***
Услышав тихий стук за окном, уже засыпавший было Алонсо быстро поднялся с кровати и распахнул тяжёлые деревянные ставни. Что-то — здравый смысл? интуиция? Леворукий? Его кошки? — подсказало, что это необходимо… И не ошиблось. — Мэллит! — разглядеть среди изумрудно-зелёных листьев молодого клёна тонкую фигурку в белом платье было легче лёгкого. — Что ты… — Пустишь? Одно тихое робкое слово было сказано столь проникновенным шёпотом, что спорить было бы самым страшным грехом, и Алонсо протянул руки навстречу этому ночному наваждению. Через мгновение Мэллит стояла перед ним, согревая тонкими пальцами его обнажённые плечи. Удобнее момента не придумаешь, — голос в голове определённо принадлежал Лионелю Савиньяка. — Ты в одних панталонах, да и у неё под платьем ничего нет… — Мэл, — он коснулся её щеки кончиками пальцев. — Что-то случилось? — Я, — она поджала губы, — помогла твоей сестре сбежать. Отчего-то эта новость не вызвала даже искры удивления. Отчего бы девушке, что сбежала из чужого замка не помочь другой такой же? — Я догадывался, — губы сами растянулись в улыбке. — Ты не злишься? — Мэллит смотрела ему в глаза, слегка приподняв брови. — Ни капельки? — Я знаю Веронику, — Алонсо качнул головой, едва удерживаясь от желания поцеловать её. — Она сбежала бы и без твоей помощи… — Роскошная сказала так же, — голос её дрогнул, словно именно слова матери волновали эту нежную душу больше всего. — И ещё… Она… В уголках её глаз появились блестящие капельки слёз, и Алонсо, не удержавшись, прижался губами к её горячему лбу. — Что она, солнце моё? — прошептал он на грани слышимости. — Она… — Мэллит всхлипнула и уткнулась мокрым носом в его плечо. — Она назвала меня дочерью, — её голос оборвался. — Почему? Он прижал её к себе, обхватив руками дрожащие плечи. Бедная… Бедная недолюбленная девочка. Мама в своей обычной манере высказала вслух то, что думали все — Мэллит уже стала частью их большого вороньего гнезда. — Мама считает тебя членом нашей семьи, — произнёс Алонсо, вдыхая аромат оленины с четырьмя травами, что исходил от её волос. — Потому что я люблю тебя. Тонкие горячие руки обхватили его, и тихие всхлипы наполнили ночную тишину. Он уткнулся носом в её макушку, перебирая нежные рыжие кудри. Её острые плечи дрожали под его пальцами, а горячие пальцы оглаживали его шею, вызывая приятные мурашки по всему телу. — Блистательный, — прошептала она едва слышно. — Алонсо… — Мэл? — Мы ведь ещё ни разу… Она запнулась на середине фразы, но продолжение и не требовалось. Он чуть отстранился, касаясь пальцами её подбородка, заставляя поднять голову. Покрасневшие от слёз глаза смотрели на него с такой безграничной любовью, что сердце тут же сорвалось с шага в галоп. Хрупкая, нежная, беззащитная… Он мог бы сделать с ней всё, что захотел, и она бы не возразила. Именно так поступил Альдо Ракан. — Это проблема? — спросил Алонсо, чувствуя, как внутри всё закипает. — Разве… — её голос дрогнул. — Разве ты не хочешь? Он провёл пальцем по её влажным губам и тяжело вздохнул. За что ей всё это? — Хочу, — соврать ей он бы не смог. — Но ничего не сделаю, — разочарованный вздох сорвался с пухлых влажных губ. — Пока ты не попросишь. — Ты… — Мэллит накрыла его щёки тонкими горячими ладонями. — Ты… Так и не найдя слов, она приподнялась на носочки и припала губами к его губам. Алонсо закрыл глаза, растворяясь в её отчаянном порыве, наклоняясь ближе, чтобы ей было удобнее. Он уже принадлежал ей. Даже если она об этом не знала. — Алонсо, — прошептала Мэллит в его губы, когда межу ними появилось хоть немного воздуха. — Я прошу тебя…***
Лионель потёр тяжёлые веки, как часто делал Рокэ, но это, конечно же, не помогло. Глаза болели из-за раннего пробуждения, спина, привыкшая к ночам на пуховых перинах, протестовала против вынужденной ночёвки в солдатских казармах, а в голове, пустой, как боевой барабан, сверчком пощёлкивала одна мысль… Лишь бы не заснуть. Придержав споткнувшуюся было кобылу — каурую с чёрной гривой, одну из любимиц Эмиля — Лионель обернулся на следующих за ним солдат. Северная армия лениво плелась следом, так же пришибленная ранним утром и предстоящим походом. Конечно, можно было бы выйти хотя бы когда кончатся утренние сумерки, но любой полководец — Рокэ не даст соврать — знает, что в полдень армия уже должна стать лагерем. Иначе до конца похода доживёт едва ли половина лошадей. Да и людей тоже. Ли тяжело вздохнул. Лошадь Эмиля, заветы Рокэ, да и армия тоже не его… Он не на своём месте. Так не должно быть. Лошадь ударила копытом по каменной мостовой, и тихий настойчивый звон разнёсся по притихшей улице, пробуждая сонное войско, которому предстоял долгий поход на Кагету. Но сначала пережить этот тяжёлый первый день. — Чего стоим? — спросил он несколько громче, чем требовалось. Чёрно-белые ряды солдат потихоньку пришли в движение, наполняя сонную улицу звоном подков и негромкими недовольными голосами. Кивнув скорее себе, чем своим новоиспечённым офицерам, Лионель тоже тронулся, замечая вдалеке городские ворота. Они становились всё ближе и ближе с каждым шагом, и скоро болезненно сонные глаза зацепились за одинокую фигуру посреди дороги. Он потёр глаза, но она не исчезла. Она была настоящей. И Лионель не сомневался, кто это. — Решил сбежать, не попрощавшись? Тонкие длинные легли на шею лошади, и армия разом остановилась, словно наткнулась на невидимую стену. Девушка в белом кэналлийском платье и лёгком голубом плаще подняла голову, демонстрируя скромную золотую косу и серебряное колье с тёмно-зелёным камнем… Изумруд. Изабелла Алва надела изумруд. Мир уже никогда не будет прежним. Лионель прикусил губу. Родные синие глаза смотрели на него снизу вверх, но отчего-то он не чувствовал превосходства. Хотелось съязвить, что она явно пришла опозорить его перед армией — ещё бы личная жизнь новоиспечённого маршала кого-то из них беспокоила — и вообще небезопасно ходить по ночным улицам одной — пистолет в её кармане с ним бы не согласился — но вместо этого Лионель произнёс: — Я обещал, помнишь? — Помню, — Белль тоже не стала язвить, и в синей глубине её глаз он увидел неземную усталость. — Но… — она облизнула губы, всё такие же пухлые и влажные, как всегда. — Я не смогла себя остановить. Ли с трудом оторвал взгляд от её глаз и заметил сверток, что прятался под тонким голубым плащом. Прощальный подарок… В груди что-то кольнуло. Наверное, сердце. Граф Савиньяк привык считать, что у него такого нет. Но у Белль было на этот счёт иное мнение. — Иди ко мне, — он наклонился и, подхватив девушку за талию, поднял её к себе в седло. Когда их лица оказались на одном уровне, Белль коснулась пальцами его щеки и, бросив короткий холодный взгляд на глазеющих на неё солдат, припала к его губам. Лионель почувствовал, как дрожат руки, и прижал её ближе. Нет, он не на своём месте. Его место во дворце. Рядом с лучшей из женщин. — Может, поедешь со мной? — спросил Лионель прежде, чем успел подумать. Белль приподняла брови, и желание немедленно исчезнуть тяжёлой дубиной ударило по голове. Конечно, она не поедет. Как она может оставить сестру? Брата? Королеву? Кардинала? Как много людей для неё важнее его? Зачем он вообще спросил подобную глупость? — До свидания, Ли, — оставив на губах прощальный поцелуй, а в руках — свёрток с неизвестным содержимым, Белль спрыгнула на землю и спустя мгновение скрылась в ближайшем переулке. Он прижал её подарок к груди, к тому самому месту, что уже не просто кололо, а разрывалось, как будто этим утром он проснулся стареющим кардиналом и выпил не меньше пяти чашек шадди подряд. Это определённо было сердце.