***
Ночь в горах всегда наступала быстро, но сегодня это произошло моментально, словно кто-то накинул на солнце толстое шерстяное покрывало, вроде тех, в которые кутают детей холодными зимними вечерами. Шамиль хлебнул касеры, согреваясь изнутри, и бросил взгляд на дорогу. Крытая повозка, запряжённая огромным бакранским козлом с опасно изогнутыми рогами, остановилась посреди леса, и в темноте проявились оранжевые огненные искры. Очевидно, возница собирался зажёчь факел… Всё шло по плану. — Ты уверен, что он заметит? — Шамиль повернулся к затаившемуся рядом дяде и даже в темноте разглядел, что Амиран улыбался в усы. — Не переживай, сын сестры, — он похлопал племянника по плечу. — Не хочу тебя обижать, но вы с Баатой братья, только слепой не поймёт, кто перед ним, — на дороге загорелся один факел и снова защёлкало огниво — возница пытался организовать второй. — Главное — покажи ему лицо. Шамиль медленно выдохнул и достал нож. Калёная сталь издала тихий мелодичный звон, словно безымянный мастер заключил в свою работу незнакомую печальную песню. Которая наконец-то звучала в такт с беспокойной душой опального наследника Кагеты. Пока ещё наследника. Когда родится ребёнок — его сын, помоги ему Леворукий — он не будет нужен уже никому. — Ладно… — хлебнув ещё касеры для храбрости, он выскользнул из тени деревьев и направился к повозке. Бакран продолжал возиться с огнивом и не видел его. Огонь не разгорался, и будь Шамиль на его месте, он бы заподозрил неладное. Но мальчишка примерно его возраста, едва вошедший на поле взрослости и даже не успевший отрастить себе бороду — как будто это когда-то мешало, например, Баате — только ругался на своем певучем блеющем языке, который Шамиль так и не удосужился выучить. Интересно, как успехи Этери на этом поприще? Она же теперь замужем… Из повозки ему ответил мужской голос, там сидел явно человек более опытный и опасный. Амиран убеждал его, что возница будет один, но Шамиль понимал трезвым краем мозга, что это глупость. Если в этой повозке действительно ценный груз, странно было бы отправлять с ним всего одного мальчишку. Чуть присев, скрываясь в тени повозки, Шамиль зашел сзади и заглянул внутрь. Восемь сундуков — интересно, что в них? — расположились по бокам, а посередине, на полу, застеленном шкурами горных козлов, сидел седовласый старик с длинной бородой и ворчал, так же не глядя по сторонам. Не замечая, что за ним пришла смерть. Если хочешь залить всё кровью, режь горло, — учил когда-то отец. — Если хочешь убить — втыкай в глаз. Перехватив нож поудобнее, Шамиль влез внутрь, краем разума благодаря весь народ бакранов и их бога-козла за то, что они везде пихают шкуры и его шагов никто не услышал. Старик резко выпрямил спину, когда ему зажали рот, и тут же замер, увидев нож. На мгновение в чёрных зрачках отразилась калёная сталь. Нож вошёл в глаз куда легче, чем представлял Шамиль, раз за разом отыгрывая своё первое убийство в голове, как в дешёвом театре, где актёры получают оплату едой, а постановщик не просыхает от касеры… Как он последние дни. Тонкий ручеёк крови сбежал из проткнутого глаза по бороде, и мальчишка-возница, заметив происходящее, резко свалился на землю, как домашний кот, пойманный на сметане. Шамиль сделал шаг к нему, вылезая из повозки уже спереди, под свет свежего факела, и увидел, что молодой бакран судорожно отвязывает козла. Всё шло по плану Амирана. До странности по плану. Заметив его, мальчишка замер, вглядываясь в его лицо, и резко вскочил в седло. Огромное рогатое животное поднялось на дыбы, едва ни сбросив испуганного наездника, и Шамиль на всякий случай отступил на шаг, чтобы не попасть на рога. Но козёл не стал наказывать его за беспокойство. Не обращая внимания на мальчишку у себя на спине, животное топнуло копытами и припустило по дороге по направлению к Равиату. Всё верно. Пусть Баата знает, что он сделал. — Прекрасно, — за спиной раздался голос Амирана и, обернувшись, Шамиль увидел, как дядя сидит верхом на сундуке и игриво похлопывает по деревянной крышке. — Ты молодец, сын сестры. Встретившись с ним глазами, он ощутил лёгкий укор в трезвой части сознания. Амиран знал, что везли бакраны… А он сам — нет. — Дядя… — Шамиль вытер нож о рукав, чувствуя, как кровь стекает по пальцам. — Что в сундуках? — О, дорогой мой, — он потёр руки. — В этих сундуках наше спасение… Ай! Амиран резко двинул ногой, пиная тёплый звериный силуэт внизу, и послышался дикий, но до странности знакомый крик. Это кошка. Кошка укусила его. В последний момент Шамиль заметил трёхцветную спину, что со скоростью оленя удалялась прочь.***
Малышка Мира, когда-то помещавшаяся на ладонях, теперь удобно расположилась на коленях Рамиро, придавливая его весом своей очаровательности. Айрис придвинулась поближе, почти касаясь плечом его плеча. Разумеется, чтобы погладить кошку, никак иначе. Вовсе не для того, чтобы хоть немного побыть ближе к нему. Айрис не поднимала глаз, но чувствовала, как он смотрит на неё, изучая, выжидая, что она сделает дальше… Словно охотник, что поджидает добычу. Мира, довольно мурлыкая, с готовностью принимала её поглаживания, а Рамиро молчал, просто позволяя этому происходить буквально на границе его тела. Интересно, что он почувствует, если она коснётся его сейчас? Разумеется, совершенно случайно… Айрис наклонилась чуть дальше, будто бы рассматривая нежное пушистое создание, а на самом деле прижимаясь сбоку к сидящему рядом Рамиро и чувствуя, как напрягаются мускулы под чёрным мундиром. — Герцогиня? — на мгновение ей показалось, что его голос дрогнул. — Ничего не говорите, маркиз, — Айрис качнула головой, возвращаясь на прежние позиции, но пока не признавая поражения. — Просто… Он приподнял бровь, а она с трудом подняла взгляд, стараясь не пялиться на его губы, чуть приоткрытые в любопытстве. Неприлично, до жути постыдно, хотя матушка выразилась бы куда жёстче… Леворукий бы побрал матушку. Почему она лезет в голову именно в такие моменты? — Мне хорошо рядом с вами, — Айрис попыталась облечь это чувство в самые невинные слова, но получилось скорее смешно, чем невинно. — Так не хочется, чтобы вы уходили… Рамиро склонил голову набок, оглядывая её лицо заинтересованным и даже слегка тёплым взглядом, и улыбнулся, слегка ехидно, но вместе с тем — мягко, почти бережно, словно она могла порезаться об более острую усмешку… С чего он только это взял? — Если я останусь, вашей репутации конец, герцогиня, — ей не показалось, голос его слегка дрожал. — Как бы мне не хотелось остаться с вами, — его глаза сверкнули. — На ночь, на неделю, на всю жизнь… — Вы шутите? Айрис отпрянула, не поверив собственным ушам, и Мира, почувствовав напряжение хозяйки, покинула нагретые колени гостя и прижалась к ней сбоку, как ребенок прижимается к матери в минуту опасности. — Нет, — Рамиро больше не улыбался, и у Айрис не осталось сомнений. — Я бы остался здесь на всю жизнь, если бы мог. — Но зачем? Осознав нелепость своего вопроса, Айрис отвела взгляд, чувствуя, как лицо заливается краской. Леворукий, вот почему ей надо было все испортить? Почему Аделия чувствует себя так уверенно рядом со своим Валентином, а она мямлит, как маленькая девочка, только что научившаяся говорить? — Потому что вы здесь… Почувствовав прикосновение к волосам, Айрис обернулась, чтобы почти столкнуться с ним лбами и замереть, как каменное изваяние. Его лицо совсем близко, такое родное и знакомое… Словно он и в самом деле всё это время был здесь. И ждал её. — Потому что в вашем доме пахнет шоколадом и апельсинами, — Рамиро коснулся её щеки лишь кончиками пальцев, но она не смогла сдвинуться с места. — И вы… Всегда ждёте меня. На мгновение пересилив себя, Айрис наклонилась вперёд и коснулась губами его губ. Это было неловкое, нелепое и отчаянное признание… И он не отверг его. Нежно огладив её горящие от смущения щёки, Рамиро накрыл их ладонями, захватывая её в плен и отвечая на её порыв своим, горячим и сильным, но вместе с тем — до трепета аккуратным, словно слишком сильный огонь мог сжечь её дотла. Слишком хорошо он знал её. Слишком хорошо. Мира села между ними, задумчиво глядя на их напряжённые лица. Ждала, что будет дальше. — Рамиро, я… — Айрис облизнула губы, чувствуя, что едва может дышать. — Я люблю вас. Он молчал не долго, но это мгновение показалось ей невыносимой вечностью. Его глаза, чёрный и синий, горели, предвещая позор и погибель. Но ещё — бесконечное счастье. И ради него стоило умереть. — Айрис, — прошептал Рамиро прямо ей в губы. — Я тоже люблю вас.