияли, как новенькие золотые монеты, словно она увидела свет в конце тоннеля и уже готова последовать за ним… Даже на край света. — Я верю вам, Мэллит, — Алонсо накрыл её руку своей и сжал тонкие пальцы, чувствуя мелкую дрожь. — Не могу не верить. Хотя, признаться, я слегка удивлён, что Баата отправил вас ко мне… — Я не встречал души чище, чем у него, — она даже слегка покраснела. — Так он сказал. Алонсо опустил голову, скрывая лицо за растрёпанными чёрно-белыми кудрями. Он видел наследника Белого Лиса лишь пару раз и даже не разговаривал с ним… Как же он разглядел его душу? Может, написать младшему Савиньяку по этому поводу? — Блистательный, — тонкие тёплые пальцы проникли сквозь завесу и коснулись его щеки. — Почему вы прячете лицо? — А? — он поднял голову, выныривая из размышлений и кудрей. — Вы прячете лицо за волосами, — Мэллит даже не думала убирать руку. — Почему? Золотые глаза впились ему в душу, и он не смог отвести взгляд. Она смотрела на него открыто, без привычного ему удивления и ужаса. Словно она не видела ни звёзд в глазах, ни чёрно-белого ужаса на голове… — Женщины обычно не любят смотреть мне в глаза, — честно ответил Алонсо, чувствуя, как что-то тёплое сжимается внутри. — Простите… Мэллит удивлённо приподняла брови и медленно провела по его щеке, вызывая одним прикосновением толпу мурашек. — Почему? — бледные губы вздрогнули. — У вас очень красивые глаза. Алонсо облизнул губы и отстранился, чувствуя, как горит лицо. Как такие простые слова могли так сильно задеть его? Он отвёл глаза и даже разжал пальцы. Нет. Нельзя… — Я вам не нравлюсь? — Мэллит, однако, поняла его по-своему и тут же расстроилась. — Из-за того, что Альдо… — Нет, — он сжал её руку — слишком сильно, но это было необходимо — и снова посмотрел ей в глаза. — Но Робер… — Блистательный Робер?! — она вздрогнула от неожиданности. — Так он жив?***
К закату вороний выводок разбрёлся по своим комнатам — Робер и не подозревал, что в Сэ они есть в таком количестве — двор наконец-то опустел. Иноходец бочком выполз на улицу, наслаждаясь вечерней тишиной и пением далёких соловьёв. Молодая луна, ещё совсем тонкая, как шёлковая серебряная нить, довершала картину. Лето пришло. И отчего-то это вселяло надежду. Он пока не понимал, во что верить, но ощущение, что нечто ждало его за горизонтом, усиливалось с каждым мгновением, что он вдыхал тёплый летний воздух, полных запаха росы и далёких птичьих голосов. Ловя взглядом красную звезду Фульгат — Алонсо скоро вернётся, напомнил себе Робер — он поднял голову и увидел худощавую фигурку в густой листве старого клёна. Длинная чёрная коса и лёгкое белое платье подсказали ему — это Вероника. Из-за листьев не было видно, что она там делает, но неведомая сила — воля Астрапа или Флоха, как сказала бы Мэллит — звала его наверх, а потому, стараясь не вспоминать свои детские падения, Робер ухватился за ближайшую ветку. Подтянуться было сложнее, чем он думал. «Надо кушать меньше хлеба за завтраком», — сказал он сам себе, но внутри это прозвучало голосом Арлетты. Почти добравшись до девушки, он оседлал самую толстую ветку из возможных и упёрся в неё руками, чтобы не упасть. Вероника наконец обратила на него внимание и вскинула бровь в искреннем недоумении. Неужели он настолько глупо выглядел? — Кажется, вы не очень уверенно себя ощущаете, — она постаралась выразить своё удивление максимально вежливо, насколько это вообще возможно в подобной позорной ситуации. — Давно не поднимались на такую высоту? — Если честно, с детства, — Робер поморщился, придавая себе до крайности комичный вид. — С тех пор, как чуть ни упал с этого самого дерева… Ваш отец тогда меня поймал. — Оу, — Вероника окинула его до неприличия оценивающим взглядом и забавно сморщила вздёрнутый носик. — Я порой забываю, что падре настолько молод. — Я настолько хорошо выгляжу? — Иноходец смущённо рассмеялся — нечасто юные девы делали ему комплименты… Пусть и таким витиеватым образом. Вероника склонила голову набок, как часто делал её отец, и задумчиво тронула длинную косу. Чёрные глаза смотрели на него из тени кленовых листьев, а лунный свет, пробиваясь через густую крону, очерчивал контуры её лица. Острые и хищные, как у Ворона… Но взгляд был мягким, как у старшего брата. Ещё одна ласточка в вороньем гнезде. — Седина вас совсем не старит, если вы об этом, — неожиданно она протянула руку и коснулась его волос. — Скорее придаёт загадочности… Найдя подобный портрет через сто лет, вас бы сочли трагично овдовевшим поэтом. Робер отвёл глаза, чувствуя, как горит лицо. Конечно, он не овдовел, всё было ещё хуже… Та, кого он любил, досталась другому. Сколько грустных песен сложили об этом все народы Кэртианы? Сотни? Тысячи? — Впрочем, — продолжила Вероника, как ни в чём не бывало, и, скосив на неё глаза, он увидел, как она задумчиво вертит в руках карандаш. — Вероятно, я бы изобразила вас иначе. — Как же? — только и смог выдать он. Только теперь иноходец заметил альбом у неё на коленях. Неужели она рисовала? В такой темноте? — Например… Вырвав лист с недоделанным портретом, она повесила его на ближайшую острую веточку, и принялась колдовать. Робер невольно глянул на слегка трепещущий на ветру рисунок. И с удивлением узнал в нём Ричарда Окделла.***
— Ночь красна, а день черен… Весел огонь! Андрес обнимал гитару с таким остервенением, будто от этого зависела его жизнь, в то время как эр Рокэ играл спокойно и даже вальяжно. Была ли тому виной вторая бутылка «чёрной крови», которую он влил в себя за этот вечер, или просто спокойное настроение, Ричард мог только гадать. — Ты лети один, ворон, — младший Алва улыбнулся, и старший ответил ему тем же. — Я за тобой… Прилетят иные птицы, пеплом полоснут ресницы, закружат горящею листвой… Он скосил глаза на сидящего на том же бревне Марселя, но тот, будто завороженный, смотрел на сидящего напротив Ворона. И красно-жёлтые огоньки костра горели в его глазах. — Сердце ястреба — искры от костра, — словно услышав его мысль, пропел Андрес. — Почерневшая береста… — Скорость выстрела возврати ветрам, — ответил ему Рокэ, и отчего-то Дику подумалось, что это похоже на молитву. — Только имя свое оставь… — Где был дом — станет дым, — продолжил сын, не отводя глаз с костра. — Если вовсе был дом, — на мгновение он замер, словно забыл — или вовсе не знал — слов, но тут же продолжил. — Знает ястреб с огненным крылом. Ястреб… Кого они имеют ввиду? Ричард силился вспомнить хотя бы один дом с похожим символом, но так и не смог… Или в кои-то веки они действительно поют о настоящей птице? Не похоже… — Город ждет пожар зноя, стонет от ран, — снова запел маршал, искоса глядя на своего оруженосца. — Враг не дремлет, враг знает, — или это лишь отблеск костра? — Что бог пропал… — У горящей пестрой башни помянем же день вчерашний, — Андрес же теперь смотрел только на отца. — Честный ворон, ты еще не пьян… Рокэ рассмеялся в ответ и затянул припев, а Марсель наконец обратил внимание на Дика. «Спорное утверждение», — произнёс он одними губами. — Ночь красна и день черен — дети огня, — пропел Андрес так громко, что, кажется, его слышали во всех окресных лесах. — Улетай скорей, ворон, прежде меня-я-я…